Другие рассказы, а также повесть "Селфи" можно прочитать в книге "Оверклокеры".Сайт книги, где можно бесплатно прочитать 25% текста или приобрести в ведущих интернет-магазинах страны:
http://ridero.ru/books/overklokery/
____________________________________
Однажды в середине лет семья Чемякиных впервые в жизни решила поехать отдохнуть на галечных пляжах нашей необъятной родины. Планировали они поездку давно, но что-то постоянно им мешало: то у главы семьи Ильи Петровича не совпадал отпуск с его благоверной женой – Марианной Николаевной, то оплата по кредиту опустошала семейный бюджет. А ведь у них ещё двое сорванцов – 8-летний Алёша и 12-летняя Даша - и их постоянно нужно чем-то кормить. Но шло время, и Чемякин чувствовал, что мечты о море потихоньку тускнели и, возможно, вскоре совсем зачахли, если бы один знакомый не предложил ему снять на пару недель домик у моря за чисто символическую плату. Домик достался знакомому Ильи Петровича в наследство от почившей тётушки и в точности соответствовал его мечте о пенсионной жизни, до которой ему оставался всего лишь год. Пока же дом был в запустении и периодически сдавался, так сказать, чтобы зря не простаивал.
Тайком от семейных купив билеты на поезд, счастливый Чемякин с улыбкой до ушей, неприятно открывающей всеобщему обозрению два железных зуба, прибежал домой и с порога заявил жене:
- Собирайся, завтра едем в отпуск!
Марианна Николаевна готовила на кухне борщ и не была готова к столь быстрому развитию событий, поэтому, засуетившись, насыпала в кастрюлю с супом не соль, а сахар. Она уже давно пилила Илью Петровича по поводу отпуска, но когда он выполнил её самое заветное желание (Марианна Николаевна никогда не была на море), почему-то растерялась, и, не сразу, нашлась что сказать.
- Как завтра? Почему завтра? – выпучив глаза затараторила Марианна Николаевна? – А как же твоя работа? А как же дети? Как же лечо? Я целый таз наварила!
Илья Петрович невозмутимо и решительно заявил жене, чуть не плачущей от волнения за сваренное и остывающее в тазу семейство паслёновые:
- Едем на две недели. Начальник меня с работы отпустил. Ты в отпуске. Дети на каникулах. А с лечо, Марьяша, я тебе помогу. Собирайся! Другого такого шанса может уже и не быть.
И вот, на следующий день, они с чемоданами уже стояли на перроне и ждали поезд. Илья Петрович нервно курил, Марианна Николаевна писала в твиттер, Даша дочитывала «Дары Смерти», а Алёша чеканил футбольный мяч.
- Курил бы ты где-нибудь в сторонке, - проворчала Марианна Николаевна, когда муж в очередной раз затянулся сигаретой и чуть ли не в лицо ей выпустил несколько колечек дыма. – Ты же знаешь, что я терпеть не могу, когда ты куришь.
- Да ладно тебе, Марьяша, мы же не в квартире. Сейчас поезд подойдет, я и брошу.
- К тебе быстрее вон тот полицейский подойдет и штраф выпишет, - показала рукой жена Чемякина в сторону быстро приближающегося к ним стража порядка.
Конечно, Илья Петрович знал, что нельзя курить в общественных местах и что за это полагается штраф. Но курил всё равно. Не потому, что эгоистично вёл себя по отношению к некурящим окружающим или ему было не жалко оплатить штраф, если придётся. Просто не мог сдержаться. Такова была сила его вредной привычки, бросать которую он не собирался ни за какие коврижки.
Илья Петрович быстро затянулся напоследок и бросил окурок на землю, пригвоздив его к перрону подошвой ботинка. Но полицейский прошёл мимо, даже не взглянув в их сторону.
- Я надеюсь, ты билеты в «некурящий» вагон купил? – спросила вдруг Марианна Николаевна.
Чемякин замешкался и, достав из кармана слегка измятые билеты, стал их внимательно изучать. В это время вдалеке наконец-то замаячил силуэт поезда, которого они так ждали.
- Ну, понятно, как всегда, - укоризненно вздохнула жена Чемякина.
Илья Петрович со всех сторон рассмотрел билеты, но, почему-то так и не смог найти ни номера вагона, ни номера мест, на которых они должны были расположиться в поезде. Когда он в спешке брал в кассе билеты, не обратил на это внимание (уж слишком радостное это было для него событие), но теперь это стало его напрягать. Успокаивало только одно – билеты он брал в кассе на вокзале, а не с рук, так что если и крылась здесь какая-то ошибка, то в этом он точно не виноват. Подумав, Илья Петрович не стал об этом досадном недоразумении говорить жене. Уж больно он не любил, когда она сердится.
- Ничего, - успокоил жену Чемякин, - подъедет поезд, спрошу об этом у первой же попавшейся проводницы.
Но Марианну Николаевну это почему-то не успокоило.
Когда поезд подъехал, Чемякин с семьёй ринулся к ближайшему вагону. Все добежали благополучно, кроме Алёши – он подвернул ногу и больно ударился коленкой. Пока Марианна Николевна успокаивала плачущего сына, Чемякин протянул полногрудой и, судя по животу, беременной девушке в синей униформе документы и билеты. Проводница внимательно осмотрела их, строго смерила взглядом чету Чемякиных и с некоторой неприязнью – их худощавых детей.
- У вас плацкарт? – немного помедлив, спросила она, слегка надорвав билет Ильи Петровича.
- Вроде да, - нерешительно промямлил Чемякин.
- А почему тогда не указан тип вагона?
- В смысле? Вы, наверное, хотели сказать номер вагона?
- Я, мужчина, что хотела, то и сказала! А у вас в билете, между прочим, почему-то не указан тип вагона. Вы какой выбирали при покупке билета?
- Меня ни о каком типе вагона никто не спрашивал, - растеряно пробормотал Илья Петрович.
- Вечно на этой станции какие-то проблемы с билетами, - в полголоса проворчала проводница. – Выбирайте тогда прямо сейчас, - уже громче заявила она. – Только учтите, поезд стоит всего 15 минут. Так что думайте побыстрее. Вот вам список. Выбирайте. И отойдите в сторонку, не мешайте мне принимать пассажиров.
Проводница протянула листок Илье Петровичу с напечатанным списком типа вагонов и стала проверять документы у других желающих. Чемякин внимательно изучал список и не мог понять, шутка это или очередная реформа, о которой он не имел, почему-то ни малейшего понятия. В списке типов вагонов, помимо привычного «для курящих», числились: «для полных», для «анарексиков», «для прокрастинаторов», «для ленивых», «для болтливых», и т.п. Были даже такие экзотические как «для ринотиллексоманов», «для постоянно опаздывающих» и даже «для забывающих опускать крышку унитаза». Сколько всего было типов вагонов, Илья Петрович так сосчитать и не смог, но более ста наименований точно. На любой вкус и цвет. У Чемякина аж глаза на лоб полезли. Как же тут выбрать из такого многообразия один, удовлетворяющий запросам всей семьи?
- Простите, девушка, - обратился к проводнице Илья Петрович, с явно написанным на лице недоумением, - а нельзя выбрать… обычный вагон?
- Что, простите? – с ещё большим недоумением посмотрела на него проводница, проверяя в этот момент документы какого-то паренька. – Обычных вагонов давно уже нет. Вы что, законов Российской Федерации не знаете? Ладно, разберемся с вами сейчас. Заходите пока в этот вагон. Он для полных пассажиров, но вам, в принципе тоже подойдёт, - ухмыльнулась проводница и указала пальцем на пивной живот Ильи Петровича. – А вот вашей жене, - проводница завистливо оглядела стройную фигурку Марианны Николаевны - к сожалению, придётся выбрать другой вагон.
Чемякин смутился и покраснел, но скандалить с проводницей не стал. Он по личному опыту знал, что с беременными лучше не спорить, к тому же, судя по животу девушки, она, наверняка, ждала двойню. Ведь на 9-м месяце беременности никто не сможет работать, тем более проводницей. К тому же, последний раз он вместе с Марианной Николаевной путешествовал на поезде ещё до рождения дочери. Это было давно и, видимо, многое с тех пор изменилось. Он и вправду никогда не слышал о таком законе. Но незнание, к сожалению, не освобождает от ответственности.
- Илья, ну мы долго ещё будем стоять? – спросила Марианна Николаевна, обрабатывая ссадины на коленке Алёши.
- Сейчас, дорогая, только один вопрос тут утрясу.
- Какой ещё вопрос? Ну-ка дай сюда этот листок.
Марианна Николаевна выхватила из рук мужа список типов вагонов, быстро пробежала глазами по написанному и разразилась смехом.
- Вы, наверное, шутите? Это розыгрыш что ли?
Но непоколебимо-серьезный вид проводницы говорил об обратном.
- Хорошо, мы с мужем выберем, но как же дети? Нам ехать трое суток, а не три часа. Как вы себе это представляете? Чтобы я их бросила, что ли? – кричала Марианна Николаевна, практически перейдя на ультразвук. Даже Чемякин, прожив с женой 15 лет в браке, не вынес этого дробящего кости и разрушающего клетки мозга звука, однако проводница стойко выдержала его и даже бровью не повела. Такому самообладанию Илья Петрович мог только позавидовать.
- Женщина, не скандальте, пожалуйста! – спокойным и твёрдым голосом сказала проводница. – Я прошу вас зайти пока в этот вагон. Мы сейчас уже отправляемся. Я немедленно сообщу о вашей проблеме Начальнику Поезда, и мы обязательно вас разместим.
Что ж, скандалить, действительно, времени не было и, скрипя зубами, семья Чемякиных с чемоданами полезла в вагон. Сделать это оказалось гораздо проще, чем они себе представляли. Во-первых, проём двери тамбура был настолько широким, что пройти в него не составило бы труда даже слону. Во-вторых, проводница, опустив вниз какой-то рычаг, превратила ступеньки откидной площадки в ровную покатую поверхность, за что Чемякины были особенно ей благодарны, поскольку чемоданы у них были тяжелые. Они без особых усилий забрались в плацкартный вагон и остолбенели. Снаружи он казался обычным (всё те же 9 купе открытого типа по 6 спальных мест в каждом), но внутри всё было гораздо просторнее, чуть ли не раза в два больше. Чемякин даже на мгновение почувствовал себя лилипутом. За счёт чего было увеличено пространство вагона, Илья Петрович так и не понял и, поначалу, даже решил, что причиной всему обман его зрения. Но факт оставался фактом. Каждое место в вагоне (даже боковое) по размеру напоминало Илье Петровичу его с женой двуспальную кровать. А в сквозном проходе между открытыми купе можно было смело ездить галопом на лошади. Пока семья Чемякиных с открытым ртом стояла в проходе и рассматривала диковинных размеров бойлер для приготовления кипятка, напоминающий цистерну, проводница опустила откидную площадку и закрыла боковую дверь тамбура на ключ.
- Проходите, пожалуйста, в последнее купе вагона, - объявила она, улыбаясь сквозь зубы, - я пока определю вас на места с 33 по 35. Они, конечно, у туалета, но вы же понимаете, что это временное решение. Как только поезд тронется, я поговорю с Начальником и постараюсь решить вашу проблему. Пока же, вам придётся довольствоваться гостеприимством вагона «для полных».
Илья Петрович и Марианна Николаевна, переглянувшись, хотели было снова возмутиться, но проводница, улыбнувшись, предложила им чай. Отказать было неудобно и Чемякины, сдержав эмоции, покатили чемоданы по широкому проходу в конец вагона «для полных». Проходя мимо открытых купе, Илья Петрович с любопытством разглядывал огромные обеденные столы, ломящиеся от всевозможных яств. Почти в каждом купе за столом в специальных креслах сидели невиданных размеров толстяки. Вес их был, с виду, не менее трёхсот килограмм, а может и больше. По крайней мере, так навскидку показалось Илье Петровичу. Однако были среди них люди и обычного, или слегка полноватого телосложения, в каждом из которых Чемякин угадывал лицах тех, кто стоял рядом с ним на перроне всего лишь несколько минут назад. Сидящие за столами пассажиры с аппетитом уминали за обе щёки всё, что стояло на столе. Они словно свиньи пожирали всё без разбора, не испытывая при этом насыщения. К примеру, яйца ели прямо со скорлупой, рыбу – с чешуёй, а бананы – с кожурой. Содержимое их тарелок было похоже на помои, поскольку первые, вторые и десертные блюда были свалены в одну общую кучу.
«Если им комбинированный силос бы дали, то и его съели бы с аппетитом», - подумал Илья Петрович, глядя на жуткую картину пожирания пищи.
Иные же «боровы» (по другому их просто и назвать нельзя было), кто не мог уже сидеть за столом и самостоятельно пережёвывать пищу, лежали на своих спальных местах и смотрели вверх, где по плазменным панелям, прикрученным к потолку, крутили какое-то ток-шоу. Они были ещё грузнее, неповоротливее и прожорливее. Рядом с каждым из них находилось по дюжине санитаров, помогавших им открывать рот и периодически взбивавших, словно подушки, эти желеобразные массы тела, чтобы не было пролежней. Хотя, при таком амёбоподобном образе жизни они были неизбежны. Ко рту каждого из «боровов» была подведена трубка, по которой без остановки текла какая-то жидкость коричнево-бурого цвета. Насколько она была вкусна и питательна, Чемякину оставалось только догадываться. Но лишь от одного вида этой копрофагии Илью Петровича чуть не стошнило. Едва сдерживая позывные рвоты, он кое-как добрался до купе с местами, указанными проводницей. Обстановка здесь была немного не такая, как в других купе. Не было телевизоров и обеденного стола с различными кушаньями. Никаких толстяков и их санитаров тоже в помине не было. Царила тишина и спокойствие. Лишь на нижней боковушке в строгом деловом костюме лежал обычный (в плане телосложения) мужчина средних лет с рыже-коричневой всклокоченной шевелюрой, и обгладывал копчёную ножку курицы.
- Здрасте, - слегка кивнув головой, поздоровался Чемякин.
Следом за ним в открытое купе вкатили чемоданы его жена и двое детишек. В этот момент как раз тронулся с места поезд и недвижимая картинка за окном купе стала меняться.
- О! – оживился мужчина и лёгким отработанным движением кинул остатки куриной ноги в 30-литровое ведро для мусора, стоявшее в углу. - Милости прошу, уважаемые! А я уж было думал, что поеду в одиночестве.
- Мы здесь всего лишь на время, - начал оправдываться Чемякин, - что-то там с билетами на вокзале напутали.
- Ага, ага, понимаю, - внимательно разглядывая Илью Петровича и его семейных, утвердительно кивал мужчина. – Ну, что ж, поживём – увидим. Быть может вам здесь понравится, и вы останетесь. Да и мне веселее будет! А пока будем знакомы. Имею честь представиться: Алатуев.
- Чемякин, - сухо ответил Чемякин. – А это моя жена Марианна Николаевна. И дети: Даша и Алёша.
- Очень приятно, - кивнул в сторону Марианны Николаевны Алатуев и, не вставая с места, протянул Чемякину свою руку, испачканную жиром от курицы.
Брезгливо посмотрев на неё, Илья Петрович замешкался, чем вызвал удивление в глазах новоиспеченного попутчика.
- Почему же вы не хотите пожать мне руку? – осведомился Алатуев, скорее радостно, чем оскорблено.
- Она же у вас жирная. Ну, в смысле, жиром испачканная.
- Вы в этом уверены на все сто процентов?
- Я же не слепой, в конце концов. Хотите, чтобы я пожал вам руку? Всегда пожалуйста! Но только вытрите её сперва салфеткой, а лучше помойте с мылом.
- Что ж, боюсь, вы правы, - радостно возвестил Алатуев, даже не подумав вытереть руку влажной салфеткой, - она, действительно, жирная! Жирная!!! Ха-ха!
Алатуев расхохотался так, что слёзы брызнули из глаз. Он катался по своему спальному месту и дёргался в конвульсиях как эпилептик. Чемякин недоумённо смотрел на него и не знал, что делать – броситься к нему на помощь или спокойно сесть на своё место и сделать вид, что ничего не произошло. Из состояния ступора Илью Петровича вывела жена. Она взяла его под руку, отвела в сторону и еле слышно прошептала на ухо, опасливо косясь при этом на Алатуева:
- Слушай, Ильюша, странный он какой-то. Может поторопим проводницу, а то оставаться с ним не очень-то хочется, пускай даже ненадолго.
В это время, приступ смеха у Алатуева сошёл на нет, и он преспокойно принял положение сидя.
- Ты только посмотри, какое у него пузо, – продолжала говорить шёпотом Марианна Николаевна, сморщив нос - фу, как противно! А про тройной подбородок я, вообще, молчу.
Чемякин посмотрел на живот Алатуева, но ничего выдающегося там не увидел. По габаритам он напомнил Илье Петровичу свой собственный. Но жена за всю их семейную жизнь никогда не говорила ему, что ей противен вид его живота. Более того, она даже ласково называла его «мой аквариумчик», целуя его в порыве страсти. Почему же тогда она пребывала в состоянии шока от живота их попутчика? Ко всему прочему, ни второго, ни тем более третьего подбородка у Алатуева Чемякин не смог найти, как ни старался.
- Да ладно тебе, - прошептал Чемякин и отмахнулся от жены, - ты в соседних купе толстяков видела? Вот это жиртресты так жиртресты!
- Где? В соседних купе? Ты что, сбрендил? Там толще спички никого нет!
Теперь Чемякин недоуменно посмотрел на жену. Неужели у него что-то с глазами? Ну не привиделось же это ему! Решив расставить все точки над «и», Илья Петрович заглянул в соседнее купе и увидел всё ту же картину, которую наблюдал, пока шёл от начала до конца вагона: жирные «боровы» сосут из трубочек коричнево-бурую жидкость, безвольно уставившись в телевизор.
- Бррр! – произнёс Чемякин, снова с трудом сдерживая позывные рвоты.
Взгляд его, нехотя, остановился на Алатуеве. Мужик как мужик. Небольшой пивной живот и никакого тройного подбородка. Не понимая, что вокруг него происходит, Илья Петрович, нахмурив брови и поджав губу, по-видимому, выглядел полностью потерянным. Это не ускользнуло от внимания Алатуева и он жестом подозвал его подойти поближе и сесть рядом с ним.
- Послушайте, - сказал он шёпотом, подобно Марианне Николаевне, приблизившись к самому уху Ильи Петровича, с опаской подошедшего к нему и присевшего на край спального места - я вижу, вы растеряны и вот-вот сделаете глупость. Так вот, я хочу вас от этого предостеречь. Послушайте меня внимательно и постарайтесь говорить как можно тише. Они могут услышать.
- Какую ещё глупость? – удивился Чемякин, но, всё же, непроизвольно сделал это шёпотом, как просил его Алатуев. – Кто это «они»? О чём вы говорите и что здесь, вообще происходит?
- «Они» - это они.
Алатуев кивнул в сторону жены и детей Чемякина, достав при этом из кармана пиджака очередную куриную ножку. Илья Петрович посмотрел на семейных, которые уже сидели за неведомо откуда взявшимся обеденным столом и жадно поедали картофель фри с жареной колбасой.
- Откуда это… - начал было возмущаться Чемякин, но Алатуев успел прикрыть его рот своей измазанной в жире рукой.
- Тссс… Не вспугните их. Будет только хуже, поверьте. Я уже это не первый раз наблюдаю.
Илья Петрович, резко убрав руку Алатуева со своего лица, хотел было врезать ему кулаком по носу (настолько его возмутило поведение этого странного попутчика), но не смог, потому что Алатуев в это время взял в рот куриную ногу и остервенело начал её жевать, слегка постанывая от наслаждения.
- Не могу оторваться – вкусная, курва! Никак понять не могу, что они в маринад добавляют. Может гвоздику? Нет, определенно не гвоздику. Скорее кардамон. Да, да! А ещё соевый соус. Мммм…. Пальчики оближешь!
Разделавшись с ногой в один присест, так что даже Илья Петрович моргнуть не успел, Алатуев, облизнув пальцы, всё также шёпотом продолжил.
- Вы, наверное, заметили в остальных купе жутких толстяков.
- Ну да, их трудно не заметить, - усмехнулся Чемякин, достав из кармана упаковку салфеток, которые ему всегда незаметно подкладывала его дотошная до чистоты жена, и тщательно протер лицо.
- Согласен, трудно. Я бы даже сказал нельзя. Но только они (Алатуев вновь кивнул в сторону жены и детей Чемякина, уже уписывающих гамбургеры с рублеными жареными котлетами и запивающими всё это сладкой газировкой) их не видят.
- Как не видят?
- Не знаю как. Но это факт. Возможно всё дело в этой еде. Я не знаю, откуда она берётся, но больше трёх дней голодовки я не выдержал.
И как бы в доказательство своим словам, Алатуев вынул очередную копчёную куриную ногу из кармана.
- Зачем вы их туда кладёте? - спросил озадаченный Чемякин.
- Это не я. Они сами.
- Кто они?
- Ноги.
- Ноги?
- Ну да, куриные ноги. Я, понимаете ли, с детства очень люблю копчёные куриные ноги. Мама такие готовила. Точь в точь. И, знаете что самое странное? Когда я думаю о них, они сами появляются у меня в левом кармане пиджака. А думаю я о них последние несколько дней постоянно.
- Вы сумасшедший?
- Сами вы сумасшедший, - обиженно прошептал Алатуев. – Да только я правду говорю.
- Ну ладно, извините, я не хотел вас обидеть, просто, согласитесь, со стороны ваши слова выглядят полным бредом.
- Вот ещё что, - как ни в чем не бывало продолжил странный попутчик Чемякина, - всем этим заправляет проводница. Она не женщина – она монстр!
- Да бросьте вы, ну какой она монстр! Согласен, она не очень приятна в общении, но так отзываться о женщине с вашей стороны, тем более о беременной, очень некрасиво.
- Кто это вам сказал, что она беременна?
- Ну как же, у неё же живот… - начал было объяснять Чемякин, но Алатуев перебил его.
- Пустой.
- Как пустой? – удивился Илья Петрович.
- Ну, в смысле, не пустой, а полый. Да и не живот это вовсе. В общем, не дай вам бог самому увидеть, что там внутри.
Чемякин как-то странно посмотрел на Алатуева и ничего не ответил.
- Вы мне опять не верите, да? Тогда поверьте своим собственным глазам. Вот сходите к ней сейчас и скажите ей лишь одно слово «беременная». Посмотрим, что с вами тогда будет. Пару дней назад она одному пассажиру за это голову оторвала.
- Как оторвала?
- Да одной левой.
- И вы это видели?
- Своими собственными глазами, к сожалению. Жуткая, я вам скажу, картина.
- А что же остальные пассажиры?
- Да ничего. Они же кроме треклятой жратвы в этом вагоне ничего не видят. Здесь, вообще, каждый видит только то, что хочет видеть сам. Вот эта обивка на спальном месте, по-вашему, какого цвета?
- Красного конечно, - не задумываясь, ответил Илья Петрович.
- То-то и оно. Для меня она – зелёного цвета. И я не дальтоник, уж поверьте. Так и со всем остальным в вагоне, будто мы сами его таким делаем, своим состоянием. Понимаете?
Чемякин ничего не понимал и выглядел уже не просто озадаченным. Он был в шоке от происходящего. И к тому же почему-то именно в этот момент, когда думать о еде хотелось меньше всего, у него в желудке жалобно заурчало.
- Ну а к начальнику поезда вы обратиться пробовали? – осведомился он у Алатуева.
- Вы что! Он самый главный. И он, наверняка, в курсе, что здесь происходит.
- Разберёмся, - решительно сказал Чемякин, и собрался было уходить, когда Алатуев остановил его всё той же рукой, испачканной в жире.
- Куда это вы намылились?
- Как куда? К начальнику поезда конечно!
Алатуев как-то горько улыбнулся и добавил:
- Ну, давайте, посмотрим что у вас выйдет. Только учтите: если уж вы попали в этот вагон, вам отсюда не выбраться. Отсюда нет выхода! То есть выход, конечно, есть, но он вам не понравится.
- А как же двери?
- Закрыты на специальный ключ.
- А окна?
- Тоже закрыты, - безысходно прошептал Алатуев.
- Подождите, но ведь рано или поздно поезд остановится, и проводница вынуждена будет открыть двери.
- В том то и дело, что поезд не останавливается. Никогда. Это лишь видимость. Я не знаю, как вам это объяснить, но когда переступаешь порог вагона… всё будто меняется. Время, пространство… Здесь даже вид за окном какой-то… ненастоящий что ли.
- Послушайте, но ведь как-то я с женой и двумя детьми сюда вошёл. Поезд же стоял на перроне. Это ведь не могла быть галлюцинация.
- Я же говорю – не знаю, как это объяснить. Может быть, вы вошли не в поезд, а в портал, который перенёс вас сюда.
- А как, если не секрет, вы здесь оказались?
- Да чёрт его знает! Купил в спешке билеты на вокзале, чуть на деловую встречу не опоздал. А потом договор подписал и с партнёрами в клуб поехал. Ну, выпил, как водится. А дальше – не помню ничего. Очнулся на этом вот самом месте. Неделю назад это где-то было. А может и больше…
Алатуев на несколько секунд задумался, вспоминая свою прежнюю жизнь.
- Позвольте, - не унимался Чемякин, - но если есть вход сюда, значит должен где-то быть и выход отсюда, я полагаю.
- Можете не утруждать себя. Я всё уже пробовал. Единственный шанс сбежать – убить проводницу. У неё на шее висит ключ, которым можно открыть двери в тамбур и, возможно, выйти наружу.
- Убить? Это же уголовно наказуемое преступление! Неужели другого способа нет?
- Вы думаете, что сможете её связать или вырубить? Я же говорю вам – она чудовище! Вот когда она начнёт меняться - сами всё поймёте. Главное – не показывайте вида, что видите её истинную сущность.
- Что ж, если другого выхода нет, придётся поговорить с проводницей по душам.
- Я вас прошу, - неожиданно жалобно заверещал Алатуев, - будьте очень осторожны с ней и ни в коем случае не прикасайтесь здесь к еде, чтобы не произошло. И не думайте о ней. Я вас умоляю! Может быть, вам и правда удастся сбежать отсюда. Если да, то передайте, пожалуйста, это письмо моей жене. Я писал его кровью целую неделю.
В поисках письма Алатуев стал шарить рукой в правом кармане пиджака, но Чемякин решительно остановил его, положив свою руку ему на плечо.
- Послушайте, друг, не утруждайте себя. Мы вместе найдём отсюда выход и сбежим. Я вам это обещаю.
Глаза Алатуева, неожиданно, стали влажными и он зарыдал, как маленький мальчик, у которого отобрали леденец, а потом судорожно стал искать очередную куриную ногу в кармане. Илье Петровичу было по-настоящему жалко этого полубезумного и отчаявшегося человека. Но в его ситуации самым главным было самому не сойти с ума.
- Оставьте меня, пожалуйста, мне нужно побыть одному, - сквозь слёзы попросил Чемякина Алатуев.
И Чемякин послушался. Он оставил плачущего Алатуева, предоставив ему возможность дать выход эмоциям, и направился к жене и детям. Всё это время, пока Илья Петрович разговаривал с Алатуевым, Марианна Николаевна с сыном и дочерью трескали за обе щёки всё, что неведомым образом оказывалось на столе. И отказаться от такого невиданного пира было невозможно. Здесь же было всё, о чём только можно мечтать. И нужна была для этого самая малость – всего лишь только подумать о том, что ты хочешь поесть. Марианна Николаевна уже давно хотела побывать в ресторане быстрого питания, но муж никак не соглашался её туда сводить вместе с детьми. Здесь же, словно по мановению волшебной палочки, её давняя мечта сбылась с лихвой. Чизбургеры, фишбургеры, чикенбургеры, тофубургеры и веджибургеры появлялись на столе, только стоило о них подумать. Они таяли во рту и имели неземной вкус, так что с каждым откусанным куском Марианне Николаевне хотелось всё больше и больше, благо аппетит рос экспоненциально её желаниям. Даша и Алёша тоже не отставали от матери, правда, предпочтение отдавали чипсам и ароматизированным сухарикам, которые у родителей всегда были под запретом.
Когда Чемякин подошёл к столу, жена и дети уплетали очередную порцию гамбургеров.
- Уфф! Тяжело на желудке, но остановиться не могу – такая вкуснотища! – с набитым ртом еле выговорила Марианна Николаевна. – Хочешь кусочек, Ильюша?
Помня предостережение Алатуева, Чемякин всё же непроизвольно потянулся к уже надкушенному женой гамбургеру и… остановился. Соблазн был велик, но Илья Петрович представил себя трёхсоткилограммовой тестообразной тушей, добавив к сложившемуся в голове образу тошнотворную картину поглощения коричнево-бурой жидкости. Нельзя сказать, что образ этот был ярким, зато отрезвляющим до мозга костей.
- Нет, дорогая, спасибо, я сыт. Может и тебе уже хватит?
- Подожди, милый, ещё парочку съем и всё.
Но Чемякин сомневался, что она, вообще, когда-либо остановится. Лицо Марианны Николаевны было измазано смесью кетчупа вперемешку с майонезом, которая капала с её подбородка прямо на открытую зону декольте, чудом пока не задев платье. Пережёвывать пищу жена Чемякина не успевала, так что из её рта то и дело вываливались непрожеванные куски гамбургера, которые она подбирала со своей груди и запихивала обратно в рот. Точно также, словно фаршируя сами себя, поступали дети. Илье Петровичу стало жутко. И как никогда раньше страшно захотелось курить. Нужно было срочно что-то предпринять, пока не вернулась проводница. Но все его попытки отнять еду у жены и детей были тщетны. Мало того, они рьяно сопротивлялись, и пару раз Чемякин даже получил по лицу. Перепробовав разные способы, Илья Петрович решил остановиться на самом, как ему показалось, действенном. По крайней мере, даже когда Чемякин однажды сильно проштрафился и чуть ли не приполз домой на карачках, этот метод сработал. Да чего уж там кривить душой, без этого способа не было бы на свете ни Алёши, ни Даши. В общем, Илья Петрович решил жену приласкать, как бы ему сейчас ни был противен её ужасающе-неопрятный вид. Но при детях и всё ещё всхлипывающем Алатуеве это было делать неудобно. Поэтому Чемякин решил ограничиться поцелуем. Подкатив к Марианне Николаевне с данной просьбой, Илья Петрович никак не ожидал отказа. Но отказ, всё же, прозвучал.
- Я только что съела капустный пирожок, - жуя очередную порцию картошки фри, еле выговорила Марианна Николаевна, - и целоваться с тобой никак не могу.
Такой эффектной отмазки в жизни Чемякина ещё не было. Но это его не остановило бы, если бы в это время в купе не вошла проводница, легко толкая перед собой тележку с 40-литровой флягой и огромным холщёвым мешком. Алатуев, увидев проводницу, моментально прекратил всхлипывать и накрылся с головой одеялом, сделав вид, что спит. Илья Петрович тоже среагировал удивительно быстро, резко присел за стол, схватил со стола надкушенный гамбургер и сделал вид, что старательно его пережёвывает. Проводница смерила всех в купе железным взглядом и, в конце концов, остановила его на Чемякине. У Ильи Петровича даже холодок побежал по спине, а пальцы рук от волнения готовы были отбить на столе чечётку.
- Вот ваш чай, - неестественно улыбнулась она и машинально открыла флягу. – Сухарик к чаю не желаете?
Она достала из мешка буханку хлеба, обильно облитую глазурью, и протянула её Чемякину.
- Нет, спасибо.
- То есть вы хотите сказать, что отказываетесь от еды? – осклабилась и побагровела она.
В её глазах всего лишь на долю секунды промелькнуло что-то недоброе, но Илья Петрович успел за это время трижды пожалеть о сказанных словах.
- Нет, конечно же, нет, просто у меня повышенный уровень сахара в крови, - соврал Чемякин. - Вы оставьте, пожалуйста, на столе, моя жена и дети обязательно попробуют ваши сухарики.
- Хорошо, - заметно успокоилась и остыла проводница, - я прослежу за этим. - Вижу, вы здесь неплохо устроились, - радостно оглядела проводница пиршество жены и детей Ильи Петровича, - но, всё же, вам придётся выбрать другой вагон. Так Начальник Поезда решил. К тому же, скоро на это место должны заселиться новые пассажиры. Вы уже выбрали свой тип вагона?
Проводница сверкнула глазами и, на мгновение, Чемякину показалась её настоящая сущность – огромная паучиха с восемью мохнатыми лапами. В её маленьких хитрых чёрных глазках, таращившихся на него, угадывался непомерно зверский аппетит, но с хелицер проводницы капала вовсе не слюна, а яд. Более всего Чемякину врезалась в память светящаяся опистосома паучихи, в которой, словно в аквариуме, плавали маленькие паучки. К счастью, видение это также внезапно пропало, как и появилось.
- Так вы выбрали или нет? – повторила вопрос проводница.
- Пока нет, - постарался как ни в чём не бывало произнести Чемякин, но голос его, несмотря на все попытки успокоиться после увиденного, предательски дрожал.
- Значит, - холодно произнесла проводница, - мне придётся сделать этот выбор за вас. – Таковы правила, утверждённые Начальником Поезда. Увы, вам придётся принять их, хотите вы того или нет.
С этими словами проводница зачерпнула ковшом немного чая из фляги, затем отпила из него глоток и протянула ковш Чемякину.
- Пейте, - приказала она.
- Спасибо, я попозже, - попытался откреститься Илья Петрович.
Но проводница была непреклонна.
- Пейте, говорю вам, - железным голосом изрекла она. - И это не просьба, а приказ.
Загнанный в угол собственным страхом, Чемякин не знал, что делать. Но выбора у него, похоже, не было. Он молча посмотрел на пожирающих пищу жену и детей, словно в последний раз, взял ковш, характерно выдохнул и сделал несколько глотков. Когда он понял, что паучиха-проводница вовсе не отпивала из ковша, а спустила в него несколько капель яда из своих хелицер, было уже слишком поздно. Зрение Чемякина затуманилось, неприятно зазвенело в ушах, ноги его подкосились и он потерял сознание.
Очнулся Илья Петрович с жуткой головной болью в области затылка на кафельном полу какой-то сильно задымлённой стеклянной комнаты. Поначалу ему показалось, что он попал в эпицентр пожара – настолько густым был дым вокруг. Чемякиным тотчас овладела паника, но принюхавшись, он понял, что ошибся. Картина происходящего, словно паззл, мгновенно сложилась в его голове, когда Илья Петрович увидел висящий на стене знак «Курить здесь». Комната, на полу которой он лежал, представляла собой не что иное, как обычную «курилку», сделанную по всем правилам и нормам. Судя по дыму, стремящемуся вверх, она была оборудована вытяжкой. Но, несмотря на это, дым не рассеивался, будто несколько десятков заядлых курильщиков одновременно курили и выдыхали дым, словно паровозы.
В отличие от вагона «для полных», здесь Илья Петрович был в своей тарелке. Его стаж курильщика составлял 24 года. Ни больше, ни меньше. Конечно, не считая тех редких и кратковременных попыток бросить свою вредную привычку раз и навсегда. С одной стороны, Чемякин словно попал в рай. Наконец-то никто не будет пилить его по поводу везде разбросанного пепла и запаха изо рта. Наконец-то никто не будет просить его выйти на улицу, когда так хочется поваляться в кровати, укрывшись тёплым мягким одеялом, и покурить. Чемякин встал и вдохнул сизый дым полной грудью. Опьяняющее чувство долгожданной свободы почти уже накрыло Илью Петровича с головой, когда перед его глазами предстала проводница. Она появилась прямо из дыма. Было такое чувство, словно она сама – дым. И двигалась также бесшумно и легко, словно не шла, а плыла по воздуху. Костлявая, бледная, с желтушно-коричневой кожей, она была похожа на смерть. Смерть с сигаретой в зубах.
- Илья Петрович Чемякин? – после непродолжительной паузы спросила она.
Её голос был похож на звук старых ржавых петель, которые хозяйка постоянно забывала смазать.
- Допустим, а вы кто?
- Я проводница вагона «для курящих». Мне поручено разместить вас. Пройдёмте за мной.
И проводница исчезла в дыму, словно и не было её вовсе, а образ её – не что иное, как галлюцинация надышавшегося дымом Чемякина. Поскольку Илья Петрович из-за дыма не смог рассмотреть, в какую сторону идти, ему пришлось помахать руками, чтобы плотная завеса сигаретного дыма хотя бы немного развеялась. И только сейчас он увидел, что находился вовсе не в кабинке для курящих, а в купе. Слева и справа от него на спальных местах лежали люди и курили – кто кальян, кто трубку, а кто сигареты. По блаженным улыбкам, написанным на их лицах, было видно, что пребывают они в состоянии полного довольства, не зная нужды и забот. Чемякин с завистью смотрел на этих предающихся неге людей и поймал себя на мысли, что был бы не против оказаться на месте любого из них. Да и нужно-то было только и всего – лечь на место и закурить. Но верный внутренний голос Ильи Петровича, который нередко вытаскивал его из разных передряг, говорил, что оставаться здесь нельзя. И Чемякин послушался, наивно полагая, что ему хватит силы воли убежать от самого себя.
Выйдя из купе, Илья Петрович попытался осмотреться, но ничего не увидел. Сигаретный дым словно закрыл за Чемякиным занавес, и он оказался с ним один на один, окруженный его серо-белой пеленой. Илья Петрович хотел было уже идти на ощупь, как перед ним, словно Красное море перед израильтянами, расступились клубы дыма и образовали довольно просторный светлый коридор, в конце которого маячила проводница. Она поманила Чемякина указательным пальцем и исчезла в проёме одного из купе. Осторожно ступив в этот чудом возникший коридор, Илья Петрович засеменил к тому месту, где только что стояла проводница. Пройдя несколько метров, Чемякин обнаружил, что клубы дыма позади него снова сошлись, и пространство, которое несколько секунд назад было чистым и светлым, вновь заволокло густой пеленой. От происходящего у Чемякина мурашки побежали по коже, но вид за окном вагона, напротив которого он как раз остановился, был ещё ужаснее, отчего поверг его в шок. Чемякин увидел бескрайнюю снежную пустыню, испещрённую барханными грядами. Но за окном не могла быть зима, да и снег в этой пустыне был какой-то грязно-серый, будто подтаявший. И только когда вдали, за барханами, Чемякин разглядел, словно торчащие из дюн трубы табачных фабрик, похожие на непотушенные сигареты, до него, наконец, дошло, что грязный снег на самом деле был пеплом. И тогда он вспомнил слова Алатуева: «здесь каждый видит только то, что хочет видеть сам». Видимо картина за окном представляла собой реальность, преломленную сознанием Чемякина - заядлого курильщика и любителя разбрасывать пепел по всей квартире.
От постапокалиптического вида за окном Чемякина отвлекла костлявая проводница. Словно сотканная из дыма, она появилась из ниоткуда и неприятно-скрипучим голосом произнесла:
- Что вы там копаетесь, пойдёмте быстрей, у меня и без вас много дел!
Сказала и снова исчезла.
Чемякин пошёл по коридору дальше, движимый одновременно желанием разобраться в происходящем и обыкновенным человеческим любопытством. Войдя в купе, он не обнаружил ничего для себя нового. Здесь были те же стеклянные стены и кафельный пол. Только дыма было меньше. На верхней полке, справа от Чемякина, лежал единственный пассажир купе и задумчиво курил сигарету. Проводница молча указала Илье Петровичу на его нижнее с левой стороны спальное место, затем вынула из кармана початую пачку сигарет и предложила ему одну. Чемякин отказался, сославшись на то, что у него есть свои, но увидев искажённое злобой лицо проводницы, осёкся и добавил, что как только у него кончатся свои сигареты, непременно их попробует. Проводницу ответ Чемякина, по-видимому, устроил. Она положила пачку обратно в карман и растворилась в воздухе. Чемякина этот трюк нисколько не удивил. Всего лишь за несколько часов езды на этом поезде, он навидался такого, что если кому рассказать – упекут в сумасшедший дом пожизненно.
Чемякин устало лёг на указанное проводницей место. Он понимал, что ему нужно найти жену и детей и постараться как можно скорее сбежать из этого поезда, похожего на чей-то безумный кошмар. Но сигаретный дым, равномерно заполнивший комнату, будто бы нашёптывал: «Вдохни меня, забудь о своих насущных проблемах. И они растворятся как дым». Недолго думая, Илья Петрович достал свою сигарету, затянулся и прикрыл глаза от удовольствия. Проблемы, действительно уходили, словно их и не было. Не было ни противных толстяков, ни проводниц, ни пепельных барханов, ни этого поезда. Ярко светило солнце, дул тёплый бриз и шумело море. Чемякин лежал на песочном пляже в одних трусах и загорал, подставив свой пивной живот ласковым солнечным лучам. Он лежал и словно музыку слушал весёлые всплески волн, бьющихся о прибрежные камни. И, наверное, лежал бы так вечно, если бы его идиллию не прекратил сосед по купе, спрыгнувший с верхней полки и незаметно подкравшийся к заснувшему Илье Петровичу.
- Слышь, сосед! Закурить не найдётся? – прохрипел он и зашёлся в приступе хронического кашля.
Солнце, море и песок мгновенно пропали, уступив место сигаретному дыму и бородатому лицу незнакомца.
- Вы кто? – недоуменно поинтересовался Чемякин и сел.
- Звиняй, братан. Не знал, что ты покемарить решил. Халдеев моя фамилия. А зовут Мирон. Так как насчёт курева?
Одет Мирон был неброско и небрежно. Местами на его рубашке и мешковатых брюках были заметны следы от пепла и даже дырки, прожжённые сигаретой. От него за километр разило никотином, но Чемякина это нисколько не смутило, поскольку он, в какой-то степени, наконец, нашёл в этом поезде родственную душу.
- На, держи, - Чемякин дал сигарету Халдееву и принялся докуривать свою. – А меня можешь звать Чемякин. Или просто Илья.
Они скрепили своё знакомство крепким мужским рукопожатием и принялись смаковать сигареты.
- Ты правильно сделал, Илюха, - после непродолжительного молчания прохрипел Халдеев, - что у проводницы сигарету не стал брать. Дурные они у неё какие-то. Как начинаю их курить, самого себя забываю.
- Так не кури, Мирон, тебя ж никто не заставляет.
- Чтобы я от сигареты отказался? Да ни за что! Но всё равно, правильно ты сделал.
- Почему?
- Да по кочану, братан! У меня вот, прикинь, рак лёгких был, я 2 инсульта пережил, а бросить курить всё равно не смог. Так меня, наверное, в гроб и положили. Прямо с сигаретой.
Чемякин насторожился. Его новый попутчик был не менее странным, чем Алатуев. Он говорил о себе так, будто ушёл в мир иной. Илья Петрович, подумав, решил пока не подавать вида и продолжить беседу с Халдеевым. Может быть, удастся узнать у Мирона что-нибудь полезное насчёт выхода из поезда. По крайней мере, Чемякин надеялся, что сможет в речи безумного Халдеева отделить зерно от плевел, хотя сам уже был на грани сумасшествия, постоянно предлагая своему разуму делать нелёгкий выбор между рациональным и иррациональным.
- Так ведь и я не бросил, я же просто от её сигареты отказался, - как ни в чём не бывало продолжил Чемякин. – Свои-то я курю.
- Определяющее слово здесь - «отказался». Завидую я тебе, Илюха. Я вот так не могу. За что ты тогда сюда попал? Ты вроде на злостного курильщика не похож.
- Это тебе так кажется! Я выкуривал по 5 пачек сигарет ежедневно. Жить без сигарет не мог. Потом болел долго, а вчера умер от ишемической болезни сердца.
Чемякин врал и не краснел, а Халдеев внимательно слушал и понимающе кивал.
- И всё равно, Илюха, что-то мне подсказывает, что ты заслуживаешь другой участи, чем находиться в аду со мной в одной компании.
- Мне кажется, и ты заслуживаешь лучшей участи, - попытался подбодрить Чемякин попутчика. – Ты пытался отсюда выбраться?
- Выбраться? Из ада? Нет, уж, братан, если тебя сюда упекли, то в рай тебе по-любому путь заказан. А третьего, к сожалению, не дано.
- Да нет, - отмахнулся Чемякин, - я про вагон спрашивал.
- Из вагона выбраться? Конечно, пробовал, братуха, но там же всё в дыму и не видно ничего. Да и проводница злится, когда без разрешения из купе выходишь. С другой стороны - курить здесь дают, сколько захочешь и когда захочешь. По мне так здесь не ад, а самый настоящий рай для такого злостного курильщика как я.
- Слушай, Мирон, а ты, вообще, знаешь…
Дай угадаю, братан, - перебил Илью Петровича Халдеев, - сейчас ты спросишь о том, откуда взялся поезд в этом проклятом месте.
Чемякин утвердительно кивнул головой.
- Ладно, слушай. Всё началось с закона о курении и со штрафов курильщиков в общественных местах. Потом наше правительство пошло дальше и, в итоге, заядлых курильщиков, так и не согласившихся с законом и постоянно его нарушающих, стали ссылать в Сибирь, как раньше, и определять в специализированные резервации. Дальше – хуже.
- Да я это всё знаю, - решил Илья Петрович подыграть Халдееву. – Мне самому чудом удалось избежать ссылки. Но, как же так получилось…
- Короче, слушай! После закона о резервации, курильщики возмутились. В стране начались волнения. Потом кто-то «пустил утку» (хотя, быть может, это и правда была), что с алкоголиками и наркоманами хотят поступить подобным же образом, т.е. изолировать от остального общества. Мол, они подрывают здоровье нации, порождают себе подобных и, вообще, ведут аморальный образ жизни. Но грань, к примеру, между обычным любителем выпить и алкоголиком, слишком тонкая. Также как и между только лишь попробовавшим сигарету и заядлым курильщиком. Сломать эту грань проще простого. А некоторые и вовсе её не замечают. Да и кто будет решать, кого отправлять в резервацию, а кого нет? Короче, братан, началась, чуть ли настоящая революция, как в 17-м. Люди чуть с ума не посходили – стали делиться на группировки. О своих правах стали заявлять все кому ни лень: толстые, худые, с сиськами и без, всякие юродивые. Про секс-меньшинства, братан, я, вообще, молчу. В общем, восстание подавить удалось, но правительству пришлось пообещать, что будут внесены необходимые поправки в Конституцию. В итоге, дабы не ущемить ничьи права, всех граждан нашей страны (пока что условно) поделили на категории. И прежде чем принять очередной закон, решили провести эксперимент. Собственно, братан, так и появился этот поезд. Только вот каким образом правительство договорилось с Сатаной, чтобы провести эксперимент прямиком в аду, мне пока не понятно.
Халдеев задумался и скорчил мину человека, пытающегося безуспешно разгадать головоломку. Задумался и Чемякин, машинально достав из кармана сигарету и закурив, но его размышления носили совсем другой характер. Конечно, объяснение происходящего глазами Халдеева выглядело вполне логично и, наверняка, было не безосновательно. Но Чемякин понимал, что это был бред сумасшедшего, считающего себя мёртвым и за прегрешения свои попавшего в ад. И всё же, не доверять полностью этому человеку у него не было никаких оснований.
Покурив, Чемякину, вдруг, жутко захотелось чего-нибудь выпить. Он достал из внутреннего кармана шкалик с водкой и уже хотел отвинтить крышку, но чуть не выронил его из рук. Потому что в это время Халдеев закричал так, будто его режут:
- Ты чё, дурак? Даже не думай об этом!
- Ты чего орёшь? Что я выпить не имею права что ли?
- Только не в этом вагоне, - опасливо смотря по сторонам перешёл уже на шёпот Халдеев, - а то проводница увидит и нам с тобой обоим кирдык придёт.
- Что ж такого в том, что человек, к примеру, любит и покурить и выпить?
- Да я и сам не против, но порядки здесь такие. Мы же в вагоне «для курящих». Хочешь курить – всегда пожалуйста, сколько угодно. Но выпивать, есть за десятерых, читать книги, например, ты не можешь. Ты же сам выбрал тип вагона, чего же ты ещё хочешь?
- Я ничего не выбирал.
- Как не выбирал? А как же тогда…
- Это длинная история, Мирон. Скажи лучше, можно ли убрать этот дым из прохода?
- Наверное. Я об этом как-то не задумывался. Вообще, вытяжка срабатывает автоматически, но я слышал, что рядом с купе проводницы, у туалета, где-то есть красная кнопка дополнительной тяги. Вот если бы она постоянно не сновала туда-сюда по вагону…
Чемякин посмотрел на шкалик в своих руках, задумался, а затем убрал обратно в карман.
- Слушай, Мирон, вот ещё такой вопрос: видел ли ты где-нибудь карту поезда? Мне нужно знать, где мы находимся: в хвосте, в середине или в начале. А ещё, где искать Начальника Поезда?
- Ну, братуха, тут я тебе точно не помощник. Возможно, в купе у проводницы есть все ответы на твои вопросы, только туда тебе всё равно не попасть. Так что, вот тебе мой совет - забудь, забей и закури.
Но Чемякин курить не стал. Именно сейчас он осознал, что имеет силы противостоять своей вредной привычке. Попрощавшись с Халдеевым, он встал, бросил свою сигарету на пол и, раздавив её носком ботинка, решительно направился к выходу из купе. Открыв дверь, он выглянул в коридор. Из-за густых клубов дыма ничего не было видно, но Чемякину не нужно было видеть. Он на ощупь вышел из купе и, нашарив правой рукой дверь, закрыл её. Словно больной катарактой он, практически вслепую, осторожно двигался по коридору купейного вагона. Илья Петрович рассчитал, что купе, куда его поселили с Халдеевым, находится примерно в середине вагона, и от места пребывания проводницы его отделяют 4 или 5 купе. По крайней мере, в стандартном вагоне так и было бы. Но, вагон «для курящих», по всей видимости, был сделан не по правилам. Чемякин оставил позади уже более 10 купе, а вагон и не собирался заканчиваться. В какой-то момент Илья Петрович уже хотел было повернуть назад, но не был уверен, что не сбился со счёта.
Сколько прошло времени с того момента, как он вышел из купе Халдеева, он не знал. Здесь будто не существовало времени вовсе. Да и спросить дорогу было не у кого. В другие купе Чемякин стучать не стал, побоялся, что встретится лицом к лицу с ещё более неадекватными (и, возможно, даже агрессивно настроенными) пассажирами, чем Алатуев и Халдеев. Только когда его путь сквозь дымовую завесу вагона начал казаться ему бесконечным, Чемякин решил пойти ва-банк. Он достал из кармана непочатый шкалик и снял с него крышку. Не успел Илья Петрович сделать глоток, как дым вокруг него стал рассеиваться, будто панически испугался паров алкоголя. Только сейчас Чемякин понял, что он, оказывается, топтался всё это время на одном и том же месте. Держа перед собой шкалик, словно щит, Чемякин быстрым шагом направился к тому месту, где, согласно словам Халдеева, должна была располагаться кнопка дополнительной тяги. Стремительно уменьшающееся количество дыма в вагоне не могло долго оставаться незамеченным. Поэтому Илье Петровичу необходимо было действовать быстро.
Дойдя до начала вагона, Чемякин глазами нашёл красную кнопку. Над ней, действительно, располагалось вентиляционное окно. Человек туда не пролез бы, но у Ильи Петровича был совсем иной план. Он остановился напротив двери купе проводницы, постучал в неё и отошёл в сторону. Через некоторое время проводница открыла своё купе и высунула в коридор свою, похожую на сушёную хурму, голову. Увидев Чемякина, она ощерилась, обнажив несколько рядов мелких и жёлто-грязных зубов.
- Пан или пропал, - подумал Чемякин, и резко выкинул руку со шкаликом вперёд, плеснув ничего не успевшей сообразить проводнице, прямо в лицо. Проводница заверещала, словно её облили не водкой, а карборановой кислотой, но лицо её не пострадало, а превратилось в облако сигаретного дыма. Сама же проводница в этот момент извивалась как угорь на сковороде, продолжая откуда-то из центра этой дымовой завесы издавать вопли, местами похожие то на завывание ветра, то на звериное рычание. Воспользовавшись моментом, Чемякин подскочил к красной кнопке, но нажимать её сразу не стал, решил выждать. Он знал, что проводница просто так не сдастся. И был прав. Она уже почти полностью восстановила из дыма своё прежнее лицо и шла к нему, ехидно ухмыляясь, вытянув вперёд свои костлявые руки. Вид её был настолько омерзителен, что Чемякин закрыл от ужаса глаза и сделал вид, что не собирается сопротивляться. Он прикрыл кнопку спиной и, закинув правую руку назад, нащупал её заветную округлую форму. Нажал он на неё лишь тогда, когда почувствовал зловонное никотиновое дыхание проводницы и её холодные как остывшая сигарета руки, сдавливавшие его шею. В ту же секунду раздался сильный гул, словно над Чемякиным была не вытяжка, а турбина реактивного самолёта, и проводницу с лёгкостью засосало в неё, будто это была вовсе не проводница, а обычный сигаретный дым.
Когда Илья Петрович открыл глаза, перед ним был пустой коридор, дым из которого уже практически улетучился. Чемякин выключил вытяжку, случайно посмотрел под ноги и увидел трёхгранный ключик на цепочке. Видимо он свалился с шеи проводницы, когда она со свистом вылетела в дыру в потолке. Это был его ключ к свободе. Но прежде чем покинуть вагон, нужно было осмотреть купе проводницы. Вдруг, там найдётся что-нибудь интересное? Войдя в него, Чемякин ожидал увидеть какой-нибудь взломостойкий сейф или скрытый от глаз потайной замок, скрывающий за собой все тайны этого проклятого места. Но ничего подобного не было, будто проводница даже в самом страшном сне представить себе не могла, что один из пассажиров сможет пробраться в её цитадель. Обстановка здесь была похожа на остальные купе, за исключением меньшей площади помещения и висевшей на стене схемы поезда, которая, как раз и заинтересовала Чемякина. Он подошёл поближе и с любопытством стал её разглядывать. Судя по схеме, сейчас он находился где-то в середине поезда, однако ни начала, ни конца ему почему-то не было видно. Вместо головы и последнего вагона поезда были нарисованы пунктирные линии, словно поезд был бесконечно длинным.
- Куда же мне идти, налево или направо? – подумал Чемякин.
Однозначный ответ в голове так и не сложился. Убить всех проводников поезда было нереально, тем более, у Чемякина не было стопроцентной уверенности, что в их купе есть то, что даст ему гораздо больше информации о поезде. Как, впрочем, и не было уверенности в том, что трёхгранный ключ, который выронила проводница, открывает все двери между вагонами. Единственный вариант – это найти Начальника Поезда. Уж он-то должен пролить свет на происходящее. К счастью, на карте была пометка с буквами «НП». Ими был отмечен соседний слева вагон. Это обстоятельство и определило дальнейшее направление движения Чемякина.
Проходя по вагону «для курящих», Чемякин наблюдал, как двери многих купе открывались и из них выглядывали испуганные, будто очнувшиеся ото сна пассажиры. Среди них был и Халдеев, но Чемякин целеустремлённо прошёл мимо, даже не посмотрев в его сторону. Выйдя в тамбур, Чемякин около минуты собирался с духом. Наконец, трёхгранный ключ, с некоторым сомнением, был вставлен в замок и повёрнут. Что ждало его за этой дверью, Илья Петрович не знал, но морально был уже готов ко всему. Поначалу дверь не поддавалась Чемякину, упрямясь и ломаясь, словно нетронутая девица. По всей видимости, её просто очень долго никто не открывал. В конце концов, пришёл момент, когда она уже не могла больше сопротивляться натиску Чемякина, и с противным скрежещущим звуком отворилась. Готовый к борьбе с полчищем отвратительных чудовищ и морально подготовленный к самому неожиданному развитию событий, Чемякин всё же не ожидал увидеть в вагоне, где должен был находиться начальник поезда, кромешную темноту. У Ильи Петровича что-то противно захлюпало под ногами. Хорошо, что всегда с собой у него была верная зажигалка. Осветив пространство, Чемякин ужаснулся. Он оказался в маленьком закутке у туалета – кошмаре клаустрофоба, в котором, и повернуться-то толком нельзя было. Но ужас был вовсе не в этом. Стены вагона кровоточили, будто поезд, в котором он ехал, был живым и, ко всему прочему, раненым организмом. Кровь стекала со стен извилистыми ручейками, постепенно скрывая под собой ещё нетронутые участки пола. Видимо кровотечение началось совсем недавно. Но, стоять и разглядывать это омерзительное зрелище, у Чемякина не было времени. Слабое мерцающее пламя зажигалки потихоньку начало прокладывать Илье Петровичу путь сквозь испещрённый шрамами и червоточинами вагон. Здесь было до жути тихо, как в морге. Лишь изредка раздавался звук, отдаленно напоминающий Чемякину стон. Неужели медленно, но верно, поезд умирал? Или это были стоны и кровь пассажиров, проглоченных поездом, которых он медленно переваривал? А может быть, избавившись от проводницы вагона «для курящих», Чемякин нарушил привычный ход вещей в этом поезде, нанеся, таким образом, ему неизлечимую рану?
Обойдя весь вагон, Чемякин так никого и не встретил. Неужели его догадка была не верна, и Начальник Поезда находился совсем в другом месте? К сожалению, карта этого вагона показала то же самое, что и в вагоне «для курящих». За исключением одного элемента. Вместо аббревиатуры «НП» на месте вагона, в котором сейчас находился Илья Петрович, чей-то рукой было аккуратно подписано «№1». Словно этот вагон был своеобразной точкой отсчёта. Вагона с номером ноль, почему-то не было. Те, что находились по левую сторону от первого, имели обратную нумерацию, причём со знаком минус. Будто это и не поезд был вовсе, а ось ординат. Чемякин присел на краешек спального места, пока ещё не залитого кровью, и от безысходности схватился за голову. Оказалось «НП» расшифровывалось как «Номер Первый», а вовсе не как «Начальник Поезда». Что же случилось в этом вагоне и куда теперь двигаться дальше? Да и стоило ли, вообще, куда-то двигаться? Чемякин почувствовал, как у него развиваются первые признаки апатии. Он знал, что апатия – враг, который разрушает привычный окружающий мир человека. Но разве можно разрушить то, что уже было безжалостно разрушено?
- Если уж идти, - подумал Чемякин, - то идти до конца.
Но дальше влево проход оказался замурованным. Будто кто-то взялся за конец вагона огромной рукой и смял его, словно фантик. Пришлось Чемякину идти в обратную сторону. Трёхгранный ключ, как оказалось, подходил к любой двери в поезде. А значит, теоретически, Чемякин мог бы дойти до его конца. Ну, или начала. Возможно, даже найти свою жену и детей. Чемякин ускорил шаг, боясь столкнуться лицом к лицу с проводниками поезда, но, почему-то никого из них не встретил. Он шёл очень долго и быстро. Кровоточащий вагон снова сменился вагоном «для курящих», следом шёл вагон «для алкоголиков», потом «для игроманов», потом «для наркоманов», потом «для ониоманов», потом «для любителей делать селфи», и т.д. и т.п. Виды за окнами в каждом вагоне тоже постоянно менялись и поражали воображение – от раскалённой лавы, вырывающейся из жерл вулканов, до бесцельно бродящих по площади людей с дисплеями сотовых телефонов вместо головы. Вагон за вагоном, надежда Ильи Петровича найти выход и своих семейных растворялась в воздухе, словно сигаретный дым. Дико хотелось есть и пить, но больше всего – курить. Однако Чемякин терпел. Он уже понял, что только так можно избавиться от влияния поезда и сохранить хоть какое-то самообладание и светлый разум. Но сделать это оказалось тяжелее, чем он мог себе представить.
Наверное, пройдя с полсотни вагонов, Чемякин обнаружил, что слышит чьи-то голоса. Они будто шли за ним по пятам, наливали в стопки алкоголь, умоляя выпить на посошок, предлагали выкурить сигарету, просили прилечь на часок и забыть о своих насущных делах и проблемах. Поначалу он слышал их еле-еле, словно издалека, но с каждым следующим вагоном они становились всё громче. Когда Чемякин начал чувствовать их присутствие, их кривые когти, скребущие по полу вагона, и злобное рычание приготовившихся к прыжку хищников, он, собрав оставшиеся у него силы в кулак, побежал. Они, словно стая голодных волков, завыли и бросились за ним в погоню. Едва успевая открывать двери, Чемякин сломя голову мчался по поезду, который и не думал заканчиваться. Обливаясь потом и хватаясь за сердце, которое колотилось, будто готово было вот-вот выпрыгнуть из груди, Илья Петрович одним лишь усилием воли продолжал убегать от преследователей, пока не встретил перед собой массивную металлическую дверь, не похожую на остальные в поезде. И ключ Чемякина к ней не подходил, потому что у неё, вообще, не было ни замочной скважины, ни кодового замка, ни биометрического контроля доступа, ни даже ручки. Ничего. Она была глухая и гладкая как стекло, даже зацепиться было не за что. Рёв сзади был всё ближе, а у Ильи Петровича не было даже мыслей, как можно было открыть эту дверь. И что было за ней? Головной вагон? Хвостовой? А может быть выход наружу?
- Это конец, - подумал Чемякин, упал на колени и взмолился. Никому, просто в пустоту, он сквозь горячие слёзы, стекающие по его измученному лицу, попросил выпустить его отсюда. И свершилось чудо. Дверь самопроизвольно открылась, ослепив Чемякина яркими лучами восходящего солнца. Недолго думая, Илья Петрович встал и пошёл на свет. И очень вовремя, потому что как раз в это время его преследователи выскочили к тому месту, где он только что стоял на коленях. Капая слюной и готовясь к финальному прыжку, они тянули к нему свои скрюченные когтистые лапы. Но схватить Чемякина не успели. Массивная дверь с глухим грохотом закрылась за ним, и он, оказавшись на короткой подножке и сумев чудом удержать равновесие, остался один, крепко держась за металлические поручни по бокам дверного проёма. По неведомым Чемякину причинам, поезд выпустил его наружу, то ли не сумев переварить, то ли решив, что не стоит бороться за последнего зрячего в мире слепых. Наконец, Илья Петрович оказался на свободе, которую он так страстно желал, но она его, почему-то не обрадовала. Да, он был безумно рад тёплому летнему ветерку, щёкочущему его волосы, и дивной русской природе, проносящейся мимо, и сладким запахам засеянных полей и никем не тронутых лугов. Но стоять и лицезреть всю эту красоту, Илье Петровичу очень быстро наскучило. Он хотел было сойти на ближайшей станции, но прождал в таком положении больше суток, а поезд, мчащийся вперёд на бешеной скорости, так ни разу и не остановился. Прыгать Чемякин боялся, но назад идти было ещё страшнее. За дверью по-прежнему был слышен скрежет чьих-то когтей по металлу и враждебное рычание.
И, вдруг, Чемякин понял, почему нельзя остановить этот поезд. Начальник Поезда, несомненно, управлял им, но он не был из плоти и крови. Его нельзя было попросить остановиться или подойти тихонько сзади и вырубить одним ударом, с силой стукнув ребром ладони в область затылка. А всё потому, что Начальником Поезда были людские слабости, жить без которых, пассажиры (Алатуев, Халдеев и миллионы других)были просто не в состоянии. Именно они гнались за Чемякиным, понимая, что он пытается избавиться от них. Чтобы остановить поезд нужно было либо убить всех пассажиров в нём, либо сделать так, чтобы они отказались от своих вредных привычек и перестали потакать своим слабостям. Но это было, увы, невозможно сделать. Илья Петрович знал это по себе сам. Он давно сбился со счёта, сколько раз бросал курить и сколько раз обещал самому себе, что делает это в самый последний раз. И всегда он срывался и начинал курить снова, поощряя и подкармливая свою слабость, делая, таким образом, её ещё сильнее и безжалостнее к нему. Чтобы бросить курить раз и навсегда, необходима была железная сила воли или непреодолимое желание измениться, добровольно пойти в бой против самого себя. Знаете ли вы человека, способного по собственному желанию, к примеру, отрубить себе палец или руку целиком? Илья Петрович не знал, хотя воля у него, несомненно, была. Только вот, к сожалению, не железная.
Именно поэтому Чемякин, стоя на короткой подножке хвостового вагона поезда, достал из кармана последнюю оставшуюся сигарету и закурил. Он и сейчас там стоит, и до сих пор решает, спрыгнуть ему или вернуться обратно. А поезд этот по-прежнему, скрежеща металлом как зубами, гулко стучит колёсами по бесконечным железным дорогам нашей необъятной родины.
03.01.2015