Я сижу в удобном кресле за ветром. Нежусь на июльском солнце у маленького домика в одной аккуратной заштатной деревушке. Передо мной залитый ярким светом фруктовый сад и голубое небо без единого облачка. Подступает полуденный зной. Птицы не поют. Шелеста листвы не слышно. Все вокруг охватывает нега. Лишь под ногами у меня, не замедляя бега, снуют по своим неведомым делам проворные муравьи.
Как далеко они путешествуют, куда и зачем? Определить трудно. Их тропы так же неожиданно прерываются, незаметно разветвляясь, как и появляются вновь. Я с интересом наблюдаю за ними и в какой-то момент мне начинает казаться, что мысли мои похожи на них. Они то собираются вместе и текут мощным потоком, искрясь на солнце вдохновения, то, вдруг, рассыпаются в беспорядке, теряя силу. Как и муравьи, одни скрываются в едва заметных лазах в земле, то есть прячутся где то в подсознании, другие, оседлав ассоциации, устремляются вверх по стволам мощных деревьев и теряются в морщинах их толстой коры, а какие-то, в том числе обиходные, смешиваются с другими в большущих муравьиных кучах. Причем следить за ходом мысли в разговоре с умным человеком бывает легко и совсем иначе, когда находишься в одиночестве. Движение ее в этом состоянии напоминает полет птицы в небе. Вроде видишь, как она машет крыльями, но через мгновение - другое след ее уже простыл. И где она проплыла, точно уже не скажешь!
Так я размышляю, наблюдая за мыслями и муравьями словно пастух, и мне легко. Все рядом, под рукой и кружится на одном месте. Но вот, какой-то маленький, карий мурашек забирается ко мне на сандалию, спускается на большой палец и запутывается в его торчащих волосках. В это время толи из-за схожести состояния природы, толи из-за сандалии в фокусе моего внимания, а может и из-за целого ряда скрытых ассоциаций, одна одинокая мысль увлекает меня в город Хьюстон, на вечернюю субботнюю службу в тамошний православный храм. Потом коротко без цели ползает по картам полушарий и возвращается обратно.
Я вижу совсем пустую церковь, резные царские врата растворены, луч заходящего солнца, деля храм на две половины, заглядывает в алтарь. Оттуда доносятся приглушенные голоса дьякона и священника, а перед входом в свету стоят черные стоптанные башмаки! Прихожан в храме кроме меня и моей жены нет. Возникает вопрос - почему мы там? Из-за нашего пристрастия к путешествиям и моего давнего интереса к памятникам мирового наследия. В Советском Союзе, откуда я родом, в свое время выходил ежемесячный журнал «Курьер» ЮНЕСКО. Я его не выписывал, но периодически покупал в киосках. И в одном из номеров как-то прочитал о суперсовременном американском городе Хьюстоне, в штате Техас. Ковбои Техаса меня интересовали мало, так как я и сам бывало подрабатывал пастухом в колхозе, а вот посмотреть на город из стекла и бетона, на автомобильные развязки, похожие на исполинских бабочек, на торговые центры, спрятанные глубоко под землей, было чрезвычайно любопытно. У нас в стране такого не было и в помине. Поэтому питавшая мое любопытство мысль не успокаивалась, то и дело сновала за океан. Видимо, топтала тропу, так как через двадцать лет привела туда меня самого да еще и с женой.
Но тот город производит такое же впечатление, как и стоптанные башмаки у царских врат в упомянутой пустой церкви.
Если в штате Нью-Джерси, более других в США оплетенном сетью автострад, главным в адресе местных жителей является exit – то есть номер отворотки, то Хьюстон предстает не мирной лужайкой с бабочками автомобильных развязок, а запутанным клубком железобетонных дорог. И дороги те похожи на желоба бобслея, в которых громко стучащие шинами по швам плит необыкновенно большие машины – SUV - похожи на бешено мчащихся железных коней. Помню, от скорости, бряка и ряби в глазах мне в какой-то момент там стало жутко, казалось, пропадаю...
В деловом центре города без единого зеленого насаждения в глаза бросаются две вывески – «МакДональдс» и «Оружие Джона Смита». В МакДональдсе ужасает масса упаковок. Она превышает вес съестного, а Джон Смит пугает услугами полного сервиса.
Священником же, чьи башмаки стояли у раскрытых царских врат, оказывается гостеприимный грек с двумя высшими образованиями. После службы он приглашает нас к себе. И дома пока жена его, необъятная Мэри, готовит нам спагетти, он ползает в длинной рясе на коленях под обеденным столом, затирая на полу кухонным полотенцем застарелые липкие пятна кока-колы. Обстановка вокруг производит на нас очень сильное впечатление. Всюду валяются вещи и нельзя сказать, что в беспорядке. Поскольку порядка не видно ни в чем. В конце концов мальчишки, дети грека и Мэри, валятся на пол, как солдаты после тяжелого боя, сраженные сном. Родители объясняют, что накануне они отмечали день рождения и было много гостей. Поверить в это трудно, так как даже для того, чтобы выпустить нас на улицу, хозяину приходится толкать входную дверь, чтобы спрессовать вещи, свалившиеся перед ней толстым слоем изнутри. И это несмотря на то, что необъятная Мэри ведет на всю Америку интернет-сайт для образцовых домохозяек. Впрочем мысль моя крутится уже вокруг другого: почему священник ходил в церкви без обуви?! Постепенно до меня доходит. Потому, что дома у него все как бы «заминировано» - пол либо липкий, либо всюду попадаются твердые большие и мелкие предметы...
Нет худа без добра. Теперь я чаще обращаю внимание на обувь и носки у людей. По ним и по отпечаткам ног узнаю много интересного о владельцах, об их психологии и даже о том, что происходит с нашим обществом в целом.
И вот, следуя за мыслью и не упуская из внимания своего незатейливого муравья, выбравшегося из кустиков на моем большом пальце, но забредшего в густые заросли голени, после Техаса я оказываюсь в одном из провинциальных городков на Русском Севере. В котором улицы из-за апрельской оттепели превратились в реки, а площади в моря с ледяными припаями. У знакомой поварихи. У которой по-моему ярко проявлены наклонности, свойственные многим нашим барышням. Вспоминаю, как провожал ее как-то вечером с работы. Сам иду прямиком по лужам, радуясь своим новеньким резиновым полусапожкам, купленным в ГУМе. Она же ойкая прыгает, как горная козочка, в модельных сапогах на высоких каблуках. Зная, что этот сезон длится на Севере долго, я спрашиваю, почему она не наденет простые резиновые сапожки. «Никогда!» – решительно отвечает она. Почему? Да потому, что внешний вид для нее важнее всего на свете! Так и муж ее. Хотя живут они всю жизнь в ветхом деревянном доме, взял однажды большой кредит в банке и купил дорогую иномарку. Затем быстренько разбил ее. И последние десять лет они мечтают о времени, когда выплатят кредиты. Тот - первый, и второй, потребовавшийся для ремонта машины пострадавшей стороны. Наружная же стенка в их ванной все так же подтекает и, чтобы буквально не ударить в грязь лицом, все так же прыгает горной козочкой по весне моя знакомая.
Тем временем мой мураш вновь выпутывается, спускается с ноги в траву. Словно собака, вынюхивая там что-то, бродит туда-сюда. Находит какую-то засохшую букашку и тащит ее, цепляясь за травинки, как пьяный. Часто падает на бок и встает. Простота! Вот так же и люди, думаю я, постоянно путаются в своих привычках и привязанностях. Одни тщатся показать себя богатыми, а богатые скупятся и иные, вроде Дорнброка - одного из персонажей романа Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен сообщить» - носят пару ботинок всю жизнь, меняя лишь подметки. В-итоге, все это выходит боком.
Однако мысль моя, коснувшись подметок, не остается на месте и из спортзала вымышленного писателем мультимиллионера переносится на побережье Тихого океана. В бухту Монтерей в Калифорнии. Туда, где я провел как-то пару замечательных лет. Бухта похожа на огромный ковш. Далекая линия горизонта над морем сливается с лазурью неба. Сильно пахнет водорослями и остро ощущается спокойствие видавшего виды исполина. Широкий песчаный пляж с редкими большими эвкалиптами местами, словно ковром, зарос сочной, с толстыми как у столетника листьями, травой портулак. Ладони прибоя любовно гладят гладкий песок, неотвязно нашептывая ему пенистые строчки. Большие чайки на высоких лапках с выпяченными зобами и с длинными жестокими клювами безумными глазами высматривают добычу, выбрасываемую морем. Но меня занимают следы бродящих босиком у кромки воды туристов. Многие среди них с плоскими стопами, без мизинцев, с отпечатком увеличенного сустава вместо нелепо вывернутого большого пальца. И все из-за неудобной, но модной обуви, из-за малоподвижного образа жизни, неправильного питания и лишнего веса. Согласно последним исследованиям из всех женщин, родившихся со здоровыми ногами, к концу жизни сохраняют их такими только двадцать процентов. А в Индии и того меньше.
К моему шатающемуся муравью подползают двое помощников. Они нелепо и долго топчутся на месте. Возможно, договариваются о том, как нести букашку. Мне жаль, что я их не слышу и не понимаю. В конце концов они закидывают ее на спину и двигаются в путь. Мне чудится, что их качает, как в морской пучине. Они то «вздымаются» стихией на кончики травинок, то опрокидываются вниз, на спины. А букашка лежит, подогнув лапки, словно боится замочить их в воде. Вид «скорбной» процессии уморителен, но мысль моя, оседлав ассоциацию, уносится в Индию.
Я вижу, как еду в автобусе-колымаге по широченным улицам Дели из аэропорта к гостинице в районе Мэйн базар. И не закрываю рта от удивления. В необычно вместительной кабине водителя на странных кушетках, испытывая явное удовольствие от сопричастности, сидят его помощники и компаньоны. Улицы запружены людьми и разномастной техникой: грузовиками и автобусами, конками и рикшами. И как моих мурашек с букашкой, наш автобус мотает справа налево в сущей толчее. Водители сигналят вперемешку и разом, отчего кажется, единогласно голосуют за кого-то невидимого. Словно по иронии на задних бортах многих машин написано: «Пожалуйста, сигналь!» Нищета людей, по-домашнему расположившихся на тротуарах, поражает. Тут и там они привычно, совсем без стыда «орошают» и «удобряют» землю. Моются голышами, группами и в одиночку. Мелькают их жилые картонные сараи, палатки, простые тенты. Бездомные в самых непринужденных позах, кто-то нога на ногу, лежат прямо у дороги и мирно досматривают сны. В шуме, в чаду, в пыли уличной сутолоки ползают калеки, фигуры которых нормальному человеку просто невозможно вообразить даже в горячечном сне. Оказывается, что калечить в Индии стало видом прикладного искусства, и им изощренно пользуются родители попрошаек, чтобы вызвать сострадание у прохожих. Из-за разбитых и вывернутых суставов рук и ног дети похожи на насекомых. Многие из-за плоскостопия шагают, как слоны. Но настоящие слоны, я вижу, шагают удивительно мягко. То есть совсем не верно говорить о тех, кто громко топает, «ходит, как слон». Я и сам говорил так недавно про свою молодую соседку сверху.
Однако мысль моя, словно корабль, совершив кругосветное путешествие, возвращается обратно в тихую гавань, в закуток у деревенского дома в маленькой заштатной деревушке. Солнце уже успело скатиться с зенита за горизонт, вызолотив над лесом кромку небосвода. Воздух заметно посвежел. Еще недавно полный света живописный сад преображается в графический рисунок с выразительными иероглифами чернеющих в опускающихся сумерках стволов и ветвей деревьев. Муравьи исчезают. На небе появляется звезда. Моя мысль устремляется к ней. И я знаю, еще долго не вернется. Ведь путь до звезды значительно дальше, чем до того же Дели.