Как ты там в городских-то дебрях живёшь, как Новый Год празднуешь? Там у вас, поди, и снега-то нет? А мою-то избушку снегом замело по крышу самую, что вовсе и не видно её стало. И забыли про меня все, и не ходят ко мне, не беспокоят, так что дрязги-передрязги их стороной меня обходят. Только казначей мне раз в месяц зарплату приносит, да и то через трубу печную передаёт. Коты за меня в караул ходят, за порядком в посёлке следят. Воеводою у них Кисура Мяфунэ, сибиряк, в честь самурая японского названный. Кошки мои в магазин по очереди бегают, только на свой вкус продукты закупают - всё рыбу да консервы кошачьи. Ну, а котята младшенькие в избе сидят, греются. А сам я на печи лежу, до весны время коротаю, книжки читаю, да сказки пишу.
Вот, слушай.
Расскажу-ка я тебе про случай необыкновенный, что сегодня со мной произошёл. Иду я в магазин. А он близко сейчас – рядом целый город построили. Уж не надо, как прежде через леса с рюкзаком за продуктами топать. Теперь у меня всё под боком – и магазин, и аптека, и маршрутка, и … кладбище. Впрочем, оно и раньше у нас было, только не по пути приходилось. А сейчас, как идёшь в град, его не минуешь. Живёт там у меня ворона знакомая. Как прохожу мимо, она узнаёт меня, и давай каркать – дескать, здравствуйте, Алексей Юр-р-рьевич! Ну и я ей в ответ, тоже на вороньем диалекте – будьте здоровы, Кар-р-ра Кар-р-рловна! От карканья от нашего вся стая воронья с кладбищенских дубов да берёз на крыло поднимается, кружится надо мной, и так с почётом, с хороводами да песнями на свой манер до первых улиц городских и провожает. Ну, люди, понятное дело, дружбы такой не понимают, а от разговора нашего, прямо скажем, страх их берёт. Поэтому, коли навстречу кто идёт, мы церемонию нашу им не показываем.
Вот и сегодня, на дереве сидя, Карловна песенку свою воронью завела, только я не стал в ответ ничего говорить – настроение не то. Хоть и декабрь, да погодка осенняя – сыро, слякотно. По обычаю своему пожелал я душам тех, чей прах там лежит-покоится, грехов прощения да Царствия Небесного. И только я молитовку заупокойную прошептал, гляжу – стая сорок с кладбища поднялась и к лесу полетела. И тут прямо с неба к ногам моим печенье падает! Юбилейным называется, целое, как только из пачки. Ясное дело, сорока то печенье, что на могилах на помин души отставляют, подобрала, да и мне бросила. Если скажет кто, мол, выронила случайно - пусть говорит. О Знаках тот человек ничего не ведает. Не разумеет, что жизнь наша Свыше управляется, судьба человеческая не случайно строится. Ну, а что за знак, к чему он, то от нас, простых людей, скрыто. Только так я разумею, что негоже этаким подарком чудесным брезговать. Отнёс я его домой и там с молитовкой о душе безвестной отошедшей съел.
Вспомнил я, что старцы мудрые говорили. Бывает, живёт на свете человек, да так бестолково и зло, что когда умрёт, вымаливать душу его не берётся даже самый искусный схимник. Так тогда говорят монахи покойного-то родичам – в память его голубей кормИте, такую душу только голуби вымолить могут. Ну, а на нашем кладбище – откуда голубям взяться? Там только сороки да вороны. Так и они Божьи твари, и они за пропитание поданное благодарят.