Новый год
Сугробы совсем закрыли единственное окошко их комнаты. Пришлось Алексею откапывать окошко, а то даже днём в комнате темно.
Саша пришёл как-то из садика с окровавленным ртом. Мальчишки научили его полизать полозья санок. Язык прилип, он сделал движение губами, они тоже прилипли, тогда он с воплем рванул, и кровь брызнула из языка и губ.
– Что ж ты, дурачок, слушаешь этих хулиганов? – успокаивала Маша сынишку и вспоминала, как сама в детстве попалась на эту злую шутку, которая передаётся из поколения в поколение.
Приближался Новый год. В детском саду воспитатели подготовили утренник. Дети нарядились в разные костюмы, изготовленные шефами. Кто-то из мальчиков нарядился Петрушкой, кто-то из девочек – Красной Шапочкой. Саша и ещё четверо его друзей нарядились настоящими моряками и исполняли матросский танец «Яблочко».
Маша чуть не заплакала от радости: как сын вырос! Он самый главный среди танцоров. Он солист. Это ли не материнское счастье?
Елку домой Алексей принес 30 декабря. Вечером, когда её установили в ведро с песком, Вовка с Сашей устроили пляску около ёлки. А на ёлке уже висели несколько конфет, несколько мандаринов и гирлянды из бумаги, которые вырезала Маша. Она же сказала детям, что до Нового года с ёлки ничего снимать нельзя.
Ребят так и тянуло к ёлке, особенно привлекал запах мандаринов. Они трогали мандарины, царапали их ногтями и нюхали. Наконец Маша разрешила им снять с ёлки по одному мандарину и по одной конфетке. Мандарины показались ребятам вкусными, но слишком кислыми, а конфеты – другое дело: их можно было сосать и глотать сладкие слюни очень долго, пока не появится во рту вкус варенья. Тогда их надо жевать и глотать.
Наконец настал вечер перед Новым годом. Маша накрыла стол по-простому: картошка, селёдка, банка свиной тушёнки, из деликатесов – немного краковской колбасы и, конечно, несколько бутылок «Русской горькой» и две бутылки жигулёвского.
Наступил 1945 год. Почтальонша Зойка зашла на следующее утро после новогодней ночи. Маша с Алексеем, недавно поднявшись с постели, только что растопили буржуйку и готовились похмеляться. Дети давно уже играли, прячась в потаённых закоулках коммуналки. Может быть, они кому-то мешали спать, потому что бегали и топали, но никто из многочисленных жильцов не обращал на это внимания.
Рыжеватая Зойка с ярким румянцем на щеках, будто натёртых свёклой, напоминала пышку, только что снятую со сковородки и будто предлагавшую: «Съешьте меня, пока я горячая!». Лицо её, усыпанное мелкими конопушками, светилось. Ей было лет 27 – самый возраст женщины, готовой к продолжению рода, но женихов поглотила война. Её полная грудь едва не разрывала блузку, а юбка, казалось, может лопнуть под напором каменных ягодиц, и вся она вот-вот истечёт спелым соком. Когда Алексей видел Зойку, кровь в его жилах закипала, но что сделаешь, когда Маша рядом.
– Давай с мороза по граммулечке, – предложил Алексей и стал разливать по стаканам водку. – А письма никуда не денутся, успеешь разнести.
Маша подняла свой стакан:
– С Новым годом, с новым счастьем, с новым здоровьем!
– Чтобы скорее кончилась война, – добавила Зойка, улыбнувшись, сверкнув зелёными глазами, и потихоньку вытянула из стакана розовыми губами горькую жидкость. Закрыла глаза, поморщилась, потом засмеялась и стала закусывать мандарином. Вторую выпили за любовь, потом – за что-то ещё, и ещё… Зойка закусывала с аппетитом, а Маша после третьей склонила голову, а затем легла на руки и заснула крепким сном. Алексей обернулся к Зойке, чтобы предложить тост, но, увидев её жаждущие глаза, ничего не сказал, а крепко поцеловал в губы. Зойка поставила стакан и обвила его за шею. Алексей трясущимися руками стал расстёгивать блузку. Мелких пуговок было много, и он стал рвать их.
– Подожди! Ты что делаешь? Не надо. Ну погоди же, ты порвёшь блузку. Пойдём отсюда, – она вырвалась и направилась к выходу.
Они искали, где бы уединиться. Рядом с кухней находился общий туалет. Зойка хотела включить свет.
– Не включай, – прошептал Алексей, и они заперли за собой дверь. Зойка сама расстегнула блузку, и тяжёлые груди вырвались, как пленники, которые долго мечтали о свободе. Алексей схватил их и стал терзать, теряя рассудок. Зойка быстро нашла то, что искала, и, повернувшись, легла грудью на раковину. Их тела забились, постепенно входя в единый ритм. Зойка стонала, тогда как Алексей лишь сопел. Через две-три минуты Зойка вскрикнула, и ноги её подкосились. Она могла бы упасть, но Алексей держал её надёжно.
Алексей вышел из туалета первым и, покачиваясь, направился к столу. Налил себе полстакана и выпил, не закусывая. Маша спала. Через минуту вошла Зойка. Она как ни в чём не бывало подошла к Алексею, поцеловала в щёку и попросила налить водки.
– За нас, – был короткий тост, и они, крепко поцеловавшись, выпили.
Теперь они отдыхали.
– Лёш, я что-то замёрзла.
Алексей встал, подложил в буржуйку дров – и вдруг предложил:
– Куда ты пойдёшь со своими письмами? Давай их сюда.
– Да ты что? Меня же посадят, – замахала руками Зойка.
– А кто узнает? Давай сумку.
Письма с фронта горели, как горят иные судьбы в сатанинской логике войны. Переплелось всё и обстоятельства и люди, попавшие в трагические события. Фронт и тыл – суть человеческого бытия в военное время. Письма с фронта это весточка из другой жизни. Эта тонкая нить связывает живущих в тылу и воюющих. И если эта нить обрывается, чаще всего это означает, что кого-то не стало на этом свете. То, что делал сейчас Алексей, – грех, который не прописан даже в библии и это мог сделать человек, потерявший рассудок. Пьяный уставший человек творил то, что не сможет искупить во всю оставшуюся жизнь. А Зойка подобна клопу, который, напившись крови, отваливается от тела и замирает. Забившись в щель (в данном случае уйдя от действительности) чтобы переварить кровавую пищу. Покончив с письмами, они ещё раз выпили и уснули, едва добравшись до кровати.
Маша проснулась первая. Ей захотелось пить, но едва приподнявшись с табуретки она увидела картину, которая сразу отбила охоту пить. На её кровати пьяным сном спали её муж и Зойка-почтальонша. Зойкина блузка была расстёгнута и высокая розовая грудь, стянутая белым бюстгальтером, вздымалась, грозя порвать его, при каждом могучем вдохе. Алексей же наоборот, сопел, как мышонок, уткнувшись в стену. Маша толкнула Зойку в бок, но та по-прежнему спала, демонстрируя мощь молодых лёгких. Маша вспомнила, что хочет пить:
– Ну сейчас я вас б… разбужу.
Она зачерпнула из ведра воды, напилась, потом набрала воды в рот и устроила спящим холодный душ. Зойка заморгала и проснулась, не понимая спросонья, что произошло. Маша ещё раз брызнула водой в лицо Зойке:
– Проснись, шлюха, на, оботрись, – она кинула ей тряпицу, – и уё…
– Маш, милая, я сейчас.
Зойка встала и начала судорожно одеваться. И пока она одевалась, Маша заметила около буржуйки обгорелый клочок письма. Она поняла всё, что здесь произошло, пока
она спала. Маша поискала взглядом сумку. Сумка валялась в углу почти пустая.
– Ты что, п… казанская, надела? Ты сожгла солдатские письма? Забудь нашу дружбу и катись-ка отсюда по ветерку! И запомни, девонька, Бог тебя накажет.
– Машенька, ты что расшумелась, дай попить, – проснулся Алексей.
– А с тобой я разберусь особо, только провожу эту шалаву, – грозно прогремела Маша и открыла перед Зойкой дверь. Так начался последний год войны.
Наша Красная Армия с тяжёлыми боями освобождала Европу от фашистских захватчиков. На стене в комнате наших героев висел плакат, которым часто любовался Саша. На плакате был изображён бравый красноармеец в лихо заломленной пилотке, закручивающий цигарку. Он улыбался, будто хотел сказать: «Всё в порядке, ждите скоро домой». А надпись на плакате гласила: «На Берлин!»
Окончание войны ждали со дня на день. Уже пал Рейхстаг, но какие-то части разбитого врага ещё сопротивлялись, заходясь в смертельной агонии.
Алексей был в очередной поездке. Маша с детишками безмятежно спала, когда за дверью раздался топот и крики «Ура». Где-то за окном палили из ружья. Маша поняла – это победа. Победа! Маша открыла дверь и сразу попала в чьи-то объятия: «Победа-а-а!!! Где-то в соседнем помещении общежития накрывали стол. Несли всё, что у кого было. Всё делалось быстро. Суета перемежалась с поцелуями и слезами. Победа!
Саша с Вовкой давно проснулись и горлопанили со всеми: «Ура!!! Победа!!!»
Пили и пели, целовались и танцевали под патефон и гармошку до утра.
Зойка теперь не заходила к Маше и Алексею, да и повода не было. А вскоре случилось то, что предсказала Маша. Зойка погибла, попав под маневровый паровоз у станции Балашиха. Не успели похоронить Зойку, случилась ещё одна беда: несколько ребятишек подорвались на кем-то брошенной в помойку гранате. Опять в посёлке похороны, опять в посёлке слёзы. Война догнала и здесь, хотя закончилась месяц назад.
Победа
Война окончилась, началась новая жизнь, вот тут-то и случилась эта беда с ребятами. Славка из третьего подъезда увидел, как солдат, что проходил двором, что-то бросил в помойку и пошёл дальше. Славка восьмилетний паренёк решил посмотреть, что же мог бросить этот военный. Он забрался в помойку, поковырялся и увидел гранату. Это мечта любого мальчишки, найти гранату. Это же почти что найти настоящий пистолет или винтовку. Славка сунул гранату в карман и счастливый пошёл собирать друзей, чтобы похвалиться своей находкой. Он собрал кого нашёл – их было четверо ребят лет по шесть-семь. Самое уютное место было под деревом, что за детским садом. Найдя два кирпича и гвоздь, ребята начали примеряться, как разобрать гранату. Славка никому не доверял этого ответственного дела. Вдруг к их компании подошёл Саша Рублёв, который был не из их компании. Славка строго посмотрел на Сашу:
– Чего тебе здесь надо? Пошёл отсюда. У нас свои дела, а ты иди, куда шёл.
Саше, конечно, было интересно, что там делают ребята, но он не умел ещё драться, а вдруг его кто-нибудь захочет ударить. Саша нехотя повернулся и пошёл к своему подъезду. Вдруг сзади раздался взрыв. Дерево, под которым сидели ребята, сломалось пополам, и верхняя его часть медленно валилась вниз. Всё было опутано дымом и пылью. В воздухе запахло порохом. Кто-то проходил мимо, кто-то сидел у подъездов, кто-то смотрел в окно – все, охваченные ужасом, пустились к месту происшествия. Саша тоже поверул назад. Кто-то пробежал мимо с простынёй в руках, и уже через две минуты на простыне несли часть Славки, залитого кровью. Он был в сознании и просил пить.
– Потерпи, милый, мы сейчас, – успокаивали его женщины.
– А где же его ноги? – подумал Саша и вдруг увидел в пыли Славкину окровавленную пиписку с яичками. Саша не поверил своим глазам и носком ботинка пошевелил кровавый комочек:
– Да, точно, это кусочек Славкиного тела.
Раздался вой скорой помощи. Ребят грузили на носилки и отправляли в больницу, в Реутово.
1945 год. Как много надежд он сулил. И солдаты, что возвращались с войны, и те, кто в тылу работал до седьмого пота, – все мечтали о новой и счастливой жизни. Алексей, будучи романтиком, как малый ребёнок мечтал о тёплых и сытых странах, о тёплом море, о фруктах, которых на юге – ешь от пуза, и вообще юг – это скатерть-самобранка. Он уговаривает Машу поехать на юг и жить там как в раю.
– Маш, ты представляешь, сколько на юге рыбы? И тарань, и кефаль, и ставрида. А ты ела балык из катрана? Это объедение. А раки в речках во какие, – Алексей показывает свою ладонь. – А жердели, абрикосы, виноград, – он щурится будто ест виноград.
– Алёша, ты забыл, что у нас трое детей? Куда мы с ними? А где ты будешь работать?
– Маришка, – не сдавался Алексей, – детям нужны фрукты. А какие там дыни и арбузы. Во арбузы, – он соединяет две руки будто обнимает арбуз, – а вкус арбуза – прямо сахар.
– К сахару нужны хлеб, мясо и картошка, – парирует Маша, – нужны деньги и крыша над головой.
– Ты всего боишься, а у меня брат Петька живёт под Херсоном, да и Кузьма в Темрюке. Пока остановимся у них.
– У них давно свои дома… Хозяйство. А у тебя что? Голый зад.
– С тобой не сговоришься, – обиделся Алексей. – Хотя бы посмотрим, как там живут люди.
– Поезжай один, посмотри. А детей тащить не хочу. Витюшке всего год 10 месяцев.
Алексей – отчаянная голова после этого разговора стал готовиться к отъезду. А что готовиться? Он подал на расчёт. Но тут случилась новая беда: заболел их младшенький. Витя перестал кушать, его тошнило и поносило. Он плакал, у него болел животик. Врач сказал, что это диспепсия. Развязка приближалась быстро. Малыш худел на глазах. Через три дня он уже не плакал, а лежал пластом. На четвёртый день под утро он открыл свои голубые глазки, обвёл всё своим взглядом, будто прощался, и затих. Алексей с криком бросился к нему, но Маша остановила:
– Не тревожь его: видно, Бог позвал Витю к себе. Иди, заказывай гробик.
Алексей подошёл к сыну, поцеловал его в остывающее лицо и заплакал:
– Прости, сынок, не спасли мы тебя.
Хоронили на следующий день. Собирали в последний путь всей семьёй. В гробик положили любимые Витины игрушки, Вова пожертвовал единственного оловянного солдатика, а Саша картинки и голубую кружку – самое дорогое, что у него было. Кладбище находилось недалеко, минут сорок ходьбы. Алексей прибил к гробику ремень, повесил гробик на шею, и процессия из четырёх человек отправилась в сторону кладбища. Встречные прохожие останавливались, снимали шапки, крестились и, понимая, что умер ребёнок, что-то шептали и шли дальше. Люди много пережили смертей за войну, но сердцем не очерствели. Они понимали горе этой семьи.
Через три дня вся семья отправилась на Украину. Правду в народе говорят: «Бедному собраться – только подпоясаться».