(У МОЛОДОГО НАЧАЛЬНИКА СТРОИТЕЛЬНОГО УЧАСТКА АНДРЕЯ БОЖКО ТЯЖЕЛО БОЛЬНА ЖЕНА. ДЛЯ ПРОВЕДЕНИЯ ОПЕРАЦИИ В АВСТРИИ НЕДОСТАЕТ КРУПНОЙ СУММЫ ДЕНЕГ, КОТОРЫЕ АНДРЕЮ НЕГДЕ ВЗЯТЬ. И ТУТ СВОЮ ПОМОЩЬ В РАЗМЕРЕ 20 000 ДОЛЛАРОВ ПРЕДЛАГАЕТ РАБОЧИЙ ЕГО УЧАСТКА СТЕПАНЫЧ - БОМЖЕВАТЫЙ СТАРИК, У КОТОРОГО ПОРОЙ НЕТ ДЕНЕГ ДАЖЕ НА ОБЕД В ЗАВОДСКОЙ СТОЛОВОЙ...)
…Козловой кран, удерживавший на крюке огромную оцинкованную бадью с остатками бетона, завывая и тарахтя, понесся в конец пролета. Андрей, сложив ладони рупором, закричал вслед удаляющемуся стальному монстру:
- Эгей, крановщица! Шорникова! Кончай лихачить – премии лишу!...
В это время Богдан Завьялов, бригадир потока, легонько толкнул его в бок:
- Шеф, глянь-ка… Вроде, пополнение к нам…
Божко оглянулся и увидел приближающие к ним две фигуры. Справа был начальник управления персоналом домостроительного комбината Георгий Петрович Байрак, а слева – высокий, кривоногий, широкоплечий старик.
- Здравствуй, Божко! – вальяжный Байрак благородно склонил голову в приветствии и представил ему незнакомца:
- Вот, прошу любить и жаловать, Андрей Николаевич. Пополнение тебе. Кратковременное, правда, пополнение, на пятнадцать суток всего. Но надеюсь – сработаетесь.
Андрей протянул руку незнакомцу:
- Божко Андрей Николаевич, начальник участка. Добро пожаловать.
Старик ответил крепким рукопожатием и красивым баритоном:
- Очень приятно. Терещенко Александр Степанович. Можно просто – Степаныч.
- Ну, работайте. Не стану отвлекать! – при этом Байрак взял под локоток Андрея и, отведя его в сторону, прошептал на ухо:
- Андрюша, ты деда особо не нагружай, пожалуйста. Ему, как-никак, почти семьдесят. Старик чего-то не поделил на рынке с «мажорами», потасовку устроил, по "чайникам" пацанам настучал. А у тех – связи, само собой. В итоге упекли наши славные правоохранительные органы Степаныча - с учетом его почтенного возраста - на пятнадцать суток «не самого строгого режима». Будет жить дома, но две недели отрабатывать у нас на комбинате: и волки сыты, и овцы целы. И мажоры довольны, и дед не в камере. И вот еще что: выпить он крепко может. А иногда и в запой уйти. Так что следи за ним в оба глаза!
Роста Степаныч был под метр девяносто. Крепкий, жилистый, и, несмотря на возраст, очень подвижный. Большая голова, убеленная давно не стрижеными копнами волос, держалась на красивой мускулистой шее. Лицо, все в крупных глубоких морщинах было грубоватым, но при этом очень мужественным. Андрей поставил его на участок армирования: новичку следовало подносить со склада пластиковые трубки для электропроводки и монтировать их на формах для будущих плит перекрытия. Через час работы Степаныч подошел к начальнику участка и, глядя в пол, произнес:
- Послушай, начальник, ты бы меня перевел куда-нибудь, а? Не по душе мне эта бабья работа.
- А хватит ли силенок, Степаныч? - улыбнулся Андрей.
Старик зло блеснул глазами. Видимо хотел выдать что-то обидное, но, проглотив злость, выдавил из себя только одно слово:
- Хватит.
Андрей улыбнувшись, похлопал его по плечу:
- Да ладно тебе, Степаныч, расслабься... Мне ты нужен там, где я тебя поставил. И я сам буду решать, что мне делать на своем участке, договорились? – Божко протянул руку старику. Тот кивнул и пожал ее.
На обед все собрались в столовой и принялись под анекдоты громко стучать вилками и ложками. Андрей приподнялся из-за стола и обвел взглядом зал:
- А кто новенького видел?
Крановщица, Оля Шорникова, хохотнула:
- В курилке он, «курятиной» питается…
- Это как?
- «Как-как»… Курятой питается – это значит, что курит ваш «молодой специалист»! Ну и работничка нам подогнали, шеф: увидишь такого ночью – три дня спать не сможешь. Кинг-Конг натуральный! – народ захохотал.
Божко поднялся с места, вышел из столовой и направился в курилку. Увидев одинокую фигуру новичка, лениво пускающего струйки сигаретного дыма к потолку, Андрей позвал его:
- Слышишь, Степаныч, а ну пошли-ка обедать…
- Спасибо. Не хочу. Я не голоден.
- Пошли!
Степаныч медленно покачал головой:
- Нет. Правда не хочется.
- Скажи мне, старик, а если бы я сейчас был голоден – ты бы со мной поделился обедом?
Тот поднял глаза на начальника участка, несколько секунд молчал, а потом, разведя губы в улыбке, ответил:
- Глупый вопрос... Ну конечно, поделился бы.
Начальник участка мягко улыбнулся:
- Вот и прекрасно! Давай, поднимайся и пошли… Сегодня я угощаю!
Степаныч снова отрицательно покачал головой, но потом все же медленно поднялся, и они вместе с Андреем зашагали в сторону столовой.
Окончив работу, коллектив завода шумной ватагой покинул рабочий корпус и через пять минут люди уже скидывали с себя комбинезоны в раздевалке, готовясь принять душ. Когда Степаныч снял с себя одежду, в мужской раздевалке воцарилось молчание. Андрей в полной тишине услышал чей-то шепот:
- Ого... Народ, гляньте-ка, на Кинг-Конга…
Андрей тоже выглянул из-за своего шкафчика и обомлел. У этого семидесятилетнего старика была фигура пятидесятилетнего атлета. Грудь колесом, великолепно проработанный пресс, без каких-либо намеков на жировые отложения, мощные бицепсы и роскошные широчайшие мышцы спины. По дороге в душевой зал, проходя мимо бригадира Богдана Завьялова, Степаныч неожиданно схватил его правой рукой на пояс, левой – за правую руку и легко, как пушинку, оторвал от пола:
- Хочешь называть меня Кинг-Конгом? Называй, разрешаю. Но так, чтобы я этого не слышал. Я не знаю, что такое Кинг-Конг, но мне не нравится это слово. Понял, сынок?
Застывший в воздухе, и, вмиг побледневший Завьялов, кивнул. Старик поставил его на пол и зашагал в душевой зал. Больше никто не проронил ни слова.
…После работы Божко заехал домой, переоделся, и, прихватив пакет с едой, приготовленный матерью, поехал в больницу. Уже подходя к четвертому корпусу, Андрей с удивлением увидел со спины знакомую фигуру Кинг-Конга:
- Степаныч, ты, что ли? Приболел?
- А-а-а… Начальник. Добрый вечер. Да нет, не приболел… Просто колени совсем замучили - артроз. Вот, посещаю физиопроцедуры. А ты какими судьбами здесь? Родители?
- Нет, с ними все в порядке. Жена…
- Жена? Что-то серьезное?
- Да… Очень… Настолько серьезно, что необходима операция в Австрии.
- Ничего себе! В Австрии? Так ты скоро едешь?
Андрей пожал плечами:
- Вряд ли. Денег недостаточно. Не хватает еще почти около двадцати тысяч евро. Все, что можно было продать – продал. Родители уже свою квартиру заложили и ко мне жить переехали. У тещи в трех комнатах – восемь человек. Значит, остается теперь и свою квартиру продать. Ну и машину.
- А жить-то где будете?
- Не знаю… Но Бог поможет. Надеюсь только на него… Ты, это, Степаныч… - Андрей вытянул из кармана деньги и, отсчитав несколько купюр, протянул их старику:
- Вот, возьми. Мы с тобой не верблюды и обедать надо каждый день.
Старик почесал небритый подбородок:
- Тебе сколько лет, сынок?
- Тридцать два. А что такое?
Степаныч покачал головой и глаза его повлажнели:
- Народ зовет вас потерянным поколением… Слава Богу, не всех мы потеряли. Не всех…
Он резко развернулся и зашагал прочь.
Андрей вошел в четвертый корпус, надел бахилы, подошел к белой двери с табличкой "Палата №17" и, приоткрыв ее, просунул голову вовнутрь:
- Здравствуйте, самые чудесные женщины в мире! Можно войти?
- О-о-о! Божко! Привет! Входи! Скучно без тебя!...
В семнадцатой палате лежали самые тяжелые. Практически обреченные. И дух этой обреченности царил в самом воздухе палаты №17. И Божко, прекрасно понимая, как этим угасающим женщинам нужна поддержка извне, всеми способами, как только мог - разгонял этот дух обреченности. Бесконечно рассказывал анекдоты, по-доброму острил над каждой из пяти женщин, а порой и откровенно пошлил на интимные темы. При этом он четко понимал, что так и только так нужно было доказывать им, стоящим на грани жизни и смерти, что они пока еще з д е с ь. А раз з д е с ь, то значит, что они такие же полноценные женщины, как и все остальные женщины вокруг. И им тоже необходимы шутки, комплименты и развлечения. Проходя мимо кровати самой старшей по возрасту - тети Гали Мироновой - Андрей остановился:
- Вы сегодня удивительно хороши! Позвольте в знак признательности и восхищения вашей красотой, мадам, я … вынесу вашу утку!
Стены палаты вздрогнули от хохота!
- Вот это да!....
- Божко, раньше мужчины в знак признательности дарили женщинам цветы, а теперь утки выносить стали?
Андрей развел руками:
-Ха!… Цветы… Цветы каждый дурак преподнести может! А вот утку вынести – только пылко влюбленный!.. – он прошел в глубь палаты, к окну, где лежала его Султание и склонившись, поцеловал ее в губы:
- Селям, джаным… Мен сени севем…
Ее роскошные рыжие волосы были раскиданы по подушке. Ее огромные карие глаза хранили в себе одновременно и страх, и надежду, и любовь:
- Здравствуй, родной… Я тоже люблю тебя. Как Эмир, как Муратик?
- Хорошо. Дети в порядке. Вчера вечером, правда, немного поссорились, но все в итоге закончилось миром…
- Привезешь их в субботу?
- Обязательно.
- Как с деньгами? Что-то получается? Времени совсем немного осталось…
- Получится. Бог поможет.
Султание ласково провела теплой ладонью по щеке мужа:
- Скажи честно, любимый: ты на самом деле веришь, что все будет хорошо или просто стараешься поддержать меня морально?
Андрей поцеловал ее мягкие пальцы:
- Верю. Ибо Бог боится меня.
Брови Султание удивленно взлетели вверх:
- Как это?...
- Просто. Если Господь надумает забрать тебя у меня, то первое, что я сделаю, оказавшись на небе и представ перед судом божьим – это наброшусь на него и перегрызу ему глотку. Он знает об этом и не станет рисковать.
Султание заливисто засмеялась, прикрыв ладошкой рот:
- Балбес ты мой любимый! Ну разве так бывает?
- Бывает! – серьезно ответил Андрей, и Султание поняла, что муж не шутит…
… Они познакомились десять лет назад. Андрей вместе с друзьями отдыхал в Алуште и как-то вечером их компания ужинала в кафе. Когда к ним подошла официантка – Божко чуть было не лишился чувств: это была любовь с первого взгляда. Девушке было на вид лет двадцати двух-двадцати трех Стройная, красивая, но самое удивительное, что сразило его наповал – это ее роскошные волосы: пышные, длинные, огненно-рыжего цвета. Он, пересилив робость, поинтересовался, как ее зовут?
- Султание... - ответила незнакомка
- Красивое имя. И такое необычное…
- Для нашего народа – самое обычное. Я – татарка.
После ужина он не пошел на дискотеку с друзьями, а остался ждать официантку, чтобы проводить ее домой. Шли и тихо беседовали, оба смущались, и одновременно радовались уже зарождающемуся большому чувству:
- Вы, татарка по национальности, в совершенстве владеете русским языком. Это так приятно и удивительно…
- Ничего удивительного. Я также хорошо владею английским, французским и испанским: окончила Ташкентский университет. Работала переводчиком в крупной авиакомпании. Но вот уже три месяца, как наша семья живет в Крыму. Снимаем квартиру. Ищем недорогой дом. И мне пока что приходится трудиться официанткой – идет процесс становления.
- Султание, я вас не понимаю… Бросить Ташкент – столицу. Бросить дом, престижную работу и переехать сюда, чтобы жить на квартире и работать официанткой?
Девушка остановилась, и голос ее вмиг стал твердым:
- Скажите, Андрей, вы бы хотели уехать за границу? В США? Или в Германию, например?
Он пожал плечами:
- Туристом – да. Ну, еще может быть поработать по контракту лет пять-шесть. Но жить я хочу на своей Родине.
Султание улыбнулась:
- Ну, вот и мы, татары, хотим жить на своей!…
Теперь все свободное время они проводили вместе. Им уже не дышалось друг без друга. Самым сложным было вызывать Султание из дома, и для этого, Андрей придумал специальный свист. Он, проходя мимо ее окон – семья Султание снимала квартиру на первом этаже панельной «девятиэтажки» - громко свистел установленным свистом, и, зайдя за угол, минут пять ожидал ее прихода. За сутки до отъезда, он, как всегда, пройдясь мимо подъезда Султание и, подав условленный сигнал, ждал ее за углом, но она все не выходила. Минут через двадцать, поняв, наконец, причину отсутсвия девушки, Андрей решительно вошел в подъезд и позвонил в обитую дермантином дверь. Ее открыла сама Султание и глаза ее, красные от слез, округлились от испуга:
- Ты с ума сошел? Уходи скорее. Отец тебя убьет!
Но, бережно убрав ее с пути, Андрей прошел в комнату. В зале за столом сидели родители Султание и пили чай. На стареньком диване восседали два старших брата девушки: Руслан и Марлен. Андрей кивнул:
- Здравствуйте, дядя Сервер. Здравствуйте, тетя Фатиме. И вы, парни, здравствуйте. Мне надо поговорить с вами.
Воцарилась минутная тишина, которую прервал отец Султание, седой, жилистый мужчина лет пятидесяти пяти:
- Джаным, подай юноше пиалу. А ты садись за стол – гостем будешь.
- Спасибо! – Андрей присел на краешек стула и отчетливо видел, как дрожат руки его любимой, когда та наливала чай в его пиалу.
- Джаным, принеси-ка пахлаву с кухни. И самсу захвати. Пусть гость попробует.
- Спасибо, но я каждый день ем и самсу, и пахлаву…
Дядя Сервер поморщился и махнул рукой:
- Да ну!.. То разве самса? Ее же делают на продажу, душу не вкладывая. А домашняя самса – это совсем другое дело: пища Богов!
- Все равно. Сейчас кусок в горло не лезет. Можно воды?
- Джаным, налей гостю холодной минералки. Ну, давай, рассказывай, с чем пришел…
Андрей непрерывно говорил минут пять. Все это время он видел, как то пунцовеют лица родственников его любимой, то становятся бледными. Когда он закончил, отец Султание задумчиво покачал головой и повернулся к сыновьям:
- Ну, что скажете, дети?
Руслан пожал плечами:
- Я этому жениху сейчас бы яйца отрезал!
- Присоединяюсь! – кивнул Марлен.
- Ага… Вот значит как! – глава семьи почесал затылок:
- Я вижу, что парень ты хороший. Положительный. Но мы не отдаем своих дочерей за славян, хоть и уважаем вас. Такие браки – это для нас нонсенс. До свидания, дорогой.
- У меня еще два слова…
- Ну, давай…
- Сейчас я уйду… И мы больше никогда не увидимся с Султание. И на Земле станет меньше на два человека. Ибо и она, и я, в конце концов, создадим семьи. Но будем идти по жизни живыми трупами, живя и засыпая каждый день с нелюбимыми супругами. Потому что сегодня вы убиваете наши души. И когда придет наш смертный час, мы оба, уходя на небо, вместе с именами родителей своих и детей, унесем имена друг друга. Теперь все. Мне уйти?
Султание тихо всхлипнула и отец перевел на нее суровый взгляд. Это продолжалось с минуту. Потом он вновь обратился к гостю:
- Красиво ты говорил… Красиво и долго. А скажи мне одним словом: что для тебя значит моя дочь?
- Она для меня… - Андрей замолчал, подыскивая нужное слово.
- Ну?...
- Она для меня…
- Ну?!..
- Она для меня… ДЖАНЫМ! – это было столь неожиданно, что мать девушки выронила пиалу из рук, а братья заерзали на диване.
- Вот паразит... Хороший ответ. Ты мне начинаешь нравиться, парень… Я пока ничего тебе не скажу. Но… если я вдруг – я повторяю, вдруг – отдам тебе в жены свою дочь, то ты должен будешь в течение года освоить наш язык…
- Даю слово!
- … внуки мои, кто бы ни родился, должны будут носить татарские имена…
- Принято!
- … мою жену Фатиме, ты должен будешь чтить так же, как свою родную мать.
- Это даже не обсуждается!
- Договорились!... Ну так чего ты сидишь? Домашнюю самсу пробовать наконец-то будешь или нет?...
Через три месяца молодые сыграли свадьбу…
…Восьмое мая - предпраздничный день. Отработав до 14:00, весь коллектив домостроительного комбината отправился на турбазу, отмечать День Победы. Андрей Божко вызвался быть дежурным по предприятию: накануне у него сорвалась сделка по продаже квартиры, и ему с горя были теперь не в радость даже стены родного дома. Зайдя в комнату отдыха, он вынул из кармана плитку шоколада, поставил перед собой на стол бутылку коньяка, но не было сил ее откупорить. Вдруг Андрей услышал гулкие, тяжелые шаги, доносившиеся из коридора.
- Кто бы это мог быть? – подумал Божко и, выйдя из комнаты, увидел мощную фигуру «Кинг-Конга».
- Степаныч, ты чего? Забыл что-то?
- Да нет, я на пять минут. Ты наверное запамятовал: сегодня мои пятнадцать суток истекли. Вот после смены подписал бумаги у директора, отвез в РОВД и все – приехал за вещами… Сейчас соберусь – и будем прощаться.
Все время, пока «Кинг Конг» гремел и копошился в раздевалке, Андрей стоял в коридоре и терпеливо ждал. Ему был очень симпатичен это странный, одинокий и скорее всего, несчастный старик, и теперь, когда он уходил навсегда, Божко понял, что очень к нему привязался и что Степаныча ему будет страшно не хватать. Выйдя из раздевалки с большим пластиковым пакетом в руке, старик протянул Андрею ключи от шкафа:
- Держи. Ну все, срок моего наказания – пятнадцать суток - истек…
- Степаныч, а может останешься? Я тебя в сторожа переведу – совсем не сложная работа.
- Да нет, спасибо. На пенсии я - уже отработал свое. А у меня к тебе еще одно дело есть. Последнее.
Андрей подхватил его под руку и повел в комнату отдыха:
- Погоди ты со своим делом. Проходи вот, садись. Дело твое мы обязательно обсудим. А пока давай выпьем по сто грамм. За Победу. И еще сто - за здоровье моей жены Султание, хорошо?
- Ладно, наливай, только чуть-чуть. Чтобы я в запой не ушел. И смотри, парень, на меня - не увлекайся этим делом. Не вздумай никогда в жизни с горя на бухло подсаживаться – жизнь себе погубишь. Я вот свою погубил…
- Да нет, что ты! Я не пью. Мы с тобой только по «соточке». Два раза. Плохо мне, понимаешь, Степаныч? Плохо… Через две недели надо выезжать в Вену, а у меня сделка по продаже квартиры сорвалась. Ну, за Победу! – они чокнулись пластиковыми стаканчиками, выпили и зажевали коньяк шоколадными дольками.
- Скажи-ка, Степаныч, а кем ты был по жизни? Ну, кем работал? Есть ли у тебя семья, дети, внуки?
Старик хмыкнул в кулак и по скулам его забегали желваки:
- Не надо сейчас об этом, Андрей... Ладно, наливай!
Они выпили по второй и Степаныч поднялся:
- Ну, все. Прощай, дружище. Даю слово больше "мажоров" не бить и на пятнадцать суток не попадать. А теперь относительно последнего дела: вот, это тебе… - он аккуратно, а точнее – бережно - вынул из кармана брюк небольшой плоский пакет, сложенный из мятой газеты и положил на стол перед Божко. Тот недоуменно поднял глаза на старика:
- Что это, Степаныч?
- Деньги…
- Деньги? Какие деньги?...
- Твоей жене. На операцию… Двадцать тысяч долларов...Точнее, не деньги, а вещь, которую ты сможешь легко продать за эту цену.
- Ничего не понимаю!… Двадцать тысяч долларов?!... Что в пакете, Степаныч? Фамильное колье с бриллиантами, что ли?
Старик рахохотался:
- Ну откуда же у меня может взяться фамильное колье с бриллиантами? От сырости, что ли? Мои родители были обычными крестьянами и из всех украшений у матери были только скромные копеечные сережки. А бриллианты - что? Их много. А вещь, которую я тебе дарю, на всю нашу область – одна! Только две просьбы к тебе, Андрей. Первая: пока не доедешь до дому – не вскрывай пакет. И вторая: сейчас, говорят, есть такая штука – Интернет называется. И по нему вроде все можно узнать о человеке, если написать в нем имя и фамилию. Так вот... Ничего не узнавай обо мне в этом самом Интернете, хорошо? Очень тебя прошу! – и уже в дверях обернулся:
- А скажи-ка, Андрей, что такое Кинг-Конг?
- Не "что", а "кто"... Это такая огромная обезьяна…
- Злая?
- Да нет… Внешне - злая, а на самом деле - добрая. Ну, если ее не дразнить.
Степаныч подмигнул и широко развел губы в улыбке:
- Это хорошо!… Это мне подходит!…
Когда его тяжелые шаги стихли в коридоре, Андрей, словно пришел в себя. Он взял в руки пакет и, несмотря на просьбу старика вскрыть его только дома, медленно развернул газету. Там были: вчетверо сложенный нотариальный бланк, записка, написанная крупным, корявым почерком и та вещь, о которой говорил старик. А именно - тяжелая, невероятно красивая, золотая олимпийская медаль на цветной ленте с надписью по-английски: «Mexico. 1968. Olympic games.» Андрей не верил своим глазам! Он схватил бутылку и жадно глотнул коньяк прямо из горла. Потом дрожащими руками поднес к глазам записку и начал читать текст: «Андрей, эта медаль – все, что у меня осталось от прошлой жизни. Прошу тебя, прими ее. Все остальные призы я давно продал и пропил, а эту, самую дорогую для любого спортсмена, я берег даже в самые голодные годы. Целую неделю думал, как же мне поступить? Ведь эта медаль часть меня самого, часть моей жизни. А потом понял, что вам она все-таки нужнее. Вот подохну я где-нибудь под забором, и меня ведь похоронят вместе с моей медалью. Ну кто же станет купать перед погребением одинокого, вонючего бомжа или шарить у него по карманам? А так медаль спасет жизнь человеку, да еще будет храниться на почетном месте в доме какого-нибудь известного коллекционера. Это же здорово! Значит не зря Господь до сих не забрал меня к себе. Прилагаю к медали нотариальную доверенность на продажу, чтобы к тебе ни у кого не возникло претензий. На обратной стороне моей записки указаны шесть номеров телефонов местных коллекционеров. Я лично встречался с каждым из них и все готовы купить эту медаль за 20 000 долларов. Созвонись, встреться с ними по очереди и сам сделай выбор. Чтобы не "кинули", продавай ее только в нотариальной конторе и возьми для поддержки пару крепких ребят из числа друзей. Желаю тебе всего доброго, а твоей жене Султание - отменного здоровья и долгих лет жизни. Прости, если что не так. Ты наверное не поверишь, но за эти пятнадцать суток я полюбил тебя, как родного сына. Прощай. Кинг Конг».
Андрею стало трудно дышать. Он метнулся к двери, что вела на лоджию, распахнул ее и увидел, как по дороге, ведущей от ворот домостроительного комбината к троллейбусной остановке, быстрым шагом удаляется одинокая мужская фигура с черным пластиковым пакетом в руке: высокий широкоплечий старик с гордо поднятой головой. Обычный плохо одетый полубомж... Чемпион девятнадцатых Олимпийских игр 1968 года в Мехико... И самый добрый Кинг-Конг на свете…