Ровный стук колес поезда находил выражение в опасливом взгляде молодой девушки. Лида пребывала в том состоянии, которое находит любого за много тысяч километров вдали от дома: лишенным, едва осязаемой в его близости, поддержки знакомой природы и привычных ударений в словах. Нужда, приведшая на вербовку в Сибирь спустя пять лет после войны, служила фоном каждой мысли, обескураживая и лишая уверенности в завтрашнем дне. С ней девочка младшего возраста, побитая нелегким временем, но с наивностью в глазах не до конца истраченного детства. В уставших мыслях задерживаются мгновение назад пронесшиеся за окном деревья, наслаиваясь во все менее различимое настоящее.
В жестком деревянном вагоне поезда, который возил равно людей и скот, нары наполовину свободные. Въедливо гнетет чувство незащищенности. Небогатый скарб в ногах, на теле поношенное видавшее виды платьице, и на голове косынка. Но молодое тело дышит здоровьем, и красота обращает на себя взгляды. Уже несколько часов в дороге, - наконец, стоянка. В откатной двери вагона вырисовывается внушительных размеров фигура лишь даже видом своим презрительная к уголовному кодексу, не говоря уж об общечеловеческих устоях. Запаздывая ловить обращенный на себя взор нечистого намерениями мужчины средних лет, Лида чувствует его приближение, и усиливающееся плотное чувство страха вскоре утверждается. Лишенная выходов, она не решается поднять головы, замерев на месте и закрыв глаза ладонями. Её маленькая спутница, смутно чуя неладное, пустилась ерзать по нарам, обреченная не суметь вдавить плечи в стенку. C каждым его – вразвалку - шагом у обеих учащается пульс, за закрытыми мечущимися глазами молодой разум тщетно обманывает себя, хватаясь за несуществующие соломинки, когда, наконец, подойдя вплотную к Лиде, мужчина говорит: «Какая куколка!». Он преступно улыбается во весь свой широкий с плохими зубами рот и повторяет: «Куколка, а ты что здесь такая красивая, а одна?». Казалось, шире улыбаться нельзя. Лида не видела его движений, и как он говорил: она прятала глаза за плотно прижатыми к лицу ладонями, как ребенок, укрывшийся одеялом от ночных монстров. «Куколка, я тебе говорю, пойдем со мной, я из тебя королеву сделаю, не будешь горя знать». Криминальное движение в нездоровом послевоенном обществе было сильно, и бояться были все основания. Положение девушки было страшное, ее тело дрожало. Мужчина не уходил. Перед закрытыми глазами начали мелькать непристойные ужасы. Через уголки чуть расставленных пальцев ладони, взгляд искал помощи. Немые свидетели разворачивающейся сцены, мужчины и женщины, не решались вмешаться. Жадно упиваясь происходящим, их спины прямы, пассажиры поезда предательски молчали. Ужас охватил девушку с новой силой, но в этот момент гражданин как будто бы стал удаляться, и от сердца отлегло. Он вылез из вагона, но в его уходе была подозрительная недосказанность, и чувство облегчения отравлялось страхом будущей встречи. Глубоко и шумно вздохнув, Лида посмотрела на свою подопечную. Та успокоилась.
Спустя время поезд тронулся, и за окном опять стали заметны никуда не девавшиеся сосны, и был слышен тот же стук колес, размеренный швами рельсового полотна. У сердца снова похолодело ближе к концу следующей стоянки при виде шайки пятерых, с новым знакомым в их числе. Направились к ней. Бежать! Но разве что посреди пути прыгнуть с поезда и в лес. Это почти верная смерть: до людей далеко и звери. Но ведь лучше так, чем быть поруганной, - быстро прикидывала девушка. Но не успею решиться. «Ну вот, куколка, смотри нас сколько. Ты одна. Пойдем, мы с тобой хорошо обойдемся, не бойся». Все та же мертвая тишина, только колеса шепчут безучастно. Помощи не будет – это ясно. А что же будет? «Используют меня все разом и выкинут с поезда – никто никогда в жизни не найдет, не будет искать и не узнает, чем кончилась моя вербовка». О маме подумалось.
«Пойдешь по-плохому тогда». Для завороженных испугом зевак представление близилось к развязке и все стыдно жаждали продолжения.
Этому был бы неминуемый плохой конец, но Лиде улыбалась удача: поезд стал заметно снижать ход, приближаясь к станции. Шайка, видимо, не была в себе настолько уверена, чтобы усердствовать в присутствие станционных служителей закона. Они ушли. И вот тут наступило облегчение, какого давно не знала девушка. Она понимала, что поезд тронется и шайка с ним, но чувствовала, как осмелела, как опыт этой встречи закалил ее.
Стоянка была несколько минут, нужно было успеть купить хлеба и масла – главная пассажирская диета того времени: на хлеб намазать и водой запить. Чтобы добраться до буфета нужно было пролезть под вагонами четырех поездов – дело обычное, но требующее сноровки, особенно в условиях малого времени. Вере поручила купить хлеб, сама же отправилась за маслом. Там очередь десяток человек. По-хорошему, нужно уже возвращаться назад, чтобы успеть к отправлению. Очередь сменяется быстро, но вот дан гудок, а значит, вот и отправление. Прибежала Вера с хлебом, Лида велела ей бежать в поезд. Еще четверо перед ней в очереди, поезд тронулся и медленно набирал ход. «Документы в поезде у сопровождающего! И деньги, вещи!». Без документов все равно, что пропал, никто не поверит и не проверит кто ты, куда и зачем. Милиции только повод позабавиться: «Конечно, ага, документы в поезде, а поезд уехал – знаем таких, иди-ка, ну». Хорошо, если этим ограничится, а то ведь не лучше той шайки. Нетерпение жгло. Наконец, ее очередь: она – деньги, ей – масло.
Как будто сама жизнь зависела от быстроты ее шага, Лида бросилась к поезду. На корточках преодолев четыре пути, она обнаруживает его почти в нескольких сотнях метров набирающим скорость. Собрав все свои силы, Лида ударилась вдогонку по истоптанным привокзальным тропкам. Внимание было приковано к нагоняемому поезду, а ужас обуревал ею: что, что с ней будет, если она не успеет? Конец всему. Сердце ее билось часто, она чувствовала, как его разливающийся стук пузырем пульсировал в горле, и она захлебывалась им. Она сравнялась по скорости с поездом и спустя мгновение уже обгоняла его. С каждой секундой расстояние казалось изможденной девушке невозможным для преодоления. Но бежать – был ее единственный импульс. Время казалось бесконечно долгим, а силы увядали неумолимо скоро. Спустя минуты преследования она настигла последний вагон и было хватилась забраться в распахнутую боковую дверь, как руки ей стали тянуть никто иные, как шайка пятерых, коварно улыбаясь и приговаривая «Ну вот и пришла, красавица, давай руку, с нами будешь». Несколько раз уже успев пережить трагичный финал этой встречи в мыслях, Лида, полная горького отчаяния, готова прямо там броситься под колеса. Лучше погибнуть так, но не достаться живой этому зверью и при этом пострадать неизмеримо больше. Сейчас же Лида начала терять в скорости и поезд начал опережать ее бег. Ее вагон был второй с хвоста.
Желание жить перед лицом погибели не знает сравнений, и силы для рывка были найдены, когда не отыскались бы при других, менее требовательных, обстоятельствах. Ее спутники все тянули руки и кричали поверх голоса, чтобы она не сдавалась, чтобы бежала. Она поравнялась с вагоном. На долю секунду переставая смотреть вперед, она быстрым взглядом оценила нахождение сподручных выступов. К днищу вагона была приделана проволока, скрученная в петлю-подножку – вот она: либо спасет, либо пропаду тут. Бросив в открытую дверь кусок масла, который не переставала держать в руке, она следующим движением прилипла ладонями к полу. Не имея упора, она тщетно пыталась просунуть ногу в проволоку. Спустя попытки - успех. Качаясь с ногой в петле, Лида всем корпусом уходит едва ли не под колеса, и только ладонями упираясь в пол, удерживается на безопасном от них расстоянии. Окружившие ее спасители ухватывались за все, что предлагало возможность. Тянули все, и все выкрикивали советы и слова поддержки.
Внутри. В безопасности. Спасена. Лида легла ничком на пол своего вагона. Бешеный бег сердца разрывал грудь и туго отдавал в висках. И только сейчас, лежа там, она в полной мере оценила серьезность произошедшего, и громкие слезы потекли из благодарных, но еще помнящих многое глаз.
Колеса мерно отстукивали свои километры, деревья сливались в общих черт зеленый массив, а Лида долго еще рыдала, и ее спутники еще долго наблюдали за подошедшей к концу сценой, едва не ставшей трагической.