Натальино возвращение в родной город пришлось на конец девяностых, когда целая армия инженеров, научных работников, людей, имеющих солидный опыт и огромный потенциал, оставшись без работы, торговала на рынках или вставала на учёт на биржах труда. Впоследствии те из них, в ком была коммерческая жилка, очень даже неплохо устроились, став предпринимателями. Наталья к таковым себя не причисляла, поэтому даже не удивилась, что её «обули» после первой же недели работы продавцом. Отдав последние сто долларов, оставленных на чёрный день, и успокоив себя тем, что данный день белым не назовёшь, благополучно уволилась. Очень кстати вспомнились мамины слова, что не бывает постыдной работы, а стыдно ничего не делать, и Наталья устроилась работать санитаркой в военный госпиталь. Потом, вспоминая этот период, она не жалела, что получила такой опыт. Ей интересно было посмотреть на медицину изнутри, она находила свою работу нужной и даже благородной.
Почти сразу после её прихода на работу началась вторая чеченская война, стали приходить борты с ранеными. Так называли самолёты, прилетавшие на военный аэродром из Чечни. В просторном холле приёмного отделения Наталья с другими санитарками устанавливала подставки для носилок, приходил автобус, и начиналась напряженная работа: ходячих рассаживали вдоль стен на скамейки, лежачих на носилках укладывали на стоящие рядами подставки. Между рядами уже ходили врачи, читали медицинские документы, разбирали раненых по отделениям. Среди раненых были офицеры, прапорщики, а больше солдаты – пацаны, только оторвавшиеся от мамкиных юбок и сразу попавшие в пекло войны. Они были ровесниками её сыновей! Головы в повязках, обожжённые лица, забинтованные культи вместо ног или рук - всё воспринималось, как нереальность, как то, чего не должно было быть. До этого война существовала где-то далеко, в неё верилось, конечно, но только сейчас до неё возможно стало дотронуться, увидеть, ощутить её запах. Предаваться эмоциям, впрочем, было некогда.
Обязанности санитарки приёмного отделения не Бог весть какие – помыть людей, переодеть, прозвонить в отделение, чтобы забрали, ну и ещё всё, о чём попросят врачи или медсёстры. Наталья старалась, как могла, испытывая при этом чувство неловкости за свою неумелость, нерасторопность, в душе стыдилась своих прежних работ, связанных с бумажками или железками, где цена ошибки несравнимо ниже.
В приёмном отделении больные не задерживались, поэтому и узнать их толком было нельзя. Хотя некоторые запомнились на всю жизнь, как, например, освобождённый из плена офицер - лётчик. Наталье до сих пор вспоминаются его ярко-синие глаза и рыжая кудрявая борода. Она видела его накануне по телевизору в новостях, и вот он наяву. Почему-то с ним были знакомы все врачи, видимо, уже лечился здесь раньше. Окружили, стали расспрашивать. У него сильно изранены ноги, а ранили свои, когда освобождали, такая вот цена свободы.
Травматологическое отделение было переполнено, работники «зашивались», приходилось брать туда санитарок из других отделений, Наталья в их числе. Здесь тоже было не до разговоров с ранеными, да и не приветствовалось это в госпитале, но тут у ребят были имена. Вот лежит Серёжа, который отказывается по утрам есть сливочное масло, и Наталья уговаривает его добавлять масло в кашу. А вот его тёзка - ноги в аппарате Илизарова, читает письмо от одноклассников. Он очень смущён тем, что его считают героем, им гордятся. «Я даже не успел в бою побывать, просто наш БТР в горах перевернулся, и меня придавило» - говорит Сергей, но видно, что ему приятно такое отношение сверстников. А вот те, кто успел побывать в мясорубке войны, не очень стремятся об этом рассказывать.
- Хоть бы монашки пришли, - говорит санитарка Лида, - а то борт сегодня будет, совсем закрутимся.
Монашками называли сестёр милосердия, которых направляла Ростовская епархия в помощь госпиталю. У них была своя, отличная от госпитальной, униформа: голубые передники с вышитым белым крестом и такая же косынка, почти как у сестёр милосердия времён Первой Мировой.
- Мы не монашки, мы в миру живём, - говорила самая старшая из них, Люба, - это у нас такое послушание.
Послушание было нелёгким, они брались за самую неприятную и грязную работу - приносили и убирали судна, мыли лежачих. Не удивительно, что их прихода так ждали. Ждали-то, ждали, да неприятно как-то о них говорили, типа «не понимаем мы их, как можно за бесплатно это выгребать», а то и просто дурами называли. У нас почему-то дурами и дураками считают не тех, кто не понимает, а тех, кого не понимают.
Церковь помогала не только людьми, но и доставляла угощения для раненых, которое жертвовали прихожане. Это были банки с домашним консервированием, сыры, колбасы и сладости. Раздавалось это только раненым из Чечни, остальным не положено.
Ромка буквально лихачил по отделению на своей инвалидной коляске. Культи обеих ног чуть ниже колен белели бинтами, а с сероглазого симпатичного лица улыбка не сходила – куражился парень, храбрился. Когда Наталья проходила мимо с угощениями, руку протягивал и умильно улыбался. Конечно, Наталья и так бы ему всё выдала, она не сомневалась, что Роман участник боевых действий. Оказалось, что нет, не положено ему угощение. Ей рассказали, что был Ромка контрактником, отслужил положенный срок, деньжат заработал и ехал домой. Был он парнишка заводной, на какой-то станции опоздал на поезд и подцепился к вагону на ходу, да сорвался, угодил ногами под колёса. Заработанные ратной службой денежки в одном из сапогов вместе с ногой остались… Хоть и не положены были ему угощения, Наталья не перестала их ему давать. Но особенно сильно заныло её сердце, когда узнала, что приезжала к нему мать, пробыла три дня, и все три дня пила – не просыхала. Что же может ждать этого парня дома?!
Кроме «монашек» очень много помогали выздоравливающие солдаты. Их специально придерживали для этой цели подольше в госпитале, впрочем, ребят это вполне устраивало: солдат «лежит», а служба идёт. Как-то Наталья случайно подслушала разговор таких помощников, от которого пришла в ужас. Они взахлёб рассказывали друг другу про разные способы издевательств над молодыми солдатами.
- Вы соображаете, о чём говорите? – возмутилась Наталья, - сами молодыми не были?
- А дедовщина нужна, - спокойно, без тени смущения, отвечали ей оба, - нужна, чтобы «духи» не расслаблялись. Уставщина ведь хуже дедовщины.
Нет, никак не могла Наталья этого понять! Война – это чудовищно, но там есть враги. А как можно калечить себе подобных только за то, что они «духи», то есть молодые? К примеру, поступает в госпиталь парень, весь избитый, и говорит, что с лестницы упал. «У лестницы кулаки большие были?» - спрашивает врач. Но парень ни за что не признается, нельзя, ведь тогда он будет стукач – самое презираемое существо. «Если бы не такое отношение к «стукачам», может, с дедовщиной и справились бы?» - думалось Наталье. Но пока она неистребима и существует даже здесь, внутри лечебного учреждения. Как-то, проходя мимо туалета, Наталья ясно услышала звуки ударов по чьему-то телу. Зашла, смотрит: несколько человек спокойно курят у окна. Заглянула во все кабинки – они пусты. «Что тут происходит, я вас спрашиваю?» Естественно, ей сказали, что ничего.
- Ах вы, ироды, вам что Чечни мало?
Подошёл срок возвращения Натальи в приёмное отделение, а ребята против:
- Тётя Наташа, не уходите! Хотите, мы рапорт напишем, чтобы вас тут оставили?
Смешные мальчишки, кто их слушать будет?
Дисциплина в госпитале довольно строгая, и субординация соблюдается, иначе нельзя. Медсёстрам доставалось, пожалуй, больше всех. Как быстро и профессионально они даже не работали, а «вкалывали»,причём, не только в переносном, но и в самом прямом смысле вкалывали антибиотики и прочие снадобья в солдатские ягодицы. От этого кожа на их руках чесалась и трескалась. Наталья понимала, что никогда бы с их работой не справилась. Она и со своей-то не очень справлялась, судя по отношению начальства.
«Кто это подписывал половые тряпки? -размышляла Наталья,- Конечно сестра-хозяйка. Кто кроме неё мог написать слово «хол» вместо "холл"? Интересно, она хоть одну книжку прочитала за свою уже не короткую жизнь?» По правилам каждое помещение нужно мыть отдельной тряпкой, для этого их и подписывают, но на деле никто так не делал, а мыли, кому чем удобней. Не успела Наталья вымыть половину холла тряпкой по имени "коридор", как получила по заслугам от той же сестры-хозяйки. Обидно, а что скажешь, формально она права. А то, что кроме неё никого не проверяют, не в счёт. Но этого мало, (и не лень ведь ей) - взяла кусочек стерильного бинта и давай тереть по всем верхним торцам дверей. Да протирала их Наталья, но не до стерильности. Бинт становится слегка серым, и довольная «хозяйка» идёт в кабинет начальника докладывать, что в отделении грязь. "Сказала бы мне, я вмиг бы всё исправила и больше такой ошибки не повторяла", - думала Наталья. Обидно, что начальник ей верит, один на всё отделение не понимает, что она за человек.
- Да не расстраивайся ты, - говорит медсестричка Оля, - и не старайся так, всё равно найдёт, к чему придраться. У неё всегда бывает жертва, до тебя над Галиной издевалась. Ты же ещё и бывшая жена офицера, а теперь оказалась в её власти, думаешь, она устоит от соблазна лишний раз унизить тебя?
- А вот дудки ей, ухожу я от вас, возможность появилась на завод устроиться по специальности.
Да, у Натальи огромная радость, даже две радости: первая, что нашла свою подругу молодости. И нашлась она благодаря госпиталю, потому что поступивший к ним отставник, с которым Наташа случайно разговорилась, оказывается, её знал. Вторая же радость, что эта подруга предложила устроить Наталью на родной завод, на котором они когда-то вместе трудились. "Ну что же, спасибо тебе, госпиталь, за интересный опыт, за то, что не дал умереть с голода в трудную минуту, за счастливо найденную подругу. Мать Тереза из меня не вышла, и своей стать я так и не сумела. Прости меня, госпиталь, и за то, что вспоминать тебя буду не всегда с удовольствием".
Всё же один эпизод вспоминается светло и с надеждой: вот сидит в коляске Ромка, а рядом с ним Леночка, самая молодая из послушниц. Они заняты изготовлением ватных шариков – постоянное занятие, когда нет срочной работы. Складывают они шарики в биксы, о чём-то беседуя, улыбаются. Нечастые светлые минуты! А вдруг у них и правда что-то сложится, почему бы и нет?