Прогресс

1.
Утро ещё даже не приблизилось к полудню, а Элоах Гольбейн уже стоял перед величественными воротами Главного Управления и, левой рукой придерживая тяжёлую коробку, перевязанную бечёвкой, правой протягивал привратнику удостоверение. Привратник окинул молодого человека оценивающим взглядом, покосился в бумаги, и, подумав, медленно повёл подбородком в сторону высокого серого здания, виднеющегося за кронами деревьев.

Элоах понимал, что выглядит совсем не представительно: вспотевший, наверняка лохматый, в потёртом костюме, в руках – огромная картонная коробка. Словно бродячий торговец. Он в очередной раз мысленно стукнул себя по голове злополучной коробкой за то, что пожалел денег на чемодан. Качественный чемодан выглядел бы более подобающим для практиканта, получившего назначение не куда-нибудь, а в Главное Управление. С другой стороны, после четырёх часов пути с тяжёлым чемоданом в руках, Гольбейн, скорее всего, выглядел бы ещё более жалко. Может, всё-таки стоило потратить сбережения на транспорт? Мысль о том, чтобы просто оставить дома книги, лежащие в коробке, не пришла Гольбейну в голову.

Даже ступени лестницы Главного Управления внушали почтение своей монументальностью, не говоря уж обо всём здании, которое тяжело нависло над Гольбейном, когда он наконец-то поставил коробку и поднял голову. Элоах никогда не интересовался архитектурой, но Главное Управление сразу же впечатлило его своей красотой. Каменные стены, казалось, помнили ещё набеги варваров. Здание широко раскинулось в обе стороны от основной лестницы, возле которой сейчас стоял Гольбейн, и почти закрывало собой небо. Элоах замер в немом восторге. Ряды массивных колонн всколыхнули в памяти где-то слышанные рассуждения об особенностях дорического ордера.

– А это, должно быть, наш новый практикант. Прибыли заранее, чтобы полюбоваться архитектурой? – внезапно произнёс приятный мужской голос прямо над ухом Гольбейна.

– Я…– Элоах резко развернулся, при этом запутался ногами в коробке, замахал руками для равновесия и чуть не задел обладателя голоса. – Я просто поражён красотой… Извините. Элоах Гольбейн, практикант.

– И художник в душе, может быть?

Мужчина, стоявший позади Гольбейна, имел тёмные волосы, зачёсанные на боковой пробор, приятное выражение лица и костюм в клетку, очевидно, дорогой и сшитый на заказ. В ответ на мельтешение элоаховских рук мужчина даже не моргнул.

– Я… вовсе нет… не имею чести… – Гольбейн побледнел, затем мгновенно покраснел и умолк. Незнакомец выглядел и вёл себя как аристократ. Элоах общался со знатью несколько раз в жизни и вынес из этого опыта одно правило – нужно говорить кратко и по существу. Он непроизвольно выпрямил спину и поднял подбородок, как на смотре.

– Ничего, не смущайтесь. Я когда-то и сам рисовал. Так что же, Вы находите это мрачное варварство красивым? – мужчина поднял глаза на здание.

Элоах набрал воздуха и выпалил отрепетированную фразу:

– Я хотел сказать, что Главное Управление – прекрасный сон для любого практиканта, который тешит себя надеждой достичь определённого положения в психиатрии. Надеюсь оправдать оказанное мне доверие! – и он лихо щёлкнул пятками ботинок.

Губы мужчины дрогнули, словно он хотел улыбнуться, но сдержался.

– Ну что ж… Меня зовут Теодор Прик, я – директор всего этого, как Вы изволили выразиться, прекрасного сна. Я тоже надеюсь, что Вы оправдаете своё пребывание здесь. Ваша комната находится на восьмом этаже правого крыла. Я бы хотел Вас проводить, а заодно ввести в курс дела.

Не дожидаясь ответа, мужчина развернулся и зашагал к лестнице правого крыла. Гольбейн поспешил за ним.

– Мне говорили, что документы о моём переводе ещё не поступили сюда, поэтому я взял копию аттестата…

– Я знаком с Вашим аттестатом, – сказал директор. – Это я настоял на вашем переводе.

2.

Среди молодых коллег по ГлавУпру Гольбейн не снискал популярности – он не принимал участия в общих развлечениях после работы, предпочитая читать или наводить порядок на рабочем месте. По утрам стол Элоаха сиял безупречным рядом канцелярских принадлежностей, а стёкла книжных шкафов приветливо улыбались солнечными бликами.

Рабочее время Элоах проводил в бесконечных забегах по этажам огромного здания, стараясь уделить должное внимание всем двадцати восьми пациентам, которых доверил ему директор Прик. Некоторые пациенты были спокойными и не создавали проблем, таким достаточно было вовремя давать лекарства. Другие были из отделения буйных,  они могли вырваться из рук санитаров, устроить драку или даже попытаться сбежать. Для таких случаев Элоах Гольбейн всегда держал под рукой шприц с десятью кубиками успокоительного.

Элоах сильно экономил время на написании ежедневных отчётов, поскольку отчёты у него принимал сам директор в устной и довольно свободной форме. Подобная вольность раздражала других молодых сотрудников, но Гольбейн не обращал на это внимания. Когда первый испуг Элоаха перед директором прошёл, он обнаружил, что господин Прик – доброжелательный человек и очень интересный собеседник. После ежевечерних отчётов директор рассказывал Гольбейну о необычных случаях из практики прошлых лет, говорил о новых открытиях в науке, давал советы по обращению с пациентами. Господин Прик был искренне увлечён психиатрией, и он нашёл в Элоахе родственную душу.

Что касается человеческих качеств, то Гольбейн был полной противоположностью директора с его живыми манерами и склонностью к юмору. Частенько Прик подшучивал над чрезмерной основательностью и серьёзным видом Элоаха. Впрочем, эти шутки не задевали самолюбия молодого врача, поэтому он относился к ним спокойно.

Однажды, когда господин Прик был в хорошем настроении, Элоах спросил, почему несколько лет назад директор обратил внимание на его анкету. Ведь если бы не вмешательство директора ГлавУпра, практикант Гольбейн мог оказаться в любой из сотен деревенских лечебниц. Прик слегка улыбнулся и посмотрел куда–то мимо его плеча.

– Пожалуй, я могу Вам сказать. Мне показалось, что Вы похожи на меня. Нет богатых родственников, нет протекции, добились успеха собственными силами. Высокие отметки, награды за прилежность, участие в конкурсах…

Прик перевёл взгляд на Гольбейна.

– Сейчас я вижу, что не ошибся в Вас. Думаю, Вы обладаете необходимыми качествами, чтобы стать моим помощником.

3.

Пролетело семь лет. Элоах больше не бегал по этажам, а сидел в просторном кабинете с табличкой «Главный врач» на двери, и каждый практикант знал, что однажды господин Гольбейн станет директором Главного Управления. Молоденькие медсёстры окончательно переключили своё внимание с седеющего господина Прика на импозантного главного врача. Впрочем, директора это, кажется, не расстраивало.

Теперь Прик в свободное время часто сидел на высоких выщербленных ступенях, спускающихся во внутренний двор Главного Управления. Погружённый в свои мысли, он скользил взглядом по пустынным аллеям, словно наблюдал за прогуливающимися там людьми. Иногда Элоах присоединялся к директору, и тогда они вели неторопливые беседы, однако обычно господин Прик сидел на лестнице в одиночестве.

Наступила весна. Окрестные холмы покрылись цветочным ковром. Аллеи внутреннего дворика скрылись в тени цветущих деревьев. Серая громада Главного Управления одиноко возвышалась посреди буйства весенних красок. Днём в здании открывали почти все окна, однако игривый ветерок, попав в сумрачные коридоры, мгновенно превращался в холодный сквозняк.

В то утро Элоах искал директора, чтобы поделиться новостями. Господин Прик, обнаруженный в центральном коридоре третьего этажа, был непривычно рассеян и, казалось, не слушал Гольбейна. Последний же шёл по пятам за директором и увлечённо вещал о новом, особо интересном, прямо таки захватывающем случае! Главный врач рассчитывал опробовать новый метод лечения на пациенте, попавшем в Управление в состоянии кататонического ступора.

Пациента звали Офлис Стеклянная Пыль, он работал на стеклянном предприятии соседнего с ГлавУпром городка. На этом предприятии занимались переработкой разнообразных стеклянных осколков, бывших когда–то нежно любимыми вазами, дорогими сервизами и даже витражами. И вот один из мастеров, получивший своё прозвище за особую тщательность в измельчении осколков в порошок, необходимый для дальнейшего производства,  внезапно застыл прямо посреди рабочего дня. Некоторые из свидетелей утверждали, будто перед этим он случайно вдохнул большую дозу своего знаменитого стеклянного порошка. Элоах недоумевал, как такое могло случиться с именитым мастером, и предполагал, что это странное поведение и последовавший затем ступор были следствиями одной и той же неизвестной причины.

– Может быть, это шизофрения? В зимнем номере «Вестей психиатрии» один из авторов выдвинул предположение, что ступор может быть симптомом. И вот теперь эта гипотеза может стать научным фактом! Помимо разработки этой новой методики, я могу внести вклад в изучение шизофрении! – Гольбейн был чрезвычайно оживлён. Ему уже виделись статьи, открывающие новую эпоху в науке, и эти статьи были подписаны его именем.

Вдруг Элоах запнулся, обнаружив, что они с директором как-то незаметно оказались на ступенях внутреннего двора. Господин Прик молчал, разглядывая цветущие деревья.

– А что Вы думаете об этом новом методе, о лоботомии? – спросил Гольбейн. – Он показывает высокую эффективность. Шестьдесят процентов дают улучшение, а четверть – полную ремиссию.

Прик не реагировал. Элоах решил, что директор его не услышал, и хотел повторить вопрос, но тут Прик произнёс:

– А остальные случаи?

– Ну, как обычно, по-разному, – Гольбейн пожал плечами. – Часть показывает лобные симптомы, часть – некоторые непредсказуемые последствия… Некоторые почти полностью лишаются эмоциональной реакции… Но шестьдесят процентов – это очень хороший результат! Все цивилизованные страны уже работают с этим методом. Я полагаю, что мы не можем позволить себе отставать от прогресса. Ведь мы – Главное Управление!

Директор перевёл взгляд с деревьев на главврача, пылающего энтузиазмом.

– Да, мы – Главное Управление… – произнёс он задумчиво. И вдруг: – Хотите, я расскажу Вам одну историю? Это недолго.

Гольбейн, которому не хотелось отвлекаться от мечтаний о светлом будущем, неуверенно ответил:

– Да, конечно.

Прик вновь отвернулся к аллеям внутреннего двора и начал свой рассказ:

– Я попал в Главное Управление вскоре после того, как мне исполнилось восемнадцать. Тогда мне казалось, что большего счастья в моей жизни не может быть. Я отдавал все свои силы работе, прямо как Вы. В двадцать пять лет я уже занимал должность заместителя главного врача и заведовал всем правым крылом.

Я был хорошим исполнителем, инициативным, и у меня хорошо получалось ставить диагнозы. Но мне хотелось большего. Втайне я мечтал стать не только главным врачом, но даже и директором. Я был уверен, что мне это по силам. Однако были и другие кандидаты, и у них были неплохие шансы. У директора был молодой племянник, связавший свою жизнь с психиатрией, да и у главврача был сын. Я понимал, что мне может помочь только большое открытие, значительный вклад в науку. И я ждал своего шанса, искал его в научных журналах, подстерегал в коридорах приёмного покоя.

Я посвящал все свои силы работе, однако было кое–что, что меня немного отвлекало. В то время, тридцать лет назад, в этот двор пускали гулять пациентов…

Прик замолчал, словно погрузившись в воспоминания. Элоах выждал некоторое время. Пауза затягивалась. Кашлянув, Гольбейн переспросил:

– Пациентов?

– Да, пациентов. Тогда была весна, – рассеяно продолжил Прик. – На врачебном совете постановили, что следует предоставить спокойным пациентам время на свежем воздухе – каждый день с пяти до семи вечера. Была весна, очень тепло, весь двор был покрыт цветами, прямо как сейчас. Однако сейчас здесь всегда пусто, а тогда каждый вечер здесь гуляли люди.

– То есть пациенты? – уточнил Элоах.

– Да, пациенты. Среди них была одна девушка. Она содержалась в левом крыле, поэтому я видел её только во время прогулок. У неё была шизофрения.

Как я уже говорил, работа занимала мои мысли почти целиком. Но я всё-таки обратил внимание на эту девушку. Видите вон то дерево с белыми цветами? Она любила сидеть там, под деревом, и когда дул ветер, белые лепестки падали на её волосы. От вечернего солнца её волосы казались золотыми, словно сияли. Вы помните, может быть, картину… Нет, вряд ли. Да это и неважно. Просто она напоминала мне девушку с одной картины, которая нравилась мне в юности.

Элоах почувствовал лёгкую досаду. Его ждали Офлис Стеклянная Пыль и доставленный утром набор инструментов для лоботомии, которые вместе могут принести замечательный успех, а директор Прик вместо авторитетного совета предлагает ему воспоминания о цветах и картинах.

– Так у неё была шизофрения? – Гольбейн попытался направить разговор в нужное русло.

– Да, шизофрения. Она попала в больницу после попытки самоубийства, затем выяснилось, что она постоянно слышит голоса. Её привезли к нам. Лечение почти не помогало. Она ни с кем не разговаривала, только иногда с этими призрачными голосами, которые слышала. Иногда она разговаривала с ними как с родными, а иногда – как будто они ей угрожали. Но она была спокойной, поэтому её тоже пускали гулять во дворе. Почти всё время она сидела под этим деревом, не двигаясь и глядя в одну точку. Иногда по её лицу текли слёзы.

В то время появились сведения о новом, революционном методе лечения шизофрении – инсулинокоматозной терапии. Да, сейчас её запретили, но тогда – это был прорыв в науке! И я ухватился за этот шанс.

Я подал предложение об этом новом методе лечения на имя директора, и он поддержал моё начинание. Мне дали десять пациентов с разными формами шизофрении.

Мы вводили им большие дозы инсулина, вызывающие кому. Вы, конечно, знаете, что выглядел этот метод не очень гуманно – пациентов приходилось удерживать, у них были судороги, возбуждение, сильное потоотделение. Это производило угнетающее впечатление, но это работало! Я был воодушевлён успехами и запросил ещё пациентов для лечения новым методом. В новой группе была та девушка.

Господин Прик снова помолчал.

– Вы, конечно, видели в учебниках длинный перечень противопоказаний для инсулиновой терапии. А мы тогда этого не знали, всё выяснялось опытным путём. У той девушки была аритмия, это было известно. Она не выжила. Были и другие, с разными нарушениями.

Директор резко повернулся к главврачу и повысил голос:

– Вы ведь понимаете, мы не могли тогда этого знать!

Гольбейн слегка вздрогнул от неожиданности.

– Конечно, – сказал он, – это понятно, это не зависело от Вас.

Господин Прик пристально посмотрел ему в глаза, затем отвернулся и продолжил:

– Многим помогло. Многим – нет. А несколько десятков человек попали на кладбище за Северными воротами. Однако я был среди пионеров науки, так что, когда освободилась должность главного врача, совет утвердил мою кандидатуру. Инсулиновая терапия применялась довольно долго, да и сейчас ещё применяется в некоторых странах. Но прогресс не стоит на месте. И вот – лоботомия.

Помолчав, директор спокойно спросил:

– Вы задумывались о возможных противопоказаниях?

Гольбейн слегка пожал плечами.

– Это выяснится со временем, я полагаю. Пока что есть некоторые предположения. Вы же понимаете. Прогресс в науке идёт путём проб и ошибок. Но мы должны идти вперёд.

Директор кивнул.

– Да, наука должна идти вперёд, и мы вместе с ней.

Гольбейн набрал полную грудь воздуха и задал главный вопрос, ради которого он сегодня искал господина Прика в холодных коридорах, полных искусственного света:

– Вы, как директор, дадите разрешение на применение лоботомии?

Прик молча смотрел на дерево с белыми цветами.

4.

Через месяц главный врач Главного Управления Элоах Гольбейн делал научный доклад. Научному сообществу были представлены результаты успешного применения лоботомии, доказывающие, что этот метод  позволяет добиться облегчения широкого ряда симптомов и улучшения состояния больных, многие из которых ранее считались безнадёжными. Кроме того, в результате работы был выявлен ряд противопоказаний для применения лоботомии, что, несомненно, внесло определённый вклад в развитие психиатрической науки. В конце доклада доктор Гольбейн отметил, что, несмотря на возможность широкого применения этого метода, следует учитывать, что лоботомия не даёт положительного результата в некоторых случаях, в частности, это касается состояния кататонического ступора.