- Значит, вы считаете, что ваш злой гений руководит всем этим, скажем так, предприятием.
- Да.
- А Страж Водопада – сбежавший из тюрьмы его подельник Морган?
- Да.
- И он же – муж Людки, горничной Красовской?
- Да.
- У него латинская внешность.
Холмс кивнул:
- Очень может быть, что он – итальянец. У него и легчайший итальянский акцент слышался, когда он говорил. Впрочем, он не был особенно разговорчив в тюрьме.
- А ребёнок?
- А что «ребёнок»? Если это, действительно, сын Стара и Людки, то само его существование – серьёзный козырь, которым может воспользоваться или сама Людка, или, что ещё более вероятно, Красовская. Возможно, вы призваны защитить дитя от них, а, может быть, и от опасности более страшной. Но и здесь, я думаю, откровения Мэри могут развеять туман, если…
- Что «если»? – с беспокойством спросил я.
- Если мы вообще дождёмся этих откровений.
- Вы думаете, - дрогнувшим голосом проговорил я, - что она уже… не оправится?
- Дорогой мой, врач – не я, а вы.
- Оставьте. Я не заметил ни беременности, ни туберкулёза. Какой я, к чёрту, врач! Когда дело касается Мэри, я слепну, как летучая мышь, - с горечью сказал я.
- Вы слишком отдалились, - вздохнул он, не то упрекая, не то утешая меня.
ХОЛМС
Я боялся быть до конца откровенным с Уотсоном – подозрения, терзавшие меня, были слишком чудовищны, я не хотел его ранить. Мысленно представив себе календарь, я пытался сориентироваться в сроках, когда они не виделись с Мэри вовсе или виделись очень ограниченно. Следовало кое-что уточнить, но и тут я опасался, что Уотсон по вопросам прочтёт мои опасения. В то же время, беспокойство подстёгивало меня действовать – сидеть у дверей и ждать я не мог, как не может сохранять спокойствие и неподвижность щенок, немилосердно кусаемый блохами.
- Оставайтесь здесь, Уотсон, если без этого вы не будете чувствовать вою совесть спокойной, - наконец, не выдержал я. – Я скоро вернусь.
Пытаться разговорить Людку или Крассовскую мне едва ли следовало надеяться, слишком много для них могло быть поставлено на карту, но если всё обстояло так, как я заподозрил, без разговора всё же было не обойтись. Более того, если всё обстояло так, как я заподозрил, завещание Тиверия Стара теряло свою таинственность и становилось вполне объяснимым. Да и поведение Мэри раскрывалось совсем под другим углом. Вот только Уотсон… Я боялся, что он может возненавидеть свою умирающую жену за такую чудовищную ложь, хоть это и была, пожалуй, ложь во спасение. Сам же я чувствовал настоятельную необходимость переговорить с Мэри теперь, в свете всех своих догадок и подозрений, но именно этого-то я сделать и не мог. Оставалось уповать на совсем других свидетелей и другие разговоры, потому что просто ждать, сидя у палаты Мэри, молча и неподвижно, как Уотсон, я не мог – вся моя деятельная натура восставала против этого.
Красовская привычно раскладывала пасьянс, когда Людка провела меня в её апартаменты. Копошение утолщённых в суставах ревматических пальцев, перебирающих карты с каким-то не вполне нормальным скучающим вожделением притягивало взгляд, как притягивает взгляд копошение паука.
- Я вам рада, мистер Холмс, - проговорила она, не обращая на меня взгляда, не отводя его от карт. – Иногда здесь ужасно скучно. Вы расскажете мне что-нибудь новенькое о смерти бедного Тиверия.
- И его дочери, - сказал я. – А сегодня утром был убит Аль-Кабано.
- Я не удивлена, - сказала Красовская невозмутимо. – Бедная девочка могла что-то знать, а этот прохиндей просто должен был плохо кончить. Нельзя заигрывать с потусторонними силами безнаказанно. Да вот, возьмите хоть карты. Как ни тасуется колода, а на тринадцатом месте всегда лежит дама виней. Хотите попробовать?
- Нимало не сомневаюсь, что так и будет, - отказался я. – Более того, полагаю, что в годы вашей молодости в светских салонах вы виртуозно передёргивали, не так ли?
Вопреки мелькнувшему у меня опасению, Красовская ничуть не обиделась – напротив, она засмеялась мелким старческим смехом:
- Не то вы – физиономист, мистер Холмс, не то уж очень опытны.
- И то, и другое, пожалуй, - усмехнулся я.
- Ну, а раз вы такой проницательный, чего ж пришли? Должны уже и сами обо всём догадаться, а не мучить зря старуху вопросами.
- Кое до чего я догадался. Но главного пока я не знаю.
- Главного не знаю и я. Мне вот только любопытно, что вы понимаете под главным.
- Кто стоит за всей этой историей. Разве вам не то же самое хочется узнать?
Она засмеялась:
- Ну, нет, дорогой сэр, узнать мне мало. Эта крашеная кошка – жена Тиверия – безусловно, только рада такому обороту дел – вот-вот оспорит завещание, но заподозрить её я ни в чём не могу: непроходимо глупа… Да вы садитесь, садитесь, молодой человек, в ногах правды нет. Да и выше тоже – так говорят у меня на родине. Садитесь, сделайте одолжение. Людка! Пусть она присутствует, мистер Холмс – у замочной скважины она уши простудит, да и дело её касается не меньше, а то и больше, чем нас с вами.
Я понял, что старуха Красовская собирается говорить откровенно, а вот причину, побудившую её к этому, понять не мог. Неужели страх?
- Значит, организация досуга скучающих дам и джентльменов была предприятием Тиверия? – спросил я, уже почти не нуждаясь в подтверждении. В самом деле, я искал человека властного, предприимчивого, беспринципного и с большими деньгами. Кандидатура напрашивалась.
- До определённого момента – да.
- Полагаю, ваш муж, - я повернулся к Людке, - сыграл здесь свою роль?
- Вы… вы…
- Не заикайся, сделай милость! - прикрикнула на неё Красовская. – Мистер Холмс – сыщик с мировым именем, а ты хочешь, чтобы он, как слепой крот, смотрел и ничего не видел? Да, мистер Холмс, всё так. Сначала предприятие Тиверия не было слишком велико и приносило ровную хорошую прибыль…
- Которой он делился с вами, без сомнения?
- Господи, да что там мне нужно! Так, иголки-булавки-платочки. Я же на полном обеспечении здесь.
- Воистину, акулам наживы и туберкулёз не помеха, - не удержался я.
- А вам, можно подумать, болезнь вашей любовницы мешает заниматься любимым делом? – насмешливо парировала она.
- Мэри Уотсон никогда не была моей любовницей! – возмутился я.
– Но уж в этом-то вы, пожалуй, что и не виноваты, - снова залилась она дребезжащим старческим смехом. – Мэри Уотсон – крепкий орешек, даже Аль-Кабано со всеми его ухищрениями оказалась не по зубам. Тиверий её за это зауважал.
- Может быть, уже оставим намёки, пока тел не стало больше? – предложил я. – Говорите прямо: какую роль сыграл полковник Морган в этой истории с вашим туберкулёзным борделем?
- Говори, - повернулась Красовская к Людке. – Сама видишь, к чему идёт, как бы тебе очередным трупом не оказаться. Мистер Холмс – не полицейский, лишнего не откусит.
- Он узнал о Тиверии от меня – я хозяйкины дела подслушивала, - проговорила Людка, глядя в пол и теребя в пальцах край кофты. – Я уже с ним не жила давно, а тут вдруг заявился, сказал, что ему нужно вылежаться. Я всегда его боялась, мистер Холмс, не смела спорить. Ну, а когда он расспрашивать начал, всё и рассказала – какие тут у нас дела, и что хозяйка в доле, а я помогаю господину Стару с подбором пар – он так это называл «подбор пар». Господин Стар вообще вёл эти дела очень деликатно. Не смейтесь, мистер Холмс – я вижу, что вам хочется смеяться, но это, действительно, так. Он получал свою выгоду, но ведь с любого предприятия можно и даже следует получать выгоду, а иначе зачем оно? Но он хранил все свои дела в строгой тайне, не проявлял никакой нескромности и его предприятие процветало абсолютно никем не видимое.
- Пока ты, дура, не развязала свой длинный язык, - грубо, но, впрочем, беззлобно, сказала Красовская. – Этому её муженьку стало завидно: как так, деньги текут рекой и не в его карман. А Людка всегда боялась его, как огня. Ну, продолжай – чего замолчала?
- Он свёл Тиверия с каким-то большим человеком, и тот предложил делать большие деньги на шантаже, - послушно продолжила Людка. - Тиверий всегда был пройдохой, но он оставался львом, а не шакалом, и он отказался участвовать в таком предприятии.
- Давно ли это всё было?
- Давным-давно, ещё до рождества. И вроде бы его оставили в покое.
- Видимо, нет?
- Об этом он узнал уже потом, - снова заговорила Красовская. – Я знаю об этом точно, потому что Тиверий поначалу предъявил претензии мне. А дело было вот в чём: своего согласия на это он, как я уже сказала, не давал, но кто-то явно начал передавать информацию о мужчинах и женщинах, участвующих в «предприятии». Так Тиверий сам называл его – «предприятие», я только повторяю за ним.
- Мне всё равно, как вы будете это называть, предприятие или преступление, меня интересует суть. Когда сам Тиверий узнал о том, что кто-то паразитирует на его борделе?
- В начале апреля. Здесь был некий русский дворянин – мне, кстати, было очень приятно вспомнить в его обществе родной язык и русские обычаи. Русские – прямолинейные люди, и когда он, вступив в связь с понравившейся ему протеже Тиверия, вдруг получил письмо, в котором некто грозился предъявить доказательства их связи содержащей его жене, если не будет переведена на определённый счёт определённая сумма, он сам лично явился к Тиверию и потребовал сатисфакции. Тиверий бросился ко мне. Между нами состоялся крайне неприятный, я бы даже сказала, скандальный разговор, после чего отношения натянулись так, что я устранилась от дел. И всё лето я ничего больше об этом не слышала.
- А когда услышали вновь?
- В августе. Он сам пришёл ко мне с извинениями, но говорил всё так мутно и непонятно, сказал, что подвергается опасности, что на нём лежит страшное бремя, что кому-то из-за него испортили жизнь. Сказал ещё, что ему почти не на кого здесь положиться, но он оставит распоряжения в завещании.
- Какие же распоряжения? Уж не о ребёнке ли шла речь?
- Этого я не знаю. Женщины иногда беременели, Аль-Кабано что-то с ними делал, и детей, слава богу, у нас здесь не прибыло. Но ещё зимой Тиверий заплатил моей Людке за то, чтобы она мазала лицо перед выходом на улицу коричневым кремом и подкладывала под юбку подушку…
При этих словах я почувствовал непреодолимое желание закрыть глаза. Мне сделалось дурно – все мои опасения оправдывались наихудшим образом.
- Значит, на самом деле, ребёнок Тиверия Стара к вам, - я повернул голову и посмотрел на Людку, снова теребящую кофту, - никакого отношения не имеет?
- Да он и к Тиверию Стару, сдаётся мне, отношения не имеет, - хмыкнула Красовская.
- Откуда же он взялся?
- Не знаю. Тут что-то странное вышло – он появился здесь в конце лета, и как раз в конце лета снова стали говорить о Страже Водопада. И в конце же лета Тиверий решил объясниться со мной. Он сказал, что одна из женщин – его женщин, он так их называл – родила младенца, и что этот младенец, возможно, унаследует его состояние. «Об этом не стоит болтать, - сказал он. – Если о ребёнке узнают мои французские коллеги, это будет опаснее акулы в ванне» - так он и сказал.
- Французские коллеги? – переспросил я.
- Именно. Я так и подумала, что Тиверий сам попользовался очередной дамой – он порой позволял себе расслабиться – и ребёнок, в самом деле, его незаконнорожденный сын. Но потом я засомневалась. Ни одна из женщин к ребёнку никакого интереса не проявляла, Людка навещала его – он содержится у людей простых, но честных – оставляла деньги на содержание.
- Деньги давал Тиверий?
- Да. Он говорил, что возлагает на мальчика большие надежды, но просил никому не говорить ни единого слова.
- Однако, о мальчике знает Мэри Уотсон. Кто бы это мог ей сказать?
- Никто. Разве что сам Тиверий. Я, уж во всяком случае, не говорила.
- Кто-то ещё о нём знал?
- Я думаю, что сестра Мур и доктор Морхэрти могли знать о нём, если принимали роды у той женщины.
- Когда он мог родиться?
- Понятия не имею. Тиверий сказал, что ему три месяца, но Людка… Да вот, скажи сама опять мистеру Холмсу, Людка.
- Он много старше, - сказала Людка, не поднимая головы. – Худой и недокормленный, но возраст – его ведь и по глазам видно, и по повадке – особенно у таких малышей. Я думаю, что ему не меньше полугода.
- А если бы я захотел… скажем, посмотреть на него?
- Это можно устроить.
-Последний вопрос к вам, Людка: когда ваш муж уехал отсюда после переговоров с Тиверием Старом? И когда он вернулся?
- Вам же сказали госпожа графиня: Страж опять появился к августу, и у него облик Моргана, но он словно, действительно, сошёл в преисподнюю, а потом вернулся – он не узнаёт меня, да и никого не узнаёт. С ним что-то случилось – что-то такое, что его рассудок совершенно повредился.
- И это всё, что вы можете мне сказать? Ну, хорошо, а тогда перейдём к главному: как в реальности погиб Тиверий Стар, и что вы слышали на самом деле, а о чём солгали мне при первом нашем разговоре?
- То, что мы говорили о голосах, - сказала Красовская, внезапным и резким движением смешав карты, истинная правда – у Тиверия была какая-то женщина. Но потом мы услышали какой-то шум, и я послала Людку.
- Я увидела его уже мёртвым, - проговорила Людка, получив разрешающий взгляд графини. Он лежал на полу, и верёвка была у него на шее. Я подумала, что он покончил с собой, и побежала к госпоже графине, чтобы спросить, велит ли она мне поднять шум, позвать кого-то, но она сказала…
- Конечно, я сказала, чтобы она помалкивала, - перебила Красовская. – Тиверий говорил об опасности, хоть и в неясных намёках, но я так поняла, что он доискался каким-то образом, кто его конкурент – может нашёл того двойного агента, который передавал информацию, и тот признался. Во всяком случае, хоть и боялся, он был настроен на решительную борьбу, а теперь вдруг и удавился? А ведь я неплохо знала его, и знала, что такой не удавится. Куда вернее мне показалась версия, что его удавили. Вот я и не велела Людке даже виду подавать, что мы о чём-то знаем. В деревенской лавке верёвки сколько угодно – где гарантия, что этот его конкурент сразу не прикупил побольше.
- Но вы говорили, что слышали голос женщины.
- Слышали, да. И мужчины – похоже, самого Тиверия. Только женщине с Тиверием было не справиться, если она, конечно, специально не овладевала наукой этих китайских головорезов.
- А если бы она использовала против него какой-то сильнодействующий препарат.
- Вздор! Как бы она в него этот препарат запихала? Тиверий ни за что не стал бы распивать чаи с человеком, хоть на ноготь мизинца ему подозрительным.
- А если ввести препарат инъекционно?
- Едва ли он дался бы.
- Во сне?
- Тиверий не спал с незапертой дверью.
- А если бы злоумышленница проникла в окно?
- Он чутко спал.
- Вы знаете его так хорошо?
- Допустим, - проговорила Красовская насмешливо, - я в своё время была немного влюблена в него. В таком случае становишься внимательнее к мелочам.
- Почему сейчас вы изменили решение не рассказывать мне обо всём этом? – спросил я.
- Потому что погибли, как вы говорите, уже два человека, и один из них был точно связан с «предприятием» Тиверия. Значит, наше молчание не помогло, и кто-то очень осведомлён о делах покойного Тиверия. Я уже старая женщина, но, понимаете ли, в жизни есть свои прелести – даже в туберкулёзном санатории. Рюмка ликёра, пасьянс, чудная природа этих гор. Не хочется лишиться всего в одночасье, а пистолет мне покупать не с руки – вот и хотелось бы, чтобы вы добрались до этого конкурента Тиверия прежде, чем он доберётся до нас с Людкой
- Хорошо, - кивнул я. – Мне ваши соображения понятны, как и ваше нежелание попасть в поле зрения полиции. Со своей стороны я не могу ничего твёрдо обещать – информатором я у них не работаю, но вводить в заблуждение следствие против моих правил. Если мне зададут прямой вопрос, я на него отвечу. А теперь, скажите мне, как вы находили ваши «пары» для Тиверия?
- Моё дело было находить женщин, мужчинами занимался кто-то другой, - уточнила Людка, снова опуская глаза. – Очень просто, мистер Холмс. Я садилась на скамью у дорожки, где прогуливались дамы, и вслух читала очень фривольный роман – они не могли не слышать, проходя мимо. И краем глаза старалась заметить, кто как реагирует на моё чтение.
- Так просто? – я чуть не рассмеялся.
- Мне подсказал этот способ Аль-Кабано и научил, как надо смотреть. Если дама краснела и начинала чаще дышать, или если она задерживала шаг или если она начинала что-то поправлять в своей одежде – воротник, например, я оставляла книгу на скамейке и отходила. И иногда дама присаживалась и брала книгу. Вот тогда я возвращалась и пыталась завести разговор – ну, вроде как о книге. А потом мы от книги переходили в другому, и тут уж в дело ступал Аль-Кабано, а моя работа была сделана.
- Скажи-ка, а Мэри Уотсон вы тоже пытались ловить на эту удочку?
- Ну а что же, она из другого теста, что ли? Аль-Кабано сказал мне, чтобы я обратила на неё особое внимание, уж постаралась. И сначала вроде бы она и поддалась мне - порозовела, и книгу взяла, как все, и разговор завязала. Но она оказалась очень прямолинейной, очень, до бесстыдства просто, и сразу спросила у меня, не вербую ли я тут кандидаток для какого-нибудь борделя. Понятно, я слегка растерялась – услышать такое от леди…
Тут уж я не выдержал и расхохотался, хотя в смехе моём и тени веселья не было.
- Людка, замолчи! – прикрикнула графиня – Не видишь, разве, мистеру Холмсу тяжко слушать об этой даме – она ведь ему небезразлична.
- В этой ситуации никакие мои личные чувства значения не имеют, - опомнился я. – Что дальше? Вы отправили её к Аль-Кабано?
- Конечно. Во-первых, это была обычная процедура, а во-вторых, тут уж меня азарт взял.
- И он прибегнул к своим… обычным способам?
- Да. Но пока она оставалась в сознании, ничего с ней у него не выходило. И он пригрозил ей, что расскажет мужу.
- Так-так, а она?
- Она сказала, что ей очень жаль чувств её мужа, но его, Аль-Кабано, физиономию в этом случае она готова пожалеть сильнее.
И снова меня тряхнуло почти неподконтрольным мне смехом.
- С этого и началось её взаимопонимание с Тиверием, не так ли?
Людка пожала плечами, но за неё ответила Красовская:
- Да. Думаю, да.
- Когда всё это произошло?
- Вскоре после её приезда сюда. Муж привёз её и ненадолго отбыл улаживать дела – вот в этот промежуток.
- Улучили минуту, значит?
- Точно так.
- Ну, а почему именно её? Она не богатая, не слишком красивая…
- Об этом, возможно, мог бы сказать Тиверий.
- Так я и думал. Похоже, я не ошибся ни здесь, ни раньше. Ну что ж, пожалуй, это всё, что я хотел узнать от вас на настоящий момент. Да, кстати… Со смертью Тиверия Стара, полагаю, его предприятие прекратило существование?
- Откуда нам это знать? Списки участников не вывешивались – не «Карантинный клуб».
- Ах, да! – спохватился я. – Как же я забыл про него! «Карантинный клуб». Дом свиданий. Билетики. Игра в «суд». «Один из здесь присутствующих не доживёт до утра. Быть может, и вы». Таким образом назначались встречи, не так ли?
Красовская поджала губы:
- Этого я не знаю. Техническая сторона вопроса меня не волновала.
- А денежная? Кто вам передавал вашу долю за сводничество? Тиверий? Аль-Кабано?
- Это делала сестра Мур во время утренних процедур – просто забывала конверт на столе, и если бы захотели её или меня обвинить в чём-то, было бы непросто доказать связь между приватными встречами леди и джентльменов и этим забытым конвертом.
- О, боже! – сказал я, с трудом сдерживая новый приступ смеха. – О сестре Мур я и не подумал. Синий чулок – удобнейшая маска. Даже я… О, нет, не могу я больше оставаться в вашем обществе, простите. Слишком смешно.
- Людка, - потребовала графиня. – Проводи мистера Холмса. Только имейте в виду, мистер Холмс, до изобретения малогабаритных карманных фонографов такие откровения значат меньше, чем дым из вашей трубки.
- О, в этом я прекрасно отдаю себе отчёт, не беспокойтесь. Одно: ребёнок. Ведь вы сказали, что не откажетесь показать мне его.
- Я вам скажу тайное слово для тех людей, у которых он содержится сейчас. Люди эти носят фамилию Андерес.
- Разве это не ваша фамилия?
- Они мои дальние родственники. Неважно. Имя ребёнка – Даниил, Дэн. А секретное слово… Преклоните ухо, мистер Холмс, не то, боюсь, не услышал бы кто – порой и у стен есть уши.
Я наклонился, и она шепнула мне на ухо: «Путешествия».
- Если вы назовёте это слово этим людям, они не только покажут вам младенца, но и сделают всё, что вы скажете.
- Таким образом, вы снимаете с себя ответственность и перекладываете её на меня?
- Вы сами этого хотели.
На это я только кивнул и поспешно удалился. Было у меня чувство какой-то зудящей завшивленности, хотелось принять ванну. И, к тому же, по сути, они не сказали мне ничего нового: Тиверий Стар, как все дельцы на свете, ворочающие крупным капиталом, имел под легальным прикрытием парочку уголовно-наказуемых «предприятий», как он сам это называл. Кто-то содержит притоны, кто-то – ночные клубы или бордели. Дело прибыльное, а стервятники охочи до гнилого мяса. Но кто-то попытался наложить лапу на процветающий бизнес, притом переходя некие нравственные границы, которые сам Тиверий для себя положил. Стар воспротивился – и поплатился. Была смерть этого льва естественной или насильственной, всё равно она запустила мор в саванне.