Последнее, что она успела сделать, прежде чем пройти через калитку и сесть в старенькую машину соседей - поставить на минуту чемодан, нагнуться и быстро насыпать в банку из-под чая несколько горстей земли. На большее времени не было.
В ночь перед ее отъездом городок не бомбили.
После полуночи она ненадолго поднялась из подвальчика и постояла в саду, под ярким ночным летним небом, усыпанным звездами. За месяцы военных действий она отвыкла от тишины, и тишина была прекрасна. Вернее, ночь была полна своих загадочных звуков, шелеста, шепота, дуновений ветерка; где-то далеко, со стороны деревьев , ухнула сова, где-то вблизи невидимый маленький зверек промчался через грядки, тихо и сосредоточенно сопя на бегу.
С весны она выживала в одиночку. Ее мать умерла много, много лет назад, так и не узнав, что такое – война, а отца забрала снайперская пуля, когда он решился пойти за продуктами на рынок. У нее остался только дом, дом с садом на окраине маленького, некогда светлого и зажиточного городка.
В нем она выросла, в нем она провела всю свою жизнь, покинув его только на время учебы в большом городе. Получив диплом, она вернулась домой, чтобы жить и работать в родных краях. После смерти ее матери отец так и не женился, но женщины у него бывали, конечно же. Она и хоронила его вдвоем с одной из них, оказавшейся последней.
Без отца стало страшно. Она все никак не могла решиться уехать, а когда начались артиллерийские обстрелы и бомбежки, отъезд стал невозможным.
Но к концу лета, к августу, повстанцы, с которыми и воевали правительственные войска, выжигая их огнем, давя железом, стали сдавать позиции; тогда же открыли гуманитарный коридор, ненадолго, всего на несколько суток.
И она собралась в дорогу. До границы она должна была ехать с соседями. Не бесплатно. От сбережений оставались крохи, но это был единственный шанс уцелеть. Молодая одинокая женщина в городке, захваченном военными?! Нужно было бежать. У соседей набралось немало вещей,и ей позволили взять только небольшой чемодан.
Когда они отъехали на пару кварталов, продвигаясь к шоссе, уже заполнявшемуся машинами бегущих от войны людей, за ними раздался чудовищный, раскалывающий небо звук. Это был шальной снаряд, непонятно кем выпущенный, то ли своими, то ли чужими. Земля дрогнула, и каким-то образом она поняла, что снаряд уничтожил ее дом. Ее охватило неистовое желание броситься назад, к дымящимся руинам, но делать этого было нельзя. Остаться означало погибнуть.
В последующие недели, уже в другой стране, она очень долго стояла в разных очередях. Беженцам выдавали временные документы, пособия, билеты на поезд. Люди, которые выполняли всю эту горестную работу, сочувствовали другим людям, оставшимся без крова. Но тех, других, чужих все-таки, как ни крути, были тысячи. Сострадания не хватало на всех.
Ей повезло.
Немолодая женщина, распределявшая беженцев по поездам, отправила ее в большой промышленный северный город. Считалось, что такое место назначения – удача, многих отсылали в маленькие городки, где зацепиться за жизнь было сложнее.
- Там тихо, - сказала она ей, - народ спокойный. Зимы морозные, но ты молодая, привыкнешь. Работу найдешь, на всех хватит.
И она поехала. Какой у нее был выбор?! Банка с родной землей всегда была при ней. Иногда ей казалось, что она везла с собой погребальный сосуд с прахом погибших родных. Да так и было. Она оберегала пепел отнятой у нее жизни; нужно бы было захоронить этот прах, или развеять пепел, но где?!
В северном городе беженцев ждали.
Оказалось, добрые люди собирали для них зимние вещи, потому что морозы в северных широтах начинались рано, запасали переселенцам продукты на первое время, а кто мог, пускали беженцев на постой, освобождая кто комнату, кто – две.
Ей снова повезло.
Семья, не бедная, интеллигентная, сдала ей за символическую плату отдельную квартиру. Квартирку, вернее – крошечную комнатку с тесной кухонькой и игрушечной по размерам ванной. Но это была отдельная квартира, не комната. Там прежде жила бабушка главы семьи, и в комнатке еще витал особый старческий дух залежалых вещей, лекарств, крепкого дешевого чая.
- Убрались, как могли, но вам, конечно, придется и самой порядок навести, - сказали ей эти добрые люди. – Платить начнете, когда на работу устроитесь.
Женщина, жена хозяина квартирки, отдала ей шубу на зиму, прекрасную, почти что новую, только с маленькой заплаткой на подкладке, и сапоги на меху. Сапоги оказались чуть велики, но велики – не малы, можно и ватки в носок подоткнуть, не барыня, главное, тепло.
Было очень неловко и непривычно брать у чужих людей одежду, жить в чужой квартире. В своей родной стране она хорошо зарабатывала, была служащей в отделении банка, следила за модой. Прежняя жизнь закончилась.
Ее диплом здесь значения не имел. В приютившей беженцев стране были и свои специалисты. Она устроилась в компанию, которая занималась уборкой офисов. Зарплату ей положили небольшую, но заключили трудовой договор, контракт, как и полагалось, не стали пользоваться ее бедой.
Она и не знала раньше, как много на свете хороших людей. Или забыла, пока жила в зоне военных действий; жестокость стала ей привычнее доброты. По ночам она беззвучно плакала. Когда-то она иронично относилась к мужчинам, полагалась на себя, а теперь жалела, что не было рядом мужского плеча, чтобы склонить на него голову. А кто она теперь?! Беженка, уборщица, живет на чужих хлебах.
К зиме в городе организовали группу поддержки для беженцев. Психологи бесплатно помогали оглушенным переменой судьбы людям справиться с горем. После общих бесед пили чай, разговаривали вполголоса, но родную страну старались не вспоминать. Было больно.
Банка с землей стояла на подоконнике в кухне. Она не решилась выбросить свою урну с прахом утраченной жизни. За стеклом бушевали непривычные метели, и в душе ее устанавливался холод.Она не хотела ни с кем сближаться. Не боялась людей, нет, и не чуралась - ее рана должна была затянуться в одиночестве, превратившись в никому не видимый шрам.
А потом как-то неожиданно настала весна, тихая, призрачная, северная, непохожая на бурное пробуждение природы в ее родных краях.
Она начала поливать землю в банке, просто так. Земля умерла, ничто не могло в ней прорасти. И все же она купила маленький цветочный горшочек и пересыпала в него землю. Ухаживала за землей, ни на что не надеясь. Надежда – самое пагубное в жизни, знала она, надежда, да еще жалость.
Однажды утром в выходной день она вдруг увидела, что из земли в горшочке пробивается росток. Тоненький стебелек.
Она разрыдалась, в голос, а потом взяла горшочек и вышла из дома.
Было уже совсем тепло, и в городском парке появилась первая зелень. И птицы запели. Или она только что их услышала?! Горожане прогуливались с детьми, беседовали, смеялись, ели мороженое - его уже продавали с маленьких ярких тележек.
Она прошлась по дорожкам, смело подставляя бледное лицо Солнцу, а потом сошла на газон и осторожно, бережно разрыхлила пальцами северную землю. Достала из кармана плаща, нового, своей первой вещи, купленной в недавно начавшейся жизни, ложку и также нежно пересадила росток.
Она знала, что не запомнит место, где оказалась горсть ее родной земли. Неважно.
Потом она присела на лавочку и долго смотрела на бледное небо, уходившее куда-то неимоверно высоко, в Космос.