Все в памяти моей... Гл. 17. Все, как в жизни...
Наверное, все-таки, тогда везение было на моей стороне. Завод был молодой и работала на нем, в основном, молодежь. Директор собирал молодых специалистов со всех вузов страны, и старых спецов тоже. Здесь были ленинградцы, москвичи, саратовцы, иркутяне, томичи. Из Одессы я была одна.
Спецам давали сразу ключи от новых квартир, молодежь дожидалась своей очереди. Но бывали и исключения, в кои попала и я.
Начальник отдела кадров завода, Лидия Тимофеевна, очень благоволила ко мне с первого моего появления у нее в кабинете при приеме на работу. Она была лет на пятнадцать старше меня и мы как-то сразу прониклись взаимной симпатией. Она постоянно интересовалась, как обстоят мои дела на работе, как ребенок, получает ли мой муж стипендию? Вот и сейчас она сама записала меня на прием к директору, предварительно поговорив с председателем профкома и выяснив, где и когда освобождается однокомнатная квартира.
Приближались ноябрьские праздники, а с ними и сдача нового дома. Народ волновался, очередь на прием к директору была огромной. А он принимал лишь по четвергам, не более тридцати человек. Но ей удалось сунуть меня в это число.
И опять мне везло, хоть и волновалась я, так как наш директор был легендарной личностью: в сорок с небольшим он стал хозяином уникальнейшего предприятия, сделал образцовым не только завод, но и поселок, в котором жили работники этого завода. Поговаривали, к праздникам ему передавали свои поздравления зарубежные радиостанции. А завод-то был режимным!
Войдя в кабинет, (размерами в средний банкетный зал), в глубине его я увидела за столом седого человека с лицом моей мамы, вернее, с выражением ее лица... И все волнение исчезло. Рядом с ним сидел председатель профкома завода, большая, по тем временам, фигура на каждом предприятии. Но большая перед нами, рядовыми, а перед директором он был букашкой, и полностью от него зависел, как и все прочие. Он быстро просмотрел лежащие на столе бумаги, нашел нужное и вполголоса стал пояснять директору, кто я, где я и откуда.
- А, одесситка! - оживился директор, будто бы даже обрадовался.– Землячка! А я николаевский, сосед. Как же вас занесло к нам?
И пошли расспросы: где училась, кто родители, кто муж?
- Что, студент? Нашего политехнического? Ну, придет работать к нам.
И:
- А что, надо что-то придумать.
Можно сказать, что все уже было придумано моей покровительницей. И профдеятель что-то тихо сказал директору. Тот долгим взглядом посмотрел на меня, стуча по столу пальцами правой руки, затем, видимо, что-то уже решив для себя, сказал:
- Обратитесь в совет молодых специалистов.
Я вышла расстроенной: в совет молодых специалистов – это в никуда, там очередь на десять лет вперед. Но моя благодетельница велела не отчаиваться, - она просто прочла запись у секретаря директора (благо, подружки) в журнале приема у шефа. Напротив моей фамилии было: выделить однокомнатную квартиру из фонда директора через совет молодых специалистов. Ура!
И в первых числах октября мы переехали в однокомнатную квартиру. Хотя, переехали - громко сказано: вечером, после работы, нас перевезли, а вернее, перенесли соседи.
Дом, в котором нам дали квартиру, находился совсем близко, нужно было просто пересечь сквер. Впереди шли Виктор с соседом Володей и несли нашу кровать с наваленными на нее узлами с одеждой и постелью. Следом вышагивали Федор Федорович с высоким и, как мы шутили в малосемейке,- тонким и звонким Сашей и на высоко поднятых руках, как трон, держали Сережину деревянную кроватку ( мы в багаже с Украины привезли подарок Толика). За ними Петя, тоже сосед, нес две табуретки. Люда и Вера, жены наших соседей, осторожно ступая, несли детскую цинковую ванночку с посудой. Шествие замыкала я с Сережей на руках.
Какое это счастье - остаться одним в СВОЕЙ квартире!
Теперь у нас была своя кухня, своя ванная и даже балкон! Я до сих пор люблю нашу первую квартиру. Большую часть дня она была залита солнцем, что далеко немаловажно для края с суровой и длинной зимой.
Потихоньку стали обживаться. Соседи с первого этажа, а мы жили на втором, подарили самодельный кухонный стол. Появились маленький холодильник
и стиральная машина. Витя у сокурсника купил ручную швейную машинку за тридцать рублей. Я стала сама себе шить платья, сшила занавески, комбинезон Сереже. Словом, у нас уже был свой, настоящий ДОМ.
Зимой я занималась проектной работой в отделе главного энергетика и ремонтными работами на холодильной станции, а летом была сменным мастером. Витя продолжал учебу в институте, порой подрабатывал на железнодорожной станции, ( разгружал вагоны), или в лесхозе на пилораме...
Память выхватывает из прожитого и хорошее, и не очень.
Жизнь не сладкая патока, в ней есть и горечь...
...Седьмое ноября. Праздник. У нас новоселье. Вечером собрались гости - наши бывшие соседи по малосемейке, Федор Федорович, чета Корс. Я занята столом и Сережей. Виктор - гостями. Все идет нормально, уже и поели, и попили, и потанцевали, и попели. Гости стали расходиться. И тут кому-то в голову, далеко нетрезвую, пришла мысль наведаться в вечернюю школу, где проходил цеховой вечер. Осталась дома я одна, укладывать ребенка. Виктор ушел с компанией.
- Я скоро, мамуля! - сказал он уже в дверях.
И вот это “скоро” длится уже очень долго. Второй час ночи. Сережа спит.
Вдруг звонок в дверь. Открываю. На пороге моя сотрудница, а в дальнейшем и лучшая подруга, наша копировщица Надя Гладкова, взволнована, в слезах:
- Свет! Помоги! Сашка руку сломал, упал со стула, а Николай пьяный, не добужусь... Присмотри за Андрюшкой, мне надо ехать в больницу с Сашкой, “скорая” ждет. Андрей пока спит! (Андрюше полтора года), - оставляет мне ключ от квартиры.
Итак, ночь, два маленьких ребенка на моем попечении,- в разных квартирах, в разных подъездах. Мужа нет и неизвестно, когда будет. Прислушиваюсь: Сережа спит, надо проведать Андрея. Включаю в коридоре свет, - и в это время раздается звонок. В дверь вваливается любимый муж, в полном “отрубе”, с остекленевшими глазами, и плашмя падает на пол, на новую дорожку ( подарили на новоселье ), вдоль коридора. И в ту же минуту слышу мощный храп: уснул, слава тебе, Господи!
Подкладываю ему под голову шапку, хватаю с вешалки шубу и, закрыв дверь на ключ, бегу в соседний подъезд, на второй этаж, в Надину квартиру.
Тихо, Андрей сопит в кроватке, Николай постанывает на диване. Все в порядке, перескакивая через ступеньки, несусь домой. Уже в своем подъезде слышу стук и громкий мат за дверью моей квартиры. Едва успеваю повернуть в замке ключ, как дверь рывком распахивается и меня теснит и толкает на лестницу голый до пояса Виктор.
- А, закрылась, домой не пускаешь! С кем ты там...!,- кричит он.
А снизу, по лестнице, поднимается мой начальник с женой, они живут выше:
- Что здесь происходит?
Я что-то лопочу, с трудом заталкиваю Виктора в квартиру, замыкаю дверь. “ Концерт” продолжается. Виктор слегка успокаивается и затягивает пьяную беседу-тягомотину в теме: “ ты меня не любишь, не жалеешь”...
Подхватывается, едва удерживаясь на ногах, натягивает свитер, пальто, шапку, и со словами: "...ухожу, я тебе не нужен! Повешусь... лес рядом! Не стоит жить!”,- рвет на себя дверь. Я повисаю на нем, умоляю, клянусь в любви (дура!), но он сильнее меня, отталкивает и уходит. Что делать? Пьяный, может натворить, что угодно...
Мне бы понять, что он прекрасно контролирует себя и просто испытывает меня! Что ничего он с собой не сделает, что это игра на одного зрителя! А я в ужасе: как же, а вдруг и вправду что-то надумал! Ведь не в себе! Надо спасать!
Это теперь, прожив жизнь, я понимаю, как люди могут умело манипулировать другими, а тогда казалось, что все так же искренни со мной, как и я!
Бегу к соседям на первом этаже, к тете Шуре, звоню. (Это очень интеллигентная семья: муж, пенсионер, в прошлом инженер, ленинградец, был репрессирован, затем сослан на Алтай, да так и остался здесь. Вызвал семью из Ленинграда, работал на станкостроительном заводе в Барнауле, теперь его сыновья работают на нашем заводе).
Тетя Шура открывает дверь, торопливо запахивает халат на груди.
- Что случилось? - испуганно спрашивает она.
Я, в слезах, пытаюсь ей все обьяснить. И тетя Шура, - святой человек! – молча забирает у меня ключи от обеих квартир и поднимается к нам, а я, в валенках на босу ногу, в распахнутой шубе и кое-как накинутом платке, бегу, проваливаясь в сугробах, к заводскому общежитию, к дружинникам.
Здесь встречает меня удивленный Василий Васильевич Коростелев, начальник заводской охраны,- он сегодня ночью дежурит в штабе дружинников. Василий Васильевич хорошо знает меня, так как часто приходит к нам в отдел к моему шефу: они друзья, и оба относятся ко мне с симпатией, проявляя, как мне кажется, отеческую заботу. Как и тетя Шура, он:
- Светочка, что случилось? – и я реву уже белугой.
Старый, дребезжащий милицейский газик медленно движется по шоссе вдоль кромки леса. Я сижу впереди, рядом с водителем, на заднем сидении Василий Васильевич и двое парней из общежития, дружинники. Все внимательно всматриваемся в снег на обочине, ищем следы, ведущие в лес...
Шоссе и пространство между ним и лесом ярко освещают электрические фонари на столбах. Снег девственно чист, и сверху все сыплет и сыплет, как в новогоднюю ночь. Следов нет. Возвращаемся в поселок, к моему дому. Водитель останавливает машину у подъезда. И, о счастье! На скамейке, удобно откинувшись на ее спинку, спит живой и невредимый Виктор Александрович...
...Июль. Сереже четвертый год. В гости к нам приехала моя мама. Все ей здесь нравится, особенно природа, и мы с гордостью, словно свою собственность, показываем ей растущий поселок, березовую рощу, озеро, которое дети прозвали Варежкой по сходству с ней, сосновый бор. В роще и в лесу полно земляники, но комары!
...И снова зима. И опять приехала мама: я в декретном отпуске, ждем пополнения семейства. В поселке и городе грипп, эпидемия. В детском саду карантин и Сережу домой не отдают. Я, как волчица, брожу, таясь, вокруг садика, чтобы увидеть его на прогулке, и однажды он замечает, как я прячусь за оградой, и по сугробам, напролом, торопится ко мне, проваливаясь по пояс в снегу.
- Мама, жабели (забери) меня отсюда!– запыхавшись, зовет он, и воспитательница быстро уводит его, плачущего, в помещение.
Я в слезах ухожу домой. А вскоре нам отдают его вместе с гриппом, которым он заразился в карантине, - с температурой, соплями и кашлем. И так до последнего ребенка, пока садик не остался совсем пустой, все переболели гриппом...
Конец января. Ранним утром начались схватки. Мама с Виктором приводят меня в нашу поселковую больницу.
Я не знаю, что со мной было, помню только, как кричала и сестричка удерживала меня, чтобы не носилась по отделению, а я, в перерывах между схватками, бросалась к столу и жадно ела суп. Почему-то страшно хотелось есть. Потом рассказывали, что своим криком я подняла всю больницу. Было очень неловко...
Ребенок родился очень быстро. Акушерка едва успела поймать его и произнесла:
- Ой, девочка!
И у меня в голове почему-то мелькнуло: Любка. Хотя никогда даже не вспоминала это имя. И вдруг:
- Ой, нет, мальчик! С сыном тебя, Света! – это Клава, акушерка, и кладет его на стол под лампу.
Малыш не плачет, таращит глаза на лампу и недовольно, как котенок, чмыхает носом: дескать, куда я попал? А я смотрю на него и думаю: ну, копия - баба Лена!
Долго не могли придумать имя. И вот получаю передачу от соседки, Ани Деминой: поздравляю с сыном Андрюшей! Так и решили - Андрей.
Время летит незаметно. Сереже уже пять лет, Андрюше – год. Оба мальчика в детском саду, правда, садики у них разные. Поселок молодой, детей много, мест в садиках не хватает. Сереже дали место сразу же, как только я обратилась в совет молодых специалистов, так как Виктор был студент. Теперь же пришлось снова идти на прием к директору. И опять я услыхала:
- А, одесситка! И как работается? Муж закончил институт? А почему не у нас работает? Понятно, работает в институте... Ну, так что надо-то? Садик... Для второго? Хорошо. Будет вам садик, идите, работайте.
Прямо, как в сказке о рыбаке и рыбке!
Место нашлось в другом детском саду. Виктор уезжал в институт рано, а я брала Андрея на руки, Сережу за руку и разводила их по садикам, благо, они были почти рядом. Зимой усаживала обоих на санки, укутывала шарфами и своей шалью и развозила по местам.