https://youtu.be/7xmr1YmrL2s ссылка на канал автора, где он читает поэму
Приятного чтения самостоятельно, либо прослушивания на моём канале на ютуб
Ударил колокол и звоном в душе иных отозвалось
На месте коих кто угодно, но только не был богослов
На вид Холява тоже молод и дюже был себе здоров
Бывало скажет: был бы повод не пожалею кулаков
В округе все его боялись то, не считая сопляков
Задобрить парубка пытались что б защитил их от врагов
Философ Брут приврал немного: мол уважаю земляков
А это, видишь ли основа-основа дружбы для Богов
Их так союз и состоялся, к ним неприметный Горобец
Давно примазаться пытался не крут он был, но не скопец
Холява пеньем наслаждался, по гороскопу-он телец
Всё предо мною сокрушался, как люб герою Горобец
С июня месяца по август пора вакансий для юнцов
Кто не имел тогда приюта, не щупал девок и бабцов
Холява как-то мне признался, что дома не было при нём
Он на себя лишь полагался, безродным был,из босяков
Бурса была под ихней властью из зуботычин и пинков
И были правы ведь от части и так дурача дураков
Запас философа был скромен и состоял из бранных слов
Пусты карманы, вечный голод от похорон до похорон
Стою в сторонке наблюдаю в бурсе кому и как жилось
И было видно негодяя и как такое с ним стряслось
У школяров дурные вкусы, колени в кровь, горит лицо
По большей части они трусы, но любят бражку и сальцо
Тех, кто постарше уважаю,плохого, что могу сказать?
Их взглядом добрым провожаю, им руку хочется пожать
То, что касается героя, его приметил я давно
Такого чмо и раздолбая не видел свет уже давно
Он выпивал и матюкался и воровал в миру сукно
На медне сам он так трепался, мол будто пробовал перо
Он был философом от Бога, любил отлёживать бока
А грустно было, одиноко, он мог косить под дурака
Сказать по правде он держался, как можно дальше от греха
Любил ли девок? Целовался? О том не ведаю пока
На деньги был философ падок, с ним уживался смертный грех
На дне пустых от бражки склянок он прятал деньги для утех
Войдёт бывало с другом в долю, в карман положит тельный крест
И погуляют вместе в волю, сжимая в фигу крепкий перст
Хома слыл наглым от природы, таким уж мамка родила
Мне, если вспомнить его годы не поздоровилось тогда
Торговля шла довольно бойко, на рынок с дальнего села
Бабулька, божий одуванчик буханок, мёду привезла
Со стороны казалось часто, что приезжает всё село
Из бурсаков постарше каста брала на пробу горсть всего
Вот так и шло всё чередом, в бурсе иные бы и спились
Другие хвастались сукном, под выпуск-те озолотились
Друзья же шли теперь гуртом, лишь по утру опохмелились
Потом запели за селом,а захмелевши-заблудились
И после этого вступленья был на смех поднят Горобец
Он говорил до исступленья, мертвецки пьяным был в конец
Закрались в душу и сомненья, в корчме собрались звонари
С утра до вечера веселье, где вместо свечек-фонари
Рассказ он начал издалече, иначе б грош ему цена
Он взял товарища за плечи, потом испил из казана
И тут всем стало очевидно, прошлась над пахотой Луна
И ничего уже не видно, лишь волком воет Сатана
Лишь только лето началось, бурсаков выпустив на волю
Смиренной церкви богослов, философ, ритор шли до дому
Уж так с покону повелось, при церви жили
Согрешить им пока ещё не довелось
Дорога долгая в ночи, при ярких всполохах- раскаты
Сейчас бы на печь и харчи потом уж споры и дебаты
Луна, туман, мерцают лица и не прокошено жнивьё
И крест за пазухой пленится и с губ слетает только "Ё"
Дошли до хутора, окстились…Устав изрядно мужики
В ворота крепкие ломились и вкровь разбили кулаки
Открыли им не сразу значит-достала видно всех бурса
И было видно-не уважат и не растопит их слеза
Хотя о чём я, всё напротив, сложилось в целом хорошо
Хозяйка, мерзкое отродье, во двор пустила их давно
Как ошибаться можно в людях и нет на мне видать креста
Давно накормлена скотина, изба хозяйская чиста
Хозяйка хаты, изумляясь, заслушав с дуру целый кант
Рыдала горько надрываясь и поправляла мятый бант
Потом и сжалилась в итоге…Перечисляя им читу
Просила на ночь вымоть ноги и не смотреть на ноготу
Философ спешно покрестился, прилёг тихонечко в углу
Старуха за полночь явилась и напустила дремоту
Затем ему надела хОмут, уже не слазила с плеча
И над лесами и болотом летала с дурнеем гогоча
Эге, да это баба ведьма,- нашлись слова и взяты в толк
И от молитв на поле здешнем, сошёл с небес сиянья столб
Спина Философа немеет, сошёл с испариной и пот
А ведьма, та уже жалеет, что не продолжить приворот
И всё сошло на нуль, округу всю облетевши жеребец
С себя пытался сбросить суку, что б отвязалась наконец
Она слабеет, нет уж мочи, держать степного скакуна
На миг закрыла ведьма очи, на небе вздрогнула Луна
Хома мгновенно очутился, сам у старухи на спине
Но, взяв полено, спохватился… Не видел бил куда во тьме
Старуха кровью захаркала, потом заохала опять
Хома не ведает откуда, девица статная взялась
Бить перестал, исчезли звуки, на землю бренную легли
В крови по локоть её руки и комья жирные земли
Хома стоит и глаз не сводит, с лица девицы молодой
На грех она его наводит, не прочь и встретиться с такой
Лицо красивое и платье, такие явно не в ходу
Такие служат знатным дамам и ни когда почти в быту
Тут Брут поймал себя на мысли, как хороша девицы стать
И образ этой светской львицы он будет долго вспоминать
Лежит младая, причитает, как будто бредит наяву
За вздохом вздох: Я умираю, терпеть я больше не могу
По обе стороны раскинув, прекрасных рук холодный тон
Девица выглядела вольно, Хома пред нею был смущён
Коса распущена, а платье, с подолом бархатным в грязи
И лишь ресниц, набор иголок укрыл глаза её в тени
Слезами вымощены щёки, дыханье сводит смертный час
И перебиты обе ноги и не привстать уже сейчас
Полено бросил, стал молиться, пригладил сьехавший вихор
Не смог он толком покреститься, при этом нёс какой-то вздор
Схватил себя он вмиг в охапку, списал на то, что это сон
Рукой в траве нащупал шапку и вдруг услышал лёгкий стон
Хома назначив сам же цену, затрепетал древесный лист
И жалость, странное волненье и робость, в нём уже нашлись
Хома бежит через болота, дорогой стелится трава
А на душе одна забота, забыть всё напрочь-на века
Остался в Киеве учиться, забросил важные дела
Теперь по долгу стал молиться и бражку пил уже с утра
К исходу дня на третьи сутки, когда смотрел на образа
Сам ректор и вершитель судеб, призвал к себе его тогда
Поедешь, молвит он, на хутор и будешь с паном толковать
И под присмотром ликов мудрых, девицу станешь отпевать
Хома сначала ни в какую и не хотел доселе знать
Какую девушку, откуда, он должен будет провожать
На что Хома, не робкий вроде, но застращали наконец
И отходную все три ночи, петь согласился наш хитрец
До хуторка был путь не близким и был билет в один конец
И казачки на славу пели, вот бы послушал их Творец)
Пан сотник сам распорядился, что б хоронили по уму
И что бы Брут-бурсак явился, червонцев много даст ему
Призналась дочка, что он знает... и осеклась, но почему?
Пан перед диткой повинился, привёз из Киева Хому
Его пытал: знаком он с дочкой? Но тот и правду мог отсечь
Он бы узнал девицу в полночь и помнил в слово её речь
Была попытка откреститься, но не приклонен был отец
Он лишь сказал Хоме: довольно и выгнал в шеи наконец
За ужином бурсак расскажет, как позабавился он днём
Нальёт кто чарочку-уважит, гори душа тогда огнём
Потом признал, что очень беден, что зарабатывал пером
О том, что он один на свете, что на червонцы купит дом
Все посмеялись... Присмирели, когда о панночке всерьёз
Пан Дорош отпер страху двери, не соблюдая этот пост
Потом Хому под белы руки и к цервки странной подвели
Поджилки, руки, ноги, зубы и всё пошло тогда трясти
Уж полночь скоро, свет мерцает и полнорылая Луна
Одна по небушку гуляет, а на погосте хмарь и тьма
Засов закрылся, жуть воняет и из свечей горит одна
Он кто лежит в гробу не знает, ему девица не видна
В руках свеча, гуляет пламя и выбирает без конца
То скул отточенных раскосы, то увлажнённые глаза
Давно философ не постился, молитву наспех распевал
Потом уже, когда напился, он мелом круг обрисовал
А что же гроб? Стоит чернеет... Глаза святых окутал мрак
Иконостас был ветхим, древним, но сохранил фактуру лак
От позолоты сгнивших ставень, остались мутные следы
И лишь один с иконы старец смог избежать тогда беды
Философ Брут себя изводит и сам с собою говорит
Он неприложный тон заводит и подбаченившись стоит:
Чего бояться, ночь проходит, живым сюда заказан путь
Для мертвечины с того света, молитвы есть, что б отпугнуть
С крылОса взял свячей охабку и по карнизам их разнёс
И вскоре в церкви стало даже, совсем не страшно от угроз
Хотя под куполом у церкви, ещё витала темнота
В гробу умершей, в изголовье, застыла в блёстках красота
Её хочу назвать я страшной, хотя сверкающей была
И на щеке застыла стразом кровавым бисером слеза
Хома хотел читать молитву, но в этой мёртвой тишине
Его слова, как стон убитой, казались гулкими вдвойне
Чего бояться,- думал он, не встанет же она из гроба
И устрашится божьих слов и на воротах вон подкова,-
Так успокаивал себя, в душе вынашивал надежду
Но всё равно боялся он и представлял собой невежду
Страшна священная обитель, игрой мерцающих теней
И даже в полночь многолики, деянья сумрачных огней
Хому пугает тишина и с мёртвым телом гроб на сходне
Где пересмешница Луна и капли свеч на подоконце
Хома сначала не поверил, когда от гроба явной тенью
Ему окутало глаза.Она идёт открывши очи, руками тычится во мглу
От страха нос уже щекочет и не до смеха уж ему
Дошла до круга, отстранилась,в другую сторону пошла
Потом и вовсе удалилась и стала Бруту не видна
А там под утро, между прочим, сгорела целая свеча
Роняла свет бесцельно ночью... Девица встала не шутя
Една коснувшись тапком пола, пройдя над ним немного вдаль
Хому коснулись девки очи, его мне стало очень жаль
Хома всю ночь читал молитвы, пытался Господа призвать
И слёзы панночки убитой на щёчках принялся считать
Она из мрака пустоты, его подманивала пальцем
Был слышен стон её в ночи, где холод вечный под румянцем
Лицо философа в крови, разбитый лоб закровоточил
И видно в пламени свечи, что монолог уже закончен
Гроб сорвАлся и вместе с телом, пустился по свету летать
У потолка и вдоль колонны, Хомой замечен он опять
Философ-отрок во вселенной, перстом указан ему путь
Девицы облик убиенной, Хома забудет как-нибудь
Потом, на что ему законы, он сам себе давно указ
Под потолком кричат вороны и что-то боязно сейчас
Козак не должен баб бояться, не должен прятаться в кусты
И не к лицу ему смеяться и всякий бред потом нести,-
Со лба катился градом пот, и сердце пугано забилось
Философ понял, что полёт, молитвой прерван и смутился
Она спустилась вниз уже и пригрозила ему пальцем
Осталась только в негляже и прохрипела что-то фальцем
Легла и будто всё так было и даже лёг невзрачный крест
И только холодом сгубило две розы умерших невест
Хома конечно подивился, не знал, что ведьма встанет в рост
Что ночью станет пить горилку и что не выдержит он пост
А кто спросил, как было, хлопца, он что, не дружит с головой?
Зачем ему его могила, пусть Брут останется живой
Философ пил и ел похлёбку, переворачивал язя
А на словесную уловку, ответил сам полушутя
Потом немного не в себе, ему заламывая руки
Два козака вели к избе и верно к этой знатной суке
Философ думал философски, от страха голову снесло
И то, что день прошёл удачно, ещё не значит ничего
Закрыли ставни на засов, подпЕрли палкою ворота
И тут же голос спящих сов, перепугал в ночи кого-то
Хома, очЕртя новый круг, себя почувствовал изгоем
Переборол в себе недуг, но церковь содрогнулась воем
За кошкой чёрной, кошки хвост, на стенах-тёмные личины
А ближе к выходу помост и гроб стоит на нём причинно
А там оно уже не страшно,-Хома решил себя развлечь
Достал табак и прочихался, потом заученную речь
Всё повторял, но опасался, что в мыслях полная картечь
Во тьме читал он громко книгу, решил избавиться от глаз
Потом достал со дна кармана с утра припрятанный рожок
И прежде, чем чихнуть лукаво он бросил в панночку сапог
Он даже вздрогнул, не стесняясь и полетела в гроб свеча
Зелёный труп стоял качаясь и вперил в парубка глаза
Хому согнуло страхом в обод, отвёл от девушки глаза
И выручали лишь червонцы, о них и мысли без конца
Бурсак взглянул одним глазком, на то, как панночка глумится
На то, что тени за стеклом и на иконах злые лица
Колдунья шумно клокотала, кипеньем огненной смолы
В руках она свечу держала и злобно выли упыри
По церкви стёкла скрежетали, в тенях лишь теплились они
И когти острые из стали, на стёклах выбитых видны
Петух далече кукарекнул и замерцал в оконцах свет
И даже галки улетели едва забрезжился рассвет
Легла и будто всё так было и даже лёг невзрачный крест
И только холодом сгубило ещё две розы здешних мест
А что скрывать, да было жутко и только веры круг спасал
А выручала лишь минутка та, что петух её зачал
На третью ночь Хома напился, всю церковь пламенем залил
И как всегда в свой круг вселился и даже страх в себе изжил
Его узнать едва ли можно, он за две ночи стал седым
И будто древние вулканы, его глаза съедает дым
Хома хоть отдал сил не мало, но был по-прежнему здоров
И был упорным видно малым и многим мог подпортить кровь
Всё началось опять не сразу, со стен слетели образа
И слёзы стали сами капать, Хома поверил в чудеса
Вороны злобно стали каркать и чёрных кошек принесло
И сердце раненное плакать и душу к Богу понесло
Хома взмолился в третий раз, так близко не был он от Бога
Что удивительно сейчас, пред ним открытые ворота
Хома, увидев с высоты, как ведьмы рушатся чертоги
Решил, что Бог её прибрать забыл наверно в суматохе
Ворота тут же заперлись, тут нужно сделать оговорку
Когда душа взмывает ввысь, лишь по плечу она ребёнку
Хома решил, что всё сейчас, зачем то вспомнил об отчизне
И как ходил он голышом, в миру не видев ещё жизни
Представь картину, он стоит и исчезает в катаклизме
Перед глазами скачет жизнь, корит себя он в эгоизме
Потом собрался... Ничего. Молитвы яростно читает
На ликах многих образов, он глаз уже не замечает
Всё было, как уже всегда и ключ в замок уже вонзился
И в изголовье бьёт Луна и образ панночки срядился
Не побоюсь, не побоюсь,- он сам себе уже дивился
Готов пройти нелёгкий путь... Кто б за него там помолился)
Опять вломилась тишина и свечи в бликах трепетали
Вот интересно, знал Хома, где схоронились эти твари?
Хома читал уж завет потом, пролистывая книгу
Поймал себя на том, что спит и пальцы сжал, ваяя фигу
Однако позже стал мечтать и даже спел себе в опеку
А гроб не думал вверх взмывать, прикрыт он был железной дверью
Вдруг резко ветер взял разгон, метал на крышке не из мести
Не удержал своих оков и лопнул сам на этом месте
Мертвец стояла уже сзади и лишь почувствовав черту
В её в зловещем чёрном взгляде, принебрежение, ату
Поднялся вихорь по всей церкви и разлетелись образа
Хома допил до дна горилку, до утра было два часа
Он в церкви был один изгоем, от шума крыльев протрезвел
Не успевал следить порою и пропускал немало тел
Не ихних морд, не образин и не того, что чтят в народе
Хома не видел и один стоял в кругу, поникший вроде
В проёме сломанных перил стояло мерзкое отродье
Лохматый вид Хому убил, не видел он таких в природе
Из шерсти выросли глаза, над головой запузырилось
И сотни маленьких клещей в дрожащем воздухе забилось
Под этот строгий свистопляс, слова как будто из могилы:
А приведите мне сейчас, доставьте к гробу брата-Вия
И вдруг настала тишина и только волчье завыванье
И перекошена стена и все подавлены желанья
В церквушке роздались шаги, Хома увидел человека
Он был не дюж и косолап и вряд ли мылся с конца века
А вместо рук-с десяток лап и все когтистые доколе
Одежда вся его в грязи и от земли слетают комья
А веки, те аж до земли, на грудь упали и забылись
За Вием мокрые следы, святые в рамах исказились
Хома взгляд бросил на него, его скрывала видно маска
На всё железное лицо и недостатков просто масса
Философ вспомнил, кем слыл Вий и почему он так опасен
Он, что мороз среди весны и что он зол и что ужасен
И что он может посмотреть, в глазах людских не отразиться
Не даст спокойно , умереть, что бы потом переродиться
Не вижу я, откройте веки,-подземный голос прозвучал
И надломился в человеке, судьбой начертанный причал
Внутри Хомы страх расслоился и даже в воздухе завис
Он вдруг услышал чей-то голос: лик опусти и помолись
Хома держался только верой, но слов он вымолвить не мог
Когда петух прокукарекал, нечистой силе вышел срок
И наш герой ещё с надеждой, повёл от пола головой
Взглянул в глаза уставший Вия и стал как будто бы чумной
И тут же сонмище пустилось, все на философа толпой
Он отбивался и крестился, их обливал святой водой
В итоге так он разошёлся, что стали демоны стонать
Потом петух опять зашёлся и духам время улетать
Кто под иконами остался, а кто под сводами стоять
Нечистой силы так набилось, что церквь впору закрывать
Под грот могильный, мертвечина, бежала в страхе, не унять
И только взрослые мужчины и те могли их не догнать
Хома уже с последним вдохом, борясь с предсмертной маетой
На гроб холодный с бледным телом и не земною красотой
Последний раз решил дивиться и не нашёл её живой
Куда исчезло девы тело не видно было под Луной
В тот миг, когда рассвет забрезжил, петух об этом известил
Колдунье силы изменили и изменился следом мир
Она лежит в гробу седеет, иссохлась, скрючилась нога
И на глазах уже дряхлеет её красивая рука
Бурсак не видел, что случилось и, что принёс с собой рассвет
Не видел он и Божью милость, как и не видел божий свет
Легла и будто всё так было и даже лёг невзрачный крест
И только холодом сгубило ещё две розы здешних мест
И только корни и бурьян, с чертополохом сбились в кучу
Церковный колокол разбит, над ним я видел бесов тучу
Так год за годом проходил и даже в ясную погоду
Он лишь лежал и не звонил и не фальшивил больше ноту
Хома признался мне, как другу хотел поставить раком суку
Но в этот раз не повезло, мешала ряса и стекло
Зато я выучил науку и повторяю следом внуку
Коль взялся ты малец за гуж, не говори, что ты не дюж
Халява молвил целый час и придавался размышленьям
Хоть был, как брат Хома для нас, проигнорировал поверья
Он испугался девки глас и упустил свои мгновенья
Звонарь поправил на весу, вдруг оказавшуюся знаком
Из рясы чёрную косу и подъитожил пьяным матом
Что на базаре сто чертей и, что на свете жить богатым
Гораздо лучше, веселей и не поспоришь с этим братом
Потом за чаркой выпил две и пьяным голосом заладил
Что баб-чертовок всех мастей, на век грядущий всем нам хватит