V
Мне было легко с Агатой. Легко, прозрачно, воздушно. Она не требовала от меня будущего. Наша любовь была здесь и сейчас. Мы никогда не планировали, что будет с нами завтра, через месяц, через год… Я ощущал себя человеком, у которого нет завтрашнего дня, нет даже сегодняшнего. Агата, наверное, это тоже любила во мне наряду со всем остальным.
Я любил в ней её глаза, губы, плечи, грудь, живот, бедра, колени, щиколотки, ступни… Мое несчастье рядом с ней превращалось в фикцию. Я любил её ум, душу, в которой не было таких категорий, как счастье и несчастье. Я понял, что Агата совсем не боится смерти. Всё рядом с ней становилось каким-то другим, уникальным, ни на что не похожим, освобожденным от всего на свете. Все слова: любовь, дружба, половые отношения, брак – в применении к Агате становились формальными и недостаточными. Неудобно как-то было в присутствии Агаты всерьез называть любовь любовью, дружбу - дружбой, половые отношения - половыми отношениями, брак – браком. Делалось очевидным, что, например, менеджер среднего звена, делающий карьеру, имеющий дом, семью, машину, друзей, любовницу, хобби и серьезно относящийся ко всему этому и не стесняющийся называть всё это своими именами живет во лжи.
Агата никогда не забывала, что все, абсолютно все употребляемые нами слова, обозначающие те или иные явления жизни, есть только таблички с символами. Для Агаты таким способом обозначаемые явления не оставались статичными и раз и навсегда определёнными. Простой таблички со словом любовь было недостаточно, чтобы обозначить любовь Агаты – для неё это явление было многообразно и до конца не определено; иногда оно уплывало в такие области, в каких и вовсе переставало быть похожим на любовь, такую, как мы её понимаем. Но это всё же была любовь, просто она требовала другого обозначения. То же почти со всеми остальными словами. Агата воспринимала мир вне слов – сначала она видела, например, яблоко, как-то его воспринимала, какой-то не обозначаемой совокупностью зрительных, тактильных, обонятельных и вкусовых ощущений, а потом уже, вероятно, говорила про себя – вот этот феномен в мире называется почему-то яблоком. И дальше, если у неё было настроение, рассуждала: слово яблоко используется людьми во многих словосочетаниях, предложениях и словесных умозаключениях. И действительно иногда хочется поверить, будто то, что я воспринимаю и чувствую, обозначаемое яблоком, имеет какое-то отношение ко всему, что о нём говорится. Любовь гораздо обширнее, сложнее, глубже яблока. И о любви составлено в десятки тысяч раз больше предложений, словосочетаний и словесных умозаключений, чем о яблоке.
Мы часто встречались с Агатой, занимались любовью, гуляли по городу. Обычно я приезжал к ней в квартиру. Раза два или три она появлялась у меня. И всегда мы были только вдвоем – встретившись, мы не искали других людей, компаний, нам это просто было не нужно. Мою потребность в других людях Агата удовлетворяла полностью. И мы особенно-то не вглядывались друг в друга. Мы смотрели на мир и делились впечатлениями. Иногда мы просто обсуждали всё вокруг. Мне казалось, что между нами - идеальные отношения, и в такие моменты я пугался, обнаруживая, что ничего не вижу впереди, никакого развития отношений, углубления, никаких знакомств с родителями, братьями и сестрами, никакого экспериментального совместного проживания, никаких ожиданий, признаний, предложений и обсуждения даты свадьбы… никаких праздников и милых подарочков на день Святого Валентина, 23 февраля и 8-мое марта… ничего – сплошная темнота. Сегодняшний день, каждая настоящая минута, проведенная с ней, приобретали особую ценность.
Однажды Агата предложила съездить на Градское кладбище. Она захотела показать мне могилу, любимую всеми её друзьями по «Апатии», – могилу, как они её называли, вечной невесты. Ожидалась ночь полнолуния, и Агата предложила в эту ночь побывать там. Взбрело это ей в голову часов в девять вечера. «Сегодня же полнолуние! - почти воскликнула она, - поехали на Градское?»
«Зачем?» - спросил я.
«Так просто», - ответила она.
Мы думали, что встретим на Градском Леонардо, Альмиру еще кого-нибудь, ведь они каждое полнолуние совершали паломничество к могиле Вечной невесты. Однако никого там не оказалось. Возможно, мы ошиблись, и полнолуние будет только на завтрашнюю ночь.
Приехали мы на кладбище часов в 12-ть ночи на такси. Таксист, подозрительный дядька с усами, довез нас до остановки возле парка, а дальше мы пошли пешком. На Агате был особенный наряд: гриндерсы, сетчатые колготы, черные латексные шорты в обтяжку, черный латексный лифчик, сетчатый топ, ошейник на шее, а поверх всего этого - длинный иссиня-черный бархатный с бордовой подкладкой плащ с капюшоном. Агата купила хризантему, собираясь возложить её на могилу Вечной невесты, и бережно несла её под плащом.
В эту ночь с Агатой на кладбище возле могилы Вечной невесты, освещенной почти полной луной, я пережил одни из самых счастливых моментов моей жизни. И совершенно особенные, не похожие ни на какие другие.
Ночное кладбище было спокойно, вокруг стояла тишина. Рядом со мной шла любимая девушка, уму и душе которой я полностью доверял; воображение мое не дергалось, я постепенно, пассивно очаровывался атмосферой отсутствия жизни: нет никакой суеты, яркого света, резких звуков; мы медленно идем по дорожке, переходя из тени в голубой свет луны, и вдыхаем прохладный хвойный весенний ночной воздух. Захоронение Вечной невесты представляло из себя пирамидальный постамент из серого мрамора, огороженный чугунной решеткой. На верхушке постамента находилась маленькая бронзовая фигурка девушки в подвенечном платье, скрестившей на груди руки. У подножия постамента на плите лежали несколько увядших цветочных букетиков. Агата со скрипом отворила калитку в чугунной оградке, вошла и положила сверху букетиков яркую свежую белую хризантему. Рядом с могилой имелась деревянная скамейка, мы уселись на неё и закурили.
- А почему её называют вечной невестой? – спросил я, стряхивая пепел за оградку.
- Её похоронили в подвенечном платье, - Агата задумалась ненадолго, потом продолжила. - Много чего говорят об этой девушке, но никто ничего толком не знает. Точно известно лишь одно: она добровольно ушла из жизни, облачившись перед этим в свадебное платье. Многие думают, что она собиралась замуж за одного молодого человека, которого очень любила, но свадьба по каким-то причинам не состоялась, то ли молодой человек погиб на войне, то ли бросил её ради другой. Раз было свадебное платье, значит, должна была состояться свадьба. В «Апатии» популярна легенда, будто эта девушка была от рождения слепой, влюбилась в одного молодого человека, обычного, не слепого, общалась с ним по телефону долгое время, он не знал до самого последнего момента, что она слепая. В процессе их долгих телефонных бесед тоже привязался к девушке, но не понимал, почему она боится встречи с ним. Вероятно, он обладал весьма приятным голосом, таким мужественным с хрипотцой и, вообще, умел хорошо говорить, поэтому девушка и влюбилась в него. Она тоже понравилась ему.
Вернее, её голос. Но ведь мужчины любят глазами, потому ему так важно было увидеть её. А для юных девушек, чтобы влюбиться, вполне достаточно красивого голоса.
Девушка, слушая парня, нарисовала восхитительный образ, в который и влюбилась. Через год этих телефонных свиданий девушка призналась парню, что слепа. Он перестал ей звонить и отвечать на её звонки. Она попереживала немного, потом с помощью наёмного поводыря купила себе в салоне самое дорогое свадебное платье, на какое хватило сбережений и… на следующий день, вернее ночь, облачившись в него, приняла смертельную дозу снотворного. В записке своим родственникам она написала, что познала самое высшее счастье земной жизни и далее оставаться на земле не имеет смысла; не желает быть никому обузой и всё такое; еще попросила, чтоб её похоронили в свадебном платье. А молодой человек, из-за которого она отравилась, оказался толстеньким, лысеньким, низкорослым и некрасивым автослесарем 38-ми лет. Он не пользовался успехом у женщин, а свои сексуальные желания удовлетворял посредством телефонного секса. То есть часто пользовался услугами соответствующих компаний. Со слепой девушкой познакомился случайно, ошибившись в наборе номера одной цифрой. Никаких красот души он ей не открывал, никакого блеска ума не показывал, поскольку таковых не имелось. Однако девушка всё равно в него влюбилась. Он обладал приятным баритоном с хрипотцой. Хрипотца - от курения и от употребления водки.
Я считаю, что всего этого не было. То есть всё было не так. Никакого реального жениха у этой девушки никогда и не было. А полюбила она какой-то взрощенный в душе, придуманный образ, и так, что все настоящие парни и мужчины оказались ей навсегда неинтересны. Она была нормальной, красивой, не слепой. Только, вот, душа у неё оказалась чересчур разборчивой. Девушка отказалась предавать принца своей мечты в угоду какому-нибудь реальному молодому человеку. Всё дело в принципе: либо ты выбираешь реальную жизнь, и, после, всё, что тебе остается – это приспосабливать себя под неё, чтобы потом добиваться в ней успеха, либо уходишь с головой в мечту, в некий идеальный мир воображения, и тогда, конечно же, от реальной жизни надо отказаться, иначе не избежать всяких трагических конфликтов. Это принцип двух возможных вариантов: или первое, или второе, выбирай, третьего не дано. На практике, конечно, всё смешано, но всегда что-то превалирует, что-то первично для человека, а что-то вторично. Это философский спор между идеализмом и материализмом.
Можно сказать, что девушка была законченной и последовательной идеалисткой и к тому же еще с элементами мистицизма. Она понимала, что ей никогда не удастся в реальной жизни соединиться со своим идеальным принцем, но верила, что это случится там, в загробной жизни. Там по её убеждениям она попадет в мир своих идей.
А ушла из жизни тогда, когда заметила первые штрихи увядания в своем теле – самые первые и почти неуловимые намеки, какие-то морщинки – даже не морщинки, а просто намеки. Это произошло, я думаю, лет в 20-ть – многие девушки в возрасте до 20-ти лет почему-то считают, что после двадцати начинается старость. Это потом они быстро меняют свои мысли по этому поводу, относя рубеж к 25-ти или тридцати годам, а потом к 35-ти, сорока и т.д. Так вот, наша девушка заметила, что достигла пика своего земного очарования – её идеал себя совпал с тем, что было: прекрасным юным телом, расцветшим к 20-ти годам, а дальше она видела только ухудшение.
Признайся, ведь в принципе она права. Наивысшая красота, сексуальность, прелесть женщины находится в периоде от её 15-ти лет до 20-ти. А после начинается незаметное постепенное перезревание. Я не хочу сказать, что девушка начинает дурнеть – нет, во многих случаях она как раз хорошеет. Я вот, например, сейчас, в свои 24-ре года, чувствую себя не хуже в этом плане, чем в 18-ть. А дальше, думаю, будет еще лучше – у меня лицо такого типа, что его особенность полностью раскроется только к сорока годам. В 38 я буду больше я, по крайней мере, внешне, чем сейчас. Но если говорить вообще об идеале женственности и красоты, то он должен лежать в рамках пятнадцати-двадцати лет. И в сексуальном плане, я думаю, большинство мужчин, как бы ни обманывали себя, чувствуют наибольшую привлекательность именно 15-ти – 20-тилетних девушек. Я говорю исключительно о телесной составляющей влечения. Как ты считаешь?
- Возможно, ты права. Но у меня лично рамки сдвинуты вверх. То есть мне кажется, что в телесном плане женщина молода лет до 38-ми, а если захочет, то может оставаться и дольше. А увядание, о котором ты говоришь, начинается после сорока. А вообще всё индивидуально. Но если как-то отмечать, то для меня женщину от 20-ти до 30-ти можно называть девушкой, от 30-ти до 40-ка - молодой женщиной, а от 40-ка – собственно женщиной.
- А от 60-ти – бабушкой? – с улыбкой спросила Агата.
- От 70-ти.
- Гм.
- Так что видишь всё как…
- Ты говоришь о реальном восприятии женщины. А я об идеалах…
- Не знаю… Идеалы ведь нигде не зафиксированы точно. Нет в Палате мер и весов эталона женской красоты. Когда мне было 15-ть, и я в одной книжке увидел репродукции Венеры Боттичелли, я воспринял её, как минимум, 30-летней женщиной – она явилась для меня идеалом женской красоты.
- Ты онанировал на неё? – со смешком спросила Агата.
- Не прикалывайся, я серьезно. В 25-ть, это в…
- Нет, ну онанировал же? Признайся, 15 лет…- Агата положила руку мне на бедро, призывая этим прикосновением довериться.
- Ну… да. А че такого? В 15-ть лет, гиперсексуальность. Но это не мешало мне видеть в ней идеал красоты. Причем, мне казалось, что ей около тридцати лет. А в 25, то есть примерно год назад я снова случайно увидел её…
- И снова онанировал? – опять со смешком спросила Агата.
- Нет. Что это тебя так эта тема волнует? Я увидел её и решил, что ей лет от 20-ти до 24-х.
- Следовательно, когда тебе будет 35-ть, и ты снова взглянешь на Венеру Боттичелли, возможно уже в подлиннике, ты решишь, что ей лет 18-ть, 20-ть… Именно тот идеальный возраст, о котором я и твержу. Но, конечно, в музее тебе никто онанировать не даст.
- А ты мастурбировала в 15-ть? – спросил я, решив совершить ответный выпад.
Агата ни капли не смутилась.
- Я и сейчас нередко этим занимаюсь, - ответила она.
- Да? А меня тебе, что, не хватает?
- Хватает. Но ты ведь не Аполлон Бельведерский и не Брэд Питт, – улыбаясь, ответила Агата. - Кстати, о Венере, ты не обращал внимания на ярко выраженную маскулинность её фигуры? Эти её явно мужские плечи, широкая шея, щиколотки. Если мысленно убрать у неё груди, то явно получится фигура юноши.
- Да? Интересно. Ни разу не обращал внимания.
- Это не только у Боттичелли. Это вообще… классические каноны изображения в Древней Греции. Там идеалом телесной красоты было прекрасное атлетически сложенное тело юноши, в чем проявлялся гомоэротизм древних греков. А то, что ты запал на Венеру с её элементами маскулинности в теле, возможно, в этом проявился твой скрытый гомоэротизм.
Я двинул Агату локтем в бок. Она рассмеялась, потом придвинулась ко мне вплотную, я обнял её, просунув руку под плащ. Рука нащупала сеточку топа и тепло голого тела под ним. Луна выглянула из-за деревьев и осветила дорожку вдоль могил, купы отдельных кустов, оградки, памятники и кресты. Всё заблистало мягким прохладным светом.
- Ну и разговоры у нас с тобой… в таком месте, - тихо промолвил я.
- Нормальные разговоры. Вот как раз здесь самое подходящее место говорить о том, о чем думаешь.
- А что в других местах? Кто-то заставляет притворяться?
- В других местах всё не так. Даже если никто и не заставляет, давление всё равно чувствуется, давление самой атмосферы. А здесь на кладбище тихо и одиноко, здесь никогда почти нет всех тех людей, шумных, плотных, слишком живых. Мы прячемся здесь от них, сбегаем сюда от всего их суетливого мира. Нам там не особенно нравится, там вынуждают напрягаться ради чего-то ненужного, неинтересного, там нет свободы и много лжи.
- Где там? Уточни. Ты вроде бы ходишь на работу, встречаешься с коллегами, начальством, ходишь по магазинам. Ты живешь в обществе. Тебе так же нужно соблюдать общественные правила, как и всем другим.
- Я не вовлечена душой во все эти правила. Я стараюсь по минимуму и только по необходимости участвовать во всём том, что там принято. Профессия у меня творческая, никто меня там особо на работе не достает, корпоративных правил – минимум. Требований к одежде никаких особых нет. Хожу, как хочу. Могу прямо так пойти. Нам, креативным дизайнерам, полагается иметь какие-то странности – все мы люди с причудами. Ну и ладно – лишь бы мы творили. Куда они без нас? Я так вообще там считаюсь за странную особу – меня даже начальство опасается лишний раз тревожить. Мне даже смешно. Наверное, думают, что у меня истерика случится, если они лишний раз ко мне обратятся. Но я делаю то, что им нужно, и через одну выдаю новые оригинальные идеи. Посади какого-нибудь бухгалтера на моё место, тот в ужас придет от мысли, что ему надо что-то придумать, сотворить. Они просто другие люди и во многих случаях не обращают внимания на то, на что обращаем мы.
- А кем работает Леонардо?
- Никем. Время от времени где-то подрабатывает. Сторожем, например, в морге, ночным оператором где-нибудь. А так его бабушка кормит.
- Прикольно, Леонардо - сторожем в морге.
- А вот Хоррор инженером работает в одной строительной компании. Представляешь? Я бы с ума сошла от такой работы. Там же работать надо, рассчитывать что-то, еще общаться с людьми, решать всякие объективные задачи. Хотя он учился на это 5 лет в институте. Альмира до недавнего времени работала продавщицей в круглосуточном супермаркете по ночным сменам, сейчас устроилась в какую-то цветочную фирму – оформляет букетики. Лариса, ты, наверно, сам знаешь, у неё денег много от мужа бывшего. Ей работать не надо. По жизни такой человек. Лариса вообще разговор особый: отчасти она – не наша компания, иллюминат. Там у них своя свадьба. Хотя она не одна, некоторые из «Апатии» тоже. Но я лично с ними не сближалась.
- Ты имеешь в виду секту? В том доме, куда Лариса заходила?
- Не знаю. Это не совсем секта. Там что-то более серьезное. Я не в курсе. Да мне и не интересно. Хочешь, у Ларисы спроси, чем они там занимаются. Возможно, тебе и расскажет. Короче говоря, все по-разному живут. Но мы не противостоим социуму. Зачем? Это бессмысленно. Мы просто уклоняемся от него по возможности. Парни, например, Леонардо, Хоррор, Снусмумрик, да почти все, каким-то образом избежали службы в армии. Они бы просто не смогли там, в строю, в ногу идти. Снусмумрик вроде бы проходил альтернативную службу в больнице, судна выносил – для него это только плюс – новые переживания, ведь он поэт.
- Короче, все вы уклонисты, пораженцы, беженцы и девианты, - с иронией сказал я.
- Да. А ты кто?
- Не знаю. Тоже, наверно, уклонист какой-нибудь.
- Мы сбежали и стали жить здесь, внутри своего мира. Здесь полно своих коллизий, но все они происходят на более глубоком уровне. Всё, чем мы здесь занимаемся, здесь – это внутри нашего обособленного мира – можно назвать поэзией, но только если говорить обобщенно. Вообще, сложно объяснить словами, чем мы тут живем. Это всё на уровне чувств, тонкого восприятия, интуиции. Ты даже не представляешь, какое огромное значение для некоторых из «Апатии» имеет эта могила Вечной невесты. Это почти что символ веры или что-то подобное. Святой Грааль.
- Могу предположить, что такие не принимают общепринятого института брака, традиции бракосочетания, с кольцом, свадьбой и фатой.
- В упор не принимают. Но браки часто случаются и даже официально регистрируются с кольцами, свидетелями, всё как положено. Только костюмы свадебные другие, музыка другая и кольца обычно не золотые, а серебряные.
- Почему серебряные?
- А ты заметил, что никто в «Апатии» из нас, за исключением Ларисы, не носит золота? Только сталь и серебро.
- Да? А почему?
- Серебро – это лунный металл. А золото – солнечный. Золото нас жжет, сушит, утомляет.
- Агата, вот, слушаю тебя, слушаю, и мне кажется, что ты, именно ты, гораздо шире всего, что происходит в «Апатии». Вы ушли от дневных стереотипов, образно выражаясь, но придумали какие-то свои. Они не стесняют тебя?
- Совершенно нет. Мне их никто не навязывает. Например, даже в одежде – я могу придумать что угодно и надеть на себя.
- Но всё равно это должно отвечать определенному стилю.
- А как без стиля? Всё отвечает какому-то стилю. Но это не принципиально. Главное вот в чем: в «Апатии» совершенно особенные нравы, ты, наверно, уже сам почувствовал, там крайне трепетно относятся к индивидуальности каждого человека, и там не принято продвигать свое «я», убеждая кого-то в чем-то, что тебе кажется правильным. Никто никого не завоевывает. Напротив, можно подумать, все прячутся друг от друга, хотя прятаться-то уже и нечего – все попали в свободную зону. Это модель свободного, приветствующего индивидуальность общества.
- И к вампирам, оборотням, ведьмам и прочей нечисти там относятся лояльно?
- Именно так. Более того, рядом спокойно сосуществуют представители ордена доминиканцев и чернокнижники.
- Там и доминиканцы есть? – удивился я.
- Да. Не видел что ли? Ходят в плащах с капюшонами, как у меня, и каждому норовят прочитать проповедь. Только, конечно, они не настоящие. Да и ведьмы тоже не настоящие. Но это ведь не важно – важно кем человек ощущает себя в этой жизни
- А ты кем себя ощущаешь? – спросил я.
- Ты разве еще не понял?
- Нет.
- Я человек дрейфующий. Я айсберг, - Агата усмехнулась. Потом посерьёзнела и продолжила. - Пашка как-то написал мне по смс загадочные слова, которые запали мне в душу – возможно, он знал правду обо мне. Он написал, что я забыла непризнанную сестру своей души, которая пищит еле слышно где-то в глубине меня, но я не слышу её. Наверное, мне надо найти её. Без неё я буду не совсем я. А как найти, я пока не знаю.
- Он ведь пишет тебе до сих пор?
- Давно не писал. С того дня, как мы с тобой вместе, вообще не писал. А до этого где-то за месяц что-то писал. Я знаю, почему он не пишет.
- Почему?
- Потому что у него кончился баланс, а пополнить его кроме меня некому. А я не пополняю. Не хочется почему-то в последнее время. Странно как-то получается: в любой момент я могу пополнить его счет и получить от него какое-нибудь таинственное сообщение, похожее на откровение. У меня как будто бы есть свой персональный оракул, вестник с того света, резидент в царстве мертвых. Он может дать мне ответ на любой вопрос, только зашифрованный. Неужели он теперь всю жизнь будет моим темным потусторонним спутником?
- Но, может, он не совсем в потустороннем мире находится, он ведь вампир и, как ты рассказывала, способен даже гулять по городу. И их там, судя по всему, целая шайка.
- Но в каком они тогда мире?
- В промежуточном. Есть мир живых, есть – мертвых, а между ними зона отчуждения, где шастают неприкаянные души, точнее сущности, полуматериальные-полудуховные, не живые и не мертвые.
- Для меня это всё тот свет. Я слышала его голос в трубке, от живого в нем ничего нет. Была на его могиле. Понимаешь, Пашка тот, которого я знала, умер, похоронен, всё - он мертв. Его тело разлагается в земле. Надо на этом остановиться. А кто пишет мне? Не знаю, наверное, какой-то духовный, ментальный энергетический остаток его, блуждающий в параллельном нашему континууме. Я чувствую, что он не оставит меня до тех пор, пока я не сделаю что-то важное, важное для меня самой. А он будет помогать.
- Покажи мне какое-нибудь сообщение от него. Ты ни разу не показывала. Ты их сохраняешь?
- Вот, пожалуйста, - Агата достала откуда-то из складок плаща свой маленький сотовый телефончик, нажала на нем пару кнопок и протянула мне. На розовом экранчике было написано:
[Твое неверие объясняется всем, что ты видишь вокруг. Если ты не будешь закрывать глаза, то увидишь кое-что еще]
- Это его последнее сообщение. Послано… 2-го марта. Да, почти два месяца уже не писал.
- Как ты всё это выносишь? Я бы не выдержал, стал бы искать источник сообщений.
- А зачем искать? Известно, где он находится, в могиле вместе с Пашкой.
- И что Пашка, вернее его полуразложившийся труп, своими полусгнившими пальцами набирает на этом телефоне, у которого давно сел аккумулятор, свои сообщения?
- Ну, не обязательно. Я же говорю, возможно, какой-то сгусток энергии остался, вот он-то и действует.
- Я закончил четыре курса по специальности конструктор-технолог радиоэлектронных средств, и я не понимаю каким образом…
- А что ты знаешь о ментальных сгустках энергии? Какой они, по-твоему, природы? Вы такие изучали?
- Вероятно, электромагнитной, если принимать во внимание гипотезу, что она каким-то образом способна образовывать смс-сообщения и отсылать их. Но в таком случае Пашке его мертвый телефон совсем не обязателен – он может посылать сигналы прямо из эфира.
- Я думаю с телефоном ему всё-таки проще. Не надо кодировать и декодировать информацию. А напряжение аккумулятора он вполне может воссоздать. К тому же, когда я посылаю ему сообщения, куда они приходят? Если б приемник сообщений отсутствовал, то меня операторы бы оповестили, что сообщение не прошло. Нет, без самого телефона, всё слишком усложняется. Я уверена, что если раскопать могилу, достать телефон и расколотить молотком, то Пашка больше никогда не сможет связаться со мной посредством сотовой связи.
- И свяжется как-нибудь по-другому. Например, в виде голоса в голове или в виде призрака.
- Вот именно. И тогда я просто приму его за галлюцинацию. Хотя уже не приму, ведь он писал мне смс-ки и звонил, я знаю, что этот феномен существует. Вот если бы с самого начала не было никакого телефона…
- Кстати, я уже давно живу в квартире с привидениями. Интересно, почему я до сих пор их не видел.
- Думаю, вряд ли ты их когда-нибудь вообще увидишь.
- Это почему?
- У тебя надо спросить.
В таком духе мы болтали с Агатой битых два часа, пока сидели у могилы Вечной невесты. На нас напала прямо-таки какая-то неуемная болтливость. В таком месте да еще ночью при свете луны полагалось скорбно и задумчиво молчать, иногда обмениваясь редкими фразами о вечном, а мы болтали, будто неделю не виделись. Не знаю, вероятно, это было нервное и исключительно с моей стороны. Агате-то чего нервничать? Она была здесь, наверное, в 20-й раз. Да и вести смс-переписку с мертвецом не каждая бы девушка отважилась.
Агата стала зябнуть. Она закуталась в свою хламиду и три раза стукнула зубами. Хотя это и была майская ночь, всё еще было прохладно. Перед нашим уходом Агата предложила мне прочесть то, что выгравировано на мраморном постаменте, она посветила зажигалкой, я чуть склонился и прочел:
Счастливые глаза в ресничках гибких
И стройный стан, я молода,
красива,
весела.
За губ кораллами сокрыты жемчуга.
Я пью росу с утра
Купаюсь в солнце в полдень,
А вечером ловлю на синем небосводе звезды
Над алою зарей,
А ночью… волшебство.
Нет, ночью посмотрите сами
На этот диск луны,
На голубые слезы.
Я завтра снова встану
И снова - молода.
Мой принц всегда со мной
Прекрасный словно ангел
Он здесь со мной навечно
Под белою фатой.
Мы вместе навсегда,
Мой юный принц и вечная невеста.
Я счастлива, несите хризантемы.
Больше на памятнике ничего не было написано, ни имени усопшей, ни даты её рождения, ни даты смерти. Только эти строки.
- Это её последние слова, - прокомментировала Агата, - оставленные в предсмертной записке.
Молодыми людьми, посещавшими могилу Вечной невесты, были любимы эти бесхитростные стихи. Девушки в «Апатии» по поводу и без цитировали последнюю строчку: «я счастлива, несите хризантемы», часто не зная, откуда она взялась и кому принадлежит. Многие думали, что это присказка такая, превосходный слоган для выражения своего настроения, когда сидишь в компании друзей на дружеской пирушке. Или же иронический ответ на банальный вопрос: «Как дела?» Но многие знали, что это за слова – могила Вечной невесты была известна и популярна. Самое главное, эти слова были искренними.
Мы вызвали по телефону такси и через час были уже дома, в квартире у Агаты. Съели легкий ужин и занялись любовью; в эту ночь мы делали это очень нежно, неторопливо и спокойно, так, что даже не вспотели. Наверное, именно в эту ночь мне впервые в голову пришла мысль, что я могу остаться у Агаты; начать жить с нею… и даже, может быть, позже у нас получится образовать еще одну ячейку общества. Но потом я вспомнил о Даше... Я начал думать о том, что моя жизнь с Агатой это не совсем то, чего бы мне в самой глубине души хотелось. Может получиться так, что Агата станет компромиссом, а жизнь с нею – вариантом наименьшего из зол. И на что в таком случае я обреку Агату? Она-то будет думать, что нашла свою половинку, в то время как я с ней всегда внутренне буду одинок. С кем угодно я буду одинок. Влюблюсь в Агату, потом еще в кого-то, потом еще, всем буду признаваться в великой любви, причем искреннее, но всё равно внутри себя буду оставаться одиноким. И так до самой старости - сотни страстей и неповторимых любовных историй и даже, может быть, дети, и под конец дряхлым стариком сяду на табуретку и подумаю: так и не нашел никого, так и остался один, и, видно, помирать придется в одиночестве.
И не важно, кто в этот момент будет рядом со мною. Мне же ясно, что от одиночества меня способна избавить только Даша Понтолыкова. Почему так произошло? Может, это любовь? Не знаю. Могу вообразить: вот я решил все свои проблемы, вот соединился с Дашей и стал жить с ней, и неужели больше никаких влюблённостей у меня не возникнет? Возникнут, будут возникать и проходить постоянно, если я не запру себя в изолированной от мира камере. Эти любви ведь просто эмоции и с ними нельзя сравнить то, что я чувствую к Даше. Очевидно, мне не захочется обижать Дашу всеми своими потенциальными влюбленностями, и они останутся просто эмоциями. Она тоже вправе восхищаться какими-нибудь красавцами мужчинами, талантами, спортсменами или некоторыми из тех, с кем сталкивается в реальной жизни; я не могу посадить её в темницу и поставить возле двери охранника-евнуха. Да, можно ревновать и даже изменять слегка, но главное состоит вот в чем: все эти влюбленности, как с её стороны к красавцам мужчинам, так и с моей к очаровательным девушкам, преходящи и сменяют одна другую, как красивые слайды в проекторе. Мы же друг для друга, наверно, и есть этот проектор.
Любовь проходит с годами, чувства остывают, но, значит, нас соединила, хотя мы и не вместе, не любовь и не чувства, а что-то более глубокое, какая-то основополагающая связь, которая не исчезнет, когда мы состаримся – мы живы сейчас, и чувствуем её, и будем чувствовать, пока живы – только так возможно не быть одиноким.