Солнце пекло нещадно, было жарко и душно как в сауне, но это было нечто совсем другое, нечто вроде каторги, на которую он сам согласился от безвыходности.
Пот выедал глаза, кожа горела, а собственная голова казалась ему медленно закипающим чайником. Но Михаил знал, зачем он здесь.
Скоро у Лили день рождения, и он уже давно знал, что ей подарит, – то самое ожерелье из жемчуга, которое показывала им продавщица в ювелирном магазине, когда они ездили в Иерусалим.
Он потом ходил и по другим магазинам, но такого ожерелья нигде больше не нашёл – особое оно какое-то. А может, всё дело в том, как смотрела на него Лиля… Она старалась казаться бесстрастной, но от него ей не утаить своих чувств.
Жаль, что у него не хватило тогда денег. Конечно же, она всё понимает, да и сама убеждала его, что «зашли они сюда только посмотреть», и что «главное для неё, чтобы он не болел», а всё остальное приложится.
– Оставь, – сказала она, увидев ожерелье. – Нам есть, на что потратить деньги. Без этого можно обойтись. Главное, чтобы ты был здоров.
Но он видел её глаза и решил, что на день рождения подарит ей именно это ожерелье, – этот белый жемчуг, который как будто был специально создан для её шеи, и поэтому обязательно она будет его носить.
Тогда он не сказал ни слова. Конечно, она права: и расходов у них хватает, и денег вечно нет, но от женской натуры куда денешься? Ну, нравятся женщинам такие вещи, как детям игрушки, и разве он забудет этот огонёк надежды в её глазах?
А впрочем, не было бы того ожерелья, он бы всё равно пришёл на эту работу. Не может он сидеть дома, тем более, когда жена так тяжело работает. Для того, чтобы не работать, у него есть все основания – перенесённый инфаркт не шутка. Но он не таков, чтобы дома отсиживаться, хотя она и сама просила его беречься. Она ничего не знает, где он, хотя может и догадывается. Это вовсе не обман – он обещал ей, что с ним всё будет хорошо, и он своё слово сдержит.
Всякий раз, когда она просил его беречься, он отвечал ей тоже всегда одно: «Я выдержу». За свою жизнь Михаил научился рассчитывать силы, выживать, а теперь особенно хотелось жить, потому что он любил её. Поэтому его слова не были пустой фразой. Да он ведь никогда и не бросал слов на ветер. Так его воспитывали с детства и потом всю жизнь прожитую и пройденную в армии. Если говорил, что выдержит, значит, не то что бы сам в это верил. Он знал. Так было и на этот раз. Выдержит, потому что любит её. И колье это будет украшать её шею, каких бы усилий это ему ни стоило.
На обычную работу его не возьмут после болезни. Остается только «по-чёрному». А любая работа по-чёрному – это всегда каторга. При этом тот, кто берёт тебя на такую работу, считает, что делает тебе большое одолжение. Мало того, что платит тебе деньги, ты ведь ещё и пособие по инвалидности имеешь. Или взять этого араба из Хеврона, который сейчас роет яму под фундамент вместе с Михаилом. Где он там у себя работу найдёт? А если и найдёт, то совсем за другие деньги. Тот же котлован под фундамент будет рыть не за семьсот, а за семьдесят шекелей.
Работа заключалась именно в этом – в рытье фундамента под дом, и предстояло её сделать Михаилу и нелегалу из Хеврона. Нанявший их марокканец имел привычку появляться неожиданно и будто бы ниоткуда, как суслик. Он требовал, чтобы оба они постоянно работали. Араб словно кожей чувствовал приближение хозяина. Иногда он позволял себе передохнуть пару минут, закурить сигарету, но, когда появлялся марокканец, араб всегда работал либо киркой, либо лопатой.
Михаил, каким бы он ни был уставшим, всё равно поражался этой уникальной способности коллеги кожей чувствовать приближение босса. «Видать, столетия рабства не прошли для вас даром», – подумал он про себя.
Землю нужно было не только копать, разбивая спрятавшуюся под тонким слоем почвы на редкость прочную породу- то ли скалу, то ли еще какой природный материал, но это было настоящее сражение человека с мёртвой природой. Выкопанную землю и камни нужно было вывозить на пустырь. Они делали это по очереди с арабом.
– Ничего, – успокаивал себя Михаил. – Я выдержу. Оно того стоит.
Он представлял себе, как купит колье для Лили, как преподнесет ей в день её рождения, и представлял себе её счастливые глаза. С каждой секундой этот миг был всё ближе и в этих радостных мыслях черпал для себя силы. Временами прислушивался к собственному сердцу как хороший механик к мотору – не выдаст ли? Но, слава Богу, всё хорошо, только дышать трудно из-за одышки... Так прошли три дня, в течение которых они рыли яму.
Конечно, он был готов к тому, что марокканец попытается его обсчитать, надуть и всё такое. Но что будет на самом деле, он и не предполагал.
В день расчёта марокканец появился только к полудню. Он мог появиться и спустя три дня, и через неделю, но понимал, что первым делом ему нужно избавиться от нелегала, дабы избежать неприятностей.
– Я довезу тебя до Кирьят-Гата, а дальше как хочешь, – бросил он арабу входя в ворота.
Подойдя к Михаилу, молча протянул тому деньги. Увидев полученную сумму, Михаил изменился в лице.
– Что это? – спросил он.
– Ты что, не видишь? Деньги! Бери, пока дают.
– Мы с тобой как договаривались? – грозно спросил Михаил.
– Я тебя тут по-чёрному держу, – опасливо ответил Шломо, переходя к обороне. – И я рискую, ты об этом тоже знаешь.
– Что значит, ты меня держишь?! Я на тебя работал три дня, целых три дня, за которые ты из меня все соки выжал! Ты когда-нибудь пробовал эту землю рыть, «хозяин»?! Ты хоть знаешь цену этим деньгам?! Да этого не хватит даже еду в дом купить!
– Это то, что я могу дать. Это то, о чем мы с тобой договаривались...
– Договаривались?! Ты сказал, что работы у тебя на полдня. Обещал добавить, когда выяснилось, что работы на целую неделю. Ты был доволен, когда мы сделали эту работу всего за три дня вместо недели, а теперь говоришь, что этих денег достаточно?! А ты пробовал жить на эти деньги?!
– Успокойся или я вызову полицию.
– Вызывай! – и, как учили его когда-то очень давно ещё на курсе молодого бойца, привычным движением он схватил марокканца за горло.
Хозяин судорожно вцепился в руку Михаила, но высвободиться у него не было шансов. Своими руками Михаил закручивал гайки как разводным ключом, когда менял колесо на машине. Где уж там высвободиться из такой хватки!..
– Я отдам деньги! – выдавил из себя хозяин.
Михаил отпустил горло работодателя, и тот, жадно хватая воздух и испуганно хватаясь одной рукой за шею, другой, трясущейся от испуга, достал из кармана штанов пачку ассигнаций. С опаской глядя на нависающего над ним, как медведь, Михаила, отсчитал несколько купюр и протянул их работнику.
Михаил перелистал купюры и удовлетворённо сунул деньги в карман. Затем хозяин подозвал араба, до сих пор с невозмутимым видом, но торжеством в глазах наблюдавшего эту сцену.
– Я довезу тебя до Кирьят-Гата, а там – как знаешь, – отрывисто сказал арабу. – По дороге заеду в банк – снять деньги. Сейчас у меня нет – я все ему отдал, – он с плохо скрытой ненавистью кивнул на Михаила.
Михаил выразительно посмотрел на Шломо, и тот отвёл взгляд.
Араб смотрел теперь на хозяина тоже с затаённой ненавистью. Как и раньше, он шкурой чувствовал приближение хозяина, так и теперь понимал, что сейчас его ждёт что-то не слишком приятное, но всё надеялся ещё получить свои деньги и благополучно добраться домой. А если нет... Эти украденные у него деньги лягут в бездонную копилку ненависти и однажды вернутся к Шломо и таким, как он, ещё и с процентами.
Впрочем, в Хевроне или в Газе его эксплуатировали и обманывали не меньше. Может быть, в этом и была причина покорности судьбе этого араба?
Михаил ушёл не сказав ни слова. Главное – заработанные деньги отвоёваны. Он не стал воевать за араба – тот знал, на что шёл. Если уж решил заработать, будь готов и отвоевать то, что тебе принадлежит по праву. Да и не ребёнок он... Жизнь такая, что каждый в ней за себя... Не будет он воевать ещё и за араба. Ведь и араб наверняка не стал бы за него вступаться. К тому же, Михаил и так сегодня сильно перегнул палку. Хорошо, что у него сто процентов инвалидности после инфаркта, с такими, как он, полиция обычно не связывается. Шломо об этом знает и поэтому едва ли станет жаловаться. Да и за работавших у него по-чёрному этого марокканца по головке не погладят...
Михаил оправдывал себя, как мог, но мерзкий осадок в душе от этого не исчезал. Он ведь никогда и никого не бросал вот так вот: ни на войне, ни в беде. А тут...
Да, араб этот чужой, но они ведь вместе корячились над этой ямой... И к тому же Михаил прекрасно понимал, что скорее всего, Шломо оставит этого несчастного без денег.
– Вот же сколько работал у разных людей, тех же марокканцев, было ведь, что накрывали для него стол и бонусы в виде бутыли виски, полтинника или даже сотни давали, а этот – урод! – Он попробовал свалить всю вину на негодяя Шломо, но это у него плохо получалось.
– Ладно, главное теперь успеть. – Он пробовал заставить себя не думать о собственной подлости, и это ему почти удалось.
Он торопился в магазин за подарком для Лили. Михаил боялся, что ожерелье, которое так понравилось ей, кто-то выкупит раньше. Но ожерелье было на месте.
Радость от предвкушения Лилиной реакции вытеснила в нём все другие чувства. Но её реакция превзошла все его ожидания.
Увидев жемчуг, она сначала не могла произнести ни слова, но потом наконец сказала:
– Ты всё-таки купил это... Но как?!
– Заработал, – удовлетворённо сказал Миша. Он был совершенно счастлив, видя радостное сияние любимых глаз и совсем забыл про того араба.
Вспомнил он про него только спустя несколько дней, когда узнал через соседа, благодаря которому собственно и нашёл эту работу на рытье котлована, что Шломо сдал араба пограничникам, не заплатив ему причитающихся денег.
– Вот же мразь! – воскликнул Михаил, непонятно кого имея в виду.