В то утро синоптики, как всегда ошиблись, и вместо предсказанной переменной облачности пришел сильный циклон - на город потоками изливался монотонный, холодный дождь и серым, беспросветным полотном низко висели облака. Две женщины, уютно устроившись на маленькой кухне, вели неспешный разговор, наслаждаясь теплом и свежим, ароматным кофе из тонких фарфоровых чашечек.
- Зин Николавна, а вы вот кексик еще не пробовали, - сказала та, что помладше и положила своей гостье щедрый, солнечно-ванильный ломтик, усеянный маслянисто-черными изюминами.
- Ой, спасибо, Леночка! Честное слово, неудобно как-то – я к вам нагрянула, вот так, считай, без приглашения. Тебе столько хлопот!
- Ой, да что вы, я так рада! Ведь мы с Андреем тут совсем одни – ни родных, ни близких, - вздохнула она. – А вы, ну прям как привет из детства!
И обе улыбнулись, каждая – своим воспоминаниям.
- А что, мама с папой заходят к вам? – поинтересовалась Лена.
- Да редко, Леночка, редко. Так и понятно - у них ведь и хозяйство, и Дашенька, племяшка твоя – за ней глаз да глаз нужен! Такой непоседливый, живой ребенок – и с характером! – Зинаида Ниолаевна сделала удрение на последнем слове. – Но родители твои – молодцы, держатся!
- Да, - согласилась Лена, - они молодцы. - А вы что же, совсем не работаете теперь?
- Нет, Леночка, я уже пять лет, как пенсионерка. Я бы может еще на пол-ставочки и тянула, но, сама знаешь, педколлектив – не сонмище агелов. Там того, кто к пенсионному возрасту приближается не сильно жалуют. Да и что зло таить, - мне-то только себя прокормить надо. А у некоторых учителей - по трое, четверо ребятишек. Так что я теперь домохозяйкой стала, можно сказать. Отдыхаю, - спокойно и почти ровно признесла она.
- Это свинство просто какое-то! -горячо возразила Лена.-. Вы должны работать, у вас столько опыта, столько знаний! Вы- самая лучшая учительница в поселке! Всех, кто там теперь в начальстве ходит - вы выучили... Я ведь ваши уроки литературы до сих пор вспоминаю!, -успокаиваясь, заметила она.
- Спасибо, милая, спасибо – отставная учительница благодарно закивала головой. - Да и вы с Андреем молодцы –и образование получили, и на ноги встали и живете дружно. Ведь не все так смогли. Вами- только гордиться, - сделала она ответный комплимент.
Кофе закончился и Лена решила заварить чаю. Пока она возилась возле плиты, разговор прервался и гостья подумала о делах, которые привели ее в этот неприветливый, равнодушный город. Пожалуй, до выходных справится. Надо побыстрее уезжать - квартирка у них хоть и трехкомнатная, но совсем махонькая. Им втроем не развернуться, а тут еще и получужая тетка приехала.
Зина вернулась к столу, водрузив в центр большой, красный с золотом чайник и такие же пиалки.
- Это я из Коканда привезла. Андрея приятель по институту там живет, вот и съездили в теплые края - навеcтили. Оттуда же и чай.
- Ох, красавец-то какой, - одобрительно всплеснула руками Зинаиди Николаевна, разглядывая рисунок на чайнике.
Лена принялась разливать чай. – Зин Николавна, - она остановилась, вопросительно глядя на свою бывшую учительницу, не решаясь спросить.
- Ты чего, Лен? - подбодрила та, - Спрашивай!
Лена помялась. – Вообще, это конечно не моего ума дело... Вы простите, если не к месту...Но...Алесандр Ильич...
Ее собеседница резко покачала головой.
- Все по-прежнему?
- Лен, да там уже дочь от второй жены школу закончила, – и она махнула рукой. – Ты мне лучше про Лешку расскажи, я ведь его лет десять не видела! Небось, уже добрым молодцем стал и красны девицы ему проходу не дают? – ей казалось что она очень удачно сменила тему, но выражение лица ее бывшей ученицы сообщило о том, что она сама совершила некую бестактность.
- Ой... Зин Николавна, - медленно начала та. – Беда с ним, беда.
- Да что ты, Леночка? – тихо проговорила гостья, - да не может быть! Он же такой славный паренек был – я его помню...
- Был славным. А теперь только одни грубости от него и слышу. Он вообще со мной разговаривать не хочет, - ее голос дрогнул. – Как со школы придет – сразу в свою комнату. Даже и не поест нормально – так, что-то на ходу ухватит . И все в игры свои идиотские играет – компьютерные. А в следующем году - поступать!, - ее голос начал срываться . – А как поступать-то, куда с такими оценками?! Он позорит нас, ЗинаидаНиколаевна, понимаете? – Лена пыталась сдерживать слезы, по-детски сморщив курносый носик, - Я уже на родительские собрания не хожу – стыдно! А учительница по литературе – это не он ей сочинения пишет, это она ему сочинения пишет в дневнике! Про то, как он безобразно себя ведет! А еще к директору в прошлом месяце вызывали!
- Погоди, погоди, Лена, - Зинаида Николаевна пыталась говорить как можно спокойнее и дружелюбнее. – У него что же – по всем абсолютно предметам - плохие оценки?
- Почти...По математике и физике вроде бы так, ничего...Математик его даже на какие-то соревнвания в прошлом году звал, но и здесь – то домашнее задание не сделает, то с урока сбежит. И ведь голова у него прекрасная – он же в начальных классах отличником был, да и сейчас бы мог, легко причем! И, вы понимаете, - Лена говорила с нескрываемой болью, - ведь это все на меня! Во всем я виновата!
- От чего же так, Леночка? А Андрей?
- Да что Андрей, - с нескрываемой досадой ответила та.- Андрей только орать да подзатыльники давать может...
- Кричать нельзя, никогда нельзя кричать, - Зинаида перешла на шепот и, прикусив губу, неодобрительно покачала головой
- А еще он меня винит во всем! Я виновата, что Леха бездельником растет!... Он, конечно, работает тяжело, дома его редко увидишь., - чуть более спокойно добавила она. Может по-этому...Но все равно...
- Погоди, - пыталась разобраться Зинаида, постпенно увлекаясь и вздрагивая, как ищейка, взявшая след - значит он уроки забросил и все с дружками в эти игры бестолковые играет? Может он попал под дурное влияние, может ему помочь просто надо, к психологу сводить, если вы с ним контакт потеряли...
- Не хочет он никуда идти! И дружков у него, считай, нету! Так, изредка кто зайдет или он вон к соседу на четвертый этаж сходит, да и то не чаще чем раз в пару недель, на час, а то и меньше! Они в параллельных классах..так мать его говорит- он учится прилично. А мой...
- Лен, - тихо, но очень твердо спросила бывшая учительница, - а зачем ему игры-то было покупать? Незачем потакать прихотям, а потом сокрушаться – сурово промолвила она. – Ты можешь на меня обижаться, но - раз уж ты со мной поделилась, я буду откровенна. Ты же меня знаешь! Вы с ним хоть раз сходили в книжный магазин или библиотеку, помогли книжку выбрать, рассказвали что сами читаете или чем интересуетесь? Или, скажем, фильм вместе посмотрели - не стрелялки-убивалки, а для думающих людей? А может, вы сами ничем не интересуетесь и мало чем от него отличаетесь?– голос Зинаиды Николаевны звучал все увереннее и громче. Со стороны могло показаться, что это прокурор испепеляет обвиняемого шквалом своих справедливых слов, заставляя этого обвиняемого сжиматься и опускать глаза от стыда и вины.
- Да мы...- тихо лепетала Лена
- Что- вы?!- громогласно вопрошала ее гостья, которая в данный момент совсем позабыла о своем скромном статусе. - Вы упустили своего ребенка, а теперь волосы на себе рвете и вините друг друга?! Поздно! С первого дня надо начинать! Думать, какие игрушки ему покупаешь, какие книжки, чем дитя твое занято и о чем думает - воспитывать, а не ждать чудес – мол, само как-нибудь!
Лена почувствовала, как волна неприязни стала подниматься внутри, она сжала руки в кулаки, стараясь это делать незаметно. «Легко Вам говорить, своих-то нет!» - чуть не выпалила она, но во-время взяла себя в руки и смолчала. И тут ей пришла в голову идея. Замечательная идея! И как она об этом раньше не подумала?
- Зин Николавна, - вкрадчиво , как ласковая кошечка, промурлыкала она. – Может, еще не все потеряно? Ведь мы же что... мы ж не знаем, как правильно, да и навредить можем, глупостей наделать, а Вы... Вы же и есть тот самы профессионал, который все может!- Лена вкладывала все больше и больше надежды и вдохновения в свои сова. – Я просто не знаю, кто сможет лучше! Вы...вы же таких безнадежных на путь истинный умудрялись наствалять...Вот наш Кораблев, к примеру, по нему же колония плакала, а благодаря Вам он в техникум пошел и теперь вон мастерскую свою открыл, деньги гребет лопатой...
- Это еще не все в жизни, – недовольно пробормотала отставаня учительница. Перспектива возиться с чьим-то оболтусом не сильно прельщала ее в данный момент. Она злилась на бесцеремонность хозяйки, которая решила так, невзначай, попользоваться ею, нагло нарушая ее собственные планы.
- Да перестань, - даже и не подумаю! – отрубила она. - Воспитание – это процесс долгий, порой утомительный. Что ж, по-твоему – наскоком, за один раз что-то получится? Ты посмотри на ситуацию его глазами – приехала какая-то провинциальная бабка ему морали читать? Чтобы что-то изменить, нужен контакт, а для контакта нужно время!
- И все же, - не унималась Лена. - она очень хорошо умела получать от людей именно то, что ей от них было нужно. – Если вы останетесь у нас до субботы - то все только рады будут. А в субботу Андрей вас до вокзала довезет и на поезд посадит! Вот и будет у вас время получше к Лешке присмотреться, да и он к вам привыкнет. Вот и побеседуете как-нибудь, повлияете на него – он вас обязательно послушает! И полюбит – ведь вас все дети любят! – с обезоруживающей улыбкой закончила она.
Зинаида сощурила глаза и внимательно посмотрела на Лену, показывая всем своим видом, что не купилась на ее неумную и поспешную лесть. « И почему я в гостиннице не остановилась, - с сожалением думала она. – денег пожалела! Вот теперь нужно платить! Пора бы уже усвоить, где бесплатный сыр бывает, старая дура!» - думала она, злясь на свою жадность и недальновидность.
Лена проигнорировала намеки и продолжала нестись вперед, стараясь не давать паузам сбить напор ее вежливой атаки.
- Да я ж понимаю, - продолжала она, - я ж сама психологию в институте сдавала, - вы не должны ему мозги промывать прям за обеденным столом. Но ведь можно что-нибудь придумать – сделать что-нибудь вместе...
- Картошки начистить, к примеру - иронично вставила Зинаида. Но Лена сделала вид, что эта шпилька ее не уколола.
- Ну зачем же, - оптимистично продолжала она. - Есть столько всякого интересного – кино, театр, концерты, выставки... вот, к примеру, у нас Городской музей есть. Там, вчера буквально читала в газете, не то лекции, не то выставки новые какие-то открыли. Вы ведь любите это все, Зинаида Николаевна, и столько всего знаете! Вы ж прямо лучше любого экскурсовода! Вот и расскажете ему и покажете, а он может и заинтересуется чем-то, да и с интеллигентным человеком пообщается!
«Ты всегда быстро соображала, когда припрет», - подумала «экскурсовод и эрудит». А вслух только заметила:
- Да он что, ни разу в этом музее не бывал, что ли?
- Ну, был, конечно, в шестом классе, кажется. Они со школой на экскурсию ходили, но, вы же знаете эти экскурсии – «хи-хи», «ха-ха», а толком никто ничего не увидел. Да и давно это было – он, небось, вообще ничего не помнит.
В это время в прихожей послышался звон ключей и скрип открываемой двери.
- А вот и он сам, сейчас познакомитесь, - несколько напряженным тоном сообщила Лена и зачем-то встала, как будто начинался урок.
В кухню, шаркая, зашел долговязый и нескладный парень, исподлобья неприветливо окинувший взглядом гостью и вопросительно посмотревший на мать.
- Лешенька, подойди к Зинаиде Николаевне, она у нас с папой классной руководительницей была - я ж тебе рассказывала, помнишь? И мы к ней в гости ходили, когда у бабушки с дедушкой гостили как-то раз – она тебе еще книжечку про Каштанку подарила, помнишь? – Лена старалась изо всех сил расположить этих двоих друг к другу. Ей это было просто необходимо – чтобы они поладили. Но чем больше она старалась, тем хуже получалось. Как бывает любовь с первого взгляда, так же, порой, происходит и обратное. Чем дольше они смотрели друг на друга, тем более сильную антипатию испытывали.
« Мой бы ребенок в таком виде из дому не вышел!» - твердо сказала себе Зинаида. Она всегда считала себя прогрессивным, передовым и лишенным предрассудков человеком. По ее мнению, она всегда хорошо понимала молодежь. « Можно модничать, можно пытаться что-то доказать другим, можно бросить вызов, в конце концов, – но так – нельзя!» - с нарастающим раздражением и неприязнью думала она. Она окинула взглядом сутулую фигуру, слипшиеся волосы, торчавшие из-под нелепой вязаной шапки, надвинутой на самые глаза. Казалось, что каждая деталь его образа была тщательно продуманна и подобранна так, чтобы громогласно сообщать всем окружающим: «Мне на вас наплевать!»
- Здравствуй, Алесей! Меня зовут Зинаида Николаевна, - прервала она неловкое молчание, резко протянула вперед узкую, жилистую руку и крепко, уверенно пожала большую, вялую и влажную ладонь.
Леша вздрогнул. Алексеем его называл либо директор школы, либо отец пред тем, как устроить выволочку. Это обращение его сразу же насторожило, равно как и цепкий, изучающий взгляд, тонкие губы и военная выправка этой чужой женщины. Ничего не сказав, он повернулся, и, все так же шаркая огромными ступнями, направился куда-то в глубь квартиры, исчезнув в темном провале коридорного прохода.
- Шапку сними и руки помой, - с излишней строгостью прокричала ему вслед мать.- и не смей всякую дрянь грызть! Отец с работы придет – ужинать будем! – добавила она вслед за стуком двери.
Расстерянно, она посмотрела на строгого, нахохлившегося экзаменатора, мрачно восседавшего на кухонной табуретке, и поняла – провал...Но отступление не входило в ее правила.
Следующих два дня прошли без каких-либо примечательных событий. Каждый был занят своими делами. Встретившись, Старость и Молодость изображали ритуал приветствия – она – чопорно и нарочито громогласно, он – молчаливо и небрежно совершая жест, который в очень вольной интерпретации мог быть истолкован как кивок.
Но близилась суббота и каждый понимал, что намеченное событие неотвратимо грядет, как наступление ночи или приход зимы – с этим бесполезно спорить, просто нужно принять.
Выходной выдался таким же промозглым и безжизненно-блеклым, как и вся предыдущая неделя. Меньше всего в такой день хотелось куда-либо выходить, а тем более тащиться в трясущемся автобусе на другой край грязного, неуютного, полузимнего города.
…Лена решительно отворила дверь комнаты, которую она до сих пор называла про себя «детской». Леша все еще лежал в кровати, наслаждаясь праздным спокойствием субботнего утра.
- Фу, воздух какой спертый! – Лена сделала недовольную гримасу.- Надо проветрить комнату! И прибраться, слышишь?
- Ага, - буркнул полупроснувшийся Леша.
- Что - «ага»? Ты помнишь, о чем тебя отец просил?
- Ага, - все также монотонно согласился он.
- Тогда вставай – в ванную и завтракать! Быстро! – скомандовала мать.
Явно недовольный такой спешкой и бесцеремонностью, он привстал, и, все еще не вылезая из кровати, спросил, с раздаржением протирая глаза:
- Вот ты мне объясни – на кой ей сдался этот музей, да еще с утра пораньше? Сидела бы себе, сериалы смотрела, сушки грызла!
- Не все желают провести жизнь уткнувшись носом в экран! – безапеляционно заявила мать.- Она – интеллигентный человек, у нее духовные потребности имеются, не в пример некоторым!
- Черт бы ее побрал с ее потребностями, - простонал сын и выставил голую ногу из-под одеяла, как бы привыкая к некомфортной прохладе окружающего пространства.
- Не смей так говорить о Зинаиде Николаевне! – сердито потребовала мать. – Она столько для нас с папой сделала! Я и в интситут поступила благодаря ей, и в город решилась уехать, несмотря на то, что все отговаривали. А отец твой – вообще, он ведь...- она не успела договорить. Сын перебил ее:
- Если вы с папенькой так сильно ее уважаете, вот сами бы по музеям и таскали. Я-то тут причем?
- А при том, Лешенька, - начала заводиться Лена,- что кто-то должен зарабатывать денежку на твое содержание и тебя обслуживать. От тебя в доме пользы- ноль! Ты только потреблять можешь! - она сердито стукнула ладонью по спинке кровати. – Отец работает по субботам – сам знаешь, а мне свою программу отрабатывать надо- «сварить-испечь-убрать-погладить.» Единственный, кто в нашем доме наслаждается свободой по выходным – это ты!
- Так ведь, уроки...- попытался взять реванш он.
- Уроки вечером сделаешь! И воскресенье вон есть – хватит времени!
- Ма, послушай: она что – маленькая? Потеряется сама, что ли?
- Она не маленькая, она старенькая – резко оборвала она его, и добавила с укоризной в голосе, - Ты, Лешенька, тоже когда-нибудь будешь стареньким и тоже захочешь, чтобы тебя уважали...
- О-о-ой, вот только это не надо, - он застонал, как если бы у него вдруг разболелся зуб.
- Я с трех лет это слышу! – стонал он, - И знаешь что мама? – его голос стал твердым, - Уважение – это не милостыня, его заработать надо! Что заработаю, то и получу! И не буду свой возраст, как щит перед собой выставлять и выжимать из всех это самое уважение! Сами дадут, если будет положено!
- Хам!- резко отрезала мать.
- Да что я сказал-то? Ты хоть поняла, что я сказал? Ты вообще, хоть когда-нибудь слышишь, что я говорю? – начал причитать, растягивая слова, непутевый ребенок.
Лена хлопнула дверью, да так сильно, что прикрепленный к ней в старые добрые времена пластмассовый Карлсон чуть не свалился со своего расшатанного гвоздя.
- Чтоб через десять минут сидел помытый за столом, - гаркнула она так, чтоб было хорошо слышно в гостинной.
Через час с небольшим, Леша,наряженный в ненавистный колючий свитер, и заботливо вычищенную куртку, стоял в коридоре, молча ожидая когда его престарелая спутница завяжет все узелки и застегнет все крючочки. Вид у него был такой, словно его навсегда выгоняли из отчего дома, не объяснив за что. При всей своей неприязни, в этот самый момент Зинаида испытала к нему некое сочувствие – ей и самой не хотелось отправляться куда-либо, тем более в такой компании. Но выхода не было – Лена вежливо и настырно выпроводила их, снабдив билетами на автобус и распоряжениями, когда им следовало вернуться, чтобы не опоздать на обед.
Леша размашистым шагом шел вперед, не оглядываясь. Старуха молча семенила за ним.
- Остановка на углу, - сообщил он и повернул направо, следуя знакомым машрутом, который повторялся изо дня в день. Расстояние до остановки было небольшим – метров сто, не бодьше, но безжалостный, промозглый ветер доставал до самых костей, как-бы издеваясь над попытками людей спастись от разбушевавшейся стихии при помощи своих жалких пальто. Редкие прохожие, втянув голову в плечи, пробегали мимо, видимо, спеша по совсем неотложным делам. Даже владельцев собак не было видно - вероятно, они пожалели своих питомцев и оставили их греться на плюшевых диванах и креслах, возле горячих батарей.
Когда ноги в не по погоде легкой обуви совсем уже стали коченеть, вдруг показался автобус. Он неспешно подъехал к остановке, открыл скрипучие двери и два замерзжих пассажира немедля нырнули в вожделенное укрытие на колесах, не обратив внимания на удивленный взгляд водителя. Автобус был абсолютно пуст. Каждый из вошедших уселся у своего окна, с какой-то угрюмой сосредоточенностью уставившись скозь мутные, забрызганные стекла на пролетавшие мимо деревья, дома и светофоры. Водителю и в голову бы не пришло, что они знакомы, если бы пацан вдруг не процедил через плечо:
- Нам выходить на следующей.
Старнная пара неторопливо сошла возле музея. «Делать людям нечего», - усмехнулся шофер, закрывая двери и включая на полную мощность любимую музыку.
В музее оказалось тепло и как-то по-провинциальному уютно. Он располагался в старинном особняке, с изразцовыми печами и потемневшими паркетными полами, пахнувшими мастикой и еще чем-то, что выдавало совсем иное предназначение этого здания в те далекие времена, когда сюда заходили только по приглашению и с разрешения величественных хозяев. Возле раздевалки стояли озабоченные бабушки, поправлявшие пушистые береты перед огромными зеркалами в тяжелой раме, визжали взволнованные малыши, чье воображение распаляли фрески на стенах и загадочно мерцавшие радужные люстры, низко спускавшиеся с вычурно-лепных потолков.Несколько мам, сбившись стайкой, что-то оживленно обсуждали, не обращая внимание на тянувших их за руки тепло одетых детей - видимо, они уже собирались уходить, да все никак не могли распрощаться. Насупленные служители музея недовольным тоном отвечали на одни и те же вопросы, давно устав от однообразия и суеты. Сдав пальто, они прошли в первый зал, где было больше всего народу. Взрослые умиленно приобщали своих отпрысков к миру засушенной, заформалиненной, давно уже неживой природы с пугающе пустыми, стекляными глазами и общипанными предыдущими поколениями хвостами.
- Смотри, какая лисичка, -сюсюкал какой-то дедушка, подталкивая вперед оробевшую внучку. - Это она Колобка съела, помнишь сказочку? – ребенок хотел было спрятаться за деда, но тот вытащил ее за руку вперед.
- Да ты не бойся, она тебя не укусит! Ты погладь, погладь ее! – девочка нерешительно переложила обслюнявленное печенье в другую руку и, протянув пальчик с прилипшими крошками, нерешительно потрогала застывшее в нелепом оскале чучело.
- Вот так, - одобрительно закивал дедушка, - молодец!Совсем, как большая!
Другая женщина, на вид лет сорока, в огромной меховой шапке, ярком, обтягивающем платье и нарядных замшевых туфлях на высоких каблуках, что-то напряженно втолковывала девочке с отсутствующим взглядом, лет десяти-двенадцати. Завидев Зинаиду Николаевну и Лешу, женщина тут же оживилась:
- Вот видишь, Настя! Совем взрослые мальчики ходят с бабушками в музей и не стестяются, что их кто-то там увидит. А ты… – и она недовольно покачала головой.
Леша презрительно фыркнул и пошел быстрее. Зинаида последовала за ним, сама сбитая с толку теперь уже непривычным шумом и гулом голосов.
Следующий зал был посвящен геологии. Величественно-неподвижно стояли на своих постаментах огромные образцы пород. Запыленные муляжи и схемы, окаменевшие ракушки, давно ставшие ископаемыми наряду с минералами, не вызывали столь живого интереса и посетителей здесь было намного меньше. Те, кто решил сюда зайти, внимательно вчитывались в содержимое пояснений, щурясь от яркого света ламп. Оглядевшись и не найдя ничего интересного, «бабушка и внук» проследовали дальше и попали в зал археологии. Здесь бывшая учительница несколько оживижлась. Ведь она была очень добросовестным человеком и потому решила все-таки попытаться выполнить возложенную на нее, пусть и насильно, задачу.
- Посмотри, Алеша, - проговорила она нейтральным тоном, указывая на витрину с обтесанными камешками и полуистлевшими медными инструментами . – Вот дервние свидетели быта наших предков. Мы с тобой без электричества и магазинов дня прожить не можем, а им все приходилось получать пролив семь потов, надеяться только на себя и свою смекалку. Нам эти топорики и скребки кажутся просто смешными, но для своего времени это был прорыв мысли и технологии, - начиная увлекаться продолжала она. – Ведь и о нас наши потомки скажут, что мы были примитивными!
- Ну и что? – отрезал Леша, мельком взглянув на витрину. – Обычные камешки, ничего в них нет интересного.
- Да вроде бы и нет, – согласилась Зинаида, привыкшая аргументировать и доказывать, – Но ты подумай, что вот при помощи этих нехитрых инструментов люди, вооруженные страхом, верой и трудолюбием, возводили храмы и пирамиды. Они воплощали грандиозные идеи, пусть и принадлежавшие их честолюбивым правителям, просто потому что умели кооперироваться и не жалели своих сил. Ведь они, сами того не подозревая, увековечили себя и свой труд, создав то, что даже теперь кажется великим! – дальше должно было последовать восхищенное молчание разбуженного ума. Но вместо этого прозвучало другое:
- Вы что, серьезно в это верите? – с насмешкой спросил экскурсируемый, неспешно направляясь в следующий зал.
- Конечно, верю, Леша, - твердо ответила она. – Это доказано наукой! Ученые доказали, что это было именно так – люди и в те далекие времена умели думать и находить решения, исходя из имеющихся средств и ресурсов. Мы у них и теперь поучиться можем! - спокойно закончила она и с превосходством образованного человека посмотрела на современного Недоросля.
- Если они, как Вы говорите, были не полные придурки, то просто не могли потратить всю жизнь на вытачивание одного камешка, – ехидно заметил тот.
- Ради великой цели, на это можно пойти! –парировала учительница, - Взять, хотя-бы великие соборы Европы – на их строительство потрачены десятки лет. Или картины и скульптуры, авторы которых вынашивали идеи годами, пытаясь найти достойное воплощение своим великим творениям.
Леша хихикнул, как-то тоненько, озорно, по- детски
- А я по-чему то чувствую, что в те далекие времена все было совем по-другому, - заметил он. – И знаю еще вот что: если мы проследим развитие науки, то увидим, что она капризничает, как невыспавшийся младенец, меняя свое мнение то так, то эдак, выставляя незыблемой истиной то, что совсем недавно яростно отрицала– взять хотя-бы генетику или электричество. Есть то, во что верить положенно и есть то, что видят твои собственные глаза. Но спорить бесполезно, – он развел руками. - Вам все равно ничего не докажешь!
- Отчего же, я готова выслушать серьезное опровержение, основанное на доказанных фактах. Доказанных, - с выражением повторила она,- а не созданных чьим-то буйным воображением!
Происходившее начинало казаться не столь уж безнадежным. «Во всяком случае, этот запущенный мальчишка вступил в дискуссию, а это уже - неплохое начало!» - подбодрила она себя.
- А почему вы все так не любите «бурное воображение»? – с издевкой в голосе поинтересовался «неуч и хам». – Боитесь вы его, что ли?
Зинаида снисходительно засмеялась. – Воображение – вещь хорошая, когда дело касается искусства. Оно побуждает к творчеству. Но наука тем и хороша, что на нее можно опереться. Она оперирует проверенными и доказанными данными, в отличие от столь любимого тобой воображения. Ведь воображать легче, чем самоотверженно трудиться изо-дня в день - искать, экспериментировать, проводить скрупулезные измерения, строить логическую систему доказательства, или наоборот, опровержения. Воображение – удел лентяев, понимаешь, Леша? Образ Манилова в классе разбирали? – поинтересовалась она.
- Да,- устало согласился он. – Разбирали. И замолчал, делая вид что рассматривает заржавевшее копье польского рыцаря на затянутой красным бархатом стене с образцами средневекового оружия.
Зинаида Николаевна почувствовала прилив сил. Она вновь оказалась в привычной для себя роли и только теперь поняла, как гнетет ее вынужденное безделье.
Они молча следовали по практически пустым залам, разглядывая документы за стеклом, потрескавшиеся от времени портреты, давно вышедшую из моды одежду, кое-где истертую и вылинявшую, предметы быта и технику, которая казалась такой громоздкой и несовершенной. Все это дейтвовало как-то удручающе и в то же время вызывало чувтво симпатии к тем, кто заботливо хранил и ухаживал за всеми этими вещами, совсем осиротешими без своих хозяев.
После этого они зашли в помпезно оформленный зал, где размещались портреты выдающихся граждан города. Здесь они не задержались – Лешино лицо изображало скуку, а Зинаиде Николаевне об этих людях мало что было известно. Читать же вслух выгравированные на бронзовых табличках разъяснения было ниже ее достоинства. Они прошли дальше, выйдя к широкой мраморной лестнице, устланной ковровой дорожкой. На вид дорожка была практически новой – посетители сюда редко заходили. За лестницей следовал полумрак и полная тишина, - по всей видимости, там располагалось хранилище или служебные помещения. В углу, рядом с лестницей, примостилась буфетная стойка и в беспорядке стояли пару маленьких, поцарапанных столиков с дешевыми, пластиковыми стульями впремешку.
- Может, проголодался, Леш? - дружелюбно спросила приободренная просветительница.
Леша внимательно осмотрел содержимое застекленного прилавка – вся эта неаппетитного вида снедь отнюдь не внушала желания ее отведать. Эти булочки и коржики сами, казалось, готовились стать музейными экспонатами.
- Нет, - скучающим тоном проговорил он, - спасибо. Да и мать с обедом ждет,- добавил он.
-Ну, может выпьешь что-нибудь?
Подумав секунду, он согласился.
- «Колу», пожалуй.
- А может лучше сок - тут и томатный, и яблочный есть? Ведь все же полезней, - заметила Зинаида.
- «Колу». – твердо повторил он.
- Как угодно!
Щелкнув серебрянными шариками кошелька, она достала аккуратно сложенную купюру и протянула недовольной буфетчице, которую отвлекли от чтения глянцевого журнала с картинками.
- "Колу" и яблочный сок, пожалуйста.
Обслужив чудаковатую бабку и ее неприветливого внука, буфетчица вернулась в увлекательный мир чужих нарядов, романов и диэт, отметв про себя, что надоедливые посетители и в выходной не дадут делом заняться.
Выбрав столик подальше от прилавка, они молча уселилсь, невзначай наблюдая друг за другом и потягивая каждый - свой напиток, нарочито изображая удовольствие от правильно сделанного выбора.
- А что, Леша, по- твоему столь привлекательного в компьютерных играх? – задала заранее заготовленный вопрос любительница здорового образа жизни. – Я смотрю, ты в них безостановочно играешь. – то ли с озабоченностью, то ли с легкой долей иронии заметила она.
- А то, что там – мой мир, мои законы и можно и нельзя то, что хочу или решаю я сам. Игра дает полную свободу действий – никто тебе не указывает, что и как. Никто не строит под свои барабаны. Я – и полководец, и законодатель, и воин. Я отчетливо понимаю, что сам принял правила игры, сделал это осознанно и в любой момент могу из нее выйти. Ведь в этом вся суть – построить игру по своим правилам!
На лице Зинаиды Николаевны отразилась настороженность.« Это прямо какие-то антисоциальные наклонности просматриваются, - подумала она про себя. Надо будет матери еще раз сказать, чтоб к психологу сводила!»
-Ну хорошо, а что еще тебя интересует? – продолжала она спонтанно начатую диагностику. - Ты читаешь книги, кроме тех, что по школьной программе положено?
- Да так,бывает иногда, - как-то неохотно согласился «антисоциальный элемент», втягивая в себя жидкость неопределенного цвета.
- И какая твоя любимая книга? Кто твой излюбленный автор? – не унималась в прошлом лучший литератор района. – Она сосредоточилась и ждала с нетерпением, ибо этот ответ, согласно ее опыту, мог пролить свет на многое...
Леша медлил с ответом, будто решая, стоит ли говорить на эту тему.
- Я...ну,вообще-то, я «Приключения Буратино» люблю, - как то неуверенно, почти виновато сообщил он.
«Так я и думала! – порадовалсь своей проницательности и профессиональному чутью Зинаида. « Инфантилизм – полный инфантилизм!» - уверенно заключила она.
- Леееша, миленький,- ты же совсем взрослый! - с разочарованием в голосе произнесла она, – В твоем возрасте люди женились, трудовой стаж начинали, а мой старший брат ушел на войну, солгав, что он соврешеннолетний – под пули, настоящие пули ! Это тебе не игры на экране! Ты к жизни себя должен готовить, книги серьезные читать, а не сказочки для дошколят. Ведь литература так богата и поучительна! Толстой, Достоевский Шекспир, Бунин, Бальзак, – вот где глубочайшее знание человеческой природы, вот где мудрость жизни, вся ее глубина и правда, открывшаяся истинным мастерам в моменты их гениальных прозрений! А ты в детстве застрял, потому что боишься жизни и не готов к ней! Вот потому ты в игры играешь и сказками себя тешишь!
- А почему вы с таким пренебрежением к этой книжке относитесь? Я ее считаю серьезней многих. Другие, может и мастерски написаны, но не для меня и не про меня. Зачем мне чужое? Я свое нашел!
Снисходительно улыбнувшись, Зинаида Николаевна великодушно решила дать своему незадачливому оппоненту высказаться.
- Хорошо. Тогда объясни – может я и в самом деле что-то недопоняла? - она несколько утрированно округлила глаза и пожала плечами, все так же улыбаясь и глядя на собеседника.
Леша задумался. Казалось, в его голове заработал какой-то моторчик, в глазах появился блеск.
« Дело сдвинулось с мертвой точки!»- удовлетворенно заметила Зинаида и стала терпеливо ждать.
- Ну... вот взять, к примеру, этого олуха, Карло - неуверенно начал он, теребя салфетку.- Ведь он всю жизнь сидел, уставившись на нарисованное счастье. Пел про него песни под свою старую шарманку, но никогда так и не решился заглянуть в глубь своей убогой тесной каморки – считай себя! Он так и просидел всю жизнь, пялясь на дешевый лубок, веря, что счастье – это для других, а нарисованная похлебка – это все чего он достоин. Ему не хватило элементарного любопытства сорвать к черту всю эту, совсем неспроста висевшую там бутафорию, и посмотреть - а что же за ней, снять паутину и протереть глаза. И просто понять, что жизнь относится к нему так, как он поволяет ей это делать!
Зинаида молчала, удивленно глядя на все более расходившегося молчуна.
А тот, почувтсвовав прилив смелости, продолжал:
- А его глупенький деревянный сынишка, который не успел зайти в школу и получить там запаутиненные мозги, - с наивным усердием дурака искал чью-то нелепую «фантазию», потому что дураку понятно, что жизнь должна быть устроенна по-другому. В ней должна быть дверь, и должен быть ключ и должна быть сцена, на которой ты сыграешь свою роль!
Старая учительница удовлетворенно кивала. «Что ж, он и впрямь не безнадежен! Здесь много юношекого максимализма и незрелых суждений, – рассуждала она про себя, - но он способен думать и доказывать свои мысли, а это - совсем немало!»
- Допустим, - согласилась она, - Ты в данном случае проводишь явные аналогии, - кстати, тебе знакомо слово «аналогия»? –поинтерсовлась она.
Леша кивнул, слегка удивдив при этом бывшую учительницу.
- Отлично, - продолжала она, - тогда давай попробуем разобраться, - она обожала все разбирать, категоризировать и раскладывать по полочкам. – Получается, что недалекий Карло – это старшее поколение, а Буратино и его команда – ты и твои друзья. Кто же тогда Карабас-Барабас?
-Карабасы пытаются отобрать, обесценить и бросить на илистое дно то, с чем каждый из нас пришел в этот мир – ключ к своему счастью. Это те, кто пытается заставить плясать под свою фальшивую дудку, сделав из нас послушных кукол, искренне полагающих, что кроме позорного представления, где они играют за побои и жалкое пропитание, в этом мире больше и нет ничего. Но не они – самый омерзительный персонаж в этой, как вы изволили ее назвать, глупенькой сказочке.
- А кто же тогда?
- Дуремары! Это те, кто сам сидя по-уши в дерьме, продолжает твердить заученное, вбитое кем-то когда-то в их покрытые тиной мозги. Те, кто сам не сумел стать счастливым, но считает своим полным правом учить других, как надо, полагаясь на чужой авторитет больше чем на собственный опыт, прежде всего потому, что собственного счастливого опыта у них нет...
Наступила пауза. Буфетчица вдруг стала громче листать журнал и где-то далеко внизу приглушенно и гулко пронесся по неровному асфальту автомобиль.
Зинаида Николаевна искусственно кашлянула – просто не знала, что сказать, чем заглушить то странное ощущение, которое внезапно возникло и чуть не нарушило столь успешно начатый воспитательный процесс. В отличие от Леши, она решила не проводить аналогий.
Взглянув на стену над лестницей, она вдруг заметила прикрепленную какртонку с от руки нарисованной стрелкой и надписью «Выставка».
- Леша, а на выставку мы так и не сходили! - радостно сообщила она. – Посмотри, там, на втором этаже – выставка! – она поспешно вскочила и с похвальной для своих лет прытью поскакала вверх по лестнице. Леша неохотно поплелся за ней.
На втором этаже они увидели стремянки, рабочие инструменты и заваленный строительным мусором мраморный пол. Темная,тяжелая дубовая дверь с начищенной медной ручкой оказалась закрыта.
- А где же выставка?! – разочарованно вопрошала Зинаида Николаевна, растерянно глядя по сторонам. – Ведь там, внизу, указатель стоит, да и Лена в газете статью видела...
Леша обрадовался, что теперь его миссия закончится и они, наконец, поедут домой. Он уже повернулся к лестнице, намереваясь спуститься, но в эту секунду, откуда- то из-за перегородки, которую они сразу и не приметили, появилась женщина в форменном бордовом костюме с золотыми пуговицами. На ходу она дожевывала бутерброд – видимо ее оторвали от полуденной трапезы.
- Вы, наверное, выставку пришли посмотреть? – дружелюбно спросила она.
- Да, именно, - ответила Зинаида. – Только, похоже, не вовремя, так получается? А зачем же тогда указатель внизу повесили?
- Да, нехорошо получилось! - понимающе закивала музейная смотрительница. –Указатель повесили, а закончить все к выходным не успели. У нас тут потолок протек из-за этих бесконечных дождей. (Леша молча благословил дожди.), вот и пришлось срочно ремонтные работы начать.
- А что за выставка? – спросила Зинаида.
- А вы не местные, что-ли? – заинтересовалась смотрительница. – У нас тут про эту выставку писали во всех газетах, а открытие по местному телевидению покажут. Это и в самом деле интересная история. Был у нас в областном театре художник – прожил себе человек всю жизнь скромно, рисовал декорации, жил в коммуналке, словом – ничего особенного. А как на пенсию вышел – стал от нечего делать писать копии известных картин. Показал кому-то – понравилось, появились клиенты. Потом так хорошо пошло, что вот он себе домик за городом купил и живет в свое удовольствие. Пишет, в основном, только по заказу. Но ведь человек-то какой замечательный оказался! – служительница растроганно покачала головой, - Представляете, он создал коллекцию копий мировых шедевров и подарил их городу, чтобы жители могли воочию любоваться известными произведениями – кто не имеет возможности поехать в большие города или за границу... Там немного, но зато – и вы знаете, это не мое мнение, это знающие люди говорят – просто удивительное качество работ! Так что, у нас тут теперь мини-Лувр! – не без гордости в голосе пошутила она.
- Ох, как жаль, что мы не увидим!- сокрушалась заезжая посетительница. – Я обожаю живопись – классическую, конечно же! Ваш художник такое дело сделал для горожан! Хоть как-то людей к настоящему искусству приобщить! А то ведь теперь любую мазню искусством провозглашают!
- Да,- согласно закивала работница. – Тут многие выставляются – почти каждые пол-года новая экспозиция, так я порой смотрю и думаю – так и я бы смогла! Бред какой-то, а не картины!
- И не гворите! Старая школа забыта, реализм теперь не в почете - печально проговорила гостья.
Музейная работница явно начинала симпатизировать пожилой даме и подростку, скромно стоявшему в стороне, и, как ей показалось, уважительно слушавшему их беседу.
- А знаете что... – промолвила она заговорщическим тоном и посмотрела на часы. – Я еще с часик тут побуду. А вы... Я открою вам двери и свет зажгу. Вы посмотрите, а когда уходить станете – позовете меня. Жаль все таки, издалека ехали- и, как говорится ни солона хлебавши!Теперь редко кто так искусством интересуется. Особенно молодежь, - она одобрительно посмотрела на паренька, который почему-то внимательно рассматривал в эту минуту потолок.
- Да, вот, пытаемся приобщить – скромно заметила Зинаида Николаевна. Потом она горячо поблагодарила работницу за ее любезность и понимание и, под звон связки массивных ключей, они направились к дубовой двери.
- Вы знаете, - вдруг вспомнила возившаяся с ключами «добрая фея», - там должны быть возле каждой картины пояснения – немного о художнике, об истории создания, ну, и так далее. Так вот, их еще, к сожалению, не успели установить...
- Это не страшно, вовсе нет, - в волнении сообщила Зинаида Николаевна, которой самой не терпелось стать гидом – ведь живопись всегда была ее коньком! Теперь ключ был вее руках – она это точно знала. Визуальные впечатления – самы сильные, они взывают к чувствам и раскрепощают. А это то, к чему она так стремилась – дать чувствам выплеснуться наружу, чтобы потом незаметно и мудро направить их в правильное русло. У нее это столько раз получалсь!
Створки дверей распахнулись, выключатель щелкнул, и они очутились в мире света и тени, акцентов и полутонов, вековых загадок и оптических иллюзий, которые были так точно воспроизведены на каждом полотне. Ноздри щекотал запах свежих красок и дерева и казалось, что картины в недоумении уставились на двух внезапно появившихся людей, так беспардонно прервавших их немую беседу.
Если бы вдруг в этом провинциальном городе приземлился инопланетный корабль и его команда решила познакомиться с жизнью данной планеты в кратчайшие сроки, их стоило бы сводить на эту выставку, ибо здесь вкратце была представлена история мировой живописи – от средневковья до Сальвадора Дали. Многообразие методов, идей и форм выражения, накопленное столетиями, компактно уложилось в небольшую, но тщательно продуманную коллекцию работ, выполненных с предельной академической точностью, с пониманием и уважением к оригиналу, без попытки что-либо менять или оспаривать. Парво судить и оценивать предоставлялось зрителю. Зрители этим тут же и занялись.
Сначала это была лекция-монолог - гид пыталась завлечь, заинтересовать, поразить воображение довольно равнодушного слушателя, которого рамы интересовали больше, чем картины. Ее это слегка задевало, но она напомнила себе, что пришла сюда с определенной целью, и что шмыгавшая носом аудитория имела право на свое мнение.
Постепенно монолог плавно перетек в диалог, лекция утратила свою жеткость и стала больше напоминать дружескую дискуссию, где каждая из сторон имела право соглашаться или спорить. И вот, эти двое уже забыли, по каким причинам оказались здесь, и что на самом деле свело их вместе. Они неторопливо премещались от одной картины к другой, иногда останавливаясь, иногда возвращаясь к предыдущим, чтобы обсудить еще раз или рассмотреть детали. Их голоса и шаги гулко резонировали в пустых залах, подсветка выхватвывала из пространтсва полотна, как отдельные кадры из фильма о прошлом, и казалось, что шум и каждодневная суета остались там, за стенами, и только здесь, в тишине и полумраке, мир бережно доверял избранным свою сокровенную суть.
- Ну, с этой дамой ты, я думаю, уже много раз встречался? - Зинаида Николаевна кивком головы укзала на « Джоконду». – и ведь что интересно, столько веков прошло, а люди прололжают спорить, - продолжала увлеченно она, - чему улыбается эта женщина. Словно, если разгадают секрет ее улыбки, то вдруг что-то изменится в их собственной судьбе...
- Никакого секрета не вижу, - буднично сообщил Леша. – Тут все совершенно ясно - мне по-крайней мере.
- В чем же, по-твоему, ее тайна?
- В том, что ключик нашла, - хитро подмигнув, сказал Леша. – Вот посмотрите - она сидит на берегу пруда и что-то зажала в правой руке, а сама довольно и хитро улыбается!
Зинаида Николаевна присмотрелась к картине, а потом рассмеялясь- легко, икренне, как когда-то очнь давно.
- Что же, она за ключиком ныряла сама, что ли?
- Конечно, сама! Чтобы ключик найти – глубоко нырять надо! - теперь уже серьезно заговорил Леша. - И никто за тебя эту работу не сделает. А потом его надо спрятать, да так, чтобы ни один Карабас, ни один жулик не смог украсть. Спрятать глубоко внутри, потому что там ему и место, потому что там же – и заветная дверь. Знание, что все – внутри тебя и есть ключик. И если ты это по-настоящему поймешь, у тебя никто и никогда твое счастье забрать не сможет. И на всю грязь и ложь которая тебя окружает ты будешь смотреть как она – с улыбкой. Потому что тебе до этого всего больше нет дела...
Зинаида Николаевна вдруг затихла, пристально вглядываясь в картину. Потом удивленно посмотрела на Лешу:
- Ты где об этом прочитал? –озадаченно спросила она.
Он пожал плечами
- Да нигде, в общем-то. Вы же знаете, я только сказки и читаю. Преимущественно одни и те же. Но зато очень внимательно! – и он улыбнулся , наблюдая за выражением лица старой учительницы. Похоже, она застряла в бурном водовороте чувств и мыслей и не знала, как из него выбраться. Желая ей помочь, он огляделся по сторонам и заметил еще одну картину, которая, как ему показалось, должна была ей понравиться.
- Поглядите, вот еще один Да Винчи, вернее, портрет дамочки его же работы.
Взгляд Зинаиды Николаевны последовал за Лешиной рукой. И тут ее лицо озарила радостная, теплая улыбка – как будто она увидела кого-то хорошо ей знакомого в этом совершенно чужом месте.
- О, ведь это моя самая любимая картина! – воскликнула она. «Дама с горностаем!». Быстрыми шагами она приблизилась к картине, пытаясь рассмотреть технику и детали.
- Какая прекрасная работа! – восхитилась она. – Всю жизнь мечтала увидеть оригинал, а тут – такая точная копия! Можно сказать, мое желание исполнилось! – и она отошла, чтобы получше насладиться шедевром.
- Потрясающе! – воскликнула она. – Ты знаешь, - она взяла Лешу под руку, - у меня в спальне она висит уже много лет. Выцвела, правда, от времени и солнца. Я вырезала репродукцию из журнала «Юный художник» и поместила в рамку. Нет, я, конечно не выписывала этот журнал, но в нашей школе работал один преподаватель, который его регулярно получал. Он вел рисование и черчение. Его звали Александр Ильич. Но ученики звали его Илья Муромец, потому что он был статный, высокий и фамилия у него была Муромов. – Она на минуту замолчала,погрузившись в какие-то свои воспоминания, похоже, забыв и о Леше, и о выставке - ее глаза были направленны куда-то вдаль. При этом она улыбалась – печально и как-то немного виновато. Но эта пауза продолжалась недолго.
- Ну что ж... с несколько излишним энтузиазмом продолжила она она. – Это все к делу не относится. Ты лучше посмотри, что вытворил ваш умелец- ведь он написал картину на доске, тем самым материально воссоздав копию оригинала. Ведь Леонардо написал ее именно на доске! Для тех времен живопись маслом была новшеством и в качестве основы использовали в основном дерево, а не холст, как в более поздние времена... Нет, ты посмотри, какое изящество, какое совершенство! Как естественен этот поворот головы влево, словно она внимает музыке или обращенным к ней словам... Как поэтично и реалистично в то же самое время! – Зинаида Николаевна не могла оторвать взгляд от картины. – Я каждый день на нее смотрю - кажется, каждый сантиметр изучила, а ведь вот сколько всего можно увидеть, когда это вживую! Почти...- поправилась она.
- Не знаю, - несколько разочарованно заметил ее юный спутник. – Мне эта картина совершенно не кажется реалистичной. Я вижу гротеск, даже некоторую издевку – художник явно хотел посмеяться. Или предупредить...- задумчиво добавил он.
- В самом деле? – Зинаида Николаевна не восприняла его слова сколько-нибудь серьезно, но решила дать парню высказаться. Некоторые его идеи забавны – он на все смотрит под своим углом. И это даже перестало раздражать.
- Ну, возьмем к примеру, зверюшку, которую тут обзывают горностаем, - начал он. – Кто видел горностая, даже на картинках или по телевизору, сразу поймет, что тут что-то не то. Горостай – животное грациозное, маленькое, пушистое, глазки юркие, лапки хоть и сильные, но все равно под стать его легкому, вертлявому тельцу. А тут что нарисовано? Посмотрите, какие у этого животного мускулистые лапы, сильное тело, какие у него зоркие и хищные глаза, холодно наблюдающие за происходящим – дракон, а не горностай, разве что крыльев нету! Это коварный хищник, который вызывает уважение и уместен был бы где-нибудь на охоте, а не на руках у манерной барышни в качестве игрушки. Такой и палец оттяпает – запросто, причем!
Зинаида Николаевна удивленно подняла брови. Но Леша не обратил на это вниания. Казалось, ему нравилось, что его рассуждения кто-то удосужился выслушать.
- Или вот дамочка, которая как вы говорите, слушает кого-то. По-моему, она как раз никого и не хочет слышать! Она отвернулась, углубившись в грезы и упрямо сжав тонкие губы, не желая посмотреть правде в глаза – понять, что происходит на самом деле. Ведь она тщетно пытается удержать и приручить того, кто по природе своей дик и свободен. В ее руках - настоящий хищник, а не ручной зверек, который руки будет лизать за еду и ласку. Этот в любую минуту вырвется и убежит – как только надоест неволя. А еще, посмотрите на большую кисть, придерживающую зверя и на непропорционально тонкое запястье, да и всю руку –расплывчатую, уходящую в темноту! Ее желание удержать его и стать хозяйкой нелепо, это уход из мира реальности в мир ее собственных иллюзий, это выше ее сил, это против его природы....
Его слушательница резко перебила его:
- Ну, это, Леша, твои досужие домыслы. – раздраженно проговорила она. - Ты, конечно, здорово подмечаешь детали и умеешь их соединять воедино. И вобщем, это неплохо. Но существуют документы и тщательный анализ историков и искуствоведов. Они недвусмысленно свидетельствуют , что автор вложил в картину совсем другое содержание.
- А я вот не понимаю, - с обидой в голосе возразил Леша. – почему кто-то присваивает себе право навязывать мне свое мнение, пусть он трижды искусствовед и историк? Почему кто-то запрещает мне видеть и чувствовать ? Мое понимание искусства – это моя часть игры. Творчество автора – лишь половина замысла. Вторая половина – это творчество зрителя. Без зрителя нет шедевра! И чудо замысла заключается в том, что каждый зритель – тоже творец. Он творит на равне с автором и истина рождается где-то на стыке.
- Невежество и глупость многих из этих зрителей настолько велика, Леша, что они не могут творить. – заявила Зинаида Николаевна. - Они просто праздно пялятся на шедевр, а если никто не остановит, то напишут в углу фломастером: «Здесь был Вася», или «дополнят» этот шедевр своими каракулями. Или выcтрелят. Или разрежут. Мало ты такого видел? Есть достаточно варваров, которые глухи и слепы к прекрасному. Искусство требует бережного отношения, в том числе и к замыслу автора.
- И какой же выход, по- вашему?
- Очень простой. Варваров нужно учить. Образовывать. Они должны смириться с тем, что не все знают и могут. Они обязаны постичь знания, накопленные человечеством, проникнуться пониманием тех, кто сведущ и грамотен. А потом уже пытаться судить! – Зинаиду Николаевну, похоже, эта тема сильно задела.
- Но ведь речь не идет о вождении автомобиля, где есть правила, требующие соблюдения! Речь идет об искусстве, которое прежде всего взывает к чувствам, а потом уже к разуму. Даже варвар воспринимает действительность на уровне чувств и эмоций. Если ему что-то нарвится или нет – это его личное право, его личное творчество. Другое дело, как он выражает свои эмоции, - Леша тоже, похоже начинал злиться. – Вот здесь, возможно, научить и можно, может даже и нужно. А вцелом, искусство и литература тем и отличаются от бухгалтерии и правил дорожного движения, что рассчитаны на право зрителя ин-тер-пре-тировать! – он произнес по слогам последнее слово, то ли пытаясь его подчеркнуть, то ли подсмеиваясь над старой учительницей, у которой, как он заметил, была такая привычка. - Это часть замысла, - еще раз повторил он.
- Чьего замысла? – иронично вопрошала Зинаида.
- Того, Кто Раздает Ключики! – ответил Леша и хитро подмигнул.
- Не знаю, кто там раздает ключики. – сердито отрезала она. - Ты, конечно можешь видеть все, что тебе нравится, Леша, но есть факты. Одних эмоции мало, чтобы разбираться в живописи. Очнь многое при этом можно упустить и не заметить. – Зинаида Николаевна, которая сама всегда поощрала самостоятельность мышления у учеников, вдруг стала испытывать жгучее желание доказать Леше, что он неправ, что все, что он ей только что наговорил – это не стоящая внимания выдумка профана. Что-то, что не давало ей покоя еще с тех пор, как они затеяли дискуссию в буфете, наростало, как снежнвй ком, грозя превратиться в разрушительный обвал.
- Итак, - упрямо продолжала она, - если мы начали говорить о «Даме с горностаем», имела имя - ее звали Чечилия Галлерани. Она была одной из самых достойных и блестящих современниц Да Винчи. Это был идеал красоты, которому посвящались сонеты и картины. Он сам именовал ее своей «возлюбленной богиней» .
Леша хихикнул.
- Такое обращение, - продолжала ЗинаидаНиколаевна, несколько успокаиваясь и чувствуя себя все увереннее, - не было тогда свидетельством любовных отношений. В те времена люди искусства умели беззаветно любить женщину как образ, как источник вдохновения. И об этом стоит помнить! – нравоучительно заметила она.
- И что же, - заинтересовался Леша, - она так всю жизнь, бедняжка, и провела в статусе «идеала»?
- Чечилия Галлерани была возлюбленной миланского Герцога, Лодовико Сфорца, или Иль Моро...
- Иль Моро... – как эхо, повторил Леша.
- Да, Леша, это было его прозвище – Иль Моро...
- Иль Моро – звучит почти как Илья Муромец! – радостно и совершенно беззлобно воскликнул Леша. Он хотел рассмешить Зинаиду Николаевну, которая, как ему показалось, слишком увлеклась своими просветительскими обязанностями.
- Перестань паяснчать!!! – закричала она. – Не смей!.- Она тут же взяла себя в руки. Ведь она не в классе. Да и парнишка ни в чем не виноват, ведь он ничего не знает...
- Давай-ка Леша, еще раз посмотрим на импрессионистов. – примирительно сказала она. - Ведь мы о них поговорили только вскользь. А там – столько всего интересного! – и она, взяв Лешу под локоть, отвела его в следующий зал. Но желание разглядывать жизнерадостные подсолнухи, нежные лилии и зовущие звезды влруг куда-то исчезло. В голове, как муха взаперти, надоедливо и упрямо билась мысль, требовавшая, чтобы ее выпустили на волю. Леша совсем, казалось, позабыл о своей размолвке со старой учительницей и сосредоточился на красочно-феерическом зрелище, которое открывает свой смысл лишь тем, кто смотрит издалека... Пока он переходил от картины к картине, сравнивая и вглядываясь, Зинаида Николаевна вернулась в первый зал и подошла к «Даме с горностаем». Она пристально смотрела на нее, пытаясь найти успокоение в знакомых деталях, пытаясь уговорить себя, что всей этой истории много сотен лет, и к ней она никакого отношения не имеет...
Леша оглянулся, и, не заметив свою спутницу, решил направиться в первый зал и разыскать ее, потому, что у него возник еще один аргумент, способный, как ему показалось, напрочь снести неприступный бастион ее доводов.
- Зинаида Николаевна, Вы... – он с удивлением посмотрел на свою оппонентку, которая вдруг как-то обмякла и, казалось, еле держится на ногах. Не глядя на Лешу, она а отвернулась от картины и очень медленно дошла до небольшой скамеечки в центре зала, села на нее, словно рухнула, и снова посмотрела на картину. В ее глазах, как показлось Леше, отразился страх.
- А Вы...- Леша явно растерялся. – Может позвать кого-нибудь? Или воды...Я сейчас вниз сбегаю!
- Нет, воды не надо.- очень размеренно и спокойно проговорила Зинаида Николаевна. – Все...Все в порядке, Лешенька. Ты.. прости меня, и... сядь просто рядом....
Леша не понимал, что случилось, но почувтвовал, что происходит что-то серьезное и потому послушно сел на скамеечку рядом с этой пожилой женщиной, вдруг ставшей такой беззащитной и хрупкой. Он терпеливо ждал и молчал, подсознательно понимая, что это все, что от него сейчас требуется. «Может, сердце прихватило», - подумал он.
Зинаида Николаевна сидела, скорчившись от вдруг пронзившей ее боли. Нет, не физической - это было бы легче. Боль мучительного осознания собственного упрямства и глупости нарастала и становилась невыносимой. Этот мальчик, совсем еще несмышленыш, вдруг, сам того не понимая, назвал вещи своими именами и сделал то, что сама она так и не решилась сделать, прячась за теперь казавшимися такими нелепыми обвинениями и претензиями. Получается что она, как глупый Карло, просидела всю жизнь перед посказкой, любуясь формой и не вникая в суть, не углубляясь в себя и не пытаясь понять, в чем истинная причина ее страданий. Счастье было всегда иллюзорным и несбыточным. Всегда за нарисованным горизонтом. Не сознаваясь себе в этом ни на миг, она все время ждала что он осчастливит ее - все бросит и вернется...когда-нибудь…
И вдруг, неожиданно для себя, она заговорила несколько хриплым и порой срывающимся голосом. Она стала неторопливо рассказывать свою грустную историю этому мальчику, не скрывая деталей, вынося на свет все, что столько лет пряталось во мраке, задавленное, сплющенное, навсегда, казалось, похороненное под тяжелой, каменной плитой ею самой же наложенного запрета. Но призраки прошого оказались все еще живыми и так больно ранящими. Она поведала ему то, о чем не знал и не догадывался никто. Ей доставляло странное удоволствие говорить, забыв о правилах и о том, что перед ней, в конце концов, сидел несовершеннолетний юнец, которому она годилась в бабушки. Нужно было это все выпустить на волю прямо сейчас, нужно было, чтобы кто-то вот так внимательно, не перебивая, без осуждения или притворного сочувтвия выслушал ее - выслушал и забыл, потому что для слушающего это мало что значит. У него – своя жизнь, и слава Богу.
Наступила тишина. Леша поерзал на скамейке, придвинулся ближе к Зинаиде Николаевне и бережно взял ее совсем холодную руку в свою горячую, широкую ладонь.
- Вот так, Лешенька... – закончила она. – Получается, что я, в отличие от Моны Лизы, свой ключик-то потеряла…
- Его вегда можно найти, - негромко и мягко возразил Леша и посмотрел ей в глаза. Главное –знать, что он есть и для чего он нужен.
- Поздно, Леша, поздно...- прошептала Зинаида Николаена.
- Никогда не поздно! Пока человек жив, он может стать счастливым. Это его право, его священное право. За этим он сюда и пришел. Все остальное – сказки!
В эту минуту они как бы поменялись ролями – она почувствовала себя маленькой заплаканной девочкой рядом с большим, добрым и мудрым человеком, который все понимает и ничуть не судит, а наоборот, верит в нее. И от этого стало легче - намного легче. Перевернувшись, все встало на свои места. Так иногда бывает. Главное – не мешать.
Зинаида Николаевна достала из сумочки носовой платок и вытерла остатки непогоды на слегка припухшем лице.
- Как хорошо, что ты все понял.. так рано понял, - задумчиво проговорила она.
- Я не понял, я помнил. Я пришел с этим знанием в мир. Этому нельзя научить, это можно только почувствовать, - сказал он, усмехнувшись.
Начинало темнеть и Лена занервничала. Во-первых, остывал на плите обед, во–вторых, через два часа Андрей должен отвозить Зинаиду на вокзал. «Гости, это, конечно, очень здорово, - думала она, - но еще лучше, когда они уезжают!» Она подошла к окну, и посмотрела на пустой двор сквозь полупрозрачную пелену белоснежного тюля. Потом на дорожку, ведущую к подъезду - никого. Вряд ли с ними что-то стряслось. Но, может, автобусы плохо ходят? Или зашли куда-нибудь погреться? Она отошла от окна и устало плюхнулась в большое кожаное кресло.
Лена уже жалела, что отправила сына со старухой в музей. Глупая затея, на самом деле. Ну чему она, в самом деле, его научит за пару часов? Разве он из шалопая в паиньку превратится? Зато потом в поселок вернется и разговоры пойдут, дойдет до родителей. Хотя она не из болтливых - Лена это знала. Ну и ладно. Все равно лучше, чем если бы они оба тут толкались и голову ей морочили. А так - все успела. Даже самой приятно!
В это время на лестнице послышались шаги и голоса. Раздался звонок.
Лена побежала открывать дверь, гадая, что же на самом деле произошло за эти несколько часов. Уж не разругались ли они? Об этом она даже и не подумала. А ведь характеры у каждого из них - не из легких!
Но все выглядело вполне мирно.
- Лешенька, брошюрка с выставки у тебя осталась? – поинтересовалась Зинаида, водружая на вешалку тяжелое черное драповое пальто и снимая серую вязаную шапку.
Лена отметила про себя, что из «Алексея» ее сын превратился в «Лешеньку» - всего за пару часов. Это хороший знак!
Леша молча достал из кармана куртки брошюру и протянул ее Зинаиде Николаевне. Та, бережно разгладив, положила ее в объемную, старомодную сумку из кожезаменителя.
– Спасибо тебе за все, – промолвила она с теплом в глосе и улыбнулась несколько смущенному Леше. О, эта женщина просто так улыбок не дарила! «Интересно, что там произошло, о чем они говорили?» - терялась в догадках Лена.
Когда Леша, наконец, скрылся в дверях своей комнаты, она, сгорая от любопвтства, полушепотом спросила:
- Ну что? Как он?
Зинаида заговорила не сразу - похоже, ей хотелось сформулировать ответ как можно точнее.
- Понимаешь, Леночка, мы на самом деле очень продуктивно провели это день - и Леша что-то узнал, и я многое поняла, очень многое, - проговорила она и могозначитлельно кивнула.
- Ой, Зин Николавна, ну,вы прям Макаренко, – покачала головой довольная Лена. – Так все выкрутите...Диву даюсь! И как это у вас так получается? Опыт и мудрость, конечно же, стольких переучили...
- Мудр не тот, кто каждого учит, мудр тот, кто у каждого учится, – многозначительно произнесла бывшая классная и выразительно помотрела на Лену. Та быстро ретировалась на кухню, чтобы ее, как двадцать лет назад, не попросили назвать автора цитаты. С памятью у нее всегда было плохо.