Алла Николаевна пила медленно,по глотку, Лена выпила залпом и жадно принялась за еду. Блеснул на пальце её перстень, и Алла Николаевна взглянула на свой пустой палец. У дочери перстень появился раньше, чем у матери - такое вот время настало... Иногда Алле Николаевне казалось, что она совсем не знает свою дочь. Сидит рядом её ребенок и в то же время взрослая женщина.Наверное,уже знает мужчину... Но никакими такими подробностями не делится. Естественно: разве предки, одурманенные стромодными представлениями, могут что-то понять? Предкам можно позволить купить золотые серьги, цепочку, перстень, чтобы украсить оболочку своего дитяти, а под облочку их лучше не пускать. Внешние ценности мы от вас принимаем, а внутренние - извините, они у нас несколько иного образца, в ваших не нуждаемся. Именно такой видела Алла Николаевна современную молодежь, и свою дочь не считала исключением. Наверное, думала она, так было между поколениями всегда, и все-таки печалили рационализм, неверие молодых, отсутствие святынь.А может, неверие - это ещё более сильная вера? Торопится-то как, проголодалась, бедная...
- Вкусно! Спасибо, мама. У тебя одинаково хорошо получается как духовная пища, так и материальная.
Хитрецы. Что муж, что дочь. Вместо того, чтобы помочь, расточают комплименты.
Некоторое время за столом шел ничего не значащий разговор, но вскоре Лена заерзала на стуле, глянула на родителей раз-другой, наморщила нос, прищурила глаза и сказала, ластясь:
- Мама, ты извини, но вы не будете обижаться, если я уйду? Мне очень надо, ждут...
- Как это уйдешь? - сказал Павел.
- Ну конечно. Да мы уже и поужинали. - Алла Николаевна метнула умоляющий взгляд на мужа.
- Я, конечно, могу остаться, но...
- Лена, какой может быть разговор. Мы же все свои. Паша, ну что ты?..
Когда дверь за дочерью закрылась, Павел сказал:
- Никакого такта. Целых пятнадцать минут уделила матери на день рождения.
Алла Николаевна стала слабо защищать дочь, хотя и понимала мужа.
- Ну подумай сам, какой ей интерес с нами сидеть?
- Чересчур у них всё на личном интересе!
- А оставили бы насильно? И сидели бы все буками.
- Да это конечно.
Больше они не стали об этом говорить, посидели немного, потом Павел включил магнитофон и пригласил её на танец. Она засмеялась, поднялась, положила руку на его плечо...
Потом снова сидели за столом. Павел сказал:
- Ты, мать, все время о чем-то думаешь.
Алла Николаевна посмотрела на мужа. Ну зачем она должна переживать, откладывать, носить в себе? Все равно ведь придется рассказать.
- Знаешь, Паша, не хотелось говорить, перстень куда-то задевался.
- Потеряла, что ли?
- Да вроде и не потеряла, а вот нету... - И она рассказала, как пришла с работы, как начала убираться, перстень был. Снимая, кладет его на одно и то же место, а вот нет... О старике не стала говорить, ей все-таки не хотелось его подозревать.
- Куда же он мог деться?
Муж был спокоен, но она видела, что он расстроился. И дело, конечно, не в том, что вещь дорогая; это перстень, вроде как символ их единения, талисман. Ей и самой было его жалко именно по этой причине. Лучше бы пропала какая-нибудь другая вещь, пусть и более дорогая.
- И никто к тебе не заходил?
Алла Николаевна помолчала.
- Ходила я коврики трусить. А дверь не закрыла...
- Ну вот и...
- ...а когда вернулась, в квартире был Семен Иванович. Ну, этот старик с нижнего этажа, что приходит за журналами.
- Всё ясно.
- Да нет, Паша. Я не думаю, что он мог взять, такой благообразный старик.
- У тебя все благообразные. Какого черта переться в квартиру, если в ней никого нет!
- Ну откуда он знал? Думал, что кто-то есть, раз дверь открыта. Сама виновата.
- Думал! Никто не отвечает - значит, нечего заходить. Люди сначала дождутся ответа, а потом заходят.
Алла Николаевна теперь жалела, что завела этот разговор.
- Сама виновата, - повторила она.- Мог кто-нибудь и до него зайти.
- Мог, конечно, - уже мягче сказал Павел. Он понял, что погорячился. Старик, не старик - какая теперь разница? Перстень все равно не вернешь. - Конечно, не пойман - не вор. Но вообще мне этот старик всегда казался... Почему ты считаешь, что не мог взять?
Алла Николаевна ничего не ответила. Она уже сама не знала: мог, не мог, и не хотела думать об этом. Устала.
Муж наполнил рюмки, жестом пригласил выпить. Она отрицательно покачала головой.
- Не переживай. На золотую свадьбу другой подарю.
Она улыбнулась.
- Раззява я у тебя?
- Раззява, - подтвердил он. - Но кого же винить? Надо было мне лучше смотреть двадцать пять лет назад. Ну, за раззяву!
Алла Николаевна было довольна, что муж не стал делать из пропажи перстня трагедию, а Павла согревало чувство собственного великодушия. Натянутость исчезла, и время потекло свободнее. Говорили о работе и о дочери, вспоминали прошлое и сетовали, что так быстро летят годы. Потом посмотрели по телевизору кино.
Когда фильм закончился, Алла Николаевна решила принять душ. Она зашла в ванную, вглянула в зеркало и застыла: на полочке, где стояли разные шампуни, лежал её перстень. Как и всё, что было на полочке, он отражался в зеркале, было как бы два перстня, она-то и увидела раньше тот, что в зеркале; взяла его, потом положила на место и позвала мужа. Увидев её растерянное лицо, он спросил обеспокоенно:
- Что случилось?
Она чуть посторонилась.
- Посмотри на полку.
Павел посмотрел на перстень, на неё.
- С тобой не соскучишься! - И сжал её в своих медвежьих лапах.
- Задушишь!
Обрадованный муж над ней подтрунивал, а у неё теперь не выходил из головы Семен Иванович, перед которым она чувствовала себя виноватой.
- И что ты ему скажешь? - не понимал её терзаний муж. - Что нашлись очки? Смешно же!
- Не знаю, Паша... Я всё-таки схожу.
Муж пожал плечами.
Она положила в тарелку пирожков, взяла два журнала с нашумевшим романом и спустилась вниз. Постучалась, прислушалась и толкнула дверь.
- Семен Иванович, вы дома?
Из комнаты донесся слабый голос и глухой старческий кашель. Когда она вошла, старик,укрытый темным суконным одеялом, смотрел на неё воспаленными глазами и силился сесть.
- Лежите, лежите, Семен Иванович, вы приболели?
- Да так...
- А я вот принесла вам пирожков. А это журналы, тут очень хороший роман. - Она поставила тарелку на стол, положила журналы, взяла стул и присела возле кровати.
- Что ж вы так, Семен Иванович, не надо болеть... я ещё днем обратила внимание, что с вами что-то неладно, - пришла ей в голову счастливая мысль, оправдывающая её визит, и она ухватилась за эту мысль, стала говорить о необходимости вызвать если не "скорую", то участкового врача обязательно. Или, может, вызвать "скорую"? Но старик смотрел тем же воспаленным взглядом и, кажется, вовсе её не слышал.
- Семен Иванович, почему вы молчите?
-Алла Николаевна, ведь у вас...- старик проглотил комок в горле, - что-то... пропало? Вы нашли?
И столько в его глазах было муки, веры, надежды, что она смутилась, положила руку на его костлявые плечи и рассказала всю историю со злополучным перстнем. Она старалась подать это в шутливом тоне, но её слова до Семена Ивановича не доходили, потому что были совсем не нужны, он понимал одно: всё объяснилось, он больше не вор, и смотрел, смотрел в её красивое лицо, окруженное светом волос, пока и лицо, и волосы не заслонились влажной пеленой.
- Но у меня и в мыслях не было подумать на вас, Семен Иванович. Просто было жалко эту дурацкую безделушку. А потои я и сама не находила себе места; я же видела, как вы были расстроены. Простите, что так получилось. Вы успокойтесь, пожалуйста, а то и я стану плакать. Ну...
Алла Николаевна вздохнула, замолчала. Господи, подумала она, что же это с нами делается, если какой-то кружок металла со стекляшкой может так разъединить людей. Вот лежит перед нею жалкий старик, раненный ее подозрением, но боже ж ты мой, сколько людей мы ежедневно раним необдуманным словом, недобрым взглядом, не думая о последствиях...
- Извините, Алла Николаевна, это старческое, в молодости я никогда не плакал.
Она притронулась к его лбу, он был горячим.
- По-моему, у вас температура. Принести таблетки?
- У меня есть всякие таблетки, не беспокойтесь. Теперь всё хорошо, спасибо вам. И за пироги спасибо, и за журналы. Идите, Алла Николаевна, у вас ведь гости.
- Да нет, только свои.
- Всё равно. Поздравляю вас с днем рождения.
- Спасибо, Семен Иванович. - Она поднялась. - Вы всё-таки выпейте таблетку на ночь. А я завтра забегу к вам.
Когда Алла Николаевна ушла, он поднялся, умыл лицо и поставил чайник. Ждал, пока закипит вода, и думал о том, что пролетела жизнь, как один день, и непонятно, то ли сам он жил, то ли кто-то другой был и маленький, и работал, и воевал, а ему это всё лишь приснилось... Надо ехать к Володьке. Но захотят ли они взять и Симку? Подумают, старик выжил из ума... А может, и Володька - сон? Почему он не пишет?
- Симка!
Кот прибежел, потерся у ног, замяукал.
- Будем ужинать, Серафимушка, - сказал Семен Иванович.
Он взял из тарелки пирожок, разломил и положил половинку Симке.
- С мясом, ты как раз любишь такие.
Пирожки были остывшие, но вкусные.
-