Вечные поиски рифмы и вечно неидеальный ритм, который невозможно исправить, не убив душу стихотворения. Вечно замыленный глаз на собственные ошибки, вечная невозможность получить адекватную критику в адрес творений. Критикуют там, где все прекрасно, а то место, где ты сам чувствуешь ляп, но не знаешь, что с ним делать, просто игнорируют.
Еще хуже, когда пишут просто "не понравилось". И не могут объяснить причины. Это убивает в тебе все: любое вдохновение, любые потуги написать что-то снова. Хочется просто стереть с лица земли читателя, который даже не потрудился разглядеть в стихах твою душу и объяснить, что с ней не так.
— Хватит ломать комедию, — в который раз она уже так врывается, резко распахивая дверь, рывком отодвигая занавески и открывая окна, впуская в комнату непрошенные свежий воздух и солнечный свет? — На стихах жизнь не заканчивается.
— У тебя, быть может, и нет, — устало протянул я, лежа на кровати и неотрывно глядя в потолок, - но за меня лучше не говорить.
— Хорош уже. Я тоже пишу, и у меня тоже бывают плохие отзывы, - она уперла руки в бока и с укором смотрела на меланхолично развалившегося меня. — Но я же не убиваюсь из-за этого, по несколько дней сидя в закрытой комнате без света и еды?
— У тебя душа другая, — спокойно сказал я.
Хоть я и не видел ее, но я прямо-таки почувствовал ее недоумение.
— Та-а-к, — протянула она. Я услышал, что она взяла стул из-за моего стола и поставила рядом с моей кроватью. Села на него. — И какая же у меня "другая" душа?
Я вздохнул. Потом резко сел на кровати, так, что она дернулась от неожиданности.
— Такая другая. Светлая, чистая, умеющая радоваться одному дню и одному мигу. Умеющая ценить каждый удар и каждую похвалу это чертовой жизни! Ты же пишешь обо всем. Абсолютно обо всем!
— А ты как будто нет. Мои стихи пусты! За твои я готова умереть, в них чувствуется, что ты всю душу в них вложил!
— Я пишу только о своей душе, вот именно. О пошлой, грязной, темной и кровавой сущности, что живет внутри меня, тогда как ты наполняешь свои строки непоколебимым счастьем бытия! И выглядит это нереально.
Молчание.
— Кажется, солнце тебя укрывает,
Мало-помалу прячась за звезды. — Эта игра мне знакома. Она ее начала, мне предстоит закончить.
— Душу внутри на куски разбивая,
Мечутся в голове грозы, — все как обычно. Ее строки заставляют верить в чудо, а мои — в неизбежность смерти.
— Каждый придумал мир для себя,
Каждый собрал себе счастье.
— Каждый, кто хочет увидеть финал,
Уходил, чтоб его украсть, — черт. — Неслаженно. Не могу, извини.
— Как обычно, — пропела она, — ты слишком глубоко зарылся в себя, чтобы услышать меня. И сочиняешь сам, а не со мной. Если не научишься слышать то, что тебе говорят, а не то, что сам себе придумал, так и будешь помирать в комнате после каждого отрицательного отзыва.
Встает. Ставит стул на место. Уходит. Мать? Сестра? Любимая? Все вместе. Нет, это не "Санта-Барбара". Это поэт и его муза, призванная, чтобы она вернула его к жизни. Чтобы дала надежду.
Поэта очень легко убить. И только муза может его воскресить. Своеобразная некромантия души.