«Кукурузник» По-2 и истребитель Су-33
Когда на авиасалонах в Жуковском над моей головой с чудовищным ревом проносятся могучие, тяжелые бронированные истребители Су или МиГи, мне становится немного не по себе. Говорят, эти самолеты – лучшие в мире. Говорят, у них нет аналогов в НАТО. Говорят, их не нащупает никакой радар. Говорят, они могут поражать сразу десяток целей. Говорят, Су-33 весит с боевой нагрузкой 40 тонн.
А мне сразу вспоминается маленький, смешной по нашим временам биплан По-2. До войны и в военные годы он назывался У-2, что означало «Учебный, двухместный». После войны, когда умер его прославленный конструктор Поликарпов, У-2 переименовали в По-2.
За миниатюрность и предельную простоту конструкции этот самолет в войну немцы называли «Рус-фанер». Но это не было насмешкой. Немцы панически боялись этого смешного самолетика с предельной скоростью 145 километров в час. На нем в войну летали «ночные ведьмы». Они на бреющем полете, над самой землей, проходили линию фронта, выключали двигатель, в полной тишине планировали над немецкими окопами, и вручную сбрасывая небольшие бомбы по огонькам немецких сигарет, прямо на головы ничего не подозревающим фашистам.
Его звали «кукурузником», потому что он мог садиться даже на неубранном кукурузное поле. И взлетать с него. Память людская очень коротка, и сейчас «кукурузником» почему-то называют куда более тяжелый почтово-пассажирский биплан Ан-2. Но Ан-2 не может садиться на кукурузное поле и, тем более, взлетать с него, а У-2 мог. Хотя он считался учебным, но какие только работы не выпадали на его легкие крылья! Он служил в армии связным самолетом, санитарным, воздушным разведчиком, легким ночным бомбардировщиком, в мирное время - сельскохозяйственным, почтовым, тем же санитарным. - всего не перечесть. На нем практически невозможно было разбиться, с выключенным или отказавшим двигателем он прекрасно планировал, и плавно снижался всего на один-два метра в секунду.
В наши школьные годы он иногда прилетал к нам в райцентр и садился на полузаброшенном сельском футбольном поле. Это происходило в распутицу, когда в наш райцентр не мог пробиться никакой трактор, а почту требовалось доставлять советским людям регулярно. Мы сбегались толпой полюбоваться смелым покорителем неба. Его широкие тонкие крылья, обтянутые выкрашенным масляной краской полотном, соединялись между собой двумя стойками и несколькими растяжками-тросами. Вместо заднего колеса у него снизу из хвоста торчал несерьезный костыль. В кабине размещалось всего два места, одно за другим. Особенно нравилось нам смотреть, как он взлетает. Авиамеханик выходил из кабины, брался рукой за лопасть пропеллера и спрашивал пилота:
- Контакт?
Пилот из кабины отвечал:
- Есть контакт!
Механик резко дергал лопасть вниз. Иногда двигатель заводился «с полоборота», иногда механику приходилось повторять процедуру несколько раз. Когда двигатель заводился, он начинал мощно и звонко трещать, а лопасти пропеллера сливались в прозрачный круг. Нас обдавала тугая струя воздуха, и мы млели от восторга. Механик занимал свое место позади пилота, оба застегивали кожаные шлемы, сдвигали на глаза большие герметичные очки, двигатель набирал полные обороты, и самолет начинал двигаться. Он незаметно, но быстро увеличивал скорость, его костыль отрывался от земли и метров через сто самолет уже поднимался в воздух с раскисшего поля. Вскоре он превращался в чуть заметные две черточки в голубом небе. А мы с глубоким сожалением расходились, и каждый в душе переживал: эх, вот бы я!
Мне посчастливилось летать на этом удивительном аэроплане! Давно это было. Сейчас уже мало кто помнит то время, - через два года после Победы. Я жил тогда у тетушки в Кишиневе, а тетушка моя недавно вышла замуж за большого партийного начальника. К ним приехал на лето погостить его сын Вовка от первого брака, мой ровесник, и они решили отправить нас в пионерский лагерь на Черное море, куда-то под Измаил. Я не ждал ничего необычного от этой поездки, мы с Вовкой оба считали, что придется ехать поездом. Но однажды утром высокопоставленный тетушкин муж разбудил нас еще до рассвета. Тетушка вручила нам приготовленный пионерский багаж, и мы, еще полусонные, поехали куда-то на дядюшкиной персональной машине. Сам дядюшка с нами не поехал, нас провожал какой-то незнакомый солидный мужчина. Мы готовились к вокзальной суете, но машина свернула за город. Это уже становилось интересно, но самое интересное ждало нас с Вовкой впереди.
Уже стало чуть-чуть светать, когда машина остановилась на большом ровном поле, на котором стояли самолеты! Самые настоящие самолеты! Закрытые на ночь брезентом! Солидный чужой дядька велел нам вылезать и вместе с шофером повел нас к одному из самолетов. И на этом самолете уже не было брезентового чехла!
Мы в свои пионерские 10 лет прекрасно разбирались в марках самолетов, - как современные юниоры разбираются в мобильниках и прочей электронике, - это был биплан У-2. Мы в полном восторге подтолкнули друг друга локтями: с этого биплана нам будет видно сверху все, - не то, что с закрытого со всех сторон «дугласа» или «Ли-2».
И будто для полноты впечатлений на нас вдруг откуда-то с ясного неба с дробным стуком обрушился короткий ливень. Он был очень странным, этот ливень, длился всего мгновение, смочил все вокруг, - и траву, и землю, и деревья, и самолеты, - а мы остались сухими! Не знаю, как Вовка, но я понял, что это роса. Из пионерского фольклора я знал, что роса ложится только на неживые предметы, человек и прочие теплокровные животные остаются сухими. Я не очень верил этим россказням, считал их красивой выдумкой, и вот сам убедился в их правоте. Значит, такая вот роса бывает на широте Кишинева!
А нас тем временем подвели к расчехленному самолету, молчаливый летчик в летном шлеме и в кожаной куртке жестом велел нам подниматься по легкой алюминиевой лесенке. Мы оказались в тесной, но уютной кабине позади летчиков. Летчик, - я так и не понял, пилот это или штурман, - захлопнул за нами легкую боковую дверцу. Это была еще одна модификация У-2, некое подобие пассажирского самолета. В тесной кабине мы уселись лицом вперед на два расположенных рядом сиденья, рассчитанных на очень худощавых пассажиров. Но на тесноту мы не обращали внимания, мы сразу прилипли к большим окнам из настоящего, военного, толстого броневого стекла. Это были именно окна, а не круглые иллюминаторы, - уж в этом мы разбирались!
Пока мы устраивались на своих местах, летчики заняли свои места, послышались знакомые возгласы: «Контакт?», «Есть контакт!», мотор звонко заревел с неистовой силой, и наш биплан затрясся по мелким кочкам взлетного поля. Не успели мы с Вовкой в экстазе пнуть друг друга локтями, как тряска прекратилась, и я понял, что самолет оторвался от земли!
Незабываемый момент! Мы летим! На настоящем самолете! Наш У-2 ведут настоящие летчики в кожаных шлемах, в летных очках и в теплых меховых куртках!
Земля резко уходила вниз, кренилась то вправо, то влево, и мы не успевали справляться с небывалыми эмоциями. Но вот самолет выровнялся, лег на курс и под нами потянулись красивые пейзажи Молдавии. Летели мы на высоте не больше двух сотен метров, и видимость была великолепная. Впервые в жизни я видел сверху домики в деревнях, из труб которых шел дым, - хозяйки растапливали печи, - видел непривычные сверху деревья, тонкие серебристые речки. Вдруг под нами оказалось наполовину вспаханное колхозное поле, и на нем я разглядел маленький, даже не игрушечный, а совсем микроскопический трактор, узнал довоенный НАТИк и крохотную фигурку тракториста на сиденье между задних колес.
А У-2 летит дальше, внизу вместо полей простирался бескрайний лес, - знаменитые молдавские кодры, - потом снова показались поля с яркой зеленью всходов. Вскоре взошло солнце, и видимость стала еще лучше, потому что мы летели на юго-запад, и оно светило нам в спину.
Мы немного привыкли к своему необычайному полету и осмотрели свою кабину. Ничего особенного, тесноватая кабина из фанеры, оклеенная искусственной коричневой кожей, ее тогда называли кожзаменителем или реже – дерматином. В передней стенке кабины оказалось большое окно из желтоватого плексигласа, которое смотрело прямо в спинку сиденья штурмана. Если немного оттеснить Вовку, то мне удавалось даже увидеть немного прямо перед собой, - то, что видели впереди пилот и штурман. Мы довольно долго поочередно любовались видом чистого неба впереди, прямо, как настоящие летчики.
Мы привыкли к реву двигателя и уже не замечали его. Но все наши попытки поговорить, поделиться невероятными впечатлениями нам не удавались. Я кричал, и не слышал собственного голоса. Вовка тоже частенько разевал рот прямо мне в ухо, но я слышал лишь какое-то подобие слабого комариного писка, слова не различались. Но все равно,- мы переживали самый настоящий экстаз от полета, первого полета в жизни на настоящем самолете.
Однако все хорошее на свете рано или поздно кончается. Мы пролетели часа два, когда тональности двигателя изменилась. Земля под нами накренилась, мы вдруг полетели боком к ней, небо исчезло из виду. Пилот постепенно сбавлял обороты, и нацеливал У-2 на невидимую нам посадочную площадку. Земля приближалась, теперь она проносилась мимо нас со все возрастающей скоростью, и вот мы почувствовали толчок: колеса коснулись земли. Самолет покатился по зеленой лужайке, и к нашему глубочайшему разочарованию очень скоро остановился. Пилот заглушил двигатель, и на меня вдруг обрушилась невероятная тишина, будто уши мне забили толстым ватным кляпом. Я не слышал абсолютно ничего, только казалось, что уши чем-то плотно забиты. Я ковырял пальцами в ушах, но это не помогало, меня окружала полная тишина. Я догадался, что это реакция моего слуха на двухчасовой рев двигателя. Значит, скоро уши отойдут, и ко мне снова вернется слух.
Этот первый в жизни полет произвел на меня такое сильное впечатление, что я до сих пор помню его во всех мельчайших подробностях. Потом я не раз летал на поршневых пассажирских самолетах Ил-12, Ил-14, на биплане Ан-2. Полеты проходили на высоте не больше 400 метров, и картины, которые открывались внизу, все так же волновали душу.
Интересно, что испытывают современные дети и подростки, когда совершают первый в жизни полет на огромном аэробусе, в огромной кабине с двумя-тремя сотнями пассажиров? Не каждый оказывается около иллюминатора, но и через него они не видят ничего интересного, кроме бесконечного и ровного белого облачного слоя внизу. Да если и нет облаков, - внизу расстилается однообразная зеленая равнина с разбросанными тут и там маленькими круглыми озерами. Хотя лайнер мчится почти со скоростью звука, скорость совершенно не чувствуется. Воздушный полет из романтического события превратился в обычную доставку пассажиров из пункта А в пункт Б.
Это не брюзжание по давно минувшему. Романтика еще живет в сердцах людей, но сейчас она оплачивается слишком дорого, чтобы остаться доступной для простых людей. Хочется романтики воздушного полета, - купи собственный самолет. Или воздушный шар. Или дирижабль.
Я не напрасно начал рассказ с истребителей Су и МиГ. Эти самолеты, без всяких сомнений, могучее воздушное оружие. У них нет аналогов в НАТО. Но какой аналог может быть у истребителя весом в 40 тонн? Разве только еще более чудовищный гигант весом в 60, 80, 100 тонн. И опять же вспоминается самый легкий истребитель Второй мировой войны Як-3, весом всего 3 тонны. Скоростной, маневренный, хорошо вооруженный и – очень красивый! Первое впечатление, которое он вызывал – эстетическое чувство прекрасного.Точно такое же впечатление производит огромный стратегический бомбардировщик Ту-160. Недаром его зовут Белый Лебедь.
А Су-33 и новейшие МиГи, как и любые их соперники в НАТО – да простят меня их создатели и пилоты, - это лишь мощные и угрюмые орудия уничтожения. Другого впечатления они не производят.