Пожилой уже мужчина, Сергей Дмитриевич, больше суток едет к своей старенькой матери. Она живет в своей однокомнатной квартире с пятнадцатилетней правнучкой Настей, пьющей и напропалую гуляющей.
Старушка всякий раз ставит Насте в пример Сергея Дмитриевича, упрекает ее за распутство, уговаривает ее, чтобы та перестала вести разгульный образ жизни. И Настя мстит ей за это.
Поезд дальнего следования набирал скорость, все дальше и дальше удаляясь от большого столичного города. В купе одного из вагонов сидел седой мужчина лет шестидесяти и усердно вытирал обильно выступивший пот с лица и шеи. Рядом на полу покачивались большая дорожная сумка и эмалированное ведро.
Стоял жаркий и душный июль. И хотя было уже семь часов вечера, низкое солнце палило так же, как и в четыре часа дня. Открытые настежь окно и дверь купе не приносили желанной прохлады.
Перед посадкой в поезд мужчина долго искал платформу.
Центральный железнодорожный вокзал недавно реконструировали, и, выйдя из метро, мужчина пошел к поезду не через дальний от метро старый, знакомый подземный переход, а через вновь выстроенный, куда он еще не заглядывал, находящийся вблизи выхода из метро.
Второпях вышел на платформу, у которой не было поездов, хотя его поезд в это время должен был уже стоять у платформы. Поставил сильно оттягивающее руку ведро на асфальт платформы, снял с плеча тяжелую сумку и, глубоко дыша, стал, осматриваясь, вытирать льющий с лица и шеи пот.
Услышал, как по репродуктору сказали, что его поезд отправляется через пятнадцать минут с пятой платформы. Взял свои вещи и медленно пошел в подземный переход.
В купе уже было двое пассажиров: мужчина и женщина, как впоследствии оказалось, муж и жена, едущие отдыхать на субтропическое побережье Черного моря.
Отдышавшись, мужчина сложил свой багаж под сиденье и представился попутчикам:
-Сергей Дмитриевич, киевлянин. Еду на Северный Кавказ повидать свою маму и родственников.
До станции Ясиноватая пассажиров в купе никто не тревожил. Только вечером и утром, постучавшись, заходила проводница, предлагая чай, да несколько раз с утра заглядывали буфетчики из вагона-ресторана, разносившие по вагонам бутерброды, пирожки, мороженое и пиво. Ничего этого Сергей Дмитриевич себе не брал. У него с собой была своя пища. И, судя по обгаженному весь день унитазу в туалете, это было оправданно.
В Ясиноватой поезд стоял долго. Проверяющие ходили по вагонам и досматривали багаж пассажиров. Спросили у Сергея Дмитриевича, указывая на плотно упакованное эмалированное ведро:
-Что в ведре?
-Мед везу. Гостинец своей старенькой маме, – ответил тот.
-Точно мед? Не спирт?
-Да вы посмотрите, какое оно тяжелое! И кто это в ведрах спирт возит?
Проверяющие, молодые парни, несколько минут молча, смотрели на аккуратно упакованное ведро. Не выдержав этого тягостного молчания, Сергей Дмитриевич предложил:
-Да вы пригнитесь, понюхайте, аромат медовый так и отдает от ведра! Ну, а если не верите, я сейчас распакую ведро.
-Ладно, дед, не надо распаковывать. Вези свой гостинец.
Сергей Дмитриевич обрадовано вздохнул. Но радость его была короткой.
За два часа до приезда на станцию Ростов скорый поезд дальнего следования остановился в безлюдной степи для проверки паспортов пассажиров, о чем предупредило поездное радио. Семейная пара, ехавшая в одном купе с Сергеем Дмитриевичем, выложила документы на столик. Приподняв крышку сиденья, Сергей Дмитриевич выставил сумку. Опустил крышку, сел на нее и, нагнувшись к сумке, стал искать в ней свой паспорт.
За последнее десятилетие это была, наверное, его шестая поездка к старенькой матери. Всякий раз паспорт и какие-либо другие бумаги он клал с торца сумки. Но на этот раз документов там не оказалось.
Сумка уже не была туго набитой, так как половину взятых с собой продуктов Сергей Дмитриевич уже съел. Поэтому ему не составило большого труда обследовать все ее пространство. Паспорта нигде не было. «Как же так? – растерянно подумал, – Ведь я же брал паспорт! Куда он мог деться?»
Попутчики обратили внимание на долго шарившего в сумке Сергея Дмитриевича, на его растерянный вид и стали успокаивать:
-Да не волнуйтесь Вы! Успокойтесь, подумайте лучше, куда Вы его положили.
-Не знаю, что и подумать. Я уже всю сумку обшарил и нигде паспорта нет!
-Ну, не может этого быть! Как же без паспорта пересекать границу?
-В том-то все и дело, что меня сейчас могут снять с поезда и мурыжить тут в степи до выяснения личности. А моя старенькая мама, не дождавшись меня, с ума сойдет!
И тут, полностью распахнув полуоткрытую дверь, в купе протискивается паспортный контроль в составе трех молодых крепкого телосложения военных. Увидев на столе паспорта, старший из них, сержант стал их рассматривать. Не обнаружив ничего подозрительного, положил документы на стол и повернулся к сидевшему с раскрытой у его ног сумкой Сергею Дмитриевичу:
-Ваш паспорт!
-Мабуть забув дома, – тихо выдавил из себя Сергей Дмитриевич, вдруг перейдя на украинскую речь, и добавил, указывая на сумку, – Скрізь обшукав і не знайшов. Не знаю, що тепер робить.
В купе воцарилась гробовая тишина.
-Где Ваши вещи? – спросил сержант.
-Ось сумка та ще відро с медом, – проронил пожилой мужчина и подумал: «Це все. Будуть знімати з потяга».
-А куда Вы едете?
-До старенької і хворої матусі, – еще тише, почти шепотом ответил Сергей Дмитриевич, поднял взгляд на сержанта и посмотрел ему прямо в глаза.
Сержант не отвел взгляда. Понял, что если сейчас снять мужчину с поезда, то для пожилого человека это будет катастрофой. Махнул рукой:
-Добро. Езжай, дед, – и вся проверяющая команда вышла из купе.
Семейная пара сразу оживилась. И муж, и жена наперебой стали говорить, обращаясь к Сергею Дмитриевичу, как они переживали за него. Какая это редкость – попасть на таких, как сегодня, проверяющих. Вспомнили свою прошлогоднюю поездку, когда при них высадили парня, правда, когда еще проверяли багаж. Слишком много у него было всякого товара…
Сергей Дмитриевич молчал и только согласно кивал головой. Да, в прошлом году из его купе тоже высадили парня. Тоже при проверке багажа. Наверное, у перевозчиков товара было не все в порядке с документами. А с ним вот, слава Богу, обошлось.
Постепенно волнение пассажиров в купе улеглось. Все молчаливо смотрели в окно, через которое виден был неподвижный зелено-желтый, местами уже выгоревший от жары ковер безлюдного и безмолвного степного простора России. Но вот вагон дрогнул, и картина степи медленно поплыла.
В Ростове были в половине восьмого вечера. Поезд шел с опозданием в два часа. В город, куда ехал Сергей Дмитриевич, поезд по расписанию должен прибыть поздней ночью. А в связи с пограничными проверками он всегда на несколько часов запаздывал. И чтобы не беспокоить родственников, телеграмму о своем приезде Сергей Дмитриевич не давал.
Сейчас он прикинул, что если задержек больше не будет, то на станции своего города он будет в час ночи. «До маминой квартиры от вокзала всего три квартала. Доберусь пешком, – промелькнуло в голове, – А сейчас надо поспать».
Но не спалось. Вспомнились строки из письма матери, полученного накануне отъезда:
«Здоровье мое такое, какое и должно быть у стариков. Мотаюсь, болтаюсь, но живу. Пока я двигаюсь хоть и с палочкой и только что в очках твоих. На дальнее расстояние я очень плохо вижу. Но эти очки меня спасают.
Пока сама себя обслуживаю. Боюсь, чтобы мне не завалиться. Тут нянек нет. Настя хоть и живет у меня, но от нее помощи нет. Спит до обеда, а потом уходит, и появляется в квартире только поздно ночью. Какие-то армяне ее привозят. Пьяную и измученную».
Настя – внучка сестры Сергея Дмитриевича Сони, пятнадцатилетняя девчонка, и уже вытворяет такое распутство. Но это и не мудрено. Два года назад мать Насти Татьяна якшалась с сорокалетним Борисом, картежником и вором. Жила с ним как с мужем. Он-то и совратил Настю. Стал давать ей деньги, а потом потребовал, чтобы она их «отработала». Вот она и стала подставлять свою передницу болтающемуся в штанах хозяйству Бориса!
Вскорости Бориса поймали, осудили за воровство и отправили сидеть где-то в Курской области. Так Татьяна – «декабристка» – поехала туда же за ним, за тысячу километров, оставив свою совращенную тринадцатилетнюю дочь на попечение дряхлой и больной женщине.
А привыкшая уже к деньгам и почувствовавшая вкус секса девочка, конечно же, стала проституткой. Дежурила на центральном железнодорожном вокзале, где всегда было скопление армян-таксистов. И если не было клиентов из вокзального ресторана, то таксисты всегда были готовы за пару пирожков и рюмку водки поиграть с ней прямо в машине, а потом, уже насытившись несовершеннолетней девочкой, отвезти ее, бесчувственную к старой больной прабабушке.
Наконец, убаюканный покачиванием вагона и усыпленный монотонным постукиванием колес и поскрипыванием стенок купе, Сергей Дмитриевич задремал. И эта дрема-полусон увлекла его в детство.
Перед ним появилась его молодая и красивая мама, Галина Петровна. Она гладила его по голове и успокаивала:
-Не плачь, Сереженька! Я знаю, что Соня тебя всегда обижает. Успокойся, я ее сейчас накажу.
Громко и строго позвала:
-Соня, подойди-ка ко мне!
Возбужденная Соня подбежала с криком:
-Он первый меня толкнул!
-Соня, но ты ведь на три года старше его и ума у тебя должно быть больше! Сережа тебя только толкнул, а ты его так хлобыстнула, что у него синяк под глазом появился!
Схватила Соню за руку и больно шлепнула ее по попе:
-Вот тебе, непослушная, – шлепнула еще раз, – Господи, когда уж ты наберешься уму-разуму?..
Затем Сергей Дмитриевич явственно увидел фотографию с изображением нарядно украшенной елки, под которой стоял шестилетний мальчик, он. Фотографию держала в руках его сестра Соня и яростно царапала по ней иголкой, со злостью приговаривая:
-А вот тебе, ябеда! Вот тебе!..
После этого Сережа не узнал на фотографии себя: лицо его было сильно исцарапано. Так сестра отомстила ему за то, что он пожаловался на нее матери.
И еще картина. Мама, взволнованная и очень рассерженная тем, что Соня испортила фотографию, стегает ее ремнем. Та визжит, истошно кричит и вырывается, но мама крепко зажала ее голову между бедер, заголила зад Сони и с остервенением лупит ее. Маленький Сережа не выдерживает этого зрелища и со слезами на глазах и криком:
-Мамочка! Не надо бить Соню! Мамочка, прости ее! – подбегает к яростно размахивающей ремнем маме, подбегает прямо под ремень, ограждая Соню от ужасно жгущих болью ударов.
Вагон сильно дернуло. Сергей Дмитриевич очнулся. Приподнялся и посмотрел в окно. Поезд стоял на станции Кавказская.
На станцию назначения Сергея Дмитриевича поезд прибыл в два часа ночи. Пустынный перрон и такая же безлюдная привокзальная площадь. От услуг дежуривших здесь двух таксистов Сергей Дмитриевич вежливо отказался.
Широкая просторная и хорошо освещенная улица, по которой пошел он от вокзала, началом своим упиралась в клумбу большого диаметра. Вокруг клумбы городской транспорт делал разворот, так как в тридцати метрах от нее перпендикулярно улице уже располагалось полотно железнодорожных путей.
Не спеша, часто делая остановки для отдыха, Сергей Дмитриевич прошел два длинных квартала и, выйдя на просторный перекресток, свернул направо. Эта улица была существенно ;же и темней. Город словно вымер. Город спал. И идти одному тут было жутковато.
Но вот вход в нужный подъезд. Сергей Дмитриевич открыл входную дверь, вошел в вестибюль и, когда дверь за ним закрылась, оказался в кромешной темноте. На лестничных площадках не светилось ни единой лампочки.
Старенькая мать, конечно же, ждала своего сына. Хоть и не давал он телеграммы, но в письмах они уже давно договорились о времени его приезда. Конечно, она была очень рада. Она всегда радовалась его приездам. И всякий раз мать никак не могла налюбоваться сыном и наговориться с ним. Потому что приезжал Сергей ненадолго. Дня на три, от силы на неделю.
Сын у нее, безграмотной женщины, умный, грамотный, и в школе, и в техникуме учился на «отлично». Закончил учебу в институте. Работает инженером в большом управленческом предприятии. И своих двух детей он воспитывал правильно. Они тоже хорошо учились и стали инженерами. Галина Петровна очень гордится своим сыном.
А вот о дочери своей она и не знает, что хорошего сказать. Рано нашла себе мужа, который очень быстро спился, стал буянить и дебоширить, бить жену. Родила ему троих детей, и зачатых в пьяном угаре, и выросших, видя дикие сцены, устраиваемые пьяным отцом, каждодневно слыша его нещадный мат.
Яблочки-то ведь недалеко от яблоньки катятся. Какими хорошими могут быть дети, выросшие и воспитанные в этих диких условиях?..
Старая и больная Галина Петровна живет в небольшой однокомнатной квартире. После смерти ее мужа на жительство к ней перебралась тридцатилетняя внучка Татьяна, бросившая своего мужа, с тринадцатилетней дочерью Настей.
Галина Петровна из жалости приютила своих родных девчат. До этого Татьяна жила у своих родителей в частном доме. Но очень уж часто стал устраивать пьяный отец в их жилище погромы, к которым присоединялся уже почти спившийся брат Татьяны Григорий.
Всякий раз по приезду сына старушка говорила своим жительницам:
-Вот смотрите, девки, берите пример с Сережки-то. Сам всего добился. И на инженера без моей помощи выучился, и работает в большом государственном учреждении.
Татьяна с Настей слушали эти похвалы Сергею, хмурились и молчали.
А Сергей всегда при этом вспоминал. «Забыла ты, мама. Помогала ты мне, когда я в институте учился. Иногда присылала посылки с продуктами, которые летом приходили испорченными. Поэтому я просил тебя не присылать их. А один раз ты даже пять рублей прислала. Правда, я их тебе обратно отослал и написал, что это я должен посылать тебе деньги потому, что у тебя мизерная зарплата, и ты перенесла тяжелейшую операцию; потому, что я уже взрослый мужик. Но, к сожалению, я учусь, и денег, чтобы помочь тебе, не имею. Так что прости меня, мамочка. Конечно, ты очень и очень огорчилась, что я отказался от твоих денег. Но ведь я был прав!»
И всегда, бывая в гостях у матери, Сергей Дмитриевич пересматривал хранившиеся у нее фотографии.
В армию он ушел сразу после получения диплома в техникуме. И все его доармейские фотографии остались у матери. А кроме его фотографий у Галины Петровны были и свои, фиксирующие определенные события в ее жизни, и фотографии их родственников, живущих не только здесь в этом городе, но и в Среднем Поволжье. Поэтому он всегда с большим интересом их рассматривал.
Любила разглядывать эти фотографии и старая больная женщина. Частенько она раскладывала их и вспоминала свою бедную молодость, голодную юность, долго и пристально всматриваясь в изображения. Показывала своим приемным жительницам изображения сына, говоря им огорченно:
-Ну, почему у Сережи есть ум, а у вас его нет? Ну, почему, девки, вы такие вялые, ленивые? Господи, ну, почему вы такие простодырые?!
В комнатке Галины Петровны было только два спальных места: металлическая кровать да истрепанный с пролежнями древний диван. Вот на этом протертом до дыр разваливающемся диване и спали Татьяна с Настей. А когда к матери приезжал Сергей, то спать ему приходилось либо на полу, либо на раскладушке.
В этот приезд он спал на раскладушке. Но недолго. В семь утра Сергей Петрович уже был на кухне, где хлопотала его старенькая мать. И потекли расспросы и рассказы. Настя тоже встала. В девятом часу сели завтракать.
Наслушавшись от сына рассказов об его хорошей жизни, Галина Петровна тут же высказала это Насте. Высказала в форме упрека:
-Вот послушай-ка, Настя, как дядя Сережа живет. И машину новую уже другую купили, и трактор в селе для обработки огорода есть. А вы? Болтаетесь, как дерьмо в помойном ведре! Только подстелиться под армян ума у вас и хватает…
Настя молчала, ела, угрюмо насупившись.
Позавтракали, и она куда-то ушла.
К обеду в квартире по уже сложившейся традиции собрались родственники: две тети Сергея Дмитриевича, пять его сестер с мужьями, три пары племянников с детьми. Тесновато было, но радостно. Сергей Дмитриевич всех угостил привезенным из Украины медом.
На другой день Галина Петровна повела сына на дачу. Дача принадлежала дочери покойного мужа. Но работать на ней та не хотела. По инерции дачу так-сяк обслуживала еще Галина Петровна.
Там они нарвали огурцов, светящихся солнцем аппетитных помидор и сочных сладких темно-красных перцев. Как-никак, а на Северном Кавказе все же теплее, чем в местности, где жил Сергей Дмитриевич. Да и вода на даче у матери всегда была. Вот и радовали глаз дачные овощи.
И тут, на даче Галина Петровна поведала сыну историю, как она чуть было не осталась без квартиры, чуть не стала бомжом.
-А получилось так, – рассказывала она. – Ну, ты помнишь, я тебе писала, что нашу Настюшу армяне и в хвост, и в гриву таскают? Да ладно, я уж к этому привыкла, что ее среди ночи домой привозят. Но в квартиру она поднималась сама. А с полгода назад я, как обычно, открываю ей дверь, а вместе с ней в квартиру вваливаются трое здоровенных армянина. Шасть на кухню, в комнату. Я и опомниться не успела, а они уже окружили меня, и, давай, убалтывать: «Квартира у тебя, бабушка, нормальная, но мы тебе лучшую дадим. Так что готовься к переселению». Ну, тут уж я в себя пришла. Говорю им, что лучшей квартиры мне не надо, что не знаю, кто они такие, и пусть поскорее уходят. А эта маленькая стерва Настька, стоит рядом и подзуживает: «Баб, Галь, соглашайся, тебе ведь лучшую квартиру хотят дать!» Прикрикнула я на нее, чтобы замолчала. Мне уже девятый десяток идет, и я знаю, кому и как достаются хорошие квартиры.
Галина Петровна замолчала, заново переживая то ночное происшествие.
-А что же дальше было? – взволнованно выпалил Сергей Дмитриевич.
-Ну, выпроводила я их. Потом, чуть ли не неделю, каждый день выговаривала я своей ненаглядной правнучке, что, если еще хоть раз она приведет ко мне таких людей, то я ее в квартиру больше не пущу. Рассказала ей, как тяжело досталась мне эта квартира. Сколько времени и нервов потрепали и я, и ты, когда меня отфутболивали и в дирекции совхоза, и в горсовете. Напомнила Насте, скольких старых людей в нашем городе уже обманули жадные ушлые и бесчестные люди. Обещали старикам хоромы, а выкинули их в трущобы. В наше разнузданное время, когда бесчинствуют ложь, мошенничество и даже бандитизм, говорю ей, надо подальше быть от таких предложений.
Пока все спокойно. Больше никого она не приводила.
С дачи вернулись к обеду. Утомленные. Настя была в квартире, и Сергей Дмитриевич без обиняков начал с ней разговор:
-Настя, как тебе не стыдно? Почему ты не даешь старенькой прабабушке спокоя?
-Дядя Сережа, о чем это Вы?
-А ты не знаешь? Где ты шляешься по ночам? Почему не даешь старому человеку спокойно поспать?
-Да я уже неделю никуда не хожу! – обиженно, вспылив, бросила Настя.
-Неделю! Ты ведь уже два года ведешь этот ночной распутный образ жизни! А как это ты додумалась вытурить из квартиры прабабушку?
-Я же хотела сделать ей лучше! – почти крикнула Настя.
Сергей Дмитриевич оторопел. Маленькая шлёндра еще и благодетельницей прикидывается! Вскипел:
-Ты что, совсем дура? Нет, конечно, прикидываешься, стерва!
В порыве ярости он схватил Настю за шею и зло, громко:
-Да тебя за это удушить мало!
Увидел, как в испуге побледнело лицо Насти. Почувствовал вдруг, что пальцы его непроизвольно сжимаются. Мгновенно ощутил всю хрупкость тонкой, детской еще шеи, беззащитность находящегося перед ним ребенка! Осознал возможную большую и непоправимую беду. Пальцы разжались. Он быстро сбросил свою руку с шеи Насти.
Галина Петровна в это время была на кухне и ничего не видела, и не слышала. Но, войдя в комнату, и увидев взъерошенных Настю и Сергея Дмитриевича, спросила:
-Что тут у вас произошло?
-Да все нормально, мама, – ответил остывший уже сын, –просто поговорили.
Вечером мать и сын, сидя за столом, рассматривали имевшиеся у старушки фотографии. Тихо и спокойно беседуя, вспоминали время, когда было сделано то или иное фото, места и обстоятельства, при которых выполнялись снимки, какие события происходили с ними в то время.
В этот вечер и Настя была дома. Она сидела рядом на «разбитом корабле», как говорила Галина Петровна, диване, и читала книгу.
Быстро пролетели три дня гостевания Сергея Дмитриевича у матери. И вот он уже качается в вагоне скорого поезда, возвращается домой. Мать он не уговорил поехать с ним и жить у него. Видимо, наверняка она знала, что не успеет отъехать от станции, как ее «дорогие и любимые» внуки вместе со своей матерью спустят с молотка так трудно доставшуюся ей квартиру. Продадут, деньги пропьют, и, как и были ни с чем, так ни с чем и останутся.
Грустный и печальный был вид у седого пожилого мужчины. Жаль ему было свою мать, сделавшую столько всего хорошего для своей дочери и ее детей, и так обижающих старушку.
При приближении к Ростову Сергея Дмитриевича охватила тревога: как же пройдет паспортный контроль? Он уже окончательно вспомнил, что паспорт только хотел положить в сумку, но замешкался, отвлекся и не положил.
Правда, когда Сергей Дмитриевич рассказал о случившемся в дороге происшествии матери, Галина Петровна написала и дала ему листок бумаги с дорожной молитвой.
-Держи всегда при себе, – и добавила уверенно, – Особенно, когда едешь в своей машине. Будет помогать.
Сергей Дмитриевич, с детства начитанный и склонный к естественным наукам, был убежденным атеистом, но из уважения к матери перечить не стал. С благодарностью взял у матери листок, молча, прочитал молитву, сложил листок вчетверо и положил его в задний застегивающийся карман брюк.
Время было уже позднее. «Как будет, так и будет», – подумал Сергей Дмитриевич и лег спать.
Проснулся утром. Недоуменно оглянулся, спросил у попутчиков:
-А что, Ростов мы уже проехали?
-Проехали и забыли, дед! – весело отозвались ехавшие в купе парни.
-Так что, паспортного контроля не было?
-Был, заглядывали ночью с фонариками бойцы. Вас будить не стали.
«Может и впрямь дорожная молитва помогла?» – ощупывая шелестящую в кармане бумагу, подумал Сергей Дмитриевич.
Как бы там ни было, теперь ему опасаться больше нечего. Теперь он спокойно, без закавык доедет до своего города.
Прислушался к разговору сидевших у столика парней. Один из них рассказывал, что тут в Кропоткине все производство стоит, и он едет к дяде в Запорожье. Тот обещал устроить его на работу.
Вспомнил Сергей Дмитриевич, что в прошлом году, когда он ехал к матери, двое молодых людей, наоборот, ехали из Украины в Россию устраиваться на работу. Много народу занимается торговлей. Одни, что подешевле в России, везут в Украину и продают там дороже. Другие выискивают дешевый товар в Украине и везут на продажу в Россию.
Так, где же на Руси жить хорошо? Нет, наверное, Некрасов поставил вопрос точнее: «Кому на Руси жить хорошо?» Ответ сегодня очевиден: бандитам и депутатам. А может, это одни и те же люди?..
Появившись у себя дома, Сергей Дмитриевич сразу же написал матери, что доехал благополучно, что в дороге у него даже и паспорт не проверяли.
И потекла у Сергея Дмитриевича размеренная, налаженная годами жизнь. По будним дням – работа на предприятии, домашние проблемы, а по выходным – поездки с женой в село на помощь старой теще.
Спокойная жизнь была и у Галины Петровны. Но примерно через полгода она прислала Сергею Дмитриевичу письмо, в котором рассказала о сильно взволновавших его событиях.
«Ожидает меня, Сережа, прибыль. Моя любимая внучка Танюша пишет, что хочет вернуться. Попервах писала, что там, под Курском ей хорошо. В лесу собирает грибы да ягоды. А сейчас – еле-еле вытребовала у сожителя свой паспорт и хочет оттуда уехать, но нет денег. Просит выслать. Соня говорит, что у нее денег нет. Стало быть, опять раскошеливайся, бабушка! Ведь это я Татьяне 400 рублей дала, когда она за своим любимым под Курск бежала. Теперь она снова просит 400 рублей.
Ну, это ладно. А вот что отчудила моя ненаглядная правнучка. Кинулась я на днях фотографии посмотреть, твое лицо, Сережа, вспомнить. И нет их нигде. Все наши фотографии Настенька-то уничтожила. Говорит, что мало я ее люблю, мало внимания уделяю. Всегда только о дяде Сереже говорю и их упрекаю. Так что, Сереженька, буду я теперь только на них смотреть, об них думать. И забуду теперь, какой уж ты внешности».
«Настя уничтожила мамины и мои фотографии! Вот это месть! – промелькнуло в мозгах Сергея Дмитриевича. И перед глазами тотчас же встала фотография с мальчиком под елкой. С ним, шестилетним, с обезображенным исцарапанным лицом. – Это же надо? Лишить свою родную прабабушку памяти! Вот это месть!..»
Правильно подмечено народом, что яблочки недалеко катятся от яблони.
В. ФАС
02.03.2012
Фото с портала ПроШклоуРу