Он Шагал из стороны в сторону, засунув руки в карманы и глядя на свои марширующие ноги, которые будто чеканили слова. Он говорил:
- Что, если правда, когда один человек забывает другого, тот, кого забыли обнимает пистолет или смотрит сверху на далекий тротуар, стоя на коленях в открытом окне? Такое бывает. Будет ли такое со мной? Я ведь могу... Такая была бы борьба! Ух! Некоторые говорят, что самоубийца - эгоист, что думает только о себе и не любит никого из близких. Так это все бред. Любовь никогда не утихает. Просто, когда ты угнетаем ожиданиями звонка, встречи и прочего, а тебя бросают, вот так просто, уезжают с другим, плюс извиняются, тогда появляется другой голос! Не будь этого голоса можно было бы простить все, что угодно. Когда ревет толпа, в ней явнее всего слышен вой женщин, кажется, будто все говорят одно, а на деле все забыли, что толпа началась с одного священника, который говорил о любви, мире и прощении. Потом набежал народ и ввернул слова любви к гневу. Толпа орет. Священник все еще там, прижат, кротко пытается успокоить людей. Он ведь не хотел этого! Но священника ты не слышишь, только вой женщин на фоне помех. Вой жалости к себе. Тогда и сжимаешь в руке пистолет, хе-хе; тогда и встаешь на подоконник одним коленом, другим, вытягиваешься в полный рост, смотришь немного вниз...
Я стоял в дверях его комнаты. Видел, как он взбирается на подоконник сначала одной ногой, другой... Слушал его монолог. Дрожал, думал, что сказать. Нужно было как-то остановить сумасшедшего. Я оглядел комнату в поисках чего-нибудь, что могло бы мне помочь. Очень глупо... Но так бы сделал любой, наверное. Оглядевшись, вдруг понял, что комната эта - моя. Тогда, стоя в окне, он взглянул на меня, хихикнул. Что-то черное блеснуло в белой руке. Я услышал грохот, бешеный хохот на фоне лязга осколков разбитого зеркала. Я увидел крыши далеких домов, мерцающий тихий закат, у самых крыш он был багровым, жгуче оранжевая нить одинокого облака отделала кровь солнца от светло-голубого неба, которое, чем ближе было к первым звездам, тем становилось чернее. Сумасшедший, хихикая, поднял руку с небольшим револьвером и прижал к моей груди. Раздался гром. Я увидел, как закат, дома и деревья побежали от меня наверх. Я летел к тротуару. На тротуаре стояли зеленые большие глаза, и черные волосы, радующиеся вечернему ветру. Я впился в те глаза и не отпускал. Потом тьма...