Моя первая пещера Торгашинская

               


     Вчера мой внук впервые спустился под землю.
Вместе с классом уехал в Кунгурскую пещеру. Жду рассказов, воспоминаний и вспоминаю свою первую пещеру…

   Дожив до тридцати трех, я ни разу даже не помечтал о путешествиях под землю. Спелеология для меня не существовала. Но придя на работу в электроцех ТЭЦ-3, я узнал, что в среде рабочего класса есть туристы. Обычно туризмом болеют ИТР, но в нашем цехе только один мастеришка-пацан ездил на горных лыжах. Остальные «интеллигенты» проводили время как-то по другому. Из всего полутысячного коллектива в походы ходили единицы. Но при профсоюзе была комната набитая спортивными вещами, и я поскорее получил там лыжи, рюкзак полужесткий, и спальник – я же мню себя лыжником! Притащил все это в цех и «засветил» перед коллективом, проводящим обеденное время между бильярдным и доминошным столами.
 
   Тут же трое подошли выяснять отношения. Относились они не к лыжникам. Перевалов, Сорокин и Сидоров уже несколько лет «шарились», как они назвали это времяпровождение, по норам.  В разговоре замелькали слова «шкуродер», «трамвайчик», «жумары» и прочая лабуда, абсолютно мне незнакомая. Но страшно захотелось узнать и попробовать на зуб спелеологическую «марку» - я же филателист. Или мню себя им.

   И коготок увяз. Теперь все перекуры я проводил в разговорах с Переваловым – он же мой бригадир-наставник.
А при первом же удобном случае – принести кувалду, съемник, или просто отлучиться по пути в цех – забегал на топливоподачу, где базировались электрики, и можно было покурить и чифирнуть с Сорокиным. Так что не прошло и месяца, как я уже втёрся в компанию этих «спелеолухов», и даже был приглашен на встречу с Боссом. Боссом его не называли конечно, называли уважительно Килиным Владимиром Парфенычем. По телефону Сергей Перевалов договорился о встрече с ним, и я поехал, в назначенное время, на Новосибирск Главный. Там, на ступенях нового метро, мы обрели друг друга. По бороде я его узнал. И он, прямо на ступенях метрополитена тестировал мою личность на пригодность к спелеологии.
   В принципе, если у тебя есть две ноги, две руки и рот в придачу чтобы есть, ты можешь выжить в пещере. Обоняние и зрение там ни к чему.
   У меня все это наличествовало, и Килин согласился взять меня в Торгашинскую пещеру. Условие было только одно – в трехдневный срок после возвращения представить ему отчет о пережитом. Я пообещал. А там, думаю, посмотрим….  Я же тогда не мнил себя писателем.

   Сборы были недолги и мне, как новичку, во всем помогли ребята. Снаряга у них была заготовлена, и мне нужно было только взять свою рабочую робу, включая каску с приделанным на лоб фонариком. Еду в те времена брали с собой на весь путь «от порога и обратно».  Попрощался с семьёй и вот я уже на вокзале. Все туристы встречаются, то есть раньше, до переделки китайцами вокзала, встречались под главным табло на втором этаже. По груде рюкзаков с веревками и касками я понял, что две девушки и здоровенный парнина рядом, наши люди. Они уже знали что среди них будет чайник и приняли меня как положено. Это была Валя Погудина и Ирина. Парнина, сунув руку-лопату, назвался Васькой. Я никого и никогда не называл полуименами и поэтому продолжил разговор, называя его Василием. Но заметил, при этом улыбки девушек.  – Чего это они так странно улыбаются? Как выяснилось позже, это был вовсе и не Васька, а Иванов Валентин. А Васькой его назвал один из старых руководителей, обнаружив в команде чайника Валентина:
-- Два Валентина многовато будет – заявил командир Валентин – поэтому я останусь Валентином, а ты будешь, отныне, Васькой! 
   Так что, выяснив, кто есть Васька, а кто Валентин, я, в дальнейшем, называл Валентина Валентином. Он работал на нашей же ТЭЦ крановщиком - угольщиком.

  И вот мы в вагоне. Сидорова нет с нами, потому что он ездит в Алтайские пещеры, нам же в Красноярский край. А Сорокина нет, по причине аварии на его участке. Зато есть три академовца. Молодые парни, «учёные», так сказать.  Наши Валя – Ира тоже «грамотные» - работают где-то в НИИ… . Килин ВэПэ, ваще,  человек «мутный» - то он спец по нефти, и у него командировка в туркмению, то он подземным взрывом в горах под Искитимом переговаривается с атомной подводной лодкой в Индийском океане, а в третий раз оказывается авиаконструктором на гусеничном ходу в Уральских горах… . Но при всем при том человек замечательный. Не знаю, правда, как он отзовется  о моем опусе в этот раз, но предыдущие, где речь не шла о нем, уважаемом, он воспринял благосклонно. Хотя, как любил говаривать Чеховский, кажется, Собакевич, человек он хороший, но порядочный раздол…, нет, разгиль… опять не то! Ну как назвать человека собиравшего отчеты всех кого он водил в походы и хранящего их на даче? Дача вспыхнула и гениальные творенья… ну, не все конечно таковы, но моё! Сгорело.

   И вот мы едем и употребляем! Как хорошо в вагоне вечером! Билеты у нас в разных купе, но разве мы кому-то мешаем если сидим у него в ногах и вытянули свои в проход… . Плацкартный вагон! Чудо на колесах! Лучше плацкартного только общий. Все всех терпят в надежде, что эти все скоро выйдут. Или они сами выйдут. Вот чуть-чуть еще потерпеть и эти уроды, вместе со своими долбаными рюкзаками и гомоном выйдут в Красноярске.

   Я уже задремал было, и только, как сквозь вату слышал бурную дискуссию наших стюдентов, сидящих в проходе внизу. Тема была интересная. Один рассказывал о диссонансных кривых в координатах три д малого третичного чего-то, другой, не слушая первого, втирал вполголоса оппоненту  о новом открытии западно немецкого математика Хитли. Тот сумел вычислить на бумаге и компьютере существование позолоченного жука. Назвал его своим именем – Хитля. Их, жуков, теперь будут выращивать для пополнения золотого запаса Рейха. Третий «ученый» в дискуссии участия не принимал. Молча смотрел в пролетающую за окном темноту. Какие могут быть мысли у вегетарианца? А он был, к сожалению, им. Только  о еде думается голодной куме!
   В одной из следующих за Торгашинской пещерой норе с ним приключился прелюбопытный случай.
   Пещера была «Орешной» . Пришли к ней, и как всегда, начали готовиться и готовить суп. Суп был с мясной тушенкой. Была такая. Не поверите – из мяса. Этому вегетарианцу нашему, в темноте и толкотне не удалось удалить все волокна мяса из супа. Результатом были колики и спазмы. Они настигли бедолагу прямо в середине горы. Орешная нора протяженная – тридцать два километра. До начала спазмов мы успели проползти на брюхе и прошагать приличное количество поворотов и на каждом оставляли «марку». Клочок бумажки с порядковым номером. Так что вернуться в туалет, без сопровождения, он не мог боясь заблудиться. И вынужден был гадить в пещере. Есть там такие специальные гроты где живут ёжики. Ёжиками называют те кучки, которые поросли, с годами, игольчатой белой плесенью. Зацвели. Вот туда мы и ходим. Когда диарея просит.
 
   Так оно и было. Мы вышли, хорошо отдохнув в тепле и неге на своих вторых полках у туалета и в проходе. От вокзала мы на автобусе добрались до Торгашино. В общем, как-то так оно называлось. И, напялив рюкзаки, сгорбатились. Оказалось что уже все, почти, там были. И не раз. Некоторые. Пещера, точнее вход в неё, на вершине горы и мы туда полезли. Вначале по дороге. Потом тропой. И вот она « дыра»! Я приблизился и ничего не увидел. Просто пологий склон в огромную воронку без дна. Но о том, что за склоном есть продолжение в пропасть можно только предположить, а темного провала не видно. Вокруг бело и холодно. Ноябрило.
 
   Парфёныч скомандовал заготавливать дрова, и я с охотой пошел за ним. Остальные, с непонятными ухмылками - видно что-то знают такое - ушли в другие стороны. Была у нас пила, и мы вдвоем повалили пару «сухостоин», как я думал. И даже похвалил лес.
   --Смотри, Володя, как тут много сухих дерев….
   Тот, кивнул, улыбаясь, и сделал запил в очередном в полобхвата. Эх, думаю я теперь, какой же я был дурак и валил в компании таких же, недумающих о природных богатствах, лиственницы, приняв их за сухостой. И это в непосредственной близости от конечной остановки автобуса! Практически в черте мегаполиса зараженного выхлопами различных вонючих заводов!

   К слову сказать, Килин наш, если дело касается разведения костра и заготовки дров, превращается в одержимого. Валит все подряд и палит такие костры, перед которыми бледнеют пионерские и даже инквизиторские… .
    Однажды он решил прогреть ложе для двенадцати человек! И прогрел! Пара кубов леса, правда сорного – я заступился за сосны и кедры, а ВэПэ милостиво разрешил валить тальник и осины посуше – ушли в дым. У нас с Сергеем Переваловым по сей день воспоминания о том ночлеге свежи. Нам досталось место с краю и уже через пару часов после отбоя мы приступили к согреванию замерзшей под нами земли собственным пылом. Сам-то Килин завалился среди девок. Начальник!

    Но вот дрова заготовлены, верёвки перебраны, транспортные мешки затарены железом и едой и мы переодеты «во что погрязнее». Приближается ночь и нам пора в «дыру». Иначе спелеологи не называют те подземные емкости, куда стремятся вползти на животе, или провалиться. Приближаемся к пропасти. Ведь «Торгашинская» относится к пропастям. То есть к вертикальным пещерам. Глубина её 180 метров. Конечно не сразу камень, или спелеолог, полетит на самое дно… . Вначале нужно «пролететь» первые сорок метров. Чтобы, в самом деле не улететь, нужно держаться за веревку. Держаться нужно так, чтобы она проходила у тебя за спиной и переламывалась локтями обвивая руки. Стоит только немного сгорбатиться, или согнуть руки, как падение приостанавливается, и ты повисаешь на паутинке в середине пропасти. Глаза лучше не открывать, так как кругом темно, а фонарик тряхнуло и он погас… . Сташного ничего в спуске нет. Сердце не стучит. МыслЕй никаких. Только больно давит узел обвязки на грудь и спину. Это Сергей постарался и упаковал меня как багажный мешок крест накрест. Зато я надежно привязан к концу страховочной веревки, а веревка, обвив ближайшую к пещере березу, крепко держится руками опытнейших товарищей. Самая опытная из женской части нашей команды мастер спорта по альпинизму Валя. Она спустилась первой и принимает нас, идущих за ней, оттягивая основную веревку в сторону. Это чтобы мы не поцарапались.

   И вот я закончил путешествие по воздуху и обнимаю Валю и Иру. За мной вваливаются остальные. И мы идем куда-то вбок, потом опускаемся на колени и в коленно локтевой позиции крадёмся по краю девяностометровой глубины пропасти. Карниз неширокий, но спасает от обморока темнота. Если бы это было белым днем и не в пещере, то меня бы пришлось тащить в форме тюка и с заткнутым ртом. Иначе бы я не дался… . А так, не видя ничего сбоку, как рядом с чёрным занавесом, я прополз, обдирая колени по карнизу и вполз, упираясь в чей-то пухлый зад, в щель. Это был «трамвайчик». По узкому лазу все мы, суча локтями и коленями, стараясь не отстать друг от друга, действительно как сцепленные вагоны, пробрались к «шкуродёру». «Трамвайчик»! Звучит ласково, но и он доставил несколько неприятных минут – периодически нужно было выдыхать всё из себя, чтобы протиснуться межу камнями, да еще толкая впереди себя каску. Она, хотя и невелика, но в эти щели может пройти только боком. Вот и представьте, как нужно было расплющиться, чтобы стать плоше каски.

   Если бы передо мной не ползли парни погабаритнее, а в мой зад не упиралась голова следующей за мной дамы, то я бы наверняка спасовал и попробовал бы вернуться к костру….
   
   Но вот и ужасный «шкуродёр»
   Название соответствует. Точнее не скажешь. Представьте себе щель между двумя скалами сужающуюся книзу, а вверху раскол до недасягаемой фонариком высоты. И вы ползете враспор метров шестьдесят, стараясь не провалиться вниз. Внизу щель иногда опять расширяется и превращается в чёрный провал. Страховать никого не нужно. Нечем. И незачем. Каждый борется за выживание сам! Помочь почти невозможно. Пару раз я проваливался, и меня вытягивали за воротник. Устал от боли в спине надавленной узлом обвязки, а именно спиной приходится упираться в скалу, чтобы ноги доставали до противоположной стены. Стены то сходятся, то расходятся и нужно, то спускаться, то подниматься, чтобы ноги и спина, или ноги и руки  могли упираться в противные скалы.

   Где-то в середине шкуродера послышался крик: «поберегись!» И над нашими головами прошуршали, идя в распор, здоровенные парни. Это были красноярцы – завсегдатаи Торгашинской. Они ходят сюда по-спортивному и, благодаря тренировкам, проходят пещеру за очень короткое время. Нам же, скажу, забегая вперед, понадобилась вся ночь. 
   Но вот мы, никакие, добрались до «ровного» пола. Теперь лаз стал шире и извилистей. Идем с понижением и добираемся до «Вороньего гнезда».

    «Воронье» - страшное место! Небольшой грот вмещает всех нас, рассевшихся на камнях и под ними. Стены «украшены» надписями о погибших здесь туристах. Особенно «впечатляют» и наводят на ненужные мысли эмалевые таблички с могил. Даты жизни и фотографии. Хочется никуда больше не идти и жить тут. Но нам нужно дно! Альпинисты рвутся вверх к звёздам, а наша мечта наоборот. Ближе к ядру планеты!

   Распутываем веревки и бросаем самую толстую вниз. Луч света не достигает дна и непонятно – хватило веревки или нет. Поэтому первой идет Валя. У жителей гор хороший обычай - всегда женщину посылают вперёд, особенно когда за поворотом может караулить снайпер или мина… или веревка окажется коротка… . Как в нашем случае. И, хотя мы жители западносибирских болот, и оказались на горе ненадолго, но правила горняков действуют и внутри горы!
   Валя шуршит вниз и вскоре, где-то там, раздается ее голосок – не хватило шести метров! Я подвязала. Буднично так. Будто развешивать бельё вышла, а веревка коротковата оказалась. А ведь, подвязывая, она висела на высоте десяти метров. Десять метров это пять этажей! Гвозди бы делать из таких тёток!

   Валя и Ира настоящие тётки! «Тётка» это вам не торговка семечками, а заслуженная туристка. Высшее звание, которого только может достичь особь женского пола. Которая пьет из лужи и из стакана с одинаково приятной миной, какая бы там жидкая субстанция ни была, носит вибрамы как лодочки и может поговорить «за жизнь» с любым представителем противного пола. И всегда надеется надеть хомут на этого противного представителя и перевоспитать и приручить. За этим и отправляются в походы по горам, водам, норам и, когда надоест и они плюнут в сторону мужиков сухой от досады слюной, то валят в партер оперного, опереточного и других театров. Но это потом – после тридцати. А сейчас они среди нас. А порой и вокруг нас. Их в походах больше чем парней.

   Но вот уже на дне большая часть нашей компании и пора меня тоже туда спихивать. Выплёвываю изжёванные усы и, уже не закрывая глаз, плавно, но ощущая страховку, плыву к дну.
   «Дно» и на самом деле выглядит как дно. Огромная площадка пятьдесят на пятьдесят и высокий «потолок» куполом. Стены амфитеатром украшены глыбами и тёмными провалами. Где-то вверху теряется паутина нашей веревки, по которой мы сюда спустились. В углу стоит кровать с панцирной сеткой. Мне объясняют, что здесь была брачная ночь одной спелеологини и спелеолуха. Добилась одна своего! Но как они сюда её пронесли?

   Делаем перекур и пьём чай. Напряженно думаю об обратном пути. Веревка такая тоненькая… Откуда то сверху доносятся голоса и веревка начинает подрагивать. И на нас сваливается целый десант соискательниц брачных отношений. Они уже взнузданы и охомутаны  обвязками и скреплены карабинами. Лошадки готовы к походу в ЗАГС. Это филологини томского педа. С ними три будущих физрука. Тоже педики. 15 против 3. Девочки малинки едят мандаринки и угощают нас. Тут мы замечаем, что сверху свисает ещё одна веревка. Оказывается девочки решили уходить отсюда минуя Шкуродер и другие прелести с названиями ласкающими слух – Воронье гнездо, Трамвайчик… И навесили прямую веревку к выходу, то есть к тому карнизу, где меня встречали Валя-Ира.

   Наши командиры встрепенулись и затеяли разговор с физруками. В результате переговоров пришли к консенсусу – идём вверх по их веревке вперемежку – девочка, мальчик. Я где-то в середине. Мне привязывают к ноге жумар и к груди крепят другой. Железная штуковина одевается на верёвку, и ты её должен толкать перед собой вверх, а она, за это, не даст тебе съехать по верёвке вниз. Зажимает прочно. Жумаров два. Чтобы ты мог, поджав ногу, и зафиксировав её, выпрямиться и продвинуть грудной жумар как можно выше. Потом опять поднять ногу…. Это как объяснять про вкус халвы. Необходимо попробовать. Для меня закрепляют на ближайшем карнизе, в районе Органных труб ( так называется местность Торгашинки, куда мы пока не попадаем), веревку, и я пробую по ней подняться. Трудно, но, если жить захочешь, сможешь. Тем более нельзя спасовать, глядя, как ползёт вверх по веревке огонёк на каске очередной фемины. И вот уже скрывается в кромешной тьме. Девяносто метров, прикидываю я, это же 45 этажей! Если сверзиться с такой высоты, то долго болеть не будешь, успокаиваю себя и окружающую клумбу.

 Девочки цветочки доедают свои припасы, соображая, что лучше съесть и переварить, чем поднимать себя и еще не принадлежащие твоему организму фрукты. Норода много, а шума, между тем, нет. Четко организована очередь и никаких споров и волнений. Видимых. Внутри, у меня например, натянулось все что может. И вот зовут меня и взнуздывают, пристегивая к веревочке идущей на сорок пятый этаж. Там, наверное, я смогу подняться еще на сорок метров и утром увижу солнце. Не могут же бросить меня тут. Что-то придумают. Ведь кровать втащили сюда, ну и меня вытащат… Пора! Делаю судорожные движения, складываясь как гусеница, ползущая по паутине и отрываюсь от земли. Дело пошло. Народ подбадривает и успокаивает, но так, чтобы девочки не слышали. Я попросил. Стыдно. Они же молча страдают. Вот я уже преодолел десять… двадцать… тридцать. Силы кончаются. Жумар клинит. Ногу под веревками выворачивает. Некогда подумать о высоте. Её не видно и не ощущаю. Зато ощутим простор грота. Вверх и вниз я стараюсь не направлять луч света, но меня крутит и я вижу, то стену, косо уходящую вверх – она совсем рядом и по мере того, как я набираю высоту, все ближе и ближе, а то черноту. Это когда меня отворачивает от скалы и луч не достигает противоположной скалы-стены. Уже когда я в десятый раз сказал себе, что больше никогда и никуда… и зарекся всяко-разно, каской почувствовал упор. Теперь нужно продолжать изображать гусеницу и в то же время отталкиваться лапками от скалы. Рывками похожими на судороги продвигаюсь выше и вижу вверху свет встречающих меня фонарей. Я жив! Пока.

   Рассупониваюсь и отдаю веревку. Жумары свинчиваю  бережно – впереди еще один подъем.  Тащусь, прихрамывая вверх по каменным коридорам, карабкаюсь по скалам и протискиваюсь в щели, чтобы вскоре выйти в тот грот, откуда всем один путь – ввысь. Последний подъем был сказочным. Как только докарабкался я до конца скалы и крикнул – готов! Тут же почувствовал мощный рывок и, не чувствуя ни животом ни боками – все вышеперечисленное давно потеряло всякую чувствительность – со страшной скоростью вознесся на гребень воронки пещеры Торгашинской. Это ребята, из тех кто вышел ранее, получив сигнал «готов» хором хватают веревку и бегут с горы вниз. И ты, как карась клюнувший на наживку, летишь вверх, привязанный к другому концу этой веревки, на морозные воздуся. 
 
                У последнего костра.

   Костер давно горит и дров еще много, но Килина нет, он внизу, и поэтому пламя невысокое. Постепенно подтягивается народ, выползающий из пещеры, и костра становится мало. Девушек от пламени надежно закрывают спины физруков. И мне вспоминается вычитанный в «Литературке» факт – корреспондент фронтовой Ленинградской газеты заметил, что женщины-солдатки-фронтовички ходят в чистых маскхалатах, а мужики в прожженных и закопчёных. Отчего? Да оттого, что грелись фронтовики у костров. А кто сильнее мёрзнет? Конечно мужик. Баба то толще. Её и простое полено согреет.
   Рассказал притчу сидящим вокруг костра. Парни подвинулись, но и возразили – у тёток-то, мол, прикиды капроновые. Искры боятся. Ну, это конешно, согласился я…

    А вот и рассвет и последний из наших вышел из норы. Пора переодеваться и идти в жилуху. Прощаемся с педиками и отчаливаем. На вокзале идем в буфет и выходим оттуда ошарашенные, и ничего не купившие. Представьте – чай, простой чай, общепитовский и вдруг стоит 40 копеек! Не две копейки, как в нашей рабочей столовой, не десять, как в ресторане… Так началась перестройка!
   А мы поехали домой, так и не попив чая. Но в вагоне оторвались! Кипяток входит в стоимость проезда. Чай пили в одном купе, а спали опять в разных, хотя было предложение Валентину-Ваське снять носки и подбросить их в соседнее. Тогда бы мы ночевали в освободившемся пространстве общей кучей.
   Разговоров долгих не было – устали как тысяча чертей!
По приезду домой глянул я на себя в зеркало и понял, что мне не давало поворачивать шею и торс. Во всю спину и грудь два огромных надава, бока ободраны, нога синяя от пальцев до почти колена. Вот так я познакомился с жумарами и основной и страховочной веревками.  И заболел дырчаткой.

   Проезд на поезде Нск – Крск – 13 рублей.
   Хлеб – 16 коп.
   Водка – 3, 62.
   Колбаса – никакой и нигде на территории Нска.
   Зарплата моя – 270р.

   ЮВИ
   08.01.15