Как только началась рыбалка и пришли первые неудачи, с командиром произошли нежелательные перемены. На переходе шутили, посмеивались, а тут его прорвало: посыпались угрозы, брань, оскорбления, нелогичные поступки. Дневную вахту я продержался, сжался и промолчал, дотерпел до передачи смены. За 8 часов, отделяющие одну вахту от другой, многое передумал. Унизиться, терпеть дальше? Растереть и забыть? Нет, не смогу. Перестану себя уважать. Кому я нужен буду такой? Нет, кипит всё внутри. Поднимусь на мостик и сделаю заявление. Осознавая, что могу потерять: работу, зарплату. Но как встретят дома? Что скажет жена? Нет, придётся терпеть и растирать. "Нищие, но гордые..." Никто этого не поймёт. Я - единственный кормилец. Связан обязательствами и совестью! Но как это всё пережить? О, Господи, дай мне силы! Подскажи и научи... Я подымаюсь на мостик... и вижу всех: капитана, старпома, второго. Этого я не ожидал (а что, собственно, я ожидал?). У меня всё сбилось, вспыхнуло, ослепило. Встал у иллюминатора и слышу собственный голос: "Я отказываюсь от несения ходовых вахт и прошу списать меня с судна". Капитан отреагировал мгновенно и коротко, в присущей ему манере: "А пошёл бы ты..." И все сомнения отпали.
Огонь потух, а угли ещё вспыхивают и отдают жаром. Мучают, не дают покоя мои тяжёлые мысли. Как легко озлобленному начальнику обвинить, оскорбить подчинённого. Капитану - штурмана... Рыбалка - дело сложное, тонкое, тёмное и нервное. Разногласий и сомнений - великое множество. И, к сожалению, нервы у многих моряков не в порядке. Мы изолированы от берега, оторваны от живительной, питательной среды, и остаёмся со своими проблемами в одиночестве.
Потом, когда я восстановился в правах, и мы сидели втроём с рефмехаником, его оппонентом по грузинским вопросам, у капитана вырвалось: "Чего он? Лично я к нему претензий не имею". Действительно, - чего я?
Как бы там ни было, я остался на судне. В качестве матроса. Это произошло после разговора с ребятами из вахты, где не хватало одного работника. Решиться было не просто, и я колебался до последнего момента. Старпом обрадовался, сказал: "А капитан сам спрашивал, может он согласится остаться матросом?" Я понимаю, что капитан погорячился и, возможно, жалеет о свершённом, но оскорблений никогда не прощу. Никому. Кроме своей жены.
----- . -----
Выловив 100 тонн трески сверх квоты, в тайне от норвежских властей, наше "пиратское судно" снялось, наконец, с промысла. Я - на мостике, все остальные - на собрании, прикидывают, сколько будет на пай. У многих есть основание быть довольными собой. Хорошо поработали, хорошо заработают. Я собой недоволен. Отстранился, замкнулся. И не дают покоя мои, отвыкшие от шкерочного ножа, руки. Я пытаюсь сжать кисть левой руки, которая выхватывала затянутую слизью, борющуюся за жизнь рыбу с транспортёра, затем кидала её, обезглавленную, разделанную на лоток, - и стержень боли, возникая в суставах фаланг, уходит в локтевой сгиб. Рыба пёрла дуром. И я, как умел, боролся с рыбой и самим собой. И думал, что карьера моя на этом не кончена - я ещё не был матросом-уборщиком.