– А вот ходит легенда, что Александр Блок однажды написал стихи во сне:
«О, исторгни ржавую душу!
Со святыми меня упокой…» – А дальше не помню. Он как-то рассказывал в дружеской компании, что хотя стихи пишет с детства, а за всю жизнь не написал ни одного стихотворения за письменным столом. «Бродишь где-нибудь в поле, в лесу или в городской сутолоке… И вдруг нахлынет лирическая волна… И стихи льются строка за строкой… И память сохраняет всё до последней строчки. Но иногда, чтобы не забыть, записываешь на ходу на клочках бумаги. Однажды в кармане не оказалось бумажки – пришлось записать внезапные стихи на крахмальной манжете. Не писать стихов, когда нет зова души, – вот моё правило. А когда ржавеет душа – исторгни её и обнови, и озари – любовью! И стихи тогда будут слагаться даже во сне». – Волошин слушал Михаила Ивановича, вполуха, кое-что о том, что рассказывал его сосед по комнате, Макс слышал.
Остаться наедине с согревающей интеллект мыслью о мировой душе, о глубоком чувстве внутреннего «я», живущего внутри и требующего чего-то невозможного или невероятного, не удалось. В дверь постучали, и в комнату вошел еще один их соотечественник, слушатель курсов доктора Штейнера.
Господин Александров из Санкт-Петербурга был возбуждён. Было видно, что ему не терпелось продолжить начатый с Сизовым разговор, который произошел, скорее всего, за час до появления Волошина в их комнате. Александров обратился непосредственно к Михаилу Ивановичу после краткого поклона в сторону его соседа по комнате:
– А Вы читали, в 12 году многие газеты опубликовали сенсацию: внук знаменитого Генриха Шлимана, раскопавшего Трою, обнаружил завещание, в котором Шлиман якобы напал на след Атлантиды?
– Да, приходилось читать. И даже больше, скажу я Вам. Якобы в Петербурге в музее этот Пауль нашёл старый свиток папируса со времён царствования фараона Сента. И этот папирус содержит описание экспедиции на запад в поисках следов страны Атлантис, откуда в прадавние времена прибыли предки египтян. – Русский критик Сизов с удовольствием включился в новый разговор:
– Мадам Блаватская воистину Дельфийский оракул наших времён, чьи пророчества сбываются. – Проговорив это, он жестом пригласил Волошина также вступить в беседу. Но поэта оскорбил слишком невыразительный кивок дворянина из С-Петербурга в сторону Макса, и он сказал, с некоторой издёвкой, хотя очень ценил Елену Петровну Блаватскую за её необыкновенные способности и гордился тем, что она не только его соотечественница, но и в некотором роде землячка, поскольку его отец был из запорожцев екатеринославской губернии, а она родилась в Екатеринославе:
– Скорее Дельфийская Пифия, чьи пророчества также сбывались. – Волошин изменил голос и в шутку начал вещать:
– «У Апполона Феба нет больше прибежища, священный лавр завял. Его ключи умолкли навечно». – Проговорив это, Макс театрально раскланявшись, демонстративно вышел из комнаты.
Размышляя над своими внутренними чувствами, анализируя их, Макс всё-таки докопался до червя, который не больно, но вполне ощутимо для поэта
рыл невидимые ходы, затрагивая самолюбие Максимилиана Александровича. До него дошли слухи, что готовится к изданию в 15 году сборник ««Невский альманах» жертвам войны» с публикацией в нём произведений А. Блока, К. Бальмонта, В. Брюсова, А. Ахматовой, З. Гиппиус, Л. Андреева, Вяч. Иванова, Ю. Верховского, Н. Гумилёва, Д. Мережковского, О. Мандельштама, А. Ремизова, Ф. Сологуба, П. Соловьёвой, Г. Чулкова и др.
Его печалило то, что за совсем короткое время его так основательно забыли…
«Отпусти нам, Господи! Бедные мы!»
Хотя Максимилиан Волошин и понимал, что время, допустившее войну, меняет людей, их мнения, пристрастия и понятие дружбы…
Вкусы публики стали диаметрально противоположны. От Александра Блока – к Игорю Северянину.
Когда началась первая мировая война, Блок уже знал, что катастрофа и в личной, и в общественной жизни неизбежна. И часто цитировал Достоевского: «Вот идут мужики и несут топоры – что-то страшное будет!» – и уходил сам в «Вену» или к «Давыдке», в литературные кабачки.
Как свидетельствуют его знакомые тех дней: внешне Блок изменился до неузнаваемости. Его роскошные пепельно-каштановые кудри высеклись, черты лица обострились, а глаза отливали недобрым стальным блеском. Он стал ходить коротко остриженным, одет был небрежно, «под рабочего», в старых брюках с « бахромой».
В эти дни в Санкт-Петербурге в пользу раненых был устроен помпезный литературно-художественный вечер. В большом зале Городской думы на Невском выступал весь цвет тогдашней литературы. На концерт пришло много публики. Стояли в проходах, на подоконниках, в открытых дверях, в фойе. Молодёжь взбиралась на канделябры, чтобы лучше видеть. Блок вышел на сцену после прозаиков: Леонида Андреева, Куприна, Бунина, Сологуба. Послышались рукоплескания. Когда поэт глухим голосом прочитал свои шедевры «Русь» и «Осеннюю волю», в зале стояла тишина.
– Прочтите что-то новое! – раздались голоса. Молча, торопясь Блок сошёл с эстрады и направился в артистическую, предварительно закурив папиросу.
Но тут зал, словно шквалом топота, рукоплесканий, криков был охвачен неистовством публики, издававшей не только восторженные выкрики, но и буйный смех. На глазах у многих были счастливые слёзы. Из артистической все кинулись в зал. Виновником всех этих исступлённых восторгов был Игорь Северянин, осыпаемый каскадом цветов, брошек, каких-то сувениров, галстуков, платков.
– Слава Игорю! – Ревела толпа, – Ура!
Любимец публики, высокий и представительный, в модном сюртуке, с орхидеей в петлице, кокетливо покачиваясь на носках, бравурно напевал:
Восторгаюсь тобой, молодёжь!
Ты вперёд, даже стоя – идёшь!
Под конец выступления Северянина, публика ринулась на эстраду, окружила своего кумира, понесла его на руках из зала. Корифеи хватались за голову и, давясь смехом, хлопали Игорю, удивляясь, чем он берёт публику. Только Блок стоял неподвижный и грустный. Увидев знакомого, сказал насмешливо:
– «Даже стоя идёшь» – дальше идти некуда! Вот вам и народ! Балаган! Лубок! – и ушёл с этого вечера подавленным и одиноким.
…Максимилиан Волошин, находясь совсем рядом со Швейцарской границей, думал о себе и о судьбах человечества. Если смотреть на окружающую действительность, то всё покажется бессмысленным, мучительным, жалким и жестоким. Но человечество только рождается, пробуждаясь духом! Кто мы, жалкие, грязные, подавленные и ершистые? Ничего толком не знаем. Прошлого не помним. Будущее от нас закрыто. Человеку всё предстоит понять и осмыслить самому, разобраться внутри себя. Как сказано, величие человека не в том, чем он является, а в том, что он делает многое, казалось бы невозможное, возможным…