Осенний день был чудо как хорош. Словно утлое суденышко в тумане, плыла в облаках золотая лодка. Жаворонки ныряли в пенную синеву, и, бескрайний, как море, колосился луг. И лето, казалось бы, вот оно, окутывает душистым теплом, и трава, и земля пахнут солнцем, но уже летают паутинки, и едва уловимо горчит на губах, и цепляются к одежде семена, и звенят в воздухе грустные закатные ноты.
Но зачем Паулю солнце и птицы, если у него есть Дана, прекрасная, как песня жаворонка? Зачем Дане ясный день, если Пауль смотрит ей в лицо и ловит каждое ее слово? Она вся будто соткана из легенд. Куда ни кинет взгляд — на камень ли, на облако — всюду открывается какая-нибудь сказка или полузабытое предание. Точно сама древняя страна говорит ее устами.
Но вот Дана замедлила шаг, наклонилась — и словно тонкий огонек вспыхнул у нее между пальцами.
- Знаешь эти цветы? Как вы, европейцы, их называете? Настурции? Лилии?
Пауль рассмеялся и помотал головой.
- Понятия не имею. Я не силен в ботанике.
- С ними связана одна легенда. Хочешь, расскажу?
Он кивнул, конечно, хочу, а сам разглядывал хрупкое осеннее чудо. Оранжевый венчик, действительно, напоминающий расцветкой нашу северную настурцию, тонкая нежно-золотая каемочка по краям лепестков и пять длинных тычинок. Дана, между тем, опустилась на землю и жестом пригласив Пауля сесть рядом, начала свою историю.
Давным-давно жил в этих краях искусный садовник по имени Йонатан. У него было доброе сердце и умные руки, а еще — маленький участок земли, на котором он выращивал цветы на продажу. И хотя почва в тех местах не славилась плодородием — песок да камни — земля откликалась на бережную, умелую заботу. Никто и нигде не видел таких красивых роз, бугенвилий и хризантем, как в саду у Йонатана. У горожан они шли нарасхват. Стоило на рыночной площади появиться садовнику с огромными букетами, как его тотчас окружала толпа. Люди торопились купить себе кратковременную радость — потому что обитатели города были несчастливы.
Не то чтобы они голодали — нет, ничего подобного — или у них не рождались дети, или болезни одолевали их, отравляя каждый вздох и каждый шаг, или же для их рук не находилось работы. Но всегда у кого-то дело спорилось лучше, или чего-то имелось больше. Дом выше и просторнее, или стол богаче, или дочь красивее. Всегда кто-то рядом — самый-самый, а ты как ни тянись за ним — не дотянешься. Так что получается, эти люди сами делали себя несчастными. Тем не менее, страдали они по-настоящему, и Йонатану было их очень жалко. Он-то ни в чем не нуждался, кроме своего клочка земли, дождя и солнца.
Пауль с любопытством повертел в руках вялую головку «настурции-лилии».
- Это и есть те самые цветы из его сада?
- Те — давно отцвели, - возразила Дана. - Но ты слушай, милый, не перебивай. И вот, однажды было Йонатану видение...
Как-то раз, возвратясь домой из города, он увидел незнакомого человека, который сидел на корточках перед небольшим костерком, разведенным прямо посреди клумбы. Садовник испугался. Он подумал, что незнакомец решил огнем погубить его хризантемы.
- Что ты делаешь? - воскликнул он.
Человек медленно повернулся и посмотрел в глаза Йонатану прямым, открытым взглядом, потом встал и, подхватив с земли палку, разметал ею костер. Язычки пламени разлетелись во все стороны, но не погасли, а превратились в цветы с золотисто-алым венчиком.
- Эти дети огня могут исполнять желания, - произнес незваный гость. - Только надо хорошенько объяснить им, о чем просишь. Потому что разум человека подобен темному чулану, и солнечный луч не освещает его.
С этими словами он кивнул хозяину и шагнул за калитку. Тот выскочил вслед за ним, но напрасно — незнакомец исчез, словно растворился в воздухе.
Крепко задумался Йонатан. Ничего не хотел он так сильно, как видеть земляков счастливыми. Вот только, что это за штука такая — счастье? Как ее объяснить? Ведь каждому человеку нужно что-то свое, особенное. Сколько людей — столько желаний, столько представлений о счастье.
Он прошелся по саду, где среди высоких хризантем пламенели новые, удивительные цветы, яркие, как северные настурции, и благородные, как лилии. Могущественные огоньки, способные осчастливить целый мир. И, пока Йонатан смотрел на них, в голове у него прояснилось. Как может он, один, решать за всех? Не проще ли выкопать одно-два растения и прогуляться с ними по городу, чтобы каждый, попавшийся на пути, мог шепнуть им свое самое заветное желание?
Так он и сделал. На следующий день осторожно пересадил два цветка в самодельный земляной горшочек — лепестки пламени, нежные и мокрые от утренней росы — и, как Прометей, понес их людям.
Медленно просыпались городские улицы. Со скрипом распахивались отсыревшие за ночь окна и двери. Люди, сонные и очумелые от бьющего в глаза света, выскакивали из домов и спешили по делам. Садовник неторопливо брел в толпе прохожих и, протягивая то одному, то другому горшок с «настурциями-лилиями», говорил:
- Они исполнят все, о чем вы попросите. Поведайте им свою мечту, и не позже завтрашнего утра все сбудется в точности.
Многие смеялись и качали головами, но все-таки наклонялись к цветам и, едва шевеля губами, шептали — Йонатан не мог расслышать, что именно, но верил: что-то хорошее. Он обошел рыночную площадь и самые маленькие переулочки, и, довольный, вернулся домой. Его миссия была выполнена. Теперь на Земле станет чуть больше радости и чуть меньше слез.
А наутро — он не поверил своим глазам. Там, где еще вчера белели высокие здания, виднелись черные обгорелые стены и огромные ямы. Целый город исчез! В ужасе Йонатан закрыл лицо руками. Он понял, что произошло. Но слишком поздно - сбылись злые мечты.
До самого заката молился на развалинах несчастный садовник: «Господи, за что покарал ты меня такой ошибкой? Я хотел помочь, но получилось, что навредил. Прошу тебя, забери эту страшную силу у рожденных в огне цветов, а заодно, возьми и мою жизнь!»
- Так он умер? - поинтересовался Пауль.
- Конечно, ведь много лет прошло с тех пор.
- А «настурции-лилии», ведь это они? Те самые? Они до сих пор могут исполнять желания?
- Не знаю, - пожала плечами Дана. - Да наверное, и не те это цветы — просто похожие.
Пауль помолчал немного, потом стряхнул с пальцев остатки золотого венчика, который, пока слушал, почти растер в кашицу, а последний, уцелевший лепесток подбросил в воздух.
- А если те, то я хочу, чтобы ты, Дана, стала королевой красоты!
Он мог бы и не говорить этого, потому что красота — в глазах любящего, а та, что желанна — и есть самая настоящая королева.
А за невысокой оградой, в заросшем травой саду Йонатана, по-прежнему цвели «настурции-лилии». Они казались еще ярче от падавшего на них бледного луча осеннего утра.