Тому назад одно мгновенье Гл. 5

Людмила Волкова
                Глава 5

                Телефонный звонок разбудил Александру Адамовну в девять утра, что ее рассердило. Ведь предупредила всех – раньше  одиннадцати не звонить. Она любила разговаривать « в полном сознании», как называла это состояние душевного комфорта после проведенных утренних ритуалов, завершающихся чашкой кофе. Могла себе позволить после полувека раннего вставания. И став пенсионеркой, она являлась на кафедру к девяти, хотя  лекции  ее шли второй парой. Не позволяла своим подчиненным расслабляться.
                Сняла трубку новенького аппарата. Зять установил его рядом с диваном, оставив старый в кухне, как велела хозяйка.
                – Мама, как ты спала? – с подозрительной вкрадчивостью осведомилась доченька.
                Обычно ее голос звучал зычно, как на плацу перед солдатами, что сильно раздражало Александру Адамовну. Командирские нотки Аська явно переняла у нее, в чем признаваться не хотелось.
                – Сто раз говорила: я не страдаю неврозами и сплю хорошо, – недовольно ответила Александра Адамовна. – И что там стряслось?
                – Вовка ногу поломал! Ты чего молчишь?
                – Гипс наложили? – деловито поинтересовалась теща страдальца. – .– Или моя помощь требуется?
                Ася  бросила трубку. Александра Адамовна помедлила  с минуту и сама позвонила:
                – А чего ты психуешь? Зачем швырять трубку?
                – Но ты даже не спросила, как он ногу поломал и где?! – крикнула уже своим обычным голосом возмущенная Аська.
                – Господи, да твоему Вовке пятьдесят лет, а не пять! Ну, поломал ногу! Так я должна срываться с дивана и бежать ему на помощь? И какая мне разница, где он ногу поломал? Кстати, а где? В каком месте?
                – Кстати, возле твоего дома! Нес тебе подарок! А какой – не скажу, раз ты такая… такая жестокая!
                И Аська опять  бросила трубку, а ее мать снова  стала перезванивать:
                – Так в каком месте он ногу сломал? Я имею в виду ногу, а не место падения.
                Выслушав отчет дочери  о происшествии со всеми подробностями самого падения и последующих событий ( звонок упавшего Вовочки Асе, приезд на машине  спасителя – зятя Алика,  поездка в травмпункт, и так далее), Александра Адамовна  сообразила, что Вова упал вчера вечером. И раз  об этом сообщили только сегодня утром, значит – ее дочь совершила подвиг молчания! А  прорвало бедняжку после победы над невыносимым  желанием испортить мамочке ночь бессонницей!
                – Ладно, Асенька, успокойся, все будет в порядке! – сказала смиренным голосом оценившая этот подвиг   Александра Адамовна. – Твой муж живучий, сама знаешь. Все срастется. – И не выдержала, добавив: – Не все же ему, бедняжке,  по магазинам мотаться за продуктами. Сама возьмешь в свои руки хозяйство.
                – Опять! Ты опять за свое! У нас горе, а ты ехидничаешь! Я же говорила тебе: мне не лень, мне тяжело таскать сумки.
                – А как я таскала их, не имея мужчины в доме? – напомнила Александра Адамовна. – Так какой подарочек нес мне Володя?
                – Мы починили твою пишущую машинку! И Вовка пёр ее с остановки трамвая!
                – А зачем мне машинка? Надеюсь, она тоже сломалась?
                – Она как раз не сломалась! Вова  обнимал ее двумя руками, когда падал! Она же была в футляре! Как это – зачем? Ты же сама говорила, что без машинки – как без рук!
                – Я это говорила  десять лет назад, когда работала! А сейчас я  без компьютера как без рук! Кто мне обещал присмотреть ноутбук?
                В общем,  утро было испорчено. Тем более, что Александра Адамовна, действительно не страдающая  капитальной бессонницей, познала в эту ночь все ее прелести.
                Заснула  она в четыре утра. Дневник Маши почему-то настроил на размышления о себе. Невольно  Александра Адамовна стала сравнивать  Машину жизнь со своей,   хотя общего у них было мало. Разве что  – у обеих погибли  на фронте отцы. Но свое полусиротство она, Саша, совсем не ощущала. Рядом была мама, которая с блеском справлялась и с ролью отца, не только со своей, материнской.
                Внешне Роза Михайловна походила на переодетого парня:  чернобровая, с усиками под крупным орлиным носом, густыми вьющимися волосами, стриженными под мальчика.  Ее слишком узкое лицо украшали черные печальные глаза и полные губы, которых редко касалась улыбка. Зато если та появлялась, то все лицо преображалось, становясь даже привлекательным. Правда, не для мужчин. Наверное, их отвращала фигура Розы Михайловны – безгрудая, с прямыми плечами,  костлявая вверху, зато с крутыми бедрами, низко сидящими, из-за чего ноги казались короче положенных по росту, довольно высокому. Трезво оценивая мамину внешность, Александра Адамовна, пришла к выводу, что любовь между родителями  зародилась на более благородной почве, чем плотские желания. То есть, вписывалась в положенные рамки – любви за внутренне содержание. «Или вообще не было никакой любви», – однажды засомневалась она, потому что мать редко вспоминала ее отца.
                Словом, Сашеньке, сильно повезло, что она у матери взяла только рот и глазищи в длинных ресницах, а также рост. По отцовским фотографиям трудно было понять, какую папа внес лепту во внешность своей дочери, так затрепаны  были эти фото.
                Зато благодаря  папе в паспорте у Саши значилось, что она русская,  так что пятая графа не висела карающим мечом над ее головой, как висела когда-то над маминой,  еврейской.
                Конечно, глядя на подозрительно восточную красоту Александры Адамовны, многие были убеждены, что дело тут не чисто. И это странное редкое отчество… Трудно было определить, какой оно национальности. Но ее окружали люди интеллигентные, а значит – язык не распускавшие. Сама же Сашенька чихать хотела на то, что о ней думают подружки  и преподаватели. Она сумела завоевать авторитет на факультете, стойко ограждающий  ее от всяких разговоров и намеков.
                Саша гордо пронесла свою красоту, усиленную  крепким характером и высокой нравственностью, через школьные годы, затем – студенческие, и вступила в самостоятельную взрослую жизнь сформировавшимся существом, в центре которого находился не просто стальной стержень, а эдакая конструкция из удивительного металлического сплава, умеющего гнуться в нужном направлении.
                – Ты сама себе сталевар, – сказал однажды Артем загадочную фразу, в которой Саша угадала нехороший подтекст, но, как всегда, не стала признаваться в непонимании.
                Роза Михайловна недаром гордилась дочкой, которая еще и училась на сплошные пятерки. Ей бы хотелось еще одного – чтобы мальчики замечали ее девочку.  Не хотела она дочке своей одинокой судьбы.  Но странно: в школе мальчики почему-то не бегали за красавицей Сашей. Наверное, отпугивала их эта внешняя холодность. Саша  ходила с поднятой головой,  не ссутулилась, даже когда сидела. Одноклассницы шумно восторгались ею и старались на нее походить. Всем хотелось рядом с Сашей выпрямить спинку и задрать подбородок. И так же вежливо улыбаться в ответ на комплименты. А не получалось: спина не выпрямлялась, подбородок  держать было неудобно, а рот расплывался в улыбке, стоило кому-то сказать ласковое слово. Не хватало Сашиного характера.
                Ей старались подражать, но дружить с нею ни у кого не получалось. Только Любаша могла гордиться своею дружбой с этой задавакой. Они вместе  приходили в школу и уходили после уроков – бестолковая Любаша-троечница и хроническая отличница Саша.
                Понятно, что учителя ставили Сашу всем в пример с первого по десятый класс, и это никак не прибавляло к ней симпатий одноклассников. Тем более что всем казалось, будто она всех немножко презирает. 
                Нет, она, конечно, сильно  любила маму, немножко Любашу, но больше всех мальчика Артема из соседнего подъезда.
                Это ей казалось – что больше всех. Потому что при виде Артема ей становилось необыкновенно хорошо, а к маме она привыкла.
                Часть этой любви к соседнему мальчику перепадала его маме, тете Вале, которая дружила с Розой Михайловной и часто бегала к ней в гости – советоваться.
                Остальные люди – соседи, учителя и одноклассники – заполняли жизненное пространство, проникая не в сердце, а только в умную Сашину  голову, где и распределялись на группы симпатичных типов, не очень и противных. Ненависти она не испытывала ни к кому, зависти тоже. Некому было завидовать, да и нечему.
                Гораздо теплее относилась Саша к героям книжным. Они ей казались интереснее, и она даже переживала за их судьбу, правда – без слез.
                В свои семьдесят пять с приличным хвостиком она трезво оценивала прошедшую жизнь как удавшуюся не вполне – из-за нелепого брака, не входившего в ее планы.  
                Крушение первой любви было на совести Маши Чудной, дневники которой она читает сейчас  с такой непонятной для себя жадностью, словно еще можно что-то исправить.
                Вспоминая себя семилетней девочкой, Александра Адамовна сама удивлялась силе этой первой любви. Ну,  кто бы поверил, что можно так волноваться, издали завидев светлую голову высокого мальчика среди других голов, пониже и темнее,  на так называемом футбольном поле в собственном дворе? Волноваться до дрожи в коленках, которые почему-то подкашивались? До румянца на смуглом лице, от которого щеки больно пылали? Что можно мечтать о встрече, вспоминать, как любимый мальчик погладил тебя по головке, похвалив, когда ты чудом выиграла у него в «дурачка», в которого они играли вчетвером, когда тетя Валя приходила с сыном в гости? Что можно стать заикой,  когда Артем замечал ее, оберегая:
                – Эй, Сашка, куда топаешь? Обходи, а то мячом в лоб получишь!
                Она согласна была и мячом в лоб, если тот прилетел бы из рук Артема!
                – Не п-получу! – отвечала, храбро  шагая через опасное футбольное поле, чтобы поближе увидеть ЕГО.
                – Дура, куда прешь?! – орали  ей пацаны вслед, но не он.
                Артем был старше на три года и казался ей совсем взрослым. Саша ждала воскресных дней, когда тетя Валя приходила в гости, иногда прихватывая сына. Первые полчаса женщины шушукались в кухне, а дети маялись в комнате. Саша – от желания, чтобы этот миг продлился, Артем – от  скуки. Но он был воспитанным мальчиком, так что старался скрыть досаду на свою мамочку и придумывал либо игру в «крестики-нолики», либо расспрашивал о школе. Почему-то Сашины ответы  его смешили – до хохота, хотя девочка очень старалась понравиться ему ответами.
                – Умо-ора! – Ну, ты умора, малявка! – смеялся Артем, а его синие глаза  становились ласковыми, словно она была его любимой младшей сестричкой. Их она вспоминала перед сном…
                Визит соседей заканчивался одной или двумя партиями в «дурачка». Выигрывала всегда «команда» Артема, в которую напрашивалась Саша, если они играли  «два на два».
                В промежутках между воскресеньями тетя Валя приходила тоже, хотя работала  она в той же поликлинике, где Роза Михайловна была врачом. Мать Артема  сидела в регистратуре, куда ее устроила  Сашина мама.
                Дружба их держалась на одиночестве, соседстве и общительности тети Вали. Она эту дружбу начала – чуть ли не силком, потом продолжила и поддерживала старательно, иначе бы эта дворовая связь зачахла в самом начале, такие они были разные. Роза Михайловна была молчаливой, строгой, в душу ни к кому не лезла, а Валентина Ивановна не могла жить без дружеских уз с любым, кто их согласится завязать. Но так как характер  она имела взрывной, то зарожденные по ее инициативе связи быстро обрывались, и только с Розой Валентина изо всех сил держала свой норов в узде.
                Валентину Ивановну муж бросил, когда Артему исполнилось пять лет, и с тех пор у нее была одна мечта – найти мальчику отца. То есть – она хотела замуж. Но поскольку после войны вдов было больше, чем вдовцов, то мечта оставалась неизменной, а Валентина взрослела, взрослела, а потом стала стареть, стареть… А ведь  была  симпатичной девушкой и стала интересной женщиной – светловолосой и синеглазой, как ее сынок, курносенькой.  Но вот не везло – и всё!
                Зато Роза Михайловна себе голову не морочила несбыточными мечтами, посвятив жизнь дочке – целиком, от мелких жертв – до полной самоотдачи.  Мелочами она считала свою одежду, например. Ходила она в заношенных платьях, зато Сашеньке  шила в ателье к каждому сезону что-то новое и модное.
                – Роза, – говорила ей Валентина. – Тебя спасает белый халат. А под ним – юбка-клеш! Но он в этом сезоне уже не в моде! Сейчас носят… …
                – Оставь свои глупости! – обрывала Роза подругу. – Сашке требуется…
                Она перечисляла, что требуется красавице – дочке к очередной весне, а Валентина досадливо морщила лоб. Роза без белого халата  больше походила на уборщицу, чем на врача. Ее действительно спасала униформа.
                Была у подруг и общая мечта, о которой они помалкивали. Валентина – боясь сглазить, Роза – из-за  трезвых соображений о капризах судьбы. Обе хотели, чтобы их дети выросли и поженились. Ведь они с самого детства напоминали чем-то Кая и Герду…

Продолжение  http://www.proza.ru/2015/01/07/1602