Слуга

Владимир Каев
Сидит за столом, бормочет себе под нос что-то, по одинокой своей привычке, заклеивая письмо. Меня в расчёт не надо брать, я для него тень и нянька, один он, совсем один.

Знаю, знаю – уехала чуть не месяц назад, помчалась, задрав хвост. И что он к ней прикипел, не нужен ведь. Всё больше художники возле неё чумовые, да всяческие одухотворённые личности, ищущие просветления и истины на Востоке. А я как прочёл пару страниц Елены Рерих, так и навсегда потерял охоту смотреть в ту сторону. Язык наш родной в благих намерениях легко дурацкие выдумки изобличает. Ох, врёте, сударыня, ох, врёте. Нравится ей высоким штилем нести околесицу, нимало не смущаясь нелепостями и шутовской пустотой в пёстрых одеждах. Недаром после Рерихов как и после Блаватской потянулись скверные истории дележа наследства и ничтожество наследующих. Не люблю.

А художница, что ж художница, у неё свои проблемы: краски нынче дороги, сделать что-то новое трудно, всегда так было, а что за зверь такой "современное" изобразительное искусство, так и сказать противно.

Что же хозяин, подойду да послушаю – ни ему, ни мне не в убыток, а знать надобно, что у него на уме.

«Нельзя оставить дело незаконченным. Пусть всё пустое, внимания не стоящее, но я ведь писал, стало быть, думал о чём-то – отпускаю подбитую птицу, пусть вернётся туда, во время прошлое. Пусть времена перепутаны и слова лишние, так ведь можно же и не читать потом. А то ещё – прочитав забыть, с глаз долой из сердца вон.

Отчего ищут смысла жизни в ашрамах у подножия Гималаев? Неужели в России нельзя найти разгадку тайны жизни? Почему тысячелетия холеры, сидения со скрещенными ногами на заснеженных вершинах, сжигания трупов на берегах мутного Ганга принесли далёкой южной стране нечто, чего не отыщется на холмах и полях нашей необъятной родины? Кто они, эти смуглолицые родственники цыган? Почему русский человек коверкает язык, полагая, что это санскрит, когда его собственный язык наполнен мудростью веков как соты мёдом?

Время жизни вывозится, экспортируется к океанским берегам, ненужное там, где живут, здесь оно мусор, пыль, скука смертная, пустое дело.

Да ну её, эту Индию!

Ворчу, ворчу. А всё почему? – редко удаётся услышать новое, почувствовать, запомнить невзначай.

Пределы в пространстве сократились, и время словно собралось складками, запуталось. Что-то происходит, но свидетельств тому мало и свидетели заняты делами, решают проблемы, создавая их, умножая, разделяя с ближними. И линии раздела ложатся межами, меж нами границами и препонами. Стёкла в окнах по-прежнему прозрачны, обещая тишину и отдельность, тихое тепло и вид без участия.

Отчасти так, отчасти всё иначе.

Иначе говоря…

Да, иначе, но для другого нужно другое время. Оставим как есть…»

Поди пойми. Совсем затих и сидит задумчивый. Что у них там произошло, не знаю. Пройдёт, всё пройдёт. Вот примется хозяин за работу и забудется.