Северный флот не подведёт

Василий Овчинников
               
                Во имя Отца и Сына
                живём мы на этой земле.                               
      
 

                Хиросима
                Автономке конец, путь на базу, домой,
                Тихо лодку глубины качают.
                Спит девятый отсек, спит девятый жилой,
                Только вахтенный глаз не смыкает.
                Что он думал тогда и кого вспоминал?
                Мать, друзей, может очи любимой,
                Только запах чужой мысли вдруг разорвал,
                Что такое? Несет вроде дымом.
                Доложить? Ерунда. Не уйти никуда.
                И в «центральном» ведь люди – не боги.
                Уже пламя ревет. Не успел,
                Душу рвет перезвон аварийной тревоги.
                Кто не спал, кто мечтал, кто на вахте стоял
                По постам боевым разбежались.
                А в девятом кто встал, кто услышал сигнал
                За себя и за лодку сражались.
                Ну а тот, кто не встал, тот уснул навсегда,
                Не почувствовав как умирают.
                Что в тот миг им приснилось тогда
                Никогда и никто не узнает.
                За живучесть борьба, ставка – жизнь,
                «ИП» забыт, и гидравлики рвутся трубы.
                Смертный страх переборку восьмого открыл –
                Путь огню, дым и новые трупы.
                Дан в отсек ВВД, но огонь не поник.
                Тщетно ищут спасенья в десятом,
                Сквозь удары туда прорывается крик:
                «Что ж вы держите! Сволочи! Гады!»
                И открыть бы, да нет, смерть войдет и сюда.
                Но ведь гибнут свои же ребята.
                Отзывается сердце на каждый удар,
                И седеют от криков в десятом…
                Тишина. Нет страшнее такой тишины,
                Снимем наши пилотки живые.
                Двадцать восемь парней, без вины, без войны
                Жизнь отдали. Чтоб жили другие.

                СФ, Гаджиево, 1972 год

                И начало двухтысячных. «К-19» - оставляющая вдов».
                Наташа купила нам билеты. 
                Смотрим с сыном фильм Катрин Бигеллоу в псковской «Победе».
                Первый раз в «Новой жизни» я в настоящем кинотеатре. 
                Советских моряков подводников играют американские актёры.
                Командир капитан первого ранга Харрисон Форд – Индиана Джонс.
                Глядя на экран, я не могу сдержать слёз. Нервоз? Да нет.
                Великая сила настоящего искусства рождает, точнее, возвращает
                чувство сопричастности.  «К-19» - это наша Гаджиевская
                «Хиросима». Этой  трёхракетке страшно не везло.
                Фильм про первый эпизод. Песня – про второй, 
                уже во время моей службы.

                На подводной лодке
                Воздух очень плох
                Вот тебя туда бы –
                Сразу бы подох.    
                – Частушка - шутка времён   
                Великой Отечественной войны





   Оркестр грянул знакомый марш, и за окном вагонного купе дрогнули и поплыли вбок лица провожающих. Я вздохнул с видимым облегчением. Долгие проводы – лишние слёзы.
   Последние два года меня так достали. Крах спортивной карьеры и паршивые дела со здоровьем, передряги на любовном фронте и длинная напруга в отношениях с мамой, вынужденный перерыв в учебе, потом  доучивание, и защита диплома в институте. Когда всё наперекосяк, самое лучшее, куда-нибудь, хоть на время, от всех подальше, деться.

      Призыв и службу в армии по окончании института я ждал как избавления и долгожданную паузу.
      «На что жалуетесь? Жалоб нет? Годен без ограничения», - заключение последней медкомиссии наполнило меня чувством не совсем законной гордости.

   Поехали.
   Теперь можно присесть и спокойно оглядеться.
   В купе набито, я девятый. Вокруг простые молодые лица. Как говорится, не отмеченные печатью излишнего интеллекта. Похоже я один среди них переросток. Хотя нет. Поймал цепкий испытующий взгляд. Некрупный, поменьше и пожиже меня, чистенький. Он мне не понравился.
   До Струг Красных ехали тихо. Присматривались. Потом двери купе начали лязгать, открылись и больше не закрывались.   Начались хождения. Кто-то  из зашёдших молодых оказался из знакомых, меня узнали. Как же, мастер спорта, «первый парень на деревне».
   Раскрутили по кругу откуда-то взявшиеся пару бутылок. Не уклонился. Оживление в купе. Показалось мало. Один из ребят достал флакон одеколона. К первому присоединился второй. Залез и я в свой мешок. Мне мама снарядила на службу почти поллитровый флакон «Флотского». Слили всё в бутылки. Разбавили водой из титана. Расплескали по кружкам. Никто не отказался. Дрянь страшная. Первый прокол.

    Ко мне подсел остроглазый: «Я тоже, кандидат в мастера, по самбо».
    До Луги доехали в момент. Выгрузились на перроне. Старшины всех построили. Один встал перед строем с раскрытым пустым чемоданчиком: «Всё колющее и режущее складывать сюда». Задумался я только после того, как мой складник упал в уже почти полный чемоданчик: «Зачем?» Обыскивать никого не стали. Второй прокол.
   Электричку до Питера ждали в привокзальном сквере. Сижу тихо. Самбист от скуки стал молодым показывать приёмы. Эффектно, но быстро наскучило.  Кому-то пришло в голову устроить показательную схватку. Как-то так вышло, что все взгляды обратились на меня. Отнекивался, но после того, как прозвучало: «Две минуты, две минуты», - глянув на невнушительную комплекцию спарринг-партнера, согласился.

   Самбист ловко уцепился за рукава моей фуфайки, и я, как ни старался, уже не смог его стряхнуть. Осталось и мне, в свою очередь, сцапать его за рукава куртки. Пробовал дёрнуть его на себя, парень оказался не таким и лёгким, он хорошо контролировал все мои движения и не поддавался. Силой вопрос не решить. Самбиста мне зацепить никак не удавалось. «Танцором» я оказался намного менее ловким, чем он. Так мы дергались  и три минуты и пять. Я уже понял, что разойтись миром толпа, вошедшая в азарт, нам не даст.  И когда я, потеряв на миг контроль, оступился, подсёк меня самбист и мягко приземлил. Парень самоутвердился, а я отметил про себя третий прокол.

    Погрузились на электричку. До Ленинграда дотащились без приключений. Марш неровным пёстрым строем с Варшавского на Балтийский вокзал. Снова электричка.
   Лебяжье. Форт, то ли Красная Горка, то ли Серая Лошадь. Какой-то обнесённый высоким дощатым забором со спиралью колючки поверху отстойник. Остановились перед деревянными бараками казарм. Матросики подогнали пару носилок. Старшина произнес речь: « Приехали. Вас здесь будут кормить. Всё съестное из дома скинуть».  На носилки полетели банки, кульки и пакеты. Матросики отошли загруженные.
    Ужин. Чистенькая столовая. На тарелках так же чистенько. Синеватое картофельное пюре, бурая мучная жидкая подливка со следами мяса под названием гуляш, жидкий несладкий чай. Встали из-за стола такие же звонкие и голодные, как и сели за пять минут до этого. Не один я пожалел, что автоматом так легко расстался с мамиными запасами. На таком рационе год я просто не протяну.

     Два дня нами никто не интересовался. Двухэтажные койки в нашей казарме, и стоящих рядом, постепенно загрузились: время от времени подгоняли новые партии.
Всё перемешалось, и я уже как-то перестал различать, кто откуда.

     Письма написаны, книжки прочитаны, в животе пусто. Утром вышел на улицу поразмяться. Проходивший мимо старшина второй статьи - матрос с двумя лыками на погонах бушлата, сочувственно обратился ко мне:
-  Скучаешь? – Скучаю. – Есть работа нескучная. Но не для одного. Человек пять добровольцев надо. - 
     Пошел в казарму. Добровольцев собралось, аж семь человек. Старшина привёл нас к забору на край форта. Завёл в люфт клозет, очков на тринадцать, засранный до нельзя.
-  Ребята, надо, чтоб сосной пахло. –
    Взоры добровольцев обратились на меня. В очко головой не сунули, но душевного в мой адрес сказано было много.  Как главный виновник, за швабру - толкач взялся я. Мужики тридцатилитровым алюминиевым ушатом по очереди бодро таскали воду из под крана уличной колонки, метров за сто.  В сердцах норовили и меня смыть в ближайшее очко. Обошлось. Сосной бетонный пол не запах. И пусть карантинный сортир не авгиевы конюшни, но через пол часа, когда почти всё было благополучно смыто и спихнуто мною вниз, я сравнивал себя чуть ли не с Гераклом. Особо и не провоняли. Ребята тоже расслабились, зла на меня не держали. В казарму вернулись размявшиеся и весёлые. Я, лёжа на койке, мысленно записал себе очередной прокол.

   Лежать долго не пришлось. Часам к десяти понаехала куча машин. Всё стадо по частям начали гонять в двухэтажное оштукатуренное здание. И стали нас пропускать через конвейер комиссии. Раздели до трусов. Первым делом матросики стригут новобранца резвой машинкой, не под нуль, миллиметра четыре - пять на вырост остаётся. Потом в душ, смыть прилипшую волосню. Личное дело в руки, и по врачам, то же, что и в военкомате, только ещё быстрее. Опять: «Годен. Без ограничения». Завершающий аккорд. В комнату приглашают по одному. За составленными в ряд столами шесть членов бодро перекидывают из рук в руки почти пустую папку – моё личное дело. Сидящий справа седой кап раз с лодочкой подводника на синей тужурке  наконец-то листает папку. Секунд через тридцать поднимает глаза на меня:
 - Мастер спорта? В Кронштадт? СКА ВМФ? Инженер? Всего на год, и дуриком хочешь? Хорош… На Север. В Гаджиево, там инженеры нужны.

    В свою казарму я уже не вернулся. После комиссии всех раскидали по командам - направлениям. Здесь уже другой контингент. Человек тридцать, все после институтов, техникумов или речных училищ. Я один Псковский. И все в Гаджиево. Что это такое, мне объяснили сразу. База атомных подводных лодок. Особо не расстроился. Продолжение спортивной карьеры, уготованное, как мастеру спорта, мне по инерции военкоматом, учитывая, что от меня прежнего почти ничего не осталось, меня, мягко говоря, пугало. А так, хоть что-то новенькое.

     К вечеру нас завели на склад брошенных гражданских вещей, - Ребята, приоденьтесь, чтобы не мёрзнуть, в Мурманске ещё холодно, - и снова погнали на электричку. Балтийский вокзал, Московский. Там  команду дополнили ещё десятком Питерских. Среди них два человека в форме курсантов военно-морских училищ. В фуражках - мичманках, по четыре шеврона на рукаве бушлатов. Ребята, отчисленные из училища с диагнозом «нежелание учиться». В подробности они не вдавались. Отчисленные ехали дослуживать на Северный Флот.

    Загрузили всех в плацкартный вагон скорого поезда Ленинград – Мурманск. Стриженых штатских, курсантов, двух старшин, одного каплея, и с десяток больших картонных коробок – групповой сухой паёк на дорогу.
    Разместились на полках. Старшины просветили нас:
-   Каплей у нас человек. Мы тоже не звери. Не напрягать. Доедем хорошо. Отдохнём.

    Отдыхали. Пару раз на длинных остановках выскакивали, пополняли запасы спиртного. Вскрывали коробки с сухим пайком. Банки с тушёнкой, сгущёнкой, колбасным фаршем, печёночным паштетом. Хлеба и кипятка на чай хватало. В Кандалакше старшины подвели итог:
-    Хорошо ехали. А теперь сушим вёсла. В Мурманске все должны быть в форме.

   На вокзале всех впихнули в автобус Газик. Мурманска я не увидел, Североморска тоже.
   Выгрузили из автобуса. Опять глухой забор с колючкой поверху, ворота с красными звёздами на чёрных якорях. Как раз время завтрака. По десять человек за столом. Полные бачки, накладывай, сколько хочешь. Жареная треска, картошка, порции достаточные. На столе горка кускового сахара. На тарелке шмат масла. Старшина в ответ на удивлённые возгласы:
-   Ешьте, Караси, на Север приехали.

   Повели на склад. Скинули с себя всё. Мыло и полотенце в руки. Снова через душевую. И поехали: трусы и тельняха на себя, трусы и тельняха в мешок, туда же тельняха тёплая, кальсоны холодные на себя, ещё одни кальсоны и кальсоны тёплые в мешок, роба синяя на себя, роба в мешок, шапка зимняя на голову, берет, бескозырка и пара ленточек к ней с золотой надписью «Северный флот» в мешок, сапоги яловые, сорок пятый размер с портянками на ноги,  тёплые портянки и носки в мешок, форменка белая, чехлы к бескозырке, подворотнички – всё в мешок. Подошла очередь первого срока: ботинки кожаные, брюки суконные черные,  форменка – суконка, ремень кожаный, бляха латунная с якорем, шинель. С шинелью для меня, я самый высокий из нашего набора, вышла заминка. Старшина баталер выкинул что-то огромное, мешковатое:
-  Карась! Шинель у тебя из старых запасов. Сукно - шерсть чистая. Видишь, пуговицы ещё латунные, будешь чистить вместе с бляхой, гордись!
   Бушлаты выдали только техникам. Им три года служить. «Офицерам» на год не положено.

   Обеда не дождались. Погрузили в кубрик катера, переделанного из разоруженного торпедного, и дальше. Тесновато. Тряско и гулко. Ворот шинели  шершавым колючим хомутом. К горлу начал подкатывать неуютный комок. Замутило. Может и лучше, что без обеда. Надо что-то делать. Рванул по трапу наверх. На пути встал старшина.
- Куда? Карась! – Блевану. – Ты что? С палубы смоет.- Но переборку открыл. Вокруг серая мокрая хмарь. Уцепился за леер. Старшина рядом встал. Обдуло мокрым ветерком, полегчало. Вниз не спешим.
     Катер повернул влево. Обозначились скалы, сначала слева, затем и справа, вошли в фиорд, их здесь шхерами называют.  Слева просторная бухта. Ягельная.




    Воздух прорезал густой слоновий рёв. Черное огромное тело распялено между двух красных бочек. Высокая крылатая рубка, горб  ракетных шахт за рубкой, хвост руля на корме.
-   Русский Иван Вашингтон. Проект 667Аз, - весомо сказал старшина.
    На высокой почти отвесной скальной стене, нависающей над бухтой с причалами - пирсами  и пятиэтажками на берегу, нарисован огромный профиль головы Ленина. От подбородка до лысой макушки метров пятьдесят минимум. Впечатляет.
   Катер сбавил ход и причалил. Проходная с пограничниками.  Проходная с моряками. Нас не проверяют. Прогоняют по списку стадом. Минут через двадцать поднимаемся по трапу на палубу какого-то по виду гражданского судна. На носовой надстройке – баке зенитный двуствольный автомат. На кормовой – такой же. «Грозное оружие». Судно вроде бы и не очень большое. Кто-то из ребят прикинул: польский проект, лесовоз, пять тысяч тонн, сто тридцать метров.
 
   На палубе торчали недолго. Пришёл  каплей, с ним три старшины. Построили нас здесь же, на палубе.
- Я капитан-лейтенант Верх. Буду у вас командиром учебного отряда. – Тут же представил старшин команд.
Зачитали по списку и по командам — отделениям, инженеров отдельно, техников отдельно спустили вниз, в каюты — кубрики на носу баке судна.
    Скоро нам объяснили, что, если вымпел на мачте и флаг на корме, то это уже не судно, а боевая единица — корабль.
    Корабль действительно польской постройки. Грузовые палубы лесовоза оборудовали под цеха мастерских. Универсальный парк металлорежущих станков. Лаборатории. ПэЭмка – плавучая мастерская, считай, небольшой завод. Благоустроенные каюты для матросов на жилой палубе. Электрообогрев, кондиционеры. Льняное постельное бельё. Хороший камбуз с современными электрокотлами – автоклавами. Медпункт со стоматологическим кабинетом и небольшим изолятором. Поляки достойно справились с проектным заданием. Триста пятьдесят человек экипаж. Пятьдесят человек – корабельная команда, триста – «пассажиры», персонал собственно завода.
Штат, конечно, постоянно недоукомплектован. На борту порядка трёхсот человек. В каютах полно свободных мест.

     Каюта – команда. Старшиной нашей команды, по сухопутному отделения, казах Джунусов. Фамилия казахская, имя русское, Валерий. Лицо, немного корявое, со следами оспы, но симпатичное, ростом с меня, на погонах две лыки, на груди планка юбилейной медали на столетие Ленина.  Джунусов – партийный, в институте комсомольский лидер, был делегатом съезда комсомола. Там, в Москве, всех кучей и наградили.
     В каюте – кубрике десять коек. Первый этаж, второй этаж, два по пять. Старшина живёт в кубрике вместе с нами.  Программа учебки хорошо продумана: от подъёма в шесть, до отбоя, ни минуты без дела. Только от ужина до вечернего чая два часа личного времени. В первый же вечер принесли хлорку. Спичка, ватка и всё подписать, чтобы уже никто не обменял новое на старое, не грабил карасей. На корабле с этим строго. Личное время – это постирать,  погладить, подшить воротнички, почистить яловые сапоги,  надраить бляху ремня, а мне ещё и латунные пуговицы шинели. Для меня неприятных моментов пока, считай, нет.   
    Подъём в шесть утра. «Каштан» - динамик громкой корабельной связи будит гимном Советского Союза. И на берег, на зарядку. Сначала кросс, километра полтора – два, вдоль длинного пирса, туда, потом обратно, потом руками помахать, всё строем. По росту я в первой шеренге. С кроссом поначалу напруга. В стаде никто бегать не умеет. Заводят друг друга, рвут.  По команде «бегом, марш» задние начинают напирать, поневоле, ещё не втянувшись, поднимаешь темп. Минуты через три всё встаёт на свои места. После поворота толпа сникает, уже никто не подпирает. На третьем километре наши десять по четыре растягиваются уже метров на пятьдесят. Потом научился сдерживать толпу. Всё равно, к повороту наша маленькая колонна растягивается метров на тридцать. Народ сырой.

    Подъём по тревоге. Борьба за живучесть. В темноте надо спрыгнуть с койки – у меня второй этаж, одеться и построиться в коридоре. На всё сорок пять секунд. Или на верхней палубе. На это уже две минуты. Поначалу суматошно и весело. Особенно, когда сверху спрыгиваешь на горбину нижнего.


   Перед завтраком утренняя приборка. Я на пару с Димой Кулигиным, по диплому инженер радиоприборист после речного училища, прибираюсь в каюте. Главное, тёплой мыльной водой и жёсткой щёткой с палубы кубрика – стойкий пластик – линолеум убрать следы гуталина. Вся команда по внутренним палубам ходит в лёгких и удобных кожаных тапочках. Тапочки линолеум не пачкают. Одни мы, караси пока с утра до вечера в яловых сапогах.  Через неделю полегчало. Отцы – командиры пожалели линолеум.  В каюте пол тёплый, стали ходить в носках.

        Строевые. Сначала так, отмахивая пустыми руками, потом с «личным» оружием. На время учебки за каждым из нас закрепили по старому «Калашникову» из корабельного арсенала. Калибр 7,62 с деревянным прикладом. Сначала топаем, потом разбираем и чистим каждый свой автомат. Топаю я с удовольствием. Но оценка за строевые у меня только «удовлетворительно». Не так-то просто правильно и красиво, сделать, к примеру, выход на рапорт. 
    Самое тяжёлое, и не только для меня, после строевых – это не засыпать на политзанятиях. В помещении столовой, где мы занимаемся, тепло. Под монотонный монолог безыскусной, да и не очень интересной лекции размаривает. Голова клонится вниз. И тут монолог прерывается. Тихо: «Кто спит?» - и громко: «Встать!» Пару раз, пока не приспособился, попадался. Корабельный устав – это уже повеселеее, боцманское и такелажное дело - «медь драить, резину белить», узлы вязать, кранцы плести – только показали, не научился.

 
       Наряды. На камбуз. Кормят на корабле без изысков, но добротно. Всем хватает. В наряде мы не кусочничаем. Четыре человека и кок. У нас сразу определился старший. Лёха Марков. Его забрали после речного училища. Инженер – механик,  с флотским камбузом знаком по практике. Кок, старший матрос, лычек на белой форменке нет, но он - большой человек на корабле. Единственная учебка в Москве готовит по этой специальности. И так готовит, что от корабельного кока, если он пожелает, на гражданке не откажется ни один, даже столичный ресторан. Но кока  мы видим только время от времени. Обращается он к Лёхе. Мы рядом. Кок озвучивает программу – меню. Получаем продукты – раскладку. И – поехало. Рубим, режем, отсыпаем, отвешиваем. В каптёрке – кладовке кемарит наш кок. В контровые моменты он появляется всегда вовремя. Закладка, зажарка,  пряность кинуть, посолить. Всё в момент. Единственное к чему он нас не допускает, это шницеля – котлеты лепить. Здесь искусство требуется. На борту триста с небольшим человек, а котлет – бифштексов или шницелей  всегда на пятьдесят больше лепится, чтобы в кают-компании на добавку хватило, да гостям неожиданным на борту.  Питается весь экипаж, включая и отцов  командиров с одного котла. У офицеров, говорят, только добавка специальная, печенье, конфетки. За всё время службы я в кают-компанию ни разу не заходил.
      На приём пищи десять минут. Всё по часам. Зашли, сели. Бачки горячие на столы. По команде встали. Ну, это только в учебке.
      Самое горячее потом. Горы посуды. Тоже свои тонкости. На корабле никаких изысков с моющими средствами. Только хозяйственное мыло и горчичный порошок. Говорят, их качество военная приёмка проверяет. Здесь Лёха молодец. Опыт. Оказывается, как алюминиевую миску, ложку не мой, если под конец скатил горячей водой – скрипеть чистотой не будет. Миски, конечно, чистые, но ради прикола кок и перемывать может заставить.
     Годки. Это гурманы. По третьему году у некоторых гастрономические задвиги.  У каждого свои. Легендарные мослы никто не объедает – в автоклаве кости так вывариваются, что на них и следов мяса не остаётся, даже хрящи растворяются. Кто первое, суп дают и на обед и на ужин, не приемлет. Кто на косточках абрикосовых повёрнут. Компот из сухофруктов обязателен, тоже два раза в день. Кто после ужина картошечку жареную уважает, как закуску к шилу – спирту этиловому ректификату. Его на борту на технологические нужды немеряно идёт. В общем, уже в учебке видно, что жизнь на борту сытная.


     Письма. Пишешь. Получаешь. Чувство родного. Тебя помнят и ждут.

«13.05.73 г.
   Здравствуй, дорогой брат Коля! Привет с Севера.
   Долго не писал. Просто не знал своего места. Нас не могли сразу определить. Сначала долго сидели на красной Горке на Финском Заливе. Потом отправили на Северный Флот. Ехали поездом до Мурманска. Потом автобусом, потом по воде. Заехали далеко. Всё закрыто, сюда уже трудно приехать. Климат здесь неплохой. Немного холоднее, чем у нас. Сейчас примерно как в первой половине апреля на Псковщине.  Уже можно ходить и без шинели, даже жарко. Прошлым летом в это время было выше 30 градусов тепла. Зимой тоже морозов сильных не бывает, только ветры сильные. Природа скуповата, камни, скалы и море. Да кое-где кустики. Тундра. Живём на корабле. Условия отличные. Каюта на 12 человек, просторная. Умывальники, душевые, всегда можно умыться. Кормят тоже отлично, по спецпайку, как дома. Сегодня первый раз бегали на зарядку, в сапогах. Сапоги на флоте дают не кирзовые,  полностью кожаные – яловые. Километра два пробежали. Для начала хватит. Сейчас учимся. Подъём, отбой, тревоги, строевые, уставы и т.д. Присягу примем числа 25 июня. Работать будем по специальности. Служба будет интересная. Заниматься, может быть, буду тем же, что и на работе. Можно считать, что повезло. Относятся к нам хорошо. Времени свободного не остаётся, но так и надо.
    Ребята хорошие, в каюте все такие же, как и я, на один год. Даётся нам всё намного легче, чем молодым. Спортом здесь, думаю, можно будет заниматься, если только после учебки. Скажи Маме, чтобы она прислала мне спортивный костюм, как у тебя зимний, летнюю куртку простую, кеды и шерстяные носки, и пару – две простых. В общем, знаешь. Авторучку, и всё.
   Жратвы здесь хватает, деньги у меня тоже все целы. Здесь и тратить их негде. Да и получать мы будем сразу после присяги побольше.
   Передавай привет всем-всем, и ребятам на базе, Севе. Пиши, как там у вас, а то сидишь здесь, ничего не знаешь. Буду ждать.
   Вот и всё. До свидания. Целую,  Володя».

    Через неделю стирка постельного. После ужина по команде Джунусова все в каюте ободрали свои постели. Наволочка, две простыни, полотенце для рук, полотенце для ног, куча большая получилась. Втроём понесли в прачечную. В машину настрогали пару кусков хозяйственного мыла, закидали тряпки, залили горячей водой, прокрутили, отжали, спустили воду, прополоскали, отжали на центрифуге. Самое интересное – сушильный барабан. Он же выполняет и роль утюга. Знай, расправляй, встряхивай и накладывай. Через оборот другой очередная простыня ложится в аккуратную стопку. Через час и все дела закончились. Перед отбоем застелились. Свежие льняные простыни аж скрипят. Лежу и думаю, что пока хорошо попал. Режим, кормёжка, кондиционеры, чистота, да и служба пока не в напряг. Санаторий.

« Здравствуй, дорогой брат Коля!
Привет с Севера. Отбились. Сейчас без пятнадцати минут одиннадцать. Лёг. Всё равно ещё не все легли, не уснуть, решил написать. Вчера в воскресенье сбегали на зарядку, потом позавтракали, подъём флага и ФИЗО. Бегали полторы тысячи в сапогах и бесках, «по форме». Из 47 человек учебки прибежал первым. Сильно не бежал, но всё равно, здесь никого нет, второму привёз 15 секунд. Потом целый день в посёлке сажали деревья вокруг школы. Здесь каждый год привозят берёзки и сажают. Только они плохо приживаются. Красили заборы, в общем, благоустраивали – отдыхали. Это даже лучше, чем сидеть в каюте. Только ходим всё время строевым шагом и бегаем. Мужики устали, я тоже, но только так, как после хорошей тренировки, только хорошо.
   Сегодня на строевых по выходу из строя и подходу-отходу к начальству получил трояк. Так что в отличники не вылез. На строевые таскаемся с автоматами, потом их чистим. Кому то и не нравится, мне хорошо, целый час топаешь, воздухом дыщишь. 
    По уставам и политике и корабельным уставам конечно нормально: сидишь, ничего не делаешь, в общем, нехитро, знаешь всё, скучно и спать охота. Сейчас уже совсем притёрся, «службу понял», научился всё делать быстро, меньше зацепаться. Времени свободного становится всё больше и больше. Успеваю всё, и отдыхать.  Даже спим днём, правда на полу в каюте, его четыре раза в день моем, чистый и тёплый. Ходим в кубрике в носках. На политзанятиях сижу, конспектирую, чтобы не уснуть. Читают нам всякую блажь, но, ничего.
   Первого июня здесь праздник – 40 лет Северного флота. Будет выходной, посмотрим. Числа до двадцатого уже примем присягу.
   Написал письмо Соловью.
   Вот и всё. Передавай привет Маме, бабушке, всем-всем. И ребятам на базе.
   Как там дела у Кузи? (Валерка Кузьмин.  Гребец – каноист. На год младше меня. Тоже заочник.)  Если попадёт после института во флот, то, вероятно, он тоже может залететь сюда. Здесь из CЗПИ только в наш призыв четыре человека.
   Пиши, как у тебя, поподробнее, как там Фёдор (Вовка Фёдоров. Напарник брата Коли)?
   До свидания, целую,   Володя
                29.05.73».

   Суточный наряд. Стоим по два часа у тумбочки при входе на нашу палубу. Ночью тихо и спокойно. Все спят. Днём по трапу с нижних палуб время от времени пробегают матросики. Всем отдаём честь. Какой-то с лыкой на погоне остановился: - Ну что, Карась мокропёрый, стоишь? – слегка задело, - Сам ты Салабон, от скуки мучаешься? – Да ты, Карась! Да знаешь, что я с тобой сделаю! В трюмах сгною! – Стою смирно,  больше не реагирую. И так, кажется, влип.
   На следующий день Джунусов спрашивает, чем ты старшину машинного отделения обидел. Аж из себя выпрыгивает, требует тебя на правёж. Рассказал о своём проколе. Явное «нарушение устава караульной службы».  Ну что ж, говорит, обострять не будем, сходи после ужина, до вечернего чая время быстро пройдёт.
    Спустился в машинное отделение. Доложился уже знакомому старшему. Провёл, показал на кучу бронзяшек, маховичков клапанов и вентилей - чтоб всё блестело, говорит. Приступил. Часа через полтора докладываю: - Готово. – Что «готово»? – Работа, - говорю,- кончилась.
– Запомни, Карась, работа на корабле никогда не кончается. Ну, я вижу, ты мужик нормальный, давай посидим. – Скучно старшине. Корабль стоит у стенки, дизеля проворачивают на холостом ходу редко, только для проверки. Вся служба из дежурств, приборок, да редких учений. Показал мне машинное отделение. Два дизеля фирмы «Симменс», как-то не впечатлили. Могли бы быть и помощней. Поговорили за жизнь. После вечернего чая Джунусов спрашивает, ну как? – Нормально.
     Через неделю я и радиста корабельного ухитрился «обидеть». В субботу, после своей приборки драил сверхштатную палубу. Слева кубрик радиорубки, где во время приборок радист гоняет магнитофонные записи на весь корабль,  справа опечатанный арсенал, прямо, почему-то не опечатанный центральный пост.  Днём в отсутствие офицеров за всем этим хозяйством присматривает радист, после спуска флага в проходе выставляется специальный пост. Закончил приборку. Радист не без удовольствия показал мне и своё хозяйство, и рубку центрального поста. Опять же, поговорили.




     Где-то в конце мая Джунусов повёл троих «студентов» на шкафут. В кормовой надстройке две больших каюты оборудованы под рабочее помещение. Маленькая контора на десять рабочих мест.   Встретил нас такой же высокий как и Джунусов, только светленький старшина. Саша Мошков. Джунусов оставил нас на него. Саша коротко объяснил, чем занимается техотдел. Каждого посадили на приготовленное рабочее место. Справочник конструктора, пол форматки бумаги, двести десять на сто пятьдесят, карандаш, линейка, резинка, штангенциркуль с нутромером и по небольшой деталюшке. Мне достался штуцер от какого то клапана.  Задача – отдефектовать и составить ремонтный чертёж – заэскизировать изношенную деталь.
    Дело нехитрое. Нарисовал форматку, прикинул масштаб, нанёс главную ось, выбрал базу - левый торец детали. Не спеша начал обмерять и наносить на бумагу размеры. С резьбой внутренней посложнее. Где-то на двадцать, палец внутрь залазит. Вставил внутрь бумажку, прокатал пальцем, замерил по отпечатку шаг. Что-то крупное, нестандартное. По справочнику прикинул тип и диаметр. Уточнил шаг, всё сходится. Обвёл, проставил размеры и допуски, нанёс чистоту обработки, технические требования. На всё ушло минут пятнадцать.
    Поднял голову. У ребят что-то не клеится. Дизелист Коля Муратов на пол пути. А корпусник Коля Федонюк, похоже, мудрствует. Успокоился. Ещё раз глянул на свой эскиз, всё перепроверил и отдал Саше Мошкову. Пока ребята заканчивали, поговорили в соседней шхере. На этом экзамен и закончился.
     Так, ещё до конца учебки, я узнал, что нам с Муратовым придётся служить в техотделе. Коля партийный, держится солидняком, на два года старше меня, и его прочат на место старшины команды после Джунусова. Колю Федонюка, несмотря на опыт работы  в ЦНИИ им. Крылова, пока отставили: «Ума до х…я,- коротко отозвался Саша Мошков, - нам нужны ребята попроще».

«11.06.73.
   Здравствуй, дорогой брат Коля! Привет с Севера!
   Вчера получил письма от тебя и от Мамы. Сейчас 5 утра. Заступил на вахту дневальным, никто не мешает, вот и пишу. Мы в наряде через три дня на четвёртый. Всего в учебке четыре команды – отделения. Кто на камбузе – 4 человека, четверо дневальных и трое отдыхают. В этот раз за сутки простоял два раза, с 17 до 21 и с 5 до 9, вот и вся вахта.
    У меня всё хорошо. Вчера, в воскресенье был праздник – 40 лет КСФ.
Ничего особо интересного. Утром подняли флаги на кораблях, простые и цветные. И целый день ничего не делали. Нас вывели на берег поиграть в футбол. Я тоже подёргался, пробежал километра три, больше некуда. Вот и всё. Нам пока праздники не положены. К жизни уже привыкли. Делаешь всё быстро, и, если не залетаешь, то времени свободного до черта. Три дня назад схватил работу. Один старший матрос придрался. Здесь им делать нечего, вот и ходят, приёбываются. Если не промолчишь, идут жаловаться к твоему начальству. Ну, а там уже не разбираются, кто прав, кто виноват. На работу и всё. Ходил в машину, «медь драить». Так это даже интересно оказалось. В общем, живу мирно. Нас особенно и трогать побаиваются. Через неделю, шестнадцатого присяга. Тогда нас разберут по своим местам. Я своё уже знаю. Там будет старшиной парень, он у нас сейчас в учебке командиром отделения. Он тоже после института, полгода отслужил. Ну, вот и всё. Половина шестого. Пора будить старшин. Погонят контору на зарядку.
   Спасибо, что написал про ребят. И про себя. У тебя служба конечно смешнее. А здесь, если самому не дёргаться, то и зажиреешь как боров. Откармливают, как на убой. Пока, кажется, жиреть не начал. Но 15 раз уже подтянуться тяжело, в сапогах правда. Потом буду чаще заниматься. Всё пройдёт.
   До свидания. Привет всем-всем. Целую.  Вова».

    Боевые стрельбы. Всю учебку построили с личным оружием. И, вперёд по дороге вдоль пирса. Совсем как на зарядке, только не бегом. Сворачиваем вправо вверх на каменистую дорожку, больше похожую на тропу. Распадок раскрывается довольно широкой, закрытой балкой.  С трёх сторон на гребнях сопок видны флажковые. Естественное стрельбище. Впереди, метрах в трёхстах уже установлены три грудные мишени. Первые на рубеж. Магазины снаряжаются пятью патронами. Надо сделать на автомате две короткие, по два патрона, очереди, перевести на одиночный, чтобы получился ещё один выстрел. Почти пятьдесят человек отстрелялись. Мишени не меняли. Потом все вместе пошли смотреть на мишени. Пробоин то, не густо, но всем поставили «уд». Больше я на службе не стрелял.
    Присяга. Накануне навязали ленточки на бескозырки и нашили погоны «СФ» на суконки.  Учебку, переодетую по «первому сроку» выстроили на причале вдоль борта нашей «ПээМки» с личным оружием.  Матросы вынесли четыре столика. На каждом в красной папке текст присяги. Напротив, тоже в парадной форме, вдоль высокого борта «ПРЗ-11» выстроился весь состав объединения плавучих ремонтных заводов – головной плавбазы «ПРЗ-11» и двух плавучих мастерских. Во главе с флаг механиком флотилии, контр адмиралом Зинкевичем в центр вышло командование. К столикам подошли наши старшины и капитан-лейтенант Верх. Только на погонах у него уже не четыре маленьких, а одна большая. Буквально вчера ему присвоили капитана третьего ранга. Выходим по очереди к столику, зачитываем текст присяги и расписываемся. Вот и пригодился «подход-отход». Всё кончилось очень быстро.




     Учебка закончилась досрочно. Служба началась буднично. На карман робы нашит боевой номер «Т-4-11», в шхере у меня свой стол с тумбочкой, банка – табурет, при нужде крепящийся цепочкой с талрепом, к скобе в палубе каюты. В специальном шкафчике спецодежда «РБ» - промаркированная чёрная спецовка – комбинезон и яловые сапоги с белыми треугольниками маркировки на носках.
      Выход на заказ ребята мне устроили в первый же день. Где то на пирсе стоит борт. На борту в шестом отсеке гидросистема. Слесаря раскидали неисправный клапан. Надо отдефектовать, при необходимости, укомплектовать новыми деталями.
      На робу одеваю комбинезон «РБ», на ноги вместо лёгких тапочек маркированные сапоги, в карман блокнот, цанговый карандаш, резинку и штангель. В нагрудный карман, похожий на авторучку карандаш дозиметра. Меня никто не сопровождает.  Вахтенный у трапа на меня ноль внимания. Выхожу на пирс, иду по знакомой дороге. Метров через триста околюченная зона. Меня пропускают тоже без вопросов. Рядами выстроились «заказы».  Огромные крылатые и хвостатые корпуса, проект «667-А». Пара старых трёхракеток. Где же мой борт? Пришлось спросить. По трапику поднимаюсь на борт, захожу в рубку. Люк открыт. Спускаюсь в чрево лодки. Получается не быстро. Люк в свету 65 сантиметров,  шахта спуска ненамного шире, да ещё и скобы вертикального трапа. Уж очень мои ноги длинны. Коленки цепляют за стенки шахты. Понятно, почему длинных не берут в подводники. Мои метр восемьдесят пять – предел. Внутри народу не густо. Все при делах. Решил никого не спрашивать. И на меня ноль внимания. Чужие здесь не ходят. Долго блудил и шатался по отсекам и палубам. В конце концов добрался. В шестом дизельном вахтенный дизелист показал мне размонтированную систему. Клапан оказался старым знакомым - ЦКБ «Знамя Октября». И голова спецэлектромагнита – привет из гражданской жизни, от «родного завода».  Разобрался быстро. На месте рисовать не стал, дефектную деталь в карман и назад. Нагулялся. Выход из зоны сложнее. Запустили меня прямиком, а назад через пост контроля радиационной безопасности. Узкий проход через стойку. Ноги на отмеченные на площадке следы, руки на уровне груди, на стенке для них место, для головы тоже место. Зажигается зелёная лампа. Значит – не светишься. На своём борту снял «РБ», умылся в душе. В шхере не спеша заэскизировал деталюху. Джунусов оформил заказ. Говорит, служба у меня пойдёт.
      В конце смены складываем свои карандаши – дозиметры в коробку. Их каждый вечер сдают в лабораторию дозиметрического контроля. Там на каждого, в журнале учёта своя страница,  листок – отметки выходов на заказы и накопленная доза.  Впрочем, шутят ребята, на лодках чище, чем в Ленинграде на Невском. Там не только гранит мостов и домов, а даже яйца коней Клодта «светятся». Но это, если всё чисто. Для того и контроль.
      Дня через три дефектный клапан собрали и систему протестировали, уже без меня.


«20.06.73 г. 23-00.
   Здравствуй, дорогой брат Коля!
   Привет от белых медведей (их здесь, конечно, нет, только тюлени и бакланы). Вчера получил письмо от тебя, сегодня от мамы. Завалился, задвинул занавеску, включил ночник, и как в отдельной комнате, размером с собачью будку, пишу ответ.  Очень удобно.
   16 июня в субботу приняли присягу, в понедельник переехали по своим местам. Теперь меня поставили на мичманский штат (двоих из всего пополнения), получать буду пока не знаю сколько, но тоже что-то вроде, как и ты. Правда это только по службе, а по погонам пока так и буду матросом. Служба интересная, насколько это может быть интересным в армии. Времени свободного больше: в 6-00 подъём, 25 минут зарядка, приборка, завтрак, в 8-00 подъём флага, потом до 12-30 работа, приборка, в 13-00 обед, до 15-00 отдых «адмиральский час», хочешь – спи, с 15-00 до 17-30 работа, приборка, 18-00 ужин, до 21-00 личное время, 21-30 вечерний чай, 22-00 поверка и спуск флага, 23-00 отбой. Как видишь, времени хватает. Это конечно, если всё нормально. К этому прибавить наряды, но это нечасто.
   Со спортом туговато. Зарядку делаем на палубе, сейчас на берег некуда. Потом можно будет бегать. Но здесь кусок всего 1,5 км в один конец. Перекладины нет. Ребята приварят, отцы командиры заметят, заставят срезать. Не штатное, не положено. Стараюсь побольше ломаться, отжимаюсь, подтягиваюсь на конструкциях стрелы крана. Пока не толстею. Думаю, дальше будет лучше. Сейчас выступать не хочется, пока молодой. Дней 15 поживу тихо.
   Кормят отлично. Контора  нормальная. Старшиной команды у меня старый, который был старшиной у нас в учебке. Отношения хорошие. В отделе все ребята инженеры и техники, пополам. И нас молодых двое. Жить нормально. Насчёт душа здесь тоже отлично. Гальюн и душевая умывальная – пять шагов от кубрика – каюты. Здесь вообще, насчёт чистоты очень строго. Стираешься каждый вечер перед отбоем.
Спасибо за фотокарточку. Нас тут тоже фотографировали во время присяги. Посылаю. Потом, наверное, сделают ещё. Жаль, что самому нельзя фотографировать.   
     Привет ребятам Соловью, Алику, Кузе, Фёдору и Севе.
     Маме, наверное, напишу завтра.
     До свидания, целую.    Володя.

     Погода сейчас тёплая. Сегодня разрешили на верхней палубе ходить по пояс раздетыми. 19 градусов тепла. Правда, вечером собрались тучи и пошёл дождь. Это здесь быстро. Хорошо, что не снег.
    Адрес у меня теперь просто в/ч 27244, без «У».


   
«23.06.73.
   Здравствуйте, дорогие родные! Тётя Маруся, Бабушка и все-все-все. Получил сегодня от Вас письмо.   Большое спасибо. Как-то с особым удовольствием его читал. У меня собралось уже три письма. Каждый вечер перед сном ложусь в свою будку, каюта у нас на 10 человек, удобная, просторная, а спит  каждый в своей выгородке – будке. Койка со всех трёх сторон огорожена стенками, а с четвёртой задвигаешь занавески плотные, сверху потолок - я на втором этаже. Как в отдельной маленькой комнате. Включаешь свет над головой и никому не мешаешь. Отвечаю каждый вечер на одно письмо, больше просто трудно писать, спать хочется. Ваше у меня проходит без очереди. И мама придёт к Вам, прочитает.
   У меня всё тихо, лучше всех. 16.06 приняли присягу, в понедельник я уже переехал. Живу на том же корабле, только в другой каюте. Вместе с ребятами, с которыми служить буду. Времени свободного стало больше. В общем, ходишь на работу 7 часов в день. Плюс приборки, построение утром и вечером – подъём и спуск флага, вот и всё. Это когда всё тихо и не в наряде. В наряды мы ходим редко, а сверхурочная работа и дома была. Условия отличные, кормят так же хорошо и много, как в учебке, тем более, что я всё люблю и ем с одинаковым удовольствием. Здесь ребята, кто суп молочный не любит, кто жирное не ест, кто селёдку не переваривает. Им, конечно, похуже. Но всё равно, всем хватает.
    Погода сейчас стоит отличная. Солнце, тепло, сегодня загорал. Правда, почти каждую ночь идёт дождик, но днём тучи разгоняет. Ночь здесь не когда темно – светло круглые сутки, а когда все спят. Купаться здесь нельзя. Вода холодная. И море грязноватое. Зато в душе можно плескаться хоть целый день, пока не надоест. Со спортом тяжеловато. Пока не бегаю. Навёрстываю на зарядке. Нас, «молодых» с корабля  по одному не отпускают, пока не пройдёт первый месяц службы. Два раза ходили в дом офицеров, в посёлок. Один раз в кино, второй – в театр. Это не считается увольнением, идут все вместе, строем. И нам тоже можно. Городок здесь небольшой, но, построено всё основательно. Такого дома культуры, как здесь ДОФ у нас в городе и нет. Дома жилые пятиэтажные. Всё для людей. Только живут одни военные с семьями.
   Большой-большой привет бабушке. Пускай не переживает. А чтобы она не скучала, посылаю ей ещё одну фотокарточку. Это нас фотографировали во время присяги. Ребята, конечно, староваты, это всё инженеры, такие же, как и я. Десять человек.
   Спасибо за деньги. Правда, я их ещё не получил. Переводы и посылки доходят немного подольше, чем письма, дней десять, а письма четыре – шесть дней. Только больше деньги не посылайте. Мне здесь они не нужны. Да и получать я буду хорошо. Ведь это я по званию и по службе рядовой матрос, а зарплата у меня побольше, чем Санькина стипендия. А тратить мне пока и не на что. Какого цвета Сашка сейчас? (Брат двоюродный. Заканчивает строительный техникум.) Большой ему привет. Пусть экзамены сдаёт хорошо. А то в стройбате плохим солдатом будет. Их у нас здесь много. И он сюда может попасть.
   Привет Димульке  и его родителям. Коле, Ире, Тёте Рае, В.Д. и М.Т.
   До свидания. Целую всех    Володя».


«Здравствуй, Брат Коля! Получил твоё письмо. Отвечаю чуть-чуть с опозданием. Всё равно, письма идут долго. И ты получишь несколько моих, пока придёт это. Много писать не буду, слегка приустал, завтра на работу.
   Жизнь моя уже совсем наладилась. Знаний мне хватает. Это и здесь ценится. Так что служба пойдёт неплохо. Времени свободного тоже хватает: почти два часа обеда, два часа после ужина, час от поверки до отбоя. Конечно, это не всегда. Иногда приходится пахать и день и ночь, ну что ж делать, надо.
   На берегу бегать не удаётся, но сейчас уже понемногу нагружаюсь. Полчаса зарядки, хватает поломаться, отжаться, подтянуться. После ужина прыгаю со скакалкой, таскаю штангу, потихоньку дёргаюсь. Сейчас у нас берега  пока нет. Уплыли. Вернёмся на стоянку, буду бегать на зарядку. 2-3 км каждое утро, и мне хватит. Со своим начальником, думаю, договорюсь. Пока, правда, и разговаривать не о чём.
   Погода сейчас стоит отличная. Днём, когда солнце и ветра нет, на палубе можно посидеть раздетыми. После обеда можно и позагорать. Загореть, конечно, трудно, так, погреться. Всё-таки, солнышко. Ребята достали фотоаппарат. Будем фотографироваться. Уже накупили бумаги и химикатов. Потом пришлю, если что ни будь выйдет. Получаю письма от Мамы, бабушки, Наташка написала. Всем отвечаю сразу, как время позволяет.
   Мама пишет, что видела Севу, привет передавал. Передавай привет и ему. Пусть не обижается, что я уехал. В Ленинграде или другой спортивной части меня всё равно не оставили бы. Инженеров сейчас в армии требуется много. Да и здоровье. Мне здесь, пожалуй, и лучше.
   Посмотрим, как будет зимой. Другие служат, думаю, и я перезимую.
   Ну, вот и всё. Передавай привет всем-всем.
   Насчёт того, что не освобождают на сборы, не расстраивайся особо. Тебе ведь осталось всего ничего. И всё ещё впереди. Ничего не потеряно. Ведь уже и планировать пора, что делать будешь. Настраивайся сразу на учёбу. Потому, что надо, сам знаешь.
   До свидания, целую  Вова.
   Большой привет Маме.
03.07.73 г.  – уже 2 месяца прошло, осталось всего10 – мало».

    В воскресенье культмероприятие. Организованный выход в ДОФ. Там кино какое-то. Переоделись по первому сроку, построились на пирсе вдоль борта коробки. Пошли. Ведёт нас молодой мичман, он по совместительству физрук на борту. Шли недолго. Только вошли в посёлок, стоп. Колонну остановил какой то мичман. Форма флотская, но канты и погоны красные, значит, не мичман, а прапорщик. Прошёлся вдоль строя. Вытащил пару человек с вплетёнными в бескозырку длинными неуставными ленточками, придрался к чьим-то клёшам, остановился напротив меня:
- Кто его так вырядил?- Все в бушлатах, я один в первом ряду в шинели, «офицер», как нас, одногодков, шутя, называют годки. Наш мичман хлопает глазами, молчит. Заело. Открыл рот.
– Министр обороны маршал Советского Союза Гречко. – Прапору, казалось, только этого и надо было.
– Р-разговоры в строю! Три шага вперёд, марш.  – Я оказался пятым, выдернутым из нашей колонны.
   Колонна пошла дальше, а мы свернули в сторону гарнизонной комендатуры. По пути мужики ругаются:
- Страшному прапору попались, начальник гарнизонной гауптвахты.
   Всё оказалось очень просто. Для каких-то ремонтных работ в комендатуру подвезли цемент. Гауптвахта, как на зло, пустая. Вот, Дикий прапор и вышел на большую дорогу.
   Пара носилок, делов-то, меньше чем на час. Цемент в мешках, но всё равно подвывозились. Пришлось возвращаться на коробку. Привёл в порядок форму, умылся. Доложил Джунусову.
- Сам виноват, - говорит, - зачем рот в строю открыл. Вперёд наука. Фамилии ваши не переписали? Значит, ничего и не было. Замнём, для ясности.




    День рождения. Затихарить не удалось. На коробке все про всех знают, кажется всё. На утреннем построении меня поздравили, вручили открытки, письма, телеграммы.
«Вову нынче поздравляем,
Вову нынче прославляем:
Вова – славный наш атлет
Двадцати с четвёркой лет.
И у Вовы есть диплом,
Значок мастера при нём.
Вова плечи распрямит,
Всех, конечно, удивит.
Вова все машины знает,
Схемы запросто читает.
Ты уж, Вова, не серчай
И улыбкой выручай.
В техотдел ты к нам пришёл –
Коллектив себе нашёл.
Мы тебе, конечно, рады –
Вот и все пока награды.
Но в такой прекрасный день
Принимай пока не лень:
Наставленья, поздравленья
В свой июльский день рожденья.
                10.07.73. Гаджиево, в/ч 27244».
      Неожиданный привет от ленинградских девчонок. Их командировали в Псков на наш завод заткнуть дыру по срокам разработки новых спецмагнитов для автоматических клапанов подводных лодок.
«Мы, ленинградцы, привет тебе шлём
(Скоро уж месяц, как в Пскове живём).
Все с днём рожденья тебя поздравляем
И поскорее вернуться желаем.
Ждут тебя очень друзья и подруги –
Все твои верные старые други.
Истосковались КБ и завод –
План без тебя ну никак не идёт.
Так что, Володя, скорей приходи,
Порядок на ПЭМЗе уж ты наведи.
Без тебя стал спорт хандрить –
Некому рекорды бить.
В общем, вывод наш таков –
Приезжай, без лишних слов.
Будь, Володя, очень счастлив
И, конечно же, здоров!
            Валя, Вера, Тамара
            и мысленно весь КО-2
            ЦКБ «Знамя Октября».

     Я сегодня выходной. Идти мне некуда. После приборки и завтрака повалялся с журналами на койке, поползал по коробке, а после адмиральского часа не вытерпел,                                                пришёл в шхеру, порисовал. 

   Дня через три Джунусов вручил мне ещё один  подарок, бумажку в поллистка, написанную от руки, с утверждающей подписью в верхнем углу:
«            ДК
Капитан 3 ранга   -Окунь-
13.07.73 г.
                Дежурному по кораблю
   Разрешаю ежедневные тренировки
М-са Васильева Вл. Вас.
С 19-00 до 21-00 со сходом на берег.
- Начальник технического отдела
  Кап. Л-нт             - Грохольский-» 
      Шеф  не забыл о нашем первом и пока последнем разговоре. Принимая меня в отдел, он опасался, как бы меня куда потом не отобрали. Я обещал, что нигде не заикнусь о своём спортивном прошлом. Только бегать, просто для здоровья, мне всё равно надо. Он обещал, что со временем решит вопрос с тренировками. Это был для меня поистине царский подарок.  Упакованная в надёжный целлофан бумага – пропуск на берег в спортивном костюме служила мне до самого конца службы.

«21.07.73 г.
   Здравствуй, дорогой брат Коля!
Получил  сегодня твоё письмо, уже давненько ни от кого не было. Сразу пишу ответ. Писать то, в общем, и нечего, ничего не случается. Служба идёт тихо и нормально. Работаю умеренно, как здесь говорят, прогибаться не приходится. Сейчас шеф уехал в отпуск до сентября. Его зам только в августе придёт. У меня задание на два месяца. Поэтому меня никто не отвлекает. Если, конечно, ничего срочного нет. Ну, это «если» один – два раза в неделю. Наряды мы не несём, только дежурство раз в десять дней. Это тоже больше формальность. В целом, служба не утомляет. Наоборот, когда суббота – воскресенье деться некуда. Кино надоело, читать тоже как то уже и не хочется всё время. Так, таскаешься, на солнце погреешься, немного подёргаешься.
    Здоровье сейчас ничего стало. В сапогах 19 раз без особого труда подтянулся сегодня. Занимаюсь раза четыре в неделю. Жаль, бегать пока не в чем. Погода сейчас здесь нормальная, жарко. В сопках торф горит. Ребята ходили тушить. Нас, конечно, не посылают.
   Скучать я не скучаю. Жить неплохо, время летит быстро. Уже почти 3 месяца – четверть. Маме и Бабушке отвечаю сразу, как получаю письма. Писать особо и нечего. Много не напишешь, сам знаешь. С мужиками живём дружно, здесь ведь все в одной каюте, по другому и нельзя. Заводиться не про что, так, треплешься. Остальные на корабле уже давно и не помнят, что мы были молодыми. Ведь нам уже и домой через девять месяцев, «годки». Да и по работе, почти начальство, только что лык нет. По одной, наверное, скоро нашьют.
   Спасибо, что не забываешь писать, как там дела на речке. Соловей, наверное, теперь там и не показывается. А мужики молодые молодцы.
   Ну, вот и всё. Передавай привет Маме, Бабушке.
   Мы тоже здесь фотографировались, но ещё ничего не делали. Всё никак не собраться.
   До свидания.  Вова.  Пиши».

   С письмами не у всех получается. Некоторые забивают, даже домой не пишут. На утреннем построении зачитали письмо в политотдел от родителей одного клоуна. Беспокоятся. Сын написал, что уходит в автономку, писем месяца два-три не будет, и ему, чтобы пока не писали. Это про наш плавучий ремонтный завод, который почти всё время у стенки стоит. Смешно и грустно.

   Грохольскому запал в голову лёгкий катерок с корпусом из стеклоткани на эпоксидке. Для севера это, конечно, несолидно. А вот рассекать в отпуске на таком по Неве – в самый раз. Для Ленинградца Грохольского будущее рисовалось только в Ленинграде. Или академия, или службы продолжение, или пенсия. Так и так, десять лет – не срок.
    Картинка на обложке журнала «Катера и яхты», небольшая статейка и листок чертежей, больше похожих на портновские выкройки – вот и весь исходный материал. Подогнали мне несколько рулонов плотных обоев. Не за два, конечно, месяца, а за пару недель, между делом, я и нарисовал в натуральную величину весь набор каркаса – скелета будущего катера. На этом моя миссия и закончилась. В какой-то мастерской, уже на головном плавучем заводе, по моим шаблонам выкроили и выпилили весь набор из авиационной фанеры, собрали и обтянули скелет стеклотканью на эпоксидке.  В общем, ещё по светлому, до зимы, катерок был готов и успешно прошёл ходовые испытания. За зиму склеили ещё пару образцов. Подарки на дни рождения флаг механика, и для какого-то адмирала повыше.

«31.07.73 г.
    Здравствуй, дорогой брат Коля!
    Вчера получил твоё первое письмо, сразу ответить не собрался. Сегодня пришло и второе, с фотокарточками, все 6 штук. Ещё получил телеграмму с поздравлением от Мамы, 29.07 день флота.
    Спасибо огромное за фотокарточки. Очень интересно посмотреть, да и тебя давно не видел. Ну, ты конечно здесь в лучшей форме. Всё-таки по лесам бегаешь. Показал мужикам, говорят, что с нашей службой не сравнить. У нас здесь только пашут, жрут и спят, причём спят почти всё свободное время, этак часов по 12 в день. Кто служит по третьему году особенно. Ну, нам тоже хватает. Да в нашей конторе и порядки другие, работают все одинаково. Молодец, что написал про наших молодых, всё-таки здорово выступили. Жаль, что Сева в больнице, порадовался бы. Хочется на воду сходить, но ничего, уже скоро зима, а там и я похожу.
   У меня всё идёт хорошо. Служба нормальная, работаю, читаю, немножко тренируюсь. Правда, последнюю неделю кроме зарядки ничего не делал. Перед праздником работы прибавилось, да ещё учения залепили на целую неделю, и дежурить надо было.
   Боцманская команда красила корабль, меня попросили (точнее приказали?) разметить  на бортах номера. Цифры высотой три метра. Спустили на доске на верёвках за борт, ноги крупной дрожью задрожали, над водой метров пять, да и ветром раскачивает. Ну, думаю, так и опозоришься. Правда, быстро привык. Сделал всё в лучшем виде. Только две ночи пришлось не спать. Теперь и у командира корабля немного примелькался, это полезно. Да и вообще, у нас такая работа, что как то быстро освоились, сейчас уже никто меня и молодым не считает на корабле.
   Сегодня первый раз бегал на берегу. Набрал пять километров. Бегать то особо и негде, только по дороге вдоль берега. А она всего три километра, и запретные зоны кругом. В сопки строго-настрого запрещено. Немного сбежал, поел черники. Прибежал, залез в душ горячий, помылся, постирался, лежу, пишу, чаёв вечерних дожидаюсь. Пока здорово жать не буду, так, слегка форму поддерживать. Потому что регулярно бегать может и возможности не будет. То работа, то дежурство, дёргаться тоже ни к чему. Здоровье ничего, подтягиваюсь, отжимаюсь легко, пока нисколько не разжирел. Если только на животе чуть-чуть появилось.
   В воскресенье был праздник. Утром подняли флаги расцвечивания. Корабль сразу делается нарядный и  праздничный. Потом ходили на парад гарнизонный. Прошли строем и с песней «Северный флот – не подведёт». Здорово. Всё-таки здесь сила собрана могучая. После обеда были соревнования. Канат перетягивали (я за свой корабль тоже тянул, проиграли, не смотря на то, что у нас Коля Боцман самый здоровый «на замке» стоял), гири таскали, кто поздоровее.  На шлюпках гонялись,  тут и я пригодился. Четвёрки и два пассажира, командир и руль, всего в лодке десять человек. Сели первый раз, без тренировок, да и ребята, хоть и здоровых подобрали, но жидковаты жилой. У нас на корабле только в боцманской команде жлобы, гири таскают, но бегать, подтягиваться и вообще поработать не могут. Из пятнадцати экипажей заняли пятое место. Причём впереди две чисто офицерских, с лодок. Одного каплея видел потом с колодкой на кителе. И одна курсантская, их сейчас много здесь на практике.
    В общем, на корабле со спортом плохо. Заправляет мичман с 52 года, стеснительный, напрячь никого не может, да и никто не хочет. Я в кучу особенно и не лезу, пока буду стараться один, так спокойнее и свободнее. Сейчас-то я могу каждый день после ужина на берег убегать, конечно, если свободен.
   В воскресенье целый день жрали праздничное. Утром блины с вареньем, в обед апельсины, конфеты, помидоры, капуста свежая, по пирожному «эклер», вечером яблоки, конфеты, печенье, вафли, на чай тоже конфеты с печеньем. Потом три дня, то есть и сегодня ещё, доедали печенье с конфетами. Совсем как дома. Здесь насчёт кормёжки хорошо. Правда, травы нет, да немного однообразно. А так хватает с избытком.
    Ты мне всё пишешь, не заводись. Живу я здесь спокойно и, в общем-то, ни с кем «не завожусь», точнее, не связываюсь. Здесь вообще, если хочешь, можно жить, ни с кем не разговаривая.  Всегда можно побыть одному. Хочешь, в шхеру иди. Так у нас рабочая каюта называется. Там вечером пусто, и когда почитать хочется, я часто один сижу. Хочешь, ложись на койку, задвинешь шторы, опять тебя нет. Хочешь, на палубу. Правда, у нас сейчас прохладно стало. Потихоньку лето начинает сворачиваться. Солнце стало уже заходить часа на два-три ночью. В сентябре совсем похолодает. В октябре со второй половины уже полярная ночь и зима.
   Ну, вот и всё. Привет всем-всем, Маме и Бабушке. Спасибо ещё раз за фотки.
   До свидания. Пиши. Вова».

   Объектом приборки мне назначили коридор рядом с нашей каютой, от переборки до переборки. Не пыльно, успеваешь всё сделать не спеша. До команды всё равно с объекта уходить нельзя. В приборке участвуют все матросы. Мишка Чумиков, годок наш, хоть и с двумя лыками, тоже при объекте. Он вестовой у Грохольского. Во время приборки  Мишка балдеет в каюте шефа. Прибирать то в каюте особо и нечего. Когда коробка у стенки, шеф изредка приляжет во время адмиральского часа. Ночует он  в каюте только во время редких вахт – дежурств. Или, когда с  устатку или перебору шила домой не дойти.
   Старшины команд без объектов. Их дело присматривать за исполнением.  Но, судя по количеству шатающихся во время приборки, не все при делах. Многие явно скучают. Гиви. Не знаю, как зовут на самом деле. На севере все грузины Гиви. Он один на всю коробку в белой робе. Гиви списан с большого противолодочного, который с севера и вокруг Африки и в Средиземное море ходил. Или борьбой занимался или понтует, но парень крупный, здоровый. Ему явно некуда себя девать. Ползает по палубам. – Давай поборемся. – Прихватил меня за плечи. Вспомнил я самбиста псковского. Гиви по габаритам мне не уступает. Опять прокол будет? Рубанул двумя руками по ключицам. У Гиви и руки опустились. – Ты что? – Обидел я годка. Оглянулся, от переборки до переборки никого. Свидетелей нет  – Извини, - говорю, -  как-то автоматически получилось. – Честь годка не задета. Зауважал меня Гиви. Больше бороться не предлагал.

   В воскресенье после обеда Джунусов послал меня на головной борт, говорит, для меня там дело есть. Оказывается в посёлке, искусственное озеро пруд, считай, в центре, организовали воскресное катание детей на шлюпках. Ялики одиночки, штук пять, завезли. Матросы на вёслах, мамы с детьми пассажирами. Которые постарше, тех и без родителей сажают, даже на вёсла, только всё равно под присмотром взрослых. Так на три часа я стал командиром ялика. Сначала троих пацанов покатал. Точнее, они сами покатались, меня покатали. А потом ко мне села симпатичная, даже красивая, мама с двумя мальчишками. Старшему где то возле пяти, младшему, похоже, три. Катал я их минут сорок. Мальчишкам нескучно. Мама что-то тихо и грустно сидела. На гражданке я давно бы заговорил, познакомился, а в робе что-то не катит. Язых присох.  Вёслами ворочаю, ребят ублажаю, так ни словом с мамой симпатичногрустной не перемолвился.  Вернулся на коробку.  Саша Мошков спрашивает, ну как? Да вот так. Не оправдал.  Грустят жёны подводников
    В пятницу вечером с борта головного завода сходят человек пять годков. Увольнение на сутки. В посёлок. Почти штатные утешители офицерских жён.


«08.08.73.
Здравствуй, дорогой брат Коля!
   Получил сразу три письма. От тебя, Мамы и Тёти Маруси. Вот, всем отвечаю. У меня всё хорошо. Служба идёт нормально. Работы много. Это и хорошо, не скучно. Уже четвёртый месяц пошёл. Время летит быстро. Погода стоит хорошая, только похолоднее стало, ветерок, дождик временами, как у нас в сентябре. Уже лето на конец заворачивает, осень чувствуется.
   Немного попортил руку правую. Нагноилась. Здесь вообще царапины плохо заживают. Почистили, дали на три дня освобождение от службы. Мужики на работе, а я целый день в каюте болтаюсь. Тоже никуда не сунешься – больной считаюсь. Уже почти всё прошло. Завтра выйду на работу. А так, по крупному, всё нормально. Здоровье хорошее.
   Тётя Маруся про Петрова тоже писала. Правильно сделал, что пошёл. Так-то оно вернее ему будет. Да и работа интересная.
   Про карточки я тебе сразу написал, что очень хорошие. Присылай. Нам свои всё никак не собраться, не сделать. Ладно, пока и не к спеху. Спасибо за газетную вырезку. Интересно почитать. А то здесь чемпионат мира по гребле был, так по телевизору и смотреть не хочется. Да, и вообще, я телевизор здесь не смотрю. Народу в столовой перед экраном собирается много, как-то и смотреть неинтересно. Так в кино раза два в неделю залезешь в столовку. У меня уже и место постоянное появилось, лежачее, на столе обеденном. Здесь у каждого везде своё место. Когда народу нет, смотришь, свободно, но никто не занимает из молодых. Всё равно, говорят, годки сгонят. Нас, инженеров они уважают. Да как то  уже со всеми по работе сталкиваешься. По работе я им начальник почти, наглеть неудобно. В общем, жизнь нормальная. Тихо и спокойно.
   После Нового Года, наверное, смогу и в отпуск выбраться. У нас в отделе три инженера в ноябре уходят. Завтра последний из них  в отпуск поедет. А нас всего двое будет. И после ноября ещё троих возьмём. Так что, если всё нормально будет, поедем. Это единственное, чем здесь можно поощрить. Работаем нормально.
  Ну вот, и всё. И писать то нечего. До свидания.   Вова.
  Привет всем-всем. Пиши».

 Строители.  По гражданской квалификации планово-производственный отдел. В соседнем кубрике человек десять. Четыре инженера. Плюс наш призыв, ещё четыре человека. Плюс два техника – годка. С офицерами их отдела я как-то и не познакомился.  Сразу приметил Володю. Тёзка, такой же крупный, как я. Но мешковатый, даже заторможенный. Ни одного слова от него не услышал. С середины лета какой-то ещё и угнетённый. В госпиталь положили, опухоль мозга. Через неделю сгорел. Гроб на родину, в Астрахань сопровождают двое, мичман фельдшер и один из сослуживцев.  Через пару недель вернулись. Сын единственный, родители пенсионеры. Опухоль была продиагностирована ещё в детском саду. Потом процесс остановился. Мальчишка кончил школу, поступил в институт. О раннем диагнозе и не подозревал. И родители ему не говорили, думали, что всё прошло. От армии закосить и мысли не было. «Жалоб нет. Годен без ограничения».  А тут и процесс снова пошёл…

 


      «г. Ялта, ул. Литкенса, д.8, кВ.18, Васильевой Тамаре Николаевне
      08.09.73, суббота
      Здравствуй, дорогая Мама! Вчера получил твоё письмо. Пришло быстрою Хорошо, что ты так быстро добралась. Теперь только отдыхай лучше. У меня всё хорошо. Погода нас тоже пока не пугает. Довольно тепло, и ветра нет. Здоровье хорошее, настроение тоже отличное. Эта неделя у меня была горячая. Со вторника вечера и до сегодня пришлось работать почти без перерывов, только поспать. Работа срочная. Теперь всё кончили, два дня до понедельника буду отдыхать. Хотя, в общем то и не устал. Так и лучше, время летит незаметно.
    Посылку я ещё не получил. К нам большую почту только по средам завозят. В эту она не успела. Теперь до следующей полежит. Придёт, да и не к спеху. Куртка пока не нужна, и так тепло. Кормят нас хорошо. Да я изредка и подкупаю. Сгущёнка и печенье с конфетами у нас всегда есть в корабельном ларьке. Вот яблок и груш у нас нет. А в посёлок я тоже давно не ходил. Но нам зато капусту свежую каждый день сейчас дают. Насчёт витаминов нормально. Да и за ягодами по вечерам раза 2-3 в неделю, когда время есть, бегаю.
   Сегодня с утра прибрались, пообедал, сейчас пойду стираться. А то робу на неделе всю уделал. У нас насчёт стирки хорошо. Прямо в душе горячая вода. Стираем раз в неделю. У нас по два рабочих комплекта. Один носишь, другой чистый лежит. Работа такая, что грязь лучше не копить.
    Написал, как стираемся, а сейчас уже помылся  и постирался, всего час. Ну, пожалуй, буду кончать. Отдыхай, грейся, загорай и ни о чём не беспокойся.
   До свидания, целую. Вова.

   12.09.73, среда.
   Здравствуй, дорогая Мама!
Получил сегодня посылку, которую вы с Колей собирали в последний день перед отъездом твоим. Дошла очень хорошо. Ничего не разбилось и не попортилось. Большое спасибо за варенье. Очень вкусное. Переложил в банку, получился целый литр. Будем пить чай. Куртка с рубашкой тоже кстати.
    Погода у нас сейчас не очень. Осень. Вот уже два дня идёт дождь со снегом. Правда, не всё время, а так, кусками. Но не очень холодно, ветра нет. Скоро зима.
Здоровье у меня хорошее. Даже насморка ни разу не было. Здесь спокойно, успеваю и отдохнуть и побегать. Нервы не устают, хотя и работать приходится немало.
   В это воскресенье ходили на катерах на острова за грибами и черникой. Погода была хорошая.  Фотографировались. Отдохнули очень хорошо. Полазили по сопкам. Они у нас тоже как горы, каменные и крутые, только не очень высокие.  Набрали. Ягоды сами съели, грибы на камбуз. Два дня потом весь корабль ел картошку и суп с грибами.
   В воскресенье вечером кино. Досмотрели «Угрюм реку» 3 и 4 серии и две серии «Председатель». Хорошие фильмы. Насчёт кино у нас здорово. Я уже по средам и смотреть перестал, слишком часто.
   В понедельник приехал из отпуска начальник отдела. За работу отчитался, всё нормально. На днях, наверное, дадут лыку. Буду старшим матросом. Здесь это для нас ничего не значит.  Смотрят не по званиям, а по должности. По штату мы и так мичмана. Но всё равно, лыка лучше, чем пустой погон. Осенью кому то из нас двоих становиться командиром команды отдела. Начальство пока не решило, кому. Всё равно. Тем более, что ничего, кроме забот, не прибавится. Сейчас я сбегаю на берег один на зарядку, могу бегать и после обеда, в адмиральский час, и после ужина, когда не занят. А если командовать, то всё вместе со всеми. Посмотрим, как получится.
    Девчонки прислали фотокарточки, фотографировались перед отъездом, на свадьбе у Толика, когда гуляли на улице. Получилось хорошо, правда, по одной.
   От бабушки что то давно писем не было, не знаю, как там у них. Наташке я на второе письмо как то не успел сразу ответить, а потом и забыл. Да одно и то же писать и скучно.
   Пиши, как отдыхается. Старайся загорать, купайся и ни о чём не думай. Поправляй здоровье.
   Вот и всё. Большое спасибо за посылку. Больше не надо ничего присылать.
   В отпуск я до Нового года, наверное, не поеду. Ребята говорят рано ехать плохо. Потом скучно служить. Да особо и не тянет пока. Там где-нибудь в январе-марте выберусь. А потом уже и насовсем.
   До свидания, целую. Володя.
   
  14.09.73.
  Здравствуй, дорогая мама!
  Привет с севера. Получил твоё второе письмо и сразу отвечаю. Хоть ты и пишешь, что оно не успеет. Но времени ещё много и, если не задержится, то успеет.
   У меня всё по-прежнему, как всегда хорошо. Получил посылку и деньги, 10 рублей. За посылку спасибо. А за деньги не знаю, как и ругаться. Не нужно посылать. Я получаю 17 рублей в месяц.  На небольшие расходы мне хватает с избытком. Покупать совсем нечего. А копить мне их здесь совсем ни к чему.
   Кормят нас хорошо, всего хватает. Служба идёт нормально. Не скучаю. Ты пишешь насчёт отпуска. Пока и не собирайтесь ждать и не скучайте. Вас там двое. А мне, в общем-то, и скучать здесь некогда.
   Вот только осень. Но здоровье у меня здесь на редкость крепкое. У многих ребят насморк. Даже офицеры болеют. А мне нормально. Всё-таки жизнь спокойная. Зарядку делаю, два раза в день холодной водой умываюсь полностью. Думаю, здоровье поправлю. Это даже хорошо, что я так далеко уехал.
   Отдыхай, кушай фрукты и не думай о том, что мы где то далеко. У нас всё хорошо.
   Чтобы тебе не скучно было, нарисовал кораблик парусный. Наш тоже красивый. Но его рисовать не разрешают.
   До свидания, целую. Володя.

   Коля пишет, что тоже получил от тебя письмо. Сегодня я получил сразу два.  Надо ещё и ему написать. У него там тоже всё тихо и нормально».   

    В конце сентября Грохольский вернулся из отпуска. Отчитались. Шеф вроде бы доволен, и отпуском и делами в отделе. Как бы неожиданно Джунусов  затеял разговор на двоих:  - Наш срок к концу подходит, а у командира с тобой проблемы. – Что так? Служу и работаю, как могу. Замечаний по делу, кажется, не было. – Это сейчас. А без нас как будет? Ты же приказы плохо исполняешь. – Не замечал. Всё, что мне поручают, кажется, выполнено и в срок и на уровне. – Приказы надо не думая исполнять. – Ну, не думая, я не смогу. – В этом-то и проблема. Если Муратов старшиной станет, вы же перелаетесь. Он, мягко говоря, как технарь не дотягивает. – Ну, это не моя проблема, а его. – Ну, что ж. Будем думать.
   Через пару недель  Грохольский вызвал в каюту, разговор продолжил, сказал, что бы я потихоньку, не афишируя  решение, готовился принять дела от Джунусова. Получается, подсидел я Колю?

   Получив от брата Коли известия о делах на базе написал письмо Севе.

 «    4 октября 1973 года.
   Володя, Здравствуй!
   Большой спортивный привет с берегов реки Великой!
   Очень был рад получить такое письмо, оно придало мне новых сил. Всё понимаю и прощаю, что так внезапно убежал. Но, если бы ты тогда так же рассказал, я бы понял и отпустил.
   Этот летний период для меня оказался очень тяжёлым, как в физическом отношении, так и в духовном. Планы подготовки были выполнены, но выступления были явно ниже своих возможностей. Отдельные успехи всё же не решали всего того, что было запланировано. Проболев полтора месяца, пришёл к разбитому корыту.  Многие прекратили регулярные тренировки, а это так обидно. Вот прошли последние соревнования, товарищеская встреча в Даугавпилсе, и они (результаты?) говорят сами за себя. Одно первое место на 1000 м завоевал В. Татаренко.  Лудилин на 500 м сломал весло, на 1000 м он занял  третье место. Двойка Петров В. и Иванов А. заняли четвёртое на 500 м и на 1000 м третье место. Другие вообще были не готовы к стартам.  30-го сентября прошёл марафон. Результаты следующие: 1-е место на 20 км Лудилин - 1:53:26, Татаренко – 1:57:27, Борисов – 1:57:28. У юношей первая тройка выглядит так: Мальков (младший, Саша) -56:18, Канухин – 57:23, Корныльев – 57:49.
А таких гребцов как Фёдоров, Жуков, Кузьмин, Соловьёв и не видно даже на тренировках. Даже не знаю, что будет дальше. При таком отношении нам не дадут спортивный зал, и придётся загорать на улице. Настрой у них явно не спортивный,  а у меня от этого плохое настроение. Хотя и нахожусь в отпуске, каждый вечер прихожу на базу и убеждаюсь, что коллектива гребцов нет. Никто не болеет за честь своего клуба и секции. Остались два последних соревнования «Кубок Золотой осени» и «Закрытие летнего сезона», но они уже не поправят того положения, что есть.
   Здоровье моё сейчас лучше, но вот эти огорчения приносят только вред. Не могу быть равнодушным к спорту, как относятся к тренировкам, а это так сложно быть спокойным, чтобы не вредить своему здоровью.
   Приехал на побывку домой Мальков (это уже старший, Женя), на Союзе выступил плохо, а вот на встрече Дружеских Армий на 10000 занял 1-е место и на 1000 2-е место.
   Осень вступает в свои права, в 19-00 уже темно, так что не за горами кроссы, лыжные прогулки, баскетбол, всё то, без чего нельзя существовать спортсмену гребцу.
   Ещё раз спасибо за письмо. До свидания. С искренним уважением, твой тренер, Всеволод  Иголкин.  »



«24.10.73 г.
   Здравствуй, дорогая Мама!
   Простите, что немного задержался с письмами. Да и от тебя ведь давно не было. Ждал, думаю, сразу напишу ответ. Сегодня получил посылку с яблоками. Вкусные, и ничего не испортилось. Спасибо. Ели всей конторой, ещё не съели. У нас всё как-то вместе едят. Поэтому яблоки я ем постоянно, ребятам часто присылают. У нас у четверых сады дома.
    У меня всё хорошо. Служба идёт нормально. Дел, правда, много. Первого ноября уходят последние ребята. Я остаюсь старшиной команды. Сейчас период такой переходный, немножко горячий. Да и народу маловато, а работы много. Но, ничего, ребята у меня будут хорошие, а в декабре молодых сам отбирать буду.
  Здоровье у меня хорошее. Режим, питание отличное. Немного монотонно, но зато спокойно. Бегаю, таскаю штангу. Слабее не стал, даже посильнее немного.
   У нас уже давно зима. Снег, метель, иногда и ветер. Морозы. Пока они как то незаметны. Но служба у нас проходит почти вся внутри. На улицу только на зарядку, на построения, да с борта на борт перейдёшь. Часа два в день, не больше. Ещё и тёплое бельё не носим. В каютах тепло. Калориферы, сколько хочешь, столько и нагонишь. Иллюминаторы всё время открыты.
   Получил письмо от Коли. Ему уже совсем домой, наверное, уже и дома. Поздравил Иринку с Колей с рождением дочки (Маринка, дочь двоюродного брата – вторая в роду племянница), молодцы. Получил тёти Раины деньги, она ещё в сентябре посылала, так они в кассе пролежали пол месяца. Присылать не надо. У меня хватает и даже много. Привет им всем огромный, особенно бабушке.
   В отпуск мне пока не собраться. До нового года будет очень много работы, не выберусь. Как ни будь,  после. Не скучайте. Теперь будете вдвоём.
   До свидания. Пишите. Целую. Володя.

  Уже и ноябрьские на носу, а это добрая половина. После Нового года совсем службы не останется».
 
      Задача «К-1». Отработка действий на час «Х» - развёрнутый атомный конфликт. Флотилии даётся четверо суток, чтобы все заказы свернули межпоходный ремонт и ушли в океан. Сроки отработки совершенно секретны. Но отрабатывать и готовиться начали ровно за неделю до часа «Х». У нас шутят: «От совета офицерских жён ничего не скроешь». На материке это звучало бы так: «Самое верное то, что «одна баба сказала». Экипажи и завод стоят на ушах. И объявленный час «Х» нас врасплох не застал. Задача флотилией была отработана с оценкой «хорошо». Потом спросил замполита, почему наши три борта остались у стенки, не ушли в океан? – А мы в штатном расписании на дальнейшие действия не предусмотрены. – Почти шутка, но, мне всё ясно.
    По результатам учений готовят материалы в Москву. Наши строители – планово-производственный отдел подготовили планшет - сетевой график с развёрнутыми спецификациями работ – комментариями. Глянули с Грохольским, как то не наглядно. Работа мне на неделю. Консультировать меня взялся бородатый капитан лейтенант. Он над плановиками начальник. Сидим вечером в шхере, рисую. Двойной ватман, тушь, отмывка акварелью. В Генштабе любят красоту. Каплей сбежал в кают компанию на ужин. Сбегал по быстрому в столовку и я. Вернулся. Вскоре и каплей подошёл. Продолжаем. Как то невнятно каплей спрашивает:  - А ты жевал?  - Само собой разумеется. – Как это, разумеется? А сколько тебе лет? – Двадцать четыре. – Мне уже тридцать скоро, а я ещё не жевал. – Тут только я понял, что разговор не о том.  Офицерам на севере, тем, кто не сумел привезти жену с материка, обзавестись спутницей жизни проблема, почти неразрешимая. Дети в семьях военных учатся, как правило, хорошо. По окончании школы почти все уезжают поступать и поступают в институты и училища. Кто не поступает, оседают на материке у бабушек и дедушек. Рабочих мест в посёлке ведь нет, да и режим. Закрытая зона. И редко какая мать, желает, чтобы её дочь, так же как она, месяцами ждала мужа с автономки.
     Где-то, уже в марте бородатый каплей вернулся из отпуска. – Ну как, товарищ капитан лейтенант, зажевали? - Нет. Сначала в Питере погулял, казалось, всё моё. Потом в Домбай поехал, на лыжах покатался. А потом и отпуск как-то быстро кончился.


   Семидневная ноябрьская война. Израиль пожёг египетские, точнее наши танки, и прёт на Синай. У нас напряжёнка, повышенная боевая готовность. Понедельник – день тяжёлый. После утреннего построения и завтрака в шхере на цеховой трюмной палубе по форме раз сидим на политзанятиях. Человек сорок. Замполит монотонно читает конспект. Тепло и скучно-расслабленно. И, вдруг, по «Каштану» - корабельной громкой связи объявляют боевую тревогу.  Не ожидая команды, все рванули по трапу наверх. Итог грустный: сломанная рука, пробитая голова, просто помятых не считаем. Успокоились быстро. Надвигался ураган. Объявили штормовое предупреждение. Срочно надо осмотреться на палубах, проверить швартовы, стропы и крепления. Всё по уставу. Объявляя тревогу как-то и не подумали про евреев.
 


«7.11.73.
   Здравствуйте, дорогие Мама, Коля! Привет вам с Севера.
Получил ваше поздравление и посылку 6.11. дошло всё хорошо, большое спасибо. Правда, вот штаны мне совсем не обязательны, а кеды бы было неплохо. Тапочки я уже разбил, а достать здесь никак. В магазине только детские размеры. Ну ладно, перебьёмся. Получил открытку от тёти Маруси. Сразу написал письмо, поблагодарил за пирожные, очень вкусные. Вчера было собрание. Наш отдел занял первое место в соединении. Всем дали отличников боевой и политической подготовки, а мне благодарность и лыку. Я теперь старший матрос. Сейчас нас мало осталось, всего восемь человек, да один в отпуске. Так что и командовать некем. Живём дружно. В декабре прибавится народ. Отбирать я буду сам, ребята и новые будут хорошие. В общем, служба идёт нормально.
   Погода у нас не очень. Тепло, но всё время ветер и мокрый снег. На улицу почти не вылазим. Да и темно, рассветает после 10, а в 15 уже темно. Сегодня даже парад отменили. Бульдозеры площадь расчищать не успевают. Сидим на коробке. Едим праздничные обеды, смотрим кино и телевизор, спим. Вот и весь праздник. На то и север. Да и поваляться, почитать иногда полезно.
    Здоровье у меня хорошее, не простужаюсь, бегаю. Пока вот неделю сидим, но это временно. Всё хорошо. Четвёртого числа была как раз половина, осталось уже меньше. Новый год, а там уже «наше время» пойдёт. Время здесь не тянется. Летит быстро.
   Коля уже, думаю, дома. Как привыкается? Пиши, как она гражданская жизнь? Мне ведь очень интересно всё знать. Ну вот, пожалуй, и всё. В армии ничего не случается, про что нужно (и можно) писать, поэтому длинных писем не получается.
   Привет всем-всем. Бабушке, ребятам.
   До свидания. Целую.   Володя».

«21.11.73.
     Здравствуйте, дорогие мои, Мама, Коля!
     Теперь писем буду получать в два раза меньше, вы снова вместе. Коля! Поздравляю с окончанием службы. Вот и кончились твои два года. Теперь у тебя новые дела. Не спеши, больше думай. Постарайся начать ходить на подготовительные курсы в институт. Учиться ведь надо обязательно. Это самое главное. Остальное всё будет само собой.
   У меня служба идёт нормально. Дел много, скучать некогда, даже времени сейчас свободного не остаётся. Но это только хорошо. Потихоньку командую. Ребята уже привыкли к новому начальнику. Отношения в отделе хорошие, так что с этим мне труднее не стало.
   Праздники прошли тихо. Погода была плохая, не было ни парада, ничего. Сейчас и на берег без нужды сходить не приходится. Ночь круглые сутки. Так что живём в своём замкнутом мире. Сейчас здесь холодновато, минус двадцать обычно. Как у нас в хорошую зиму. Нам не холодно, мёрзнуть негде. Единственное, на подъёме флага, да вечером на поверке постоишь, немного подышишь.
    Приехали молодые в учебку. Псковских нет никого. Да сюда их и не посылают. Обычно, как приедут молодые, так все земляков ищут.
    Получил письмо от (сестры двоюродной) дяди Ваниной Светы. Она сейчас в Идрице (в сельскохозяйственном техникуме на зоотехника) учится. Пишет, что к вам заезжала.
   Посылку я получил перед самыми праздниками и телеграмму тоже, уже писал вам. Спасибо. Ничего не разбилось. Одеколон положил. У меня ещё старого полбанки.
   Теперь новый Год, и служба пойдёт на убыль. Потом буду только вспоминать. Коле, наверное, даже немного жаль армии. А я ведь на север уже больше и не попаду. Уже привык. Да и в службе, хоть она, в основном и скучная, есть свои хорошие стороны.
   Ну, ладно. Больше и писать нечего. Давно уже не получал писем от бабушки. Думаю, у них всё нормально. Огромный привет им всем.
   До свидания. Пишите.   Володя».

   К вечеру в шхеру заявился Грохольский: - Как у нас с рацработой? – Никак. – Вы что, совсем не работаете? Чтобы к утру были рацпредложения. Не меньше трёх. – С этим и ушёл, оставив меня безнадёжно чесать репу. У меня к рационализаторским предложениям что-то вроде аллергии. Года четыре назад даже победил в заводском конкурсе рационализаторов. Вознаграждения аж на два холодильника хватило. А потом внутри убеждение сложилось, что инженер не должен быть автором - рационализатором. Он по определению должен выдавать нестандартные технические решения. В голову ничего не лезло. После ужина подсел к Мишке Чумикову. Ему, конечно, не до того. В отпуск собирается. Но, просветил. Нового уже ничего не придумаешь. Просто надо взять наиболее интересные нестандартные работы за последние полгода и оформить на них бланки. Так-то проще. Утром, после завтрака и утренней приборки, до начала «работ и занятий» я занёс в каюту к Романычу аж пять заполненных бланков на внедрённые рацпредложения. Рационализаторами стали братаны Васильевы, дважды Коля Муратов, один бланк пришлось заполнить и на себя. Грохольский остался доволен.
   По рацработе и в этот год техотдел занял первое место по флотилии. В качестве поощрения снова выделили деньги на годовую подписку. – Непременные «Правда», «Комсомолка», «Океанская вахта». Ребята смеялись: «Пионерской правды» не хватает. Но, «Иностранная литература», «Литературная газета», «Вокруг света», «Катера и яхты» - это на материке в дефиците. А мы читаем.
   


«30.11.73.
   Здравствуйте, дорогие мои. Мама, Коля! Привет с Севера.
   Получил Колино письмо. Немного заждался. Но, ничего. У вас сейчас делов тоже много. Спасибо. Очень рад, что у Коли всё хорошо. Да так и должно быть. Насчёт работы ему особо беспокоиться нечего, выбирать тоже, много думать не надо. На год можно везде поработать. Лишь бы было регулярно и, желательно, чтобы было время. Самое главное, не забывать готовиться, и не откладывать.
   У меня всё по старому, всё отлично. У нас зима, темно, чуть-чуть в обед рассветает. Погода стоит пока мягкая. Правда, штормит, ветер, и каждую ночь валит снег. За ноябрь выпало уже полторы нормы. Верхняя команда не успевает приборку на палубе делать. Хорошо, что нам не надо. Служба идёт нормально, работы, как всегда, хватает, не скучно и время летит. С ребятами живём отлично. Приказывать мне и не приходится. Все службу знают, и всё идёт нормально. 
   Вот, ждём молодое пополнение. Отбор лежит на мне. Сейчас вожу к себе. Смотрим, кто во что горазд. Я по специальности, а ребята, чтоб в контору вписался. С шефом живём хорошо. Мужик умный и, в общем, он всё управление положил на меня, конечно, с проверкой. Поэтому и ему хорошо и мне неплохо. Сейчас готовится в академию, ему и время на нас убивать совсем не хочется.
   С питанием у нас отлично. Сейчас зима, давать стали ещё больше, всё время остаётся. Да ещё и дополнительный паёк («РБ») получаем каждый месяц: компоты в банках, сгущенку и колбасу в банках. Живём отлично.
   Бегаю на зарядку в сапогах. Маршрут один, 3,5 км. Сапоги уже и не чувствуешь, да их только и одеваешь, что на зарядку, да когда с корабля сходишь, а так в тапочках. Больше, правда, ничем не занимаюсь, вот в декабре думаю снова начать тренироваться. Сейчас со временем снова нормально стало, так можно.
   Начали оформлять документы на офицерство. Курсов у нас, конечно, никаких не будет, присвоят так. Никому не выгодно отрывать нас от дела на два месяца. В отпуск я, наверное, не смогу выбраться, уже в общем то и некогда, да и не очень хочется. Но, д.м.б. будет рано, может даже и до мая. Так что, осталось нам совсем ничего. Новый год уже совсем на носу.
    Ну, вот, привет всем-всем огромный. До свидания, пишите.
    Целую,    Володя».

   Грохольский подписывая нам с Колей представления на офицеров запаса пошумел:  - Свалить пораньше надеетесь?  - Не только. Я, первый в роду получил пусть заочное, но высшее образование, и буду первым, пусть запаса, но офицером. Небезразлично. А насчёт свалить, это как повезёт. Поработаем ещё.
   Лыку старшего матроса я так и не успел поносить. Всем  инженерам, которым оформляют документы на офицеров запаса, срочно навесили по две. Мы теперь старшины второй статьи.

«7.12.73.
    Здравствуйте, дорогие родные, Мама и Коля!
    Получил ваше общее послание. Колино письмо, мамин адрес, от бабушки - сразу три письма за один день. Вот, развернул канцелярию, сижу, пишу. Очень рад. Что у Коли дела устраиваются нормально. Всё будет отлично.
   У меня тоже всё хорошо, по-старому. Сижу, работаю. Теперь один вас двоих «охраняю». Служба идёт нормально, как у себя, так и у конторы. У нас ведь лучшее подразделение на все три корабля. А это неплохо. Поэтому у меня, в общем-то, проблем со службой не возникает. Ну, а работа – это везде работа, всякое бывает. Для меня даже полезно немного покомандовать, тем более, что я тоже могу ребятам дать много того, чего они не знают. В общем, живём дружно и нескучно.
    Сегодня уже решили, кто из молодого пополнения придёт к нам. Ребята тоже хорошие, сам всех проверял. К новому году нас будет много.
   Время летит незаметно и очень быстро. Новый год уже на носу. Погода отличная, снежно, морозно, ветров больших нет. Вот только света маловато, всего на три часа светлые сумерки. После нового года день на прибавку пойдёт.
   В воскресенье в обед выбрались на лыжах в сопки. Темновато, снег шёл и мело, наверх залезли – ничего не видно. Вниз и спускаться страшно, летишь и не видишь куда. Но, покатались неплохо. Лыжи у меня стоят хорошие, на сапоги, но здесь всё равно бегать негде. Такие в самый раз.
    Да, Коля, сдай, пожалуйста, мои лыжи Севе, да и шмотки какие ни есть. Приеду летом, так зря им стоять три года совсем ни к чему. Я, если буду бегать, потом всегда найду себе на заводе. Ну, вот и всё. Тренируйся, думай, и учиться не забывай. Времени тебе на всё хватит.
    Огромный привет всем-всем.
    До свидания. Целую. Володя».

   С новым пополнением техотдел обломали. Вместо намеченных трёх дали одного. Плюс лейтенанта-инженера. Почти мой ровесник, только какой-то мелкий, субтильный. По виду совсем пацан.  Как и положено, по окончании училища он женился. Но, жена, «дочь лучших родителей», молодая балерина из кордебалета Кировского театра за ним не поехала. На севере плясать негде. Да и мама у Володи оказалась не очень умна. Видно, что-то лишнее про невестку написала. Депрессия. Или меланхолия. Володю подлечили, проверили,  окончательно списали из экипажа атомной лодки и пристроили к нам на плавучий завод. Он будет заведовать тренажёрами на плавказарме. Мишка Чумиков как раз из отпуска вернулся. Теперь у него есть начальник.
.
«27.12.73 г.
   Здравствуйте, дорогие мои, Мама, Коля! Привет Вам с Севера!
   Вчера получил Ваше Новогоднее поздравление, письмо и посылку. Огромное спасибо. Всё дошло, ничего-ничего не испортилось. Груши слопали сразу. Яблоки будем есть в Новый Год. А шоколад, каюсь, пока припрятал. Даже неудобно, что вам приношу столько растрат и хлопот.
   У меня всё хорошо. Служба идёт. Правда, вчера начальство устроило смотр в каюте, так один мой получил три наряда вне очереди, а братаны – близнецы месяц без берега. Конечно, это и по мне бьёт, но, не прямо. Вчера же вечером всех, кто не провинился, водил в посёлок на «Фантомаса» сразу 2 серии.
   С работой всё нормально. Здоровье отличное. В воскресенье опять выбрались в сопки. Погода была хорошая, полетали с гор. Они здесь такие, что долго – долго лезешь, а потом зато спускаешься тоже долго, со свистом. Снег глубокий, так что, если и зароешься, то не страшно. Время идёт. И вы там не плачьте. Скоро приеду.
   Очень рад, что у Коли всё нормально. Всё так и должно быть. А насчёт работы он правильно пишет. Любая работа – есть работа и нужна. Тем более, что не на всё время, да ему и практика для училища нужна будет.
   Ну, вот и всё. Моё письмо придёт к Вам уже после Нового Года, в 74-ом. Ещё раз Вас с Новым Годом! Огромный привет бабушке и всем-всем.
   До свидания.   Володя».





   Со здоровьем я споткнулся. После «великого шмона» меня вызвал в свою каюту Грохольский. Попеняв, что я к службе строевой отношусь недостаточно серьёзно, приказал раздать взыскания, от его имени.
- Товарищ капитан лейтенант, а мне?
- А ты мучайся совестью.
   На следующий день в адмиральский час, что-то не весело мне. Завалился в койку, пишу письмо. С верхней палубы доносится стук ломов. – Ты валяешься, а ребята твои лёд долбят, - ехидно подкалывает Мишка. – Не горюй, перед Новым Годом по каютам всегда проверка. А тут и Романыч в расстройстве. Фотографию на доску почёта флотилии  в политотделе забраковали. К усам неуставным у братанов приебались.
   На ночь меня с неожиданно высокой температурой, чуть ли не в бреду, перевели в изолятор. Перегорел я в момент.  Через день от ангины ничего не осталось, только слабость. Зашёл Грохольский.  - Не думал, - говорит, - что тебя так поведёт. Но, ничего. Я с неплохой новостью. Тебе отпуск объявлен, от имени командующего флотилией. До нового года, конечно, не успеешь, но, собирайся.
   За день до Нового года я вышел из изолятора. Стенгазету дорисовал, на стенку в проходе напротив каюты вывесили. Народ толпится. Потом газету забрали на борт головного завода. Там тоже она повисела. Но первое место нам не присвоили. Газета прошла вне праздничного конкурса. Как бы поздно представлена: – Ребята, вы, считай, профессионалы. Вам это надо? Пусть матросы порадуются.
   В политотделе флотилии остыли. Потребовали сфотографироваться повторно, «чтобы всё по уставу». Братаны сбрили свои «мулявинские» усы. Впрочем, это было не единственное замечание. На первой фотографии техотдел был как бы, не в полном составе. В новой редакции, братаны без усов, присутствовали кроме Грохольского и заместитель, капитан технической службы Браев и муж питерской балерины лейтенант-инженер Володя.
 
    Новый год встретили нескучно. Праздничный обед, ужин с новогодней лотереей, поздний вечерний чай, закончившийся уже после курантов. Сфотографировались. Продолжение в каютах.
   Тараканы. Неизбежное приложение каждого корабля. Мне кажется, не только советского.  На ночной вахте у центрального поста и арсенала ребята даже соревнования заочные устроили, кто больше прусаков за два часа своего стояния в кучу сложит. Текущий рекорд, аж за сотню.   
    Тараканьи бега. Идею я заимствовал из «Бега» Булгакова. Тараканодром сделали из листа ватмана. Всего-то сложить, чтобы три глубоких желоба – дорожки получилось. В начале листа три стартовые камеры с общей заслонкой из того же ватмана. Сажаем тараканов. Старт. Поднимается заслонка. Тараканы дёргаются не сразу, но, поняв, что есть выход, резво прут, каждый по своему желобу. Кто первый отловит своего бегуна в поллитровую банку на конце желоба, тот и победитель.
    К непременному шилу я предложил и «Кровавую Мери», благо шила и томатного сока у нас немеряно. Нарушил обет, приложился. Отвратно. Обильно запил тем же томатным соком. У нас обошлось по скромному. Но стенки кабинок не одного гальюна оказались «окровавлены». Видно Мери, рецепт которой ушёл за стены нашего кубрика, не всем по нутру пришлась. Или передозировка.
    Утром, до общего позднего подъёма, меня тихо разбудил посыльный от дежурного по кораблю. В посёлке тревога, возгорелся угольный склад. Дальние от котельной старые штабеля, проход - проезд захламлён, забит и углём и слежавшимся снегом. Бульдозеру штатным проходом в зону возгорания не пробраться. Кому то пришла идея сварить – смонтировать над наземной теплотрассой эстакаду – мост для бульдозера. Идея уже превратилась в приказ. Рисовать мне, варить на нашем заводе, грузить и монтировать тоже нам. Я в отпаде. Всё не так просто. Как не форсируй, не меньше суток на всё надо, и то, если бульдозер не завалится. Уголь ждать будет? Подвезли Грохольского, его из семейной постели выдернули. Погрузились в газик, подъехали к котельной. Штабеля дымят изрядно, но открытого пламени не видно. Пока не так страшно. Если заглушить штатными задвижками теплотрассу, прямую и обратку, и спустить воду, всего-то участок метров сто, то можно обойтись и без моста. Вырезать метров пять для прохода бульдозеров, и сразу начать монтировать заново. Нам повезло. На улице как раз оттепель. За два – три часа ни теплотрасса, ни посёлок не замёрзнут. Назад бульдозеры, выйдут, расчистив штатный проход, уже не спеша. Не я один вздохнул с облегчением.


«5.01.74 г.
    Здравствуйте, дорогие мои, Мама, Коля! Привет с Севера!
Давно уже от Вас ни слуху, ни духу.
Вот уже и 1974 год. У меня всё хорошо. Праздники провели интересно и весело. Даже очень нормально, учитывая нашу флотскую обстановку и возможности.
    Я чуть-чуть всё-таки простудился. Но это мелочи. Всё нормально.
А Вы можете меня ждать домой. От командующего флотилией получил отпуск. Правда, до Нового Года не смог уехать. Поздно узнал, да и суеты много было. Так, что собираюсь вылететь на будущей неделе, числа 13-15 буду дома, если всё, конечно, будет нормально, и не задержусь. Если не приеду, то не расстраивайтесь и не волнуйтесь, служба. И хотя теперь всё наверняка:  и приказ есть и рапорт мне подписали, но впереди 6 дней и могут быть задержки. Ну, вот и всё. Приеду, всё увижу сам, как у Вас дела.
   Привет бабушке и всем-всем. Целую. До свидания.   Володя».

  Даже не верится, что удастся отъехать. Но всё складывается неплохо. Вот только братаны без усов грустят. Им по сроку уже тоже пора бы в отпуск. Но отпустить двоих вместе со мной? Кто по заказам ползать и рисовать будет?  Прошу Грохольского что-нибудь придумать. – Тебе отпуск командующий объявил. А близнецам, чтобы не грустили, я своей властью объявлю. Вот только поедут они после тебя. - Так Игорю и Вадиму,  через неделю после «месяц без берега», для поддержки духа, тоже объявили отпуск. И вот, залёт. На заказе скрутило какой-то передаточный вал. Слесаря раскидали агрегат, сняли вал. Вадим быстро зарисовал там же, на месте. Отдали в работу. Новый вал забрали монтировать на заказ и вернули. Он оказался в два раза короче.  Видно, Вадим что-то с масштабом напутал. Да и я подмахнул, особо не думая. Работа была, считай, стандартная.
   Коля Федонюк, он мастер в механическом, нашёл в цехе десятикилограммовую палку нержавейки. Токарь выточил новый вал по уже исправленным размерам. Слесаря смонтировали агрегат на заказе. Короткий вал просто пнули за борт. Всё обошлось по-тихому. Но, не обошлось. Дня через три меня вызвал замполит завода. Начал с тараканьих бегов. Оказывается, наш тараканодром, с  которым мы повеселились пару дней и отдали с лёгким сердцем, на борту головного завода популярен стал. Матросы ловят и тренируют прусаков. Ставки как на настоящем ипподроме. «Тотализатор». А это уже азартные игры.
– Несерьёзно вы к службе относитесь. От этого и ошибки. Как ошибка, так Васильев. Вам отпуск объявлен? Можно и отменить. Или повысить меру поощрения. – Сфотографировать у развёрнутого флага корабля, «с личным оружием». Фотографию домой вам послать, пожалуй, и дешевле будет.
   Интересно, кажется, всё оперативно и чисто, без лишних свидетелей с валом сделано. Пришлось комиссару объяснять, что Васильев в отделе не один, а целых три. И кто не работает, тот не ошибается. Про то, что братанам тоже отпуск объявлен, я, конечно, умолчал. Всё кончилось отеческой беседой. Вернулся на борт. В кубрике один на один с Вадимом поговорил. Получилось как-то не так. Братан, подумав, что отпуск накрывается, до слёз дошёл.
– Наказывайте, - говорит, - только не зудите. И так всё ясно. –
Наказывать то и не за что. Братаны пашут грамотно, с интересом, и на уровне. Да всё, кажется, и обошлось.
   Доложил Романычу. – Делать ему не х-й, - это о замполите, - но на будущее урок. Без меня такие дела не делать. На борту крыса всегда найдётся.

   Отпускной билет. Десять суток уставных, плюс за вредность – за каждые три дня работы на заказе один день дополнительного отпуска, плюс на дорогу шесть суток. Если лететь самолётом, льготный билет получается бесплатным – пять дней дороги плюсом в твой отпуск. Почти месяц. Литер на проезд. Деньги на питание. Из расчёта рубль тридцать на сутки. Плюс тридцать две копейки на дополнительное питание за вредность в отпуске не положены. Даже не верится, что на такие копейки нас так вкусно и много кормят. Вспомнил как на сборах спортивных и трёх рублей не хватало. Видно, для армии и флота у родины особые цены.
    На форменке первого срока справа навинтил поплавок и значок мастера спорта.  Всё отглажено, отдраено. С борта спускает замполит. Комсомольский значок, чтобы на месте, слева. Со мной проблем нет, всё по уставу. С некоторым удивлением смотрит на серебряную колодку рядом с поплавком. Про тараканьи бега уже не вспоминает. Пост с моряками, пост с пограничниками, автобус Газик. Оказывается, от нас до Мурманска можно и по сухому добраться. Аэропорт, самолёт, и я уже в Ленинграде.   
    Остаток дня в Ленинграде ушёл на поручения. Завёз передачку от Браева в Пушкин. Заехал к Саше Мошкову. Он с женой и трёхлетним сыном живёт в коммуналке. Комната немаленькая. Даже уютно. Посидели за ужином. Отпили из бутылки втроём. Ни я, ни Саша азарта в употреблении не проявляем. Саша работает в одном из ленинградских КБ. Проектируют первый советский авианосец. Заложен на верфи в Николаеве. Работа интересная, командировки на заказ. И квартира светит в будущем.
    Переночевал в Купчино, у тёти Маруси. Говорит, в форме я совсем как отец. Рано утром в аэропорт. В Псковском АН-24 стюардессой Танечка Баранова. Мастер спорта по гребле на байдарке, друг по спортивному прошлому. Меньше часа лёту: взлетели, чуть поговорили, уже на посадку.
    Дома меня и не ждали так быстро. Нечаянная радость. Однако, разожрался я за полгода службы. Ни в одни гражданские штаны мне не влезть. Только спортивные впору. Пришлось в форменных брюках весь отпуск отходить. Не страшно, к форме я привык, даже гордость какая-то. В нашем городе моряки не часто встречаются.
    В военкомат съездил, отметился. Военным в автобусе без билета можно: «Гречко платит». На завод пропускают без пропуска. Конструкторский отдел, Коля Матвеев, Олег Тищенко, Черноусовы, встретили тепло. Наше бюро распухло вдвое. Набрали девчонок, молодых специалистов. Симпатичные. На меня глазками стреляют. Наслышаны. Техслужбы на днях готовятся переезжать в новый инженерно лабораторный корпус.

    Кузя. Валерка защитил диплом в политехе по лету. Осенью его тоже забрали послужить.    
    Танечка Пестровская. На пару лет помладше меня. Одноклассница Наташки, двоюродной сестры. Жила по соседству с бабушкиным домом, на улице Свердлова, бывшей Кузнецкой, потом переехали в пятиэтажку на Текстильную. После Лёвы Абаева директором в спортивной школе молодёжи Клара Николаевна,  Татьянина мама. Не знаю, каким она боком к спорту, но тётка неглупая. А студентка пединститута Танечка на лето устроилась на водной базе подработать гардеробщицей. Тут-то на неё и положил глаз Кузя. И так серьёзно прилип…  Для меня девушка друга – святое дело. Да и Валерка парень хоть куда. Роман. В хорошие руки не жалко. 
   Татьяна теперь Кузина девушка. От неё взял Валеркин адрес, написал письмо и успел получить ответ.

     «Здравствуй, Володя!
     Наконец- то дождался от тебя письма. Редиска! Как я мог тебе писать, если не знал твоего адреса. Брата Колю я видел изредка, а тебе домой было звонить неудобно. Да и времени у меня почти не было. Особенно, в последние дни перед армией. Почти всё время проводил с Т.П., с 18-00 до 2-00 и далее. Спал по 4 часа в сутки.
    Послушай, Вова! У тебя, по-моему, железный и лошадиный оптимизм. Мне уже армия надоела до …. матери.
Я не знаю, может там, где ты служишь и можно что-то получить, но здесь это очень трудно.  Представляешь, попал в учебку, а здесь, в основном, ничего не дают думать. Обо всём думают за тебя. Голову, в основном, забивают уставами и другой чепухой. Учат меня вместе с дубами, которые не могут сказать, какое будет напряжение на сопротивлении 100 Ом из двух последовательных, если на неё подано 220 В. И вот им рассказывают работу электронных  ламп, триггеров, мультивибраторов. Мне, естественно, тоже. Теперь ты, пожалуй, представляешь, что я черпаю из армии, а командир взвода рассказывает все уроки по своему старому конспекту и более не знает ни грамма. В конце концов это мне надоело, и я начал нести службу кое-как. Заработал первый наряд, правда, не совсем законно, но вполне можно было дать. За такое отношение к службе мне и дали его. Это безобразие продлится до марта. После, видимо, я уже буду сержантом.
    Да, где я служу. Ты написал о двуствольной хлопушке для пугания самолётов. Насколько я понял – это видимо ЗУ-23. Так вот, я лично на агрегате, точнее станции, по наведению этой хлопушки на самолёты, а так же более крупных хлопушек. У нас в дивизионе они трёх сортов. Но, уже устаревших. Станция, говорят, выпуска начала пятидесятых годов. Ну, да ладно. А то уже много болтаю. Можно и поменьше писать на эту тему. А то нас часто предупреждают.
   Начальство у меня с полосками, и не две, а много больше. Соответственно, поговорить почти не с кем. Приходится обходиться 53-54 годом. Особого ничего нет.
   Я, между прочим, тоже на флот просился, но не взяли. Оставляли во Пскове. В последний момент, когда уже приехали покупатели, моё дело попалось подполковнику, и он приказал отправить меня в другое место. И теперь я уже под Ленинградом. От Парголова 433 автобус до остановки Лупполово. Это от Ленинграда с пересадками около одного часа езды.
   В увольнение не пускают. Времени свободного почти нет. Сейчас поведут строем в кино, которое мне нужно как зайцу стоп сигнал. Что то ещё хотел написать, но, неприятно писать, когда ограничен во времени.
   Да. Письмом своим ты меня несколько расстроил и вселил в меня оптимизм и желание снова поучиться, даже чепухе, что бы быть впереди. И, вообще, ты явно на меня всегда влиял в лучшую сторону. Мне видимо хорошо б с тобой было работать.
   Спасибо Тане за пламенный. Кстати, она, возможно, не очень уж и утрировала, когда тебе что-то говорила, хотя ты мог бы написать и поконкретнее. Ладно, кончаю. Пиши. После мая у меня, видимо, будет больше времени.
   Чаво! Бамбино! Пиши!!!                Я.  19.01.74.     21ч. 30 мин.

   Т.к. ты до февраля дома, пишу тебе в Псков.

   Сегодня снова свободное время. Все ребята на уборке снега, а я дежурный, т.е. уборщик. Так как письмо не запечатано, решил черкануть пару строк.
   Пришёл к выводу, что пиши – не пиши, а всего не напишешь. Много лучше бы было поговорить. Представляю, на сколько времени это растянулось бы, тем более, что этой слабостью мы всегда с тобой страдали, по крайней мере, когда были вдвоём.
    Ну, о том, в какой я обстановке, я тебе писал. Видимо, вот так она на меня подействовала, что я забыл своё же собственное высказывание, что нигде не надо останавливаться, а всё время нужно двигаться вперёд. Пожалуй, на этом закончу.
   Хочу похвастать. Мою морду тут поместили в окружную газету «На страже Родины». Если ты в ленинградском военном округе, то можешь полюбоваться, за 18 января.
   Передавай всем привет, кого увидишь.
   Фотографии мне не нравятся, но выкидывать жалко.
   Интересно, у вас очень часто политзанятия?
                20.01.74.  9-40.»
    В конверт вложены две фотографии, в стандартном исполнении, которыми промышляют предприимчивые годки, фотографируя зелёных новобранцев.

   Дома мне что-то и прискучило. За четыре дня до конца отпуска я отъехал в Ленинград.  Перед отъездом забежал в фотографию, запечатлел себя на открытку девять на тринадцать, в коричневом тоне, «при параде».
    Выехали с Валеркой Черноусовым, он в дипломном отпуске, живёт в общежитии ЛЭТИ. Черноусов  меня и пристроил на временно свободную койку в комнате дипломников. На стене в коридоре общежития карта Советского Союза с перечислением национальностей живущих в общежитии студентов. Русские, украинцы, белорусы, так далее и …один еврей. Удивительно. Откуда же у нас на севере, в том числе и среди офицеров моряков подводников столько евреев? Служат, не хуже, а может и лучше других.
    Через двадцать лет, в Крыму, был у меня товарищ по работе, отставной капитан второго ранга Генрих Иванович Левадний. Умный и интересный мужик. Служил на атомной подводной лодке командиром группы дистанционного управления реактором. Потом академия, в атташате посольства в Венгрии, потом в Берлине, ГДР, до самого падения стены. Разговорились как-то по национальному вопросу:  - Русский я по паспорту, Володя. – А если точнее? – Из Краснодарских немцев. – А если глубже копнуть? – Хули, ты привязался! Еврей я, еврей! – А как на флоте оказались? – После МФТИ. Помнишь, спор был, между физиками и лириками? Русские всё больше в лирики стремились. А мы, евреи, в физики. Откуда мы знать могли, что Хрущёв столько лодок атомных настроит. Вот и попали.
   
    Мама, Клара Николаевна  достала Татьяне путёвку в пансионат Парголово. Мы с ней договорились вместе съездить к Валерке Кузьмину, «от Парголово 433 автобусом до остановки Лупполово». Заранее не сообщали, для Валерки двойной сюрприз. Валерка вышел стриженый, ушастый и носатый, в шинели необмятой, повседневно они в куртках бушлатах бегают. Три месяца он уже в учебке, а я почему-то вспомнил свои первые дни на службе. Из расположения части Валерку не отпустили, учебка. Немного посидели в комнате для посетителей втроём, потом  я погулял.
    На обратном пути, ожидая автобус на Парголово, зашли в кубик стекляшки кафе, перекусить. Внутри тепло, разделись на вешалке у входа. С подносом иду, смотрю, где нам присесть. Мужик, лет за сорок, как раз встаёт из-за стола у стеклянной стенки окна. Глянул на поплавок, колодку, уважительно: «Садитесь сюда, старшина».    
     На часок до автобуса  зашёл в комнату к Татьяне. Комнатка, метров девять, на троих, как гостиничный номер «с удобствами». Соседями девчонки молоденькие.  «Оживление в зале», видно меня за парня Татьяниного посчитали. Сфотографировали нас на Татьянин фотоаппарат, куда-то упорхнули.

      Письма. За три месяца от Татьяны пять писем получил. И послал не меньше. На корабле, когда ты далеко от своих, чувства как-то обостряются. Кажется, вот вернёшься, тепла души на всех хватит.
     Потом уже в смутных девяностых, по возвращении из Крыма, прослышав, что её письма сохранились, Татьяна истребовала их назад. Отдал.

    Самолёт снова псковский АН-24. Псков-Ленинград-Мурманск. Стюардессой Танечка Баранова. По пути зашёл разговор о надёжности. - Я уже два раза горела. И бьются тоже. – А почему не слышно? – Закон такой, неписаный, если меньше пятидесяти человек, то сообщают только в местной газете.
   Автобус натужно лезет на перевал.  На самом верху вдруг показывается солнце. Низко – низко, у самого горизонта. Автобус пошёл вниз. Солнца снова нет. Но, знак был, зима уже отступает.

   Грохольский в отлучке. Встретил меня Браев. И сразу пригрузил. Начальник техотдела теперь и строевой шеф всех отделов на борту. Планово-производственный, строители и специалисты добавились – гаммарентгеноскописты, сварщики титанщики и прочие другие  только живут на нашем комфортном борту. «Контора» и лаборатории у них на головном заводе. Наверху присмотр учредили.  И мне теперь быть строевым старшиной не только техотдела, но всей «конторы». А это больше тридцати человек. Инженеры, конечно, свои, годичники, с учебки. Со специалистами похуже, почти все старшины, годков куча. Как же я с ними буду? По возрасту я постарше, габариты соответствуют, метр восемьдесят пять, и килограммы нажрал, уже девяносто шесть, силёнка есть, за работу уважают, но по корабельной иерархии я всё равно карась, хоть и с лыками.
   

 «06.02.74.
    Здравствуйте, дорогие мои, Мама, Коля!
    Вот и кончился мой отпуск. С Ленинграда вылетел пятого утром, боялся плохой погоды, а оказалось всё хорошо. Добрался быстро и вчера вечером уже пил чай на корабле. Сегодня у меня ещё отпуск. Встал вместе со всеми на зарядку, побегал, отдыхаю. До обеда повалялся, почитал, сел письма писать. Служить начну завтра.
   Отдохнул хорошо, да и осталось совсем немного. Конечно, после отпуска браться труднее, но деваться некуда, поэтому всё будет отлично. Ребята встретили меня хорошо, весело.
    В Ленинграде я побыл три дня. Вы не обижайтесь, что рано уехал. Дома сколько ни быть, что 15 дней, что 20 – всё равно мало. А так я и в Ленинграде всех увидел, ко всем съездил и подразвеялся.
   Вот и всё. Пишите, как там у вас дела. Как здоровьичко у Коли. Пусть он там поспокойнее себя ведёт. Да и друг другу нервы берегите. У меня здесь всё будет отлично. Привет огромный бабушке и всем-всем.
   До свидания. Целую.  Володя».

    «20.02.74.
    Здравствуйте, дорогие мои, Мама, Коля! Привет с Севера!
    Наконец-то получил от вас письмо. Очень ждал. Ведь теперь я и домой хочу. Чем меньше остаётся, тем больше хочется.
    Письма я написал сразу, как приехал, вы должны уже получить. Погода, правда, была не очень. Письма могли и подзадержаться.
    Спасибо за письмо и поздравление. Так же и за посылку. Хотя мне сейчас и так всего хватает, да и тратитесь вы на меня много. Я и так ребятам из отпуска привёз всего много. Сам здесь не голодаю. А даже очень сыт, и полакомиться всегда есть чем. Больше не надо мне ничего присылать. Осталось то всего ничего.
   Очень обрадовался фотокарточке. Правда, как вы говорите, веселья мало, ну, что ж, такой и есть. Большое спасибо.
   Вы очень мало пишете о себе. Как у Коли дела, я и не знаю. А меня это очень волнует. У меня-то сейчас всё хорошо.
   Надеялся, что после отпуска будет легче, но отдыхать не придётся. Поставили строевым старшиной над всеми отделами, а это тридцать три человека, и не все свои. Немножко хлопотно. Я вообще-то спокойно ко всему отношусь. И плохое и хорошее меня редко выводит из равновесия. Так что даже и не устаю. В остальном всё по-прежнему. Работаю.
   Здоровье отличное, кашель и насморк у меня ещё дома прошёл, а у нас здесь, хоть и холодно и ветрено, но сухо и, самое главное, слякоти нет. Ноги всегда сухие.
    Бегаю по утрам и в обед. Настроение нормальное и аппетит всегда могучий. Но стараюсь поменьше есть каши, чтобы штаны гражданские дома налазили.
   Ну, пожалуй, и всё. Посылаю вам одну фотографию. Это я в своей шхере, так здесь кабинеты каюты называют. Этот телефон мой самый здесь главный враг. Покою от него никоторого.
   Привет всем-всем, особенно бабушке.
   Старайся побольше отдыхать. Всё не переработаешь.
   До свидания, целую.  Володя».


     С отпусками в наш призыв не у всех годичников «инженеров» получается. Отпуск, оказывается, ещё и заслужить надо. Ребята, которые попали в цеха мастерами Коля Федонюк в механическом, Саша Шевченко в электроцехе, те на виду, уже съездили. У Димы Кулигина, он в цехе прибористов на соседней ПээМке, служба, похоже, не очень катит. И в отделах - конторах мало кому из годичников удалось слетать.

     С Колей Муратовым сложняк. Служить осталось всего ничего. Грохольского нет, и отпуск ему объявлять некому. Да и не за что особо, забил он на службу, похоже, после нового года. Я не в претензии. Дизелист и механик он неплохой, на заказы выходит, пусть без энтузиазма, но работу делает. Когда посчитать или нарисовать, что посложнее, нечасто, но бывает, и я помогу. Зарплата у Коли в  два раза выше, у меня, восемнадцать, у Коли тридцать четыре. В самом начале его, партийного, да и постарше он меня на два года, прочили в старшины, поэтому сразу на максимальное довольствие денежное определили. Меня Джунусов предупредил, успокоил, что это временно, потом в финотделе решат. Полгода пролетело, Джунусов уехал, в финотделе забыли. Да и мне напоминать как-то неудобно. Дослужу и так. Немного осталось.

Продолжение.  http://proza.ru/2017/05/07/1709