«...Ёлку вырублю в лесу
Ёлку в школу принесу...» -
- гласил стих из какой-то детской книженции, вроде тех, что в начале 2000-х связывались в стопки, выносились на балконы и сваливались бок об бок с холодильниками «Саратов» 1970-х годов выпуска, битыми цветочными горшками, насквозь проеденными молью каракулевыми шубами, кривыми теннисными ракетками, сломанными лыжами, стоптанными та-та-та-та-тапочками...
Но в прошлом тысячелетии эти книги стояли в шкафах многих граждан, мало того - столь бездарные стишата из скверных в целом книг даже попадали в экспериментальные школьные учебники по чтению, вроде «Лукошка» для младшеклассников.
«Это стих про лоха какого-то, который только ёлки и может вырубать, а на стрелу пойти и на ней за район махаться зассыт по-любому!» - говорили суровые восьмилетние пацанчики с беломорского побережья, где в порядке вещей было пройтись по двору пятиэтажки с автоматом Калашникова, зачастую снятым с предохранителя, где автоматные очереди под окнами в три часа ночи будили и пугали лишь новорожденных, где на балконах ветер развевал вонючие медвежьи шкуры, а вынутых из капканов зайцев потрошили садовыми секаторами прямо на лестничных площадках подъездов, растаптывая валенками заячью кровищу по всем этажам, где гаражные кооперативы дымили котлами с варящейся в них химкой и громыхали разбираемыми на запчасти ВАЗ’овскими «девятками», угнанными то ли в областном центре, то ли вообще в Санкт-Петербурге, где открытые окна административных зданий оглашали улицу русским шансоном, выломанные двери больниц - «Красной плесенью», а не закрывающиеся форточки древних оранжевых ПАЗ’иков - альбомом «Одинокий волк» Ларисы Черниковой, где на рынке можно было купить смесь медицинского спирта с огуречным рассолом в битой трёхлитровой банке и где в пригородной лесополосе на одной из просёлочных дорог как-то раз по весне обнаружилась вахтовка с битком набитой замёрзшими работягами будкой и окоченевшим под капотом водителем: в январе того же года, как вскоре выяснилось, этот видавший виды «Урал» с будкой попал под раздачу арктического циклона с метелью, заглох и потерялся.
С годами воспоминания о стихах про вырубленные в лесу ёлки, о кассете «Красной плесени» в кармане жёлто-серого, но некогда белого халата врача-уролога, о поставленных на зайца капканах и о прошедшем на берегу Белого моря детстве рассеивались, уступая место раздумью: как бы объяснить тупым, твердолобым и самовлюблённым москвичам, что Кандалакша - не сленг оленеводов и не трёхэтажный мат на реликтовом протоязыке финно-угорской семьи, а реально существующий город в Мурманской области?
Черепан Мечиславович накануне очередного Нового Года не купил ёлку на рынке: не до неё было, всё время и все силы ушли на ругань с очередной женой. Жена сначала визгливо материлась на Черепана из-за его низкой зарплаты, затем, сорвав голос и утробно завыв, она проклинала всех друзей мужа и желала им сдохнуть от сифилиса в вендиспансерах, а в финале, уйдя курить и утирать слёзы с соплями в ванную, она нашла там растоптанную лицензионную видеокассету с фильмом «Полное затмение», газетные вырезки о маньяках, убивающих школьниц, скомканный тетрадный лист с текстом песни «Лысая девочка» Максима Покровского, ещё сильнее скомканный технический паспорт автомобиля «Тойота Марк II» 1984-го года, заправленный зелёнкой шприц, початую бутылку водки «Спецназ» и пару дохлых сомов, обжаренных паяльной лампой и завёрнутых в девчачью майку с серым ликом Леонардо Ди Каприо... На этом терпение супруги окончательно лопнуло, она собрала вещи и уехала к маме, а уехавший вместе с ней одиннадцатилетний пасынок Сева забрал с собой всех своих львят из «киндер-сюрпризов», которые стояли на самой верхней полке серванта и особенно нравились Черепану.
Фигурки из «киндеров» убирали как можно повыше от собаки Черепана Мечиславовича - метиса афганской борзой и питбуля, по кличке Танюша. Собака, гуляя по двору, последние три месяца справляла там лишь малую нужду, какашки же вываливались из собаки в подъезде на лестнице, в лифте или вовсе в прихожке на коврике, а помимо собачьего корма в пасти Танюши оказывалось всё, что падало на пол, лежало на краях столов или стояло на нижних полках. Так, за последнюю неделю полупитбуль - полуафганка сгрызла и съела проездной Черепана, джойстик от шестнадцатибитной игровой приставки «Сега Мегадрайв 2», журнал «За рулём» девятилетней давности, кухонную прихватку с вышитым Микки Маусом, севкину тетрадь по русскому языку, за что Сева обозвал Танюшу «волосатой мразегнидосукопадлотварью», и жёлтый флисовый жакет жены, из-за которого в общем-то и началась ругань: жена швырнула в мужа железной сахарницей, когда тот начал беспокоиться, что собака подавится приколотой к жакету брошью в виде латунного павлина, инкрустированного разноцветным стеклом, но промахнулась и разбила сахарницей настенные часы в виде огромных наручных часов, купленные в начале 1990-х у челноков на раскинувшейся в Лужниках барахолке.
«...Знать тебя не жалаю больше, видеть тебя не желаю больше, глаза б мои на тебя не смотрели больше, ничтожество!..» - выходила из себя женщина.
Под конец ссоры жена ещё предпринимала отчаянные попытки помириться и предлагала Черепану Мечиславовичу откупиться новым жакетом, но Черепан, решивший потратить деньги на новый джойстик для «Сеги», был непреклонен.
«...Ладно бы моя Танюша турбо-джойстик съела, тут я ещё умею быстро кнопки нажимать, купил бы тебе жакет и потерпел бы до зарплаты, но она обычный джойстик съела, а я сейчас в «Мортал Комбат Ультимэйт» играю и мне на работе сын Лёши, ну... это... химика-технолога нашего, Лёши, записал фаталити Страйкера, там без кнопок «X», «Y» и «Z» никак не сделаешь!..»
Выходя в подъезд, жена схватила свой синий шарф, лежащий на трюмо, нечаянно смахнула шарфом на пол сеговский картридж с игрой «Робокоп», непонятно почему завалявшийся на трюмо вместе с шарфами и шапками, подняла картридж, прочитала вслух название видеоигры, запустила картриджем в Черепана, опять промахнулась, хлопнула входной дверью и исчезла из жизни Мечиславовича навсегда.
«...Да и пофигу, только телевизор с Севкой занимают, то диснеевского Алладина своего долбаного смотрят, то вообще говно всякое бабское: ни в «Сегу» порубиться, ни концерт посмотреть, а ведь сегодня новогодний концерт, «Божья Коровка» петь должна, а может, и «Демо» петь будет, и «Вирус», и Полина Ростова, и у «Рук Вверх» третий альбом даже круче, чем первые два, а если ещё и проекты «Рук Вверх» будут - «Турбомода» и «Револьверс»...»
И стук подошв утеплённых детских ботинок, и цоканье каблуков сапог по ступенькам вскоре затихли: жена и пасынок Черепана не поехали на лифте, помня, как недавно там нагадила жидким поносом Танюша, и пошли по лестнице, отложив своё окончательное исчезновение из жизни Мечиславовича на несколько секунд.
«...Не хватает только ёлочки,..
...Ёлку вырублю в лесу
Ёлку в хаус принесу!»
У Черепана Мечиславовича был свой способ выбора станции, вблизи которой мог быть лес, в котором в свою очередь могли быть ёлки: надо дождаться, когда по вагонам электрички перестанут кататься безногие инвалиды с гармошками, горланящие песню про казака, осетра и просушенные сапоги, заодно засечь минут десять после исчезновения последнего коробейника, впаривающего пассажирам клубки синтетических ниток и какие-то чудо-ножницы, не взять во внимание, насколько страшны названия таких станций, как Купавна или Электроугли, и вот она - заветная дальняя платформа!
«...Интересно, что там в Электроуглях находится? Наверняка цеха с конвейерами, по одному из которых едут кожаные мешки со стальными молниями - для трупов, как в американских боевиках, а по другому - стулья электрические, вдоль конвейера со стульями сварщики стоят и по детали приваривают, за спинами у сварщиков - полумрак, но зато когда электроды искрят у них - видно, что в том полумраке шкафы стоят с вывесками «Test subjects» и в шкафах бомжи всякие обугленные , выпотрошенные да расчленённые висят, как в игре «Blood» на персоналке, на работе вот играли недавно, в четвёртом эпизоде я лично весь первый уровень прошёл, там как раз шкаф с вывеской «Test subjects» и обугленными трупами был, а дальше всякие акулы с руками и ногами капитально гасить меня начали. А в Купавне что, интересно? Наверняка аквариум с такими вот акулами из игры, как искупают там в первый и последний раз! «В тихом омуте черти водятся», а чё, вначале в игре всё это таким тихим и безмятежным кажется: лес, крематорий... Кстати, станция Чёрные Омутищи тоже есть в этом направлении, но это уже совсем далеко, за 101-м километром, с самого стрёмного во всей Москве вокзала направление...»
Что есть на заветной дальней платформе? Покосившийся дощатый киоск с баночным пивом и засохшими «Сникерсами», кирпичный одноэтажный барак со столовой, где подают сардельки в полиэтиленовой плёнке и слипшиеся в одну единую массу пельмени, навсегда припарковавшийся на газоне ленд-лизовский грузовик «Студебеккер» 1940-х годов выпуска, выживший в войну и разукомплектованный бомжами вскоре после горбачёвской перестройки, скамейка с валяющимся на ней бородатым дедом в утином картузе с ромашкой и в вывороченном заячьем тулупе, виднеющиеся вдали опоры ЛЭП без проводов. И вот она - тропинка в лес, вот, вот же она, между столовой и железнодорожной насыпью, и вон, вон она, за сгоревшим сараем железнодорожников и чуть припорошенной снегом навозной кучей, сразу же в лес сворачивает, к ёлкам! А под ногами хрустит жёлто-синий лёд, не так давно бывший, наверное, вылитыми на снег столовскими постными щами.
«...Ёлку вырублю в лесу...»
Извилистая лесная тропинка вскоре привела Черепана Мечиславовича прямо на помойку, необъятную и стихийно возникшую посреди леса.
Черепан даже стеснялся признаваться себе, что дрался лишь четыре раза в жизни, причём победителем выходил лишь дважды и последняя его драка, окончившаяся разбитым носом Черепана, имела место быть в седьмом классе. Но зато Черепану удавалось придумывать захватывающие истории о том, как он «замахал» и «вырубил» кого-то на улицах, где ни один его слушатель не гулял и знакомств не заводил: слушатели верили рассказчику на слово, поверили они даже в то, что в Кандалакше, оказывается, есть четырнадцатиэтажка с общими балконами в подъезде и целая улица Радиохимиков - Черепану очень понравилось опять же придуманное лично им название рабочей профессии. Черепан рассказывал друзьям, как в той многоэтажке на улице Радиохимиков, почему-то ниоткуда в городе не видимой, он не просто разбил всю морду пацану, который был на год старше и на голову выше, но и преследовал его, уже отдубашенного, по лестнице до самой квартиры на десятом этаже, ворвался к нему в квартиру, пнул в живот его деда-маразматика и разбил об стену их игрушечный розовый автобус на радиоуправлении.
В реальности же боец из Черепана Мечиславовича был - мягко говоря - не ахти какой. Но хотелось быть бойцом. Как Шварцнеггер. Как Ван Дамм. Как Стивен Сигал. Или как Кен из видеоигры «Street Fighter» - причём даже внешне хотелось быть таким же, до восьмого класса Черепан тайно мечтал отрастить хотя бы короткое каре и перекраситься в блондина, но каждый раз вспоминая, как длинноволосого верзилу из параллельного класса гопники грозились изнасиловать унитазным ершом в школьном сортире и поставить на счётчик, Черепан просил у отца деньги на «подстричься под модельную «канадку»» - самую дорогую стрижку, стригся в районной парикмахерской под самый дешёвый «нолик», на сэкономленную мелочь покупал себе пакетики растворимого сока «Юпи» с клубничным вкусом и чистоганом сыпал себе в рот сей прекрасный розовый порошок, слегка потрескивающий и подпрыгивающий на языке.
Очень хотелось быть бойцом. Как Джекки Чан. Или как Джонни Кейдж из «Мортал Комбата»: Черепана восхищало, как Кейдж умудряется координировать свои атаки и удары, не снимая чёрных солнцезащитных очков. Но силу удара тренировать не получалось: об кирпичные стены домов кулаки довольно-таки больно набивать было, несколько раз костяшки пальцев болели так, что приходилось руку в снег совать, а однажды на руке лопнула кожа и после попытки посыпать рану порошком клубничного «Юпи» кожа посинела на несколько дней. Ещё печальнее было с попытками сесть на шпагат или поднять ногу выше головы - нога еле гнулась даже после того, как Черепан попытался растягивать себе сухожилия с помощью бельевых верёвок, привязанных к ногам и протянутым через полотенцесушитель в ванной.
Но очень хотелось стать бойцом. Хотя бы как Барака из «Мортал Комбата» - тот, который с выдвигающимися из рук лезвиями. А дома Черепан, впопыхах собравшийся за ёлкой, даже топор забыл... Хотя... что есть забытый топор, когда нигде невозможно забыть такую, как у Черепана Мечиславовича, фантазию?! И вообще тот топор сломанный был - топорище от него отлетало и даже клеем «Момент», которым ушедшая жена клеила оторвавшиеся от её босоножек подошвы, топорище ни в какую не приклеивалось к рукоятке. А в мусоропровод жалко выкидывать: вдруг да ещё послужит в хозяйстве, грузом на рыбалке или ещё чем?
«Лезвиями» Бараки из «Мортал Комбата» у Черепана стала найденная тут же, на помойке, и всунутая в рукава арматура: ею сразу же была побеждена и пробита насквозь в нескольких местах ржавая советская стиральная машинка без барабана, валяющаяся поперёк тропинки на подходе к помойке, эту машинку Черепан захотел сломать сразу же после того, как увидел её, но от его пинков она разве что помялась немного.
Ещё был побеждён и пробит таз с давным-давно отколовшейся эмалью, валяющийся под сгнившим тополем без коры на стволе. Следующий таз, зелёный и пластмассовый, разбился вдребезги. С хрустом проломился и синий пластмассовый горшок: Черепан Мечиславович представил себе, что это был череп соседа, однажды устроившего скандал из-за старого автомобильного аккумулятора, разбитого Черепаном в подъезде, а потом обозвавшего Черепана «понаехавшим быдлом» из-за разведённого на лоджии костра, в котором плавился добытый из той злосчастной аккомы свинец.
«...Да зажрались вы вконец, москвичи!..» - под ударами арматуры пала и вешалка для шляп, аляповато выпиленная из вязового полена, вскоре сгнившая от столичной сырости и после оказавшаяся на помойке, где теперь торжествовал Черепан.
Торжественно и пафосно уже не арматурой, а ногой он доломал треснутое стекло в дверце от УАЗ’ика, прислонённой к дивану с почерневшей и драной обивкой. После трёх не менее пафосных ударов с ноги от дивана отвалилась спинка.
«...А теперь - фаталити!..»
Среди желтеющих из-под снега консервных банок, чернеющих рваных ботинок, зеленеющей россыпи апельсинов не больше мячика для пинг-понга, синеющих клочьев лопнувшего надувного матраса и поблескивающего битого стекла росло несколько ёлок - низких, тонких и ободранных, но всё-таки ёлок. Вновь засвистела в воздухе и с гулким стуком ударилась о ёлочный ствол арматура из рукава: каждый удар, не видимый никем со стороны, казался Черепану изящным, а разлетающиеся во все стороны иглы всех шести ёлочных ветвей лишь добавляли задора, позволяя представить себе, как отчаянно пытается обороняться дерево. Снег с ёлочной макушки после очередного удара прилетел на джинсы Черепана, ещё больше навевая ассоциаций с «Мортал Комбатом» и битвами богов: а ведь похоже на то, что Черепан - тоже герой видеоигры, и что кнопки незримо подсоединённого к нему джойстика жмут весёлые боги из древнегреческой мифологии - Апполон, Гермес, Афродита... Очень веселы боги. И очень хитры комбинации кнопок небесного джойстика: вот и снова вместо арматуры ударяет нога, хрустит ствол ёлки и самая нижняя ветвь вместе со стволом ломается, впрочем - пяти ветвей и метра высоты тоже хватит, чтобы украсить ель к празднику.
Противник, одушевлённый фантазией Черепана и этой же фантазией умерщвлённый, упал на разноцветный от помоев снег.
До Нового Года осталось восемь часов, но неизвестно, сколько ещё электричек выдвинется в сторону Москвы, так что вовремя Черепан...
«...Ёлку вырубил в лесу!»
Уже дома Черепан Мечиславович поставил ёлку в литровый пластиковый стакан с водой и на перевёрнутую трёхногую табуретку, обвязал проволокой для устойчивости, украсил пенопластовыми ёлочными игрушками - обгрызанными, покусанными и разрисованными чёрными маркером, водрузил на ёлочную макушку чуть ли не в узел завязанную алюминиевую банку из-под «Кока-Колы», набросил на три ветви гирлянду с четырьмя горящими лампочками и скудный серпантин, предусмотрительно снятый ещё год назад с чужой ёлки, вынесенной после праздников к мусорным контейнерам...
Под ёлкой встал Дед Мороз из ваты и бумаги, которому в позапрошлом году собака Танюша откусила пол-головы, а аж в позапозапозапрошлом году шальной бенгальский огонь прожёг бумажное брюхо.
Из холодильника появился эмалированный чайник с разливным пивом «Жигулёвское». И ещё две кастрюли разливного «жигуля» остались в холодильнике «на догнаться». На закусь - шпроты, солёные помидоры и бородинский хлеб в хрустальной селёдочнице, скользкой от многомесячного жира.
«...Джингл беллс, джингл беллс!..» - телескопическая антеннка, открученная от сгоревшего, наполовину разобранного, задвинутого под кухонную раковину и оккупированного там тараканами китайского двухкассетного магнитофона, зазвонила по измазанному в жиру хрусталю.
Ещё полтора часа - и по телевизору сквозь синеватую рябь выпуклого экрана пробьют куранты, президент Борис Ельцин зачитает своё последнее новогоднее обращение и вместе со старым годом уйдёт целая эпоха.