Модным герлам Паука, с любовью
Несмотря на конский мороз, мы маршировали, от табуретки и до пляс Пигаль, гордо и независимо, как обычно, втроем : я, Бэтээр и Наоми Кэмпбелл. Бэтэр шумел и лязгал стальными челюстями, совершенно заглушая величайший вокал на земле - девчонок из фабрики смерти, голых, как это ни странно для наших широт. Я окоченел ногами, короткие тирольские шорты мало грели на скудном солнце, не помогал даже эротический массаж черной пантеры, хватавшей мои озябшие яйца ледяными пальцами, от этого становилось еще гаже, хуже, в мозге исступленными птицами метались Абажи, ночные стражи, а когда в эпилоге появилась Мэрилен Монро в неглиже, я несколько при...уел от увиденного, упал ликом в жесткий наст, испещренный лапками клестов до неудобочитаемого иероглифического письма. Внутри сугроба было неплохо, туманно и воодушевляюще до полной потери последних проблесков сознания, как-то тихо и мирно; рык Бэтээра стих, заглох, исчез, Наоми осталась далеко позади, среди белых полей Сталинграда, в рядах ледяных скульптур гренадеров Шестой армии фельдмаршала фон Паулюса. Тибетские ламы в парадной форме Гитлерюгенд подхватили меня под руки и вознесли к кольцам Сатурна, мимо лунной дорожки Понтия Пилата, мимо жестяных гробниц пропавших без вести оберштурмбанфюреров, обреченных до скончания мироздания кружить на орбите Третьей планеты, мимо оплавленных астероидов и мохнатых комет. С такой точки зрения мир выглядел иначе, совсем не так, как в показаниях Гагарина, засунутых в долгий ящик под сукном ушлыми контрразведчиками ГРУ, настолько хитрыми, что гражданин Суворов так и не смог внятно пояснить цели их существования в Аквариуме, удалился на покой в Глостершир в багажнике Фольсваген - Жук и занялся литературным трудом, тоже хитрым, как и положено в доброй славной Англии.
Мир был мал. Хрупок. Беден.
Трепеща крыльями и заплаканными ресницами, я взял его в руки, бережно поднес ко рту и согрел своим дыханием, стараясь не обжечь и не напугать. Он лежал на ладони, безмятежно и тихо, посапывая простуженным носом и чему-то смеясь во сне, иногда в страхе открывая голубые глаза, но тут же, увидев мою дурацкую улыбку, успокаиваясь и вновь засыпая, дыша ровно и спокойно. Я старался не уронить его в чернильно-жуткие воды деятельных и энергичных, в желтые росписи тифозных бараков и заколюченных государств, в бездонные ямы братских могил и землянок мировых революций, гениально описанных в галлюцинаторных поллюциях каким-то Иванковым год назад. Он шевелился и хныкал, наверное, от кошмарных сновидений, тут я прокашливал горло, осторожно, тихохонько, и пел вполголоса из " Гражданской обороны" :
- Вот и всё, что было...