Увидев венок с пластмассовыми цветами, который положили на сырой песчанный холмик, Абдрахман вдруг вспомнил, как сидел с Анваром в гостиничном ресторане при автовокзале. Летела за стеклами густая метель.
Хорошо было разглядывать метель из тепла и уюта ресторанного зала.
Проскакивали за вечереющим окном, скукошенные заснеженные фигуры, сквозь частый косой снег - они казались придуманными.
В вазочке на столе был воткнут пластмассовый тюльпан.
Говорили об охоте.
Как надо будет летом поехать куда-то, или на Дарью или на Чагу, пострелять уток.
Услышав про Чагу, из-за соседнего столика поднялся казах, его слегка бросало вбок, крякнув, он завалился на стул, между пальцев его тлела скрюченная беломорина.
- Без Серика, - поводя беломориной перед носом Абдрахмана, медленно и веско сказал казах, - охоты не будет!
- А кто такой, этот Серик? - с серьзным лицом спросил Анвар.
- Серик, - это я! - со значением ответил казах, потом брезгливо вытряхнул из вазочки тюльпан и раздавив окурок сбросил его внутрь.
- Аргумент весомый, только зачем безобразить? Цветок выбросили, пепла натрясли, - нехорошо, уважаемый Серик.
- А... начальник? Извини. - Серик тут же вытряхнул окурок в карман короткого пиджака. - потом воткнул тюльпан и со стуком поставил вазочку обратно. - Так красиво?
- Вполне.
- Это разве цветок? Я уже говорил этому придурку - зачем навтыкал - как из похоронного венка надергал. Он говорит, - красиво. Вы говорите, - красиво! А я говорю — тьфу! Вы, - как будто не казахи! Кто джайляю не видал, тот уже не казах! Тогда пластмассовому цветку рад!.. Мой дядька на Чаге руководит всеми рыбами на дне и всеми утками в небе! Но... без меня, он - никто! Без Серика, все - никто!
Этот Серик все никак не мог уехать за ковром, второй день куражился в ресторане - всем уже надоел. А не выгнать - платит и посуду не бьет, только к посетителям цепляется с разговорами своми дурацкими, про красоту, и джайляу!
Кто теперь этим «джайляу» удивится, - всем некогда, строят новую энергичную жизнь, прорубают насквозь горы; какой-то реакционер, из позапрошлого века, этот Серик, еще до тюрьмы договорится, ехал бы лучше за ковром... - тревожно думал администратор ресторана и делал зверское пугающее посетителей лицо. Всех напугал, кроме Серика.
Так Абдрахман познакомился со своим будущим шурином.
А по весне и вправду поехали все вместе на Чагу... Только Абдрахман там, на Чаге, подстрелил совсем другую утку... Мадину...
От той весны у него в альбоме остались фотокарточки, где Анвар выступал как воин, опоясанный патронташем, а в ногах его валялись подстреленные повялые головой утки...
И еще - желание вернуться, когда-нибудь,насовсем, в старости, поселиться на берегу озера, жить водой, ловить рыбу...
Ему не хотелось никуда идти, ни с кем говорить, усталось навалилась на голову, делая ее вялой и ватной, и такие же ватные неповоротливые мысли, ворочались внутри и вокруг все казалось таким же ватным и омерзительно мягким: дома , прохожие, даже и асфальт, по которому шел. Впрочем, асфальт наверное размяк о жары: он почернел, и в него хорошо впечатывались женские каблучки, оставляя квадратные лунки.
. Он еще подумал, что у него одного, похоже нет своей правды, своя правда была у Анвара, у лейтенанта, у матери Ришата, у девчонки Гули, у Мадины, даже у ее шурина Серика, была своя правда, а вот у него этой правды не было, столько лет прожил, а ничего для себя лично не нашел, не за что зацепиться, чтобы можно было дейстовать смело уверенно. Полное ходячее сомнение... Разве сомневающийся во всем и в самом себе человек, имеет право учить чему-то других, тех, кто в силу неопытности души, готов отдаться ему верой... А выходит сплошной обман, за который его презирает теперь эта чумичка Гуля. Ведь чумичка, - а презирает так, что тошно жить... Сомнение порождает страх, страх съедает силу, и все... увяз человек в подлости... Плюнула ему под ноги Гуля, когда расходясь после похорон, они столкнулись, а тетка со всего маху ударила Гулю по губам...
Сомнение порождает страх, страх съедает силу, и все... увяз человек в подлости...
Не удержал руку Зейналовой, сделал вид, что не заметил, обошел стороной...
Идет по ватной покрытой пеплом противной земле, противный ватный усыпанный пеплом человек, - так вдруг себя оценил Абдрахман... и подумал, что хорошо бы выпрыгнуть из окна своего директорского кабинета. Упасть телом в Кантагинку на камни,и смыть горной водой, пепел с души, чтобы она посвежела и продрогла...
Какое отвращение ко всему!
Но отвращение к себе было сильнее отвращения к событиям,и, поэтому, чтобы избавиться от этого отвращения к себе, он решил делать то, что не хотел делать, к чему, казалось, был не способен...