Тема места моего рождения на самом деле меня совершенно не волновала.
Почти шесть десятков лет, и уж точно до самой смерти моей мамы, я имел на руках "Свидетельство о рождении" в целом совпадавшее с данными в моём паспорте.
Ни вникать, ни вчитываться в этот странный документ я не имел ни малейшего желания.
С какой стати?
Мне всегда казалось, что я знаю его наизусть!
Это сейчас я могу уверенно сказать: в нём море тайн и загадок. Человек рождается в трёхстах километрах от Магадана, а Свидетельство ему выдают за четыре тысячи километров от места рождения!
Спустя полтора года!
В "Свидетельстве" невнятно прописан район и есть Отчество, но напрочь отсутствует Отец!
В конце концов в мой первый паспорт было неверно вписано «п. Агробица», но я это усмотрел, и в следующих паспортах эта «описка» была исправлена.
И, только столкнувшись с проблемой получения повторно "Свидетельства о рождении", я наконец обратился к тайнам моего появления на свет.
Тема оказалась больной и в прямом и в переносном смысле.
У меня еще в 58 лет начала формироваться так называемая «диабетическая стопа», а говоря проще – образовались натоптыши и началось онемение фрагментов стоп.
С этого момента боль уже не выпускает меня из своих цепких объятий.
Трещины на пятках болят непрерывно, теперь к ним присоединились пальцы рук, пылающие панарициями и пальцы ног с врастающими ногтями. Всё это под бдительным контролем варикозно расширяющихся вен на ногах и общего ухудшения качества кожи, сопровождающегося очень долго заживающими ранками.
Например: в море в Севастополе нас с дочурками крупной волной закрутило и шабаркнуло о песок так, что мы более к морю не подходили.
Следы от удара на моих ногах в виде ссадин заживали почти два года!
И вот на фоне этих перемежающихся болей и развернулась перед моим изумлённым взором эпическая панорама моего нерождения!
Опишу всё воспринятое как бы со стороны, так, словно это не со мной, не обо мне, не про меня.
Декабрь 1952-го года выдался на Верхней Колыме прохладным.
В среднем минус сорок, иногда минус сорок три-сорок пять.
Сейчас, когда я пишу эти строки, за окном как раз минус сорок три, так что я очень ясно себе представляю ту, мою рождественскую, «прохладцу».
Но один день внезапно потеплело.
16-го декабря «выпало» жалких тридцать три- тридцать четыре градуса мороза!
Любителям троек и тузов (туз – одиннадцать очков!) конечно приятнее думать мистическое 33.
Мне, любителю и поклоннику магических квадратов четвёртого порядка, у которых константа равна тридцати четырём (шестнадцать плюс восемнадцать в классическом случае), больше нравится именно тридцать четыре градуса мороза по Цельсию.
Как бы там ни было, а в восемь вечера моя мама перестала орать и разорался младенец, какового тут же положили на столик под чуть-чуть приоткрытой форточкой, не обременяя малютку ненужным обёртыванием в излишнюю простынку.
Через пятнадцать минут малютка была «готова».
Засранец оказался мальчиком с большими яичками и мелким писюнчиком.
Уже через два часа он кашлял и задыхался.
И главврач тюремной больнички сделал медбрату из оперчасти знак, показывавший, что спешить с оформлением родов не следует.
В графе о качестве рождённости предстояло выбрать, каким именно родился очередной сучонок.
Живорожденным или мёртворождённым?
Вот оно! Слово с двумя-таки «ё»!!!
Собственно планов растить новорожденного лагерь не имел.
В голодном году в голодной стране в голодной лагерной реальности каждый новый рот и даже ротик встречался враждебно!
Все понимали, что сейчас этот записюн откроет пасть и начнёт сосать молоко матери из её набухшей огромной груди, когда нечем кормить других, куда более желанных младенцев.
План в целом удался на славу.
Уже на третий день сучонок не брал грудь, имел температуру под сорок и жуткий кашель мог прикончить его в любую минуту.
Мать, конечно, суетилась и по её настоянию на засранца тратили драгоценный пенициллин, но все вокруг понимали, что дело это практически решённое.
Вскоре сучонок совсем затих, лежал неподвижно, практически не какал и очень призрачно писал.
Мать капала ему картофельный отвар в нос пипеткой, и речь шла о том, что «со дня на день»…
Вот тут он и грянул - Новый, одна тысяча девятьсот пятьдесят третий год!
И тогда главврач тюремной больнички придумал, как переложить грех на другую организацию.
Чтобы уродец не портил неплохую по тем временам статистику заведения.
- Оформляйте его в районную на 239-ый километр! – распорядился врач в форме и погонах.
- Документы на него там представит Спецотдел Теньлага.
Врач помолчал и сплюнув добавил сквозь зубы:
– Если выживет.
Днём второго января младенец весивший в два раза меньше, чем при рождении и его безутешная мамаша в грузовичке отправились в Нелькобу, что расположена в нижнем течении речушки Бутугычаг.
Здесь они и провели пять месяцев.
6-го марта малыш впервые стал сосать грудь матери и быстро пошёл на поправку.
И тогда главврач обратился к контролирующей инстанции:
- А где же свидетельство о рождении?
- Сейчас оформим – бодро отозвался Спецотдел Теньлага.
И буквально за неделю таки оформил!
23 его марта 1953-го года в книге записей актов о рождении появилась запись за номером 198 о том, что 16-го декабря 1952 года в п. (вместо ОЛП – отдельный лагерный пункт) Агробаза Средне-Канского района Хабаровского края...
Эх! Не знал!
Не знал Ерофей Павлович, как миллионы раз повторят его славную фамилию в России!
Отсидел четыре года человек за «расширение» и «присоединение» и так и умер где-то в окрестностях притока Амура – реки с таким романтическим именем – Урка!
Кстати: оттуда и начинал!
Что же значилось у гадёныша актовой записи о рождении?
Что он – Федотов Алексей, безотцовщина, но с отч. "Алексеевич", рождён заключённой Федотовой Михайлой Дмитриевной, о чём спецотдел Теньлага на основании справки больницы ОЛП Агробаза и сообщил, куда следует!
Правда - не когда следует!
Надо отдать должное чиновникам 1953 года – и первый экземпляр записи акта о рождении, и второй были заполнены, как положено.
И размещены на хранение как следует.
Одна в Магадане и одна в Усть-Омчуге.
Матери было выдано на руки Свидетельство о рождении установленного образца.
И новый гражданин Страны Советов получил полноформатное юридическое оформление.
Отсутствие отца при его реальном наличии воспринималось на фоне массовой военной безотцовщины вполне нормальным, почти ничего не значащим, эпизодом.
Более того – отсутствие папы давало право на получение пособия на дитятю в будущем.
Через четыре дня после свершения записи о рождении был издан Указ, приписанный молвою Лаврентию Павловичу Берии, но подписанный Климентом Ефремовичем Ворошиловым об амнистии – повлекший быстрое освобождение одного миллиона двухсот тысяч узников Гулага.
Одна шестисот тысячная часть освобожденных была представлена Федотовой Михайлой Дмитриевной и её сынишкой Федотовым Алексеем Алексеевичем.
15-го мая 1953-его года мать получила Справку об освобождении на руки и на ледоколе «Ленин» (не атомном!) они отбыли в окрестности Транссибирской магистрали, откуда на второй полке плацкартного вагона за восемь суток добрались с дембелями Тихоокеанского флота в город Свердловск.
Так для них началось холодное лето 1953-его года.
А через год Михайла Дмитриевна Федотова наконец вернулась в своё дотюремное имя и отчество, вернув заодно и фамилию, и 29-го июля 1954 года Ленинский райисполком принял историческое Решение: "продолжать выплачивать ей пособие" на вновь переименованного сына.
По поводу возвращения матери родных фамилии, имени и отчества был произведён акт переоформления документов и на сына.
Из Федотова Алексея Алексеевича он превратился в Ратушного Алексея Алексеевича.
О чём сам полуторагодовалый малец не имел ни малейшего представления.
Но те, кому это было положено, оперативно переписали в самом Свердловске Свидетельство о рождении, сообщив в нём, что согласно исправленной актовой записи №198 от 23 марта 1953 года 16-го декабря 1952 года в п.Агробаза Средне-К(неразборчиво) района Хабаровского края родился Ратушный Алексей Алексеевич от матери Ратушной Ларисы Порфирьевны.
Между тем в Свердловском загсе самой Актовой записи (подлинной!) в глаза не видели ибо ничего подобного туда вписано не было!