Буча
Так называется место под Киевом, где все три летних месяца жил детский сад. Огромные сосны, дубы, фиолетовый асфальт на шоссе. Деревянные хрупкие домики с застекленными верандами. Вредная воспитательница, еще более вредный я. А я не буду есть яйцо всмятку, меня от него тошнит.
«Маугли»
Там, в Буче, в пять с половиной лет я прочитал «Маугли» Киплинга. Все дети играли, а я уходил, садился на какой-то бугорок и читал. Меня окружала высокая трава, казалось, это джунгли. Это было первое бегство отсюда в книгу, первая мысль о том, что писатель –волшебник, который уводит.
Любовь
Начал влюбляться в детсадике еще. Мама, можно я напишу Тане Беликовой записку, что она мне нравится и я хочу с ней дружить? Можно, но зачем: она ведь еще читать не умеет. Родители улыбаются странными улыбками. Разочарование.
Спать на полу
С трудом дожидался, когда отец вынет из окна и уберет в кладовку вторые рамы окон. Это знак лета. Жарко, спим на деревянном полу под подоконником. Воздух – такой, какого сейчас не делают. Запахи тоже. Пахнет листва, какие-то цветы, чей-то борщ с первого этажа. Ночью слышно шарканье ног редких прохожих.
Вода из крана
Во дворе был большущий толстый кран, из него с ревом хлестала вода. Когда набегивались с мальчишками до осатанения, засовывали морды под кран и пили.
Лазить по деревьям
Это было интереснее, чем ходить по земле. Не знаю, может, дети ближе находятся к обезьянам, чем взрослые, но земного тяготения в детстве не существует. Очень удивлялся, когда лет после тридцати обнаружил: лазить тяжело.
Зеленка на локтях
И на коленях. От падения с велосипеда, с забора. Мать нежно отдирает бинт с локтя. Я танцую и шиплю от боли. Посреди зеленого кольца на локте бело-розовая новая кожа.
Собака
Наконец отец принес щенка. Счастье. Пальма, восточно-европейская овчарка. Умная. Она выполняла уникальную команду: «стол!» – и запрыгивала во дворе на деревянную радость доминошников. Я прятался за гаражами, она меня находила... Потом родители зачем-то ее отдали, может, болела. Долго не мог простить, очень долго. Потом был шпиц Шарик, оказавшийся впоследствии Шарой. И потом долго никого, и вдруг – белый спаниель Санди. Ему посвящена одна из книг. После у него был рыжий заместитель, который абсолютно не мог его заменить. Обе собаки долго снились. Больше не стану заводить.
Гончарка
В урочище Гончары-Кожемяки бегал гулять постоянно. Раскопки, темно-желтые человеческие кости. Темная вязкая глина после дождя. Запуск самодельной ракеты, еле живы остались. Сейчас временами прихожу туда за детством. Но оно не там. В урочище тем временем построили целые кварталы престижных и, честно признаться, по-европейски красивых домов. но даже миллионеры после кризиса не смогли купить там жилье. Много лет это был город-призрак. Теперь там придумали проводить ярмарки, появляются магазины и рестораны. Обживут, и не такое обживали.
София
В Софиевский заповедник интереснее залезщать через стену. Летом там можно насобирать яблок и вишен. Осенью – насбивать палками каштанов. Что делать с каштанами, никто не знал, но было азартно.
Пляж на Днепре
Загорал до черноты, хотя от природы кожа и так смуглая. Плавать не умел, пока не надел ласты. Сразу поплыл. Потом и без ласт тоже, но медленно.
Сенной рынок
Это было недалеко, два квартала. У мамы в руках плетеная корзинка. Рынок крытый, от высоких сводов отражаются звуки. Постоянный звуковой фон. Берите зелень за десять копеек – нет, за семь. Не понимал, зачем мама торгуется. Сюда же бегал на переменах из школы, за семечками. Мимо рынка идет «двойка», трамвай на вокзал. Отсюда меня увозили на лето, сюда же по окончании каникул привозили назад, и город с его улицами был первые полчаса совсем чужим.
Велосипедный звонок
Прикрепленный на руле велосипеда по имени «школьник» он радостно звенел. Если нажать ручку у него сбоку. Вперед жмешь – звенит, отпускаешь – возвращается в исходное положение и опять звенит. Ладонью накроешь гладкую блестящую медузу звонка – тарахтит глухо "тррррррррр". Надо было срочно понять, почему так. Разобрал, понял, собрал. И потерял интерес. Звонить прохожим? Я ездил по мостовой. А автомобилям звонить смысла не было (тогда они еще не начинали свое вторжение на планету). Так он и остался валяться.
Чаепитие
Черный с лимоном, покрепче, пожалуйста. Если без лимона, можно без сахара с каким-нибудь куском торта, или шоколада, но без сахара и с небольшой такой коробкой конфет, да, спасибо, можно еще печенья, доливайте-доливайте кипятку, и заварки побольше, нет, торта побольше, а чайник я подожду пока вскипит.
Киевские улицы
Вечером 1974 года в клубе танковой части в поселке Липовцы, что под Уссурийском, показывали кино. Пожилой Крючков играл водителя автобуса. Автобус проехал по улице, и я увидел до боли знакомые елочки, шестнадцатиэтажник и за ними свой (второй после Чкалова, где я родился) дом на углу Милютенка и Курчатова. Актер и академик, родные мои! Я так подпрыгнул и так орал – это же мой киевский дом там на экране! – что, боюсь, походил в этот момент на дикаря. Которым, конечно же, тогда и был.
Человек с фотоаппаратом
Папа доставал из ФЭДа пленку в футляре. Из пакетов мы высыпали крупинки реактивов, смешивали и наливали в бутыли. В кромешной тьме пленка укладывалась в круглую посуду. Проявитель – следим за минутной стрелкой – промывка, фиксаж. Достали – кое-что получилось! – и сушим. Затем красная лампа и увеличитель, новые реактивы. Бумага под рамку – щелчок – раз, два, пять, шесть... -- и в кювету. Ура, наши морды появились!.. Каждому движению из сотни он меня научил, ничему особенно не уча. Я завел свою семью, свои фотоаппарат и увеличитель, лампы, кюветы... А ему, наверное, стало скучно, и он начал стареть. Вот и расти после этого мальчишек.