(предыдущее - http://www.proza.ru/2015/01/05/1358)
Фонтаны бесконечно изливались, орошая золотые статуи муз у знаменитой Александрийской библиотеки. Привратники придирчиво осматривали Кесария и его маленького спутника.
- Говоришь, по устному приглашению самого господина Теона ?
- Да, именно так, - отвечал Кесарий с достоинством, глядя на привратником с высоты своего огромного роста.
- А имя?
- Александр, врач из Вифинии.
- Ты приглашен на пир? – привратник кинул пренебрежительный взгляд на потрепанный плащ Кесария.
- Нет, - ответил Кесарий. – Я приглашен лично к Теону.
- Сегодня светлейший Теон занят, - ответил вышедший из дворца человек – осанка и дорогой плащ выдавали в нем приближенного к хранителю библиотеки.
- Обо мне должна быть запись в книге приглашенных на прием. Той самой, что хранится во второй комнате по верхнему коридору слева, у ног статуи Гермеса, - сказал Кесарий, в упор глядя на него.
Человек в плаще удивленно вгляделся в лицо Кесария и вдруг отвел глаза, словно боясь узнать каппадокийца.
- Так ты уже бывал здесь? – спросил он после некоторой паузы.
- Бывал, и не раз, - отвечал Кесарий. – Светлейший Теон хорошо меня знает.
- Пропустите его. Господин Теон ждет Александра врача, - коротко бросил он.
Аврелул радостно захлопал в ладоши – он, кажется, вопреки всему верил в чудесную власть и силу своего учителя.
- Спасибо, Аристарх, - негромко произнес Кесарий, обращаясь к узнавшему его незнакомцу.
- Я тебя не знаю, вифинец, - подчеркнуто громко сказал тот, чтобы слышали привратники, а потом, уже после того, как они вошли в галерею, ведущую от ворот к дворцу, добавил шепотом: - Кесарий, времена изменились с тех пор, как мы были юны и учились вместе. Ты теперь в опале, а я на службе. Мне не хочется потерять место в библиотеке. Довольно того, что я впустил тебя.
- Спасибо, Аристарх, - сказал Кесарий сдержанно.
- Подожди здесь, - бесстрастно продолжил Аристарх, кивнув обритой головой, и пропустил Кесария с его маленьким спутником в сад.
Там, среди отцветших акаций, стояли странные статуи египетских божеств, с песьими и соколиными головами. Аврелул хотел потрогать морду статуи крокодила, но Аристарх шлепнул его по руке, и, в последний раз бросив Кесарию «подожди», удалился быстрой, но полной достоинства походкой.
Аврелул смотрел на сад, боясь двинуться с места. Над его головой пели птицы, а вдали шумел ручей, бегущий от фонтана, где золотые дельфины и золотые дети играли в вечную неподвижную игру.
Кесарий тоже молчал. Он знал, что сейчас проходит агон, и что Каллист и братья-халкидонцы нуждаются в его помощи и поддержке – но туда он пойти не мог ни под каким видом, будучи связанным своим договором с Гаем. Встреча с Теоном тоже рискованна – но посещение зверинца в образовательных целях хотя бы оправдывает ее.
Встреча с Теоном… на что, собственно, он рассчитывает, добившись ее? Даже неожиданно встреченный им Аристарх, который всегда был в училище порядочным и честным юношей, не желает показывать своего знакомства с опальным архиатром. Чем сможет помочь Теон? Предложить место младшего секретаря, на которое берут вольноотпущенников или рабов? Он тяжело вздохнул.
- Здравствуйте! Меня зовут Гипатия. А вы кто?
Девочка – ровесница Аврелула стояла перед ними. На ней был белый хитон с алой вышивкой по вороту, алая лента в волосах.
- Здравствуй, Экатия, - произнес Кесарий. – Ты очень выросла за эти годы.
- Откуда ты знаешь про имя «Экатия»? – на личико девочки легла тень тревоги и страха. – Меня давно уже не зовут ни Экатия, ни Гекатия. С тех пор, как мама умерла, отец переименовал меня – на счастье, он сказал.
- Я помню тебя еще Экатией, - ответил Кесарий. – Но, если ты теперь Гипатия, то буду звать тебя новым именем. Меня зовут Александр, врач из Вифинии. Я пришел повидать твоего отца, математика Теона, хранителя библиотеки.
- Я не помню тебя, - нахмурив лобик, сказала Гипатия и добавила, спокойно и смело глядя на Кесария:
- Ты говоришь с каппадокийским акцентом, а не с вифинским. Ты каппадокиец? У Адамантия врача много лет назад был очень способный ученик. Он рассказывал о нем. Как же его звали? Забыла. Как императора, кажется. Юлиан? Нет, не так…
Среди деревьев и фонтанов не было ни души. Аристарх, ушедший за Теоном, казалось, растворился в небытии.
- Он был очень способный к хирургии, владел левой рукой так же, как и правой, - продолжала Гипатия, - это очень редко бывает. Потом он стал придворным врачом императора и часто посылал Адамантию дорогие подарки. Как же его звали? Ка… Кес...
- Здравствуй, Александр, врач из Вифинии, - раздался уверенный баритон, в котором явственно слышались пренебрежительно-снисходительные нотки. – Моя дочь уже начала задавать тебе свои бесконечные вопросы, я вижу?
- Да, Экатия очень выросла, - произнес Кесарий.
- Послушай, А л е к с а н д р, - Теон внезапно побагровел от гнева, - не смей называть ее старым, приносящим несчастья именем, да еще и с таким древним произношением! Так называть – что богиню Гекату призывать, а это не всегда уместно. Ее мать нарекла дочку мою так, как звалась сама, но не подумала, что Геката – богиня суровая, смертоносная…и имя ее тяжело носить смертной женщине… и вот, моя дочь растет сиротой. Моя дочь И п а т и я.
- Прости, Теон, - ответил Кесарий. Разговор завязывался крайне неудачно, он допустил грубую ошибку.
- Мы еще только начали разговаривать с этим каппадокийцем, папа, не сердись, - сказала Ипатия, и обратилась к Аврелулу: - А ты тоже из Каппадокии? Или из Вифинии? Ты знаешь теорему Фалеса о секущей?
- О секущей? – Аврелул поёжился и прижался к плащу учителя.
- О секущей в треугольнике! – засмеялась девочка, глядя на всех троих искрящимися голубыми глазами.
- А, в треугольнике! – с облегчением выдохнул Аврелул. – Это из … как ее… геометрии.
- Ты так плохо говоришь по-гречески! – с укором заметила Гипатия. – Ты вовсе не вифинец, а римлянин!
- Да! – гордо ответил Аврелул.
- Тогда будем говорить по-латыни, - рассмеялась Гипатия, с легкостью переходя на другой язык. – Сыграем в «tolle-lege»? – и она сунула растерявшемуся Аврелулу раскрытый кодекс в серебряном переплете.
- Пока дети играют, мы можем пройтись по саду, насладиться прохладой, - сказал Теон, взяв Кесария за руку повыше локтя. – Ну, Кесарий, не ожидал, не ожидал… Архиатр Нового Рима – а теперь домашний учитель мальчишки, сына магистрата из карфагенской глуши, даже не из Старого Рима! С такими ли надеждами ты покидал Александрию десять лет назад!
- Что проку говорить о минувшем, - сказал Кесарий.
Теон отпустил его руку и стоял, насмешливо и презрительно глядя Кесарию в глаза. Белый льняной хитон с золотой и серебряной вышивкой по вороту резко контрастировал с желтоватой, почти египетской, смуглостью лица хранителя библиотеки.
- Если бы не Афанасий, я вряд ли позволил впустить тебя сюда… Но старик-копт имеет связи, которые нужны и мне… Итак, что ты хочешь от меня? Ты решил играть с императором в опасную игру, как я понял? Забыл об Луции Геллии Максиме - тоже ведь был императорский друг закадычный, а все-таки казнили, не помиловали. Но у него были деньги и Четвертый Скифский Легион под началом, а у тебя? Так что ж ты испытываешь доброту нашего кесаря Юлиана? Тебя ведь не казнили, лишь сослали. В столицах появляться запретили. Но и Александрия – столица, в какой-то мере, и Антиохия. Так что ты тут делаешь? Хочешь навести на меня гнев императора?
Он говорил и говорил, опершись рукой на бюст Александра Великого.
- Я желал бы остаться врачом, - отвечал Кесарий. – Мне не нужны ни столицы, ни легионы. Я хочу быть врачом, и более никем. И не в Новом Риме, а здесь, в Александрии, городе моей юности. Поэтому я пришел просить тебя о помощи, Теон.
- О помощи? – Теон вздохнул, нахмурился. – Сложновато помочь бывшему личному врачу императора и архиатру Нового Рима!
Он убрал руку с бюста основателя Александрии.
- Хорошо, ты приглашен сегодня на пир. Там будет и Адамантий, подумаем вместе с ним, как тебе помочь, если это можно вообще сделать. Погуляй пока по саду. А мальчишка твой пусть поиграет с Гипатией, может, хоть немного греческому научится… варваренок. Я оставлю тебя – утомился, с утра на ногах. Прощай.
+++
- Ты из чьих вольноотпущенников будешь? – спросил Кесария его сосед по столу справа, крупный грек с оттянутыми мочками ушей.- Я тебя прежде на пирах у Теона никогда не видал.
- Я не вольноотпущенник, - кратко ответил Кесарий.
- Да неужто Теон теперь на пиры рабов стал пускать? – хохотнул его сосед слева, тоже грек.
- Ну, тебя же впустили, - хладнокровно заметил Кесарий.
- Я уже три года, к твоему сведению, как не раб, - заметил грек слева. – У меня две лудильных и одна златошвейная мастерская. Торговля хорошо идет. Поначалу, конечно, сложновато было на пирах на этих – здесь, видишь ли, аристократы, нос воротят от таких как я, да ты, да вот он, - он указал на грека с длинными мочками ушей. Но потом все на лад пойдет, не переживай. Раз уж удалось попасть к Теону на пир, то Тюхе улыбнулась тебе.
- Да не смущайся, здесь все – вольноотпущенники! – решил подбодрить Кесария сосед справа, запуская пятерню в жареного гуся с яблоками.
- Вижу, - так же сдержанно ответил Кесарий, оглядывая стол, за который его посадил Аристарх. Здесь для возлежания стояли старенькие ложа, вполне богато украшенные в прошлом, но теперь уже потертые, с засаленными подлокотниками. Возлежащие, действительно, были в-основном вольноотпущенниками – в нарочито аляповатой одежде, громадными перстнями на руках и золотыми цепями на грязных шеях. Пировавшие жадно хватали еду руками, пили из горла кувшинов и пытались то и дело ущипнуть проходящих мимо девиц или мальчишек-рабов за мягкие места, отпуская пошлейшие шутки.
Кесарий в задумчивости протянул руку к блюду с фруктами, что держал в руках юный раб, кудрявый, точно малютка Дионис Загрей, и, взяв яблоко, надкусил его. Ни есть, ни разговаривать со своими соседями ему не хотелось.
Далеко, в самом центре зала, у стола на возвышении, где стояли ложа с золочеными подлокотниками, Кесарий, наконец, заметил Теона. Тот разговаривал со своим соседом, худым желтолицым египтянином. Вдруг хранитель библиотеки поднялся на ноги и воскликнул, поворачиваясь в сторону Кесария:
- Спеши же к нам, долгожданный друг! Врач возлюбленный!
Голос его звучал как голос Зевса, привечающего Асклепия на своем олимпийском пиру.
Кесарий вздрогнул, и это не укрылось от его соседей.
- Адамантий врач пришел, - шепнул грек слева. – Ты с ним знаком? Большая шишка. У него один из учеников – придворный врач самого императора, каждый год богатые подарки шлет.
Все возлежашие на пиру разразились рукоплесканиями, адресованными вошедшему в зал Адамантию.
Адамантий, худой, сутуловатый, шел посреди пирующий, скользя цепким взглядом по их лицам. Вдруг он заметил Кесарий и остановился.
Несколько мгновений короткого поединка – взгляд молодого человека, в котором мешались надежда и мужественная готовность к любому разочарованию, и взгляд опытного старика.
Адамантий отвел глаза и быстро прошел мимо бывшего ученика, направляясь к почетному месту рядом с Теоном и более ни на кого не глядя.
- Вот Адамантий, да, - заговорил сосед Кесария, и его голос вырвал каппадокийца из ватной удушающей темноты, которая почти застлала его глаза. – Перешел в христианство из иудейства уже давно. Знаменитый врач! Близкий друг Теона. Тот его во всем слушается.
- Интересно, он теперь обратно из христианства в иудейство перейдет? – философски произнес владелец лудильной мастерской.
- Не думаю, - возразил еще один вольноотпущенник, хваставшийся до этого, что каждый третий праздничный венок, украшающий город, куплен на его средства. – Император Юлиан терпеть не может ни христиан, ни иудеев.
- Не скажи – иудеям он разрешил свой город отстроить!
- Иерусалим? Так это он назло христианам, всякий это знает.
- Учитель Адамантий! – воскликнул Кесарий в отчаянии, вскакивая.
Но прославленный врач шагал к Теону, не оборачиваясь. Хранитель библиотеки Теон математик протягивал Адамантию кубок с искрящимся дорогим вином.
- А, так ты – лекарь-вольноотпущенник! – разразился довольным смехом его сосед слева, довольный тем, что разгадал тайну странного незнакомца.
Кесарий ничего не отвечал.
- Возьми курицы, - примирительно предложил ушастый сосед справа. – Свинину на наш стол никогда не подают. Это для них! – он кивнул головой в сторону стола Теона и Адамантия. – Ну, что загрустил, даже губа задергалась? Все непросто, брат – но самое главное, что из рабства выбрался!
Кесарий молчал, отказавшись даже от кубка с вином, которыми их обносили молоденькие полуобнаженные танцовщицы.
- Да, красотка, у тебя вся одежа-то – на голове! – приобнял одну из них лудильщик со смехом. – Вишь ты, какая прическа… а грудь-то и прочее едва прикрыто!
Девица ойкнула, вытащила из пышной прически, украшенной лентами, заколками и перьями, длинную шпильку с лазуритовой головкой, и безжалостно воткнула нахалу пониже спины, прежде чем отойти с кубками к другим гостям.
- Ох, ох… что твой нож… ну и девки здесь, тоже благородных из себя строят… - жаловался лудильщик.
- Ничего, - продолжил свою речь, обращенную к Кесарию, грек с длинными мочками ушей. Осушенный кубок пошел на пользу его красноречию. – Потом они, аристократы эти, сами к нам ночью тайком приходят – денежку занять. Сами приходят! В страхе, чтобы никто не приметил! Да и сами они из таких же вольноотпущенников как мы – только за давностью забылось. А ты Александр врач, не грусти! В Александрии тебе улыбнется Тюхе! Ты у Сераписа был уже, поклонился?
- Я – христианин, - отрезал Кесарий.
Его сосед хотел было высказать свое мнение насчет религий древних и религий новых, но баритон Теона снова перекрыл шум пирующих:
- А вот и ты – мой талантливый Гиппофил! Приди же, займи место, которое заслужено как многими трудами твоими, так и многими дарами богов!
Зал снова разразился рукоплесканиями. Секретарь Гиппофил, еле скрывая торжествующую улыбку, прошел мимо столов вольноотпущенников, презрительно взглянул на лудильщика, ростовщика и Кесария. Подведенные малахитом, слегка выпуклые и редко мигающие глаза было непривычно видеть на молодом лице – словно кто-то подменил взгляд юного секретаря, заменив его взглядом пожилого евнуха. Он важно проследовал и поднялся к Теону, заключившему его в крепкие объятия. Адамантий передернул плечами и немного отодвинулся.
- Видал, каков? – возмущенно сказал лудильщик, все еще потирая раненый зад.
– Сам-то из вольноотпущенников! Теон его сам выкупил и отпустил! А теперь дома на золотой посуде ест, в погребе – вина лесбосские… Эх, дай-то Тюхе всем нам, как говорится!
И он снова взял кубок у светловолосой танцовщицы, из пышной прически которой в разные стороны торчали посеребренные и позолоченные шпильки.
Кесарий молча сидел, погруженный в свои мысли – недоеденное яблоко валялось на столе.
- Повернись к Теону правильной стороной – вот и к тебе улыбнется Тюхе! – захохотал ушастый грек. – Слышишь, ты, врачишка каппадокийский! Мотай на ус! Ты парень красивый, может, и выбьешься в архиатры Мусейона!
Бледный от ярости, Кесарий вскочил.
- Куда ты? – хлопнул его по плечу сосед-лудильщик.
Но прежде чем Кесарий бросился к выходу, за столом для почетных гостей случилось нечто такое, отчего мгновенно смолкли разговоры и затихла музыка – только глупо пищала флейта в руках какого-то мальчишки.
- Гиппофил! – кричал посеревший от ужаса Теон. – Гиппофил! Спасите Гиппофила! Адамантий!
Секретаря с синебагровым лицом и выкатившимися как у обезумевшего быка глазами держали под руки два дюжих раба.
- Свинина… - раздался тихий и по-старчески дребезжащий голос Адамантия. – Слишком большой кусок, не жуя… Прогноз…
Но слова о неблагоприятном прогнозе ему не суждено было произнести.
Кесарий вскочил на стол и в несколько прыжков достиг умирающего от удушья секретаря – на пол полетела, гремя, золотая и серебряная посуда. Кесарий выхватил обмякшего секретаря из рук рабов и почти швырнул его навзничь на стол рядом с блюдом с остовом молочного поросенка, в котором торчал огромный нож.
Каппадокиец разодрал на груди хитон секретаря – тонкое льняное полотно словно хрустнуло под пальцами – и, держа нож у самого конца лезвия, сделал точный и быстрый надрез на шее.
В тишине зала раздался слабый протяжный свист – словно воздух выходил через узкую щель неплотно закрытой двери. Лицо секретаря постепенно розовело, бычьи глаза возвращались в орбиты.
- Шпильку! – коротко выкрикнул Кесарий, не отводя взгляда от лежащего у его колен Гиппофила придерживая разрез на горле правой рукой. Не глядя, он протянул левую руку в сторону, и в его ладонь легла дюжина шпилек - золотых, серебряных, с лазуритом, с малахитом и с ясписом. Девушки-рабыни, затаив дыхание, толпились рядом со столом.
Скоро, ловко действуя двумя лазуритовыми шпильками, каппадокиец извлек злополучный кусок свинины из глотки секретаря. Тот лежал, как соломенное чучело, рядом с поросенком, и слабый стон его мешался со свистом воздуха, проходящего во вскрытую гортань.
Кесарий, стоя на одном колене над оживающим Гиппофилом среди разлитого по столу алого вина, смотрел сверху вниз на Теона, Адамантия и собирающуюся толпу.
- Александр… - прошептал Теон, протягивая руки к мозаичному изображению Александра Великого верхом на верном Буцефале. – Спаситель… Как своего воина ты спас мечом от удушья,(*) так и сейчас послал мне свою божественную помощь…
- Узнаю, узнаю непревзойденную александрийскую школу хирургии! – проговорил звонким дребезжащим голосом старый врач, расцепив сжатые пальцы, скрюченные хронической болезнью суставов. – Юлий Александр Кесарий из Каппадокии? Тот, у которого обе руки правые, как у судьи Аода и Александра Великого? Неужели? Операция Асклепиада Вифинского!(**) Да, это ты, Кесарий!
- Кесарий! Он самый! – воскликнул в возбуждении, граничащем с безумием, Теон. – О, Сотер! О Сотер Александр! Ты спас моего Гиппофила!
Теон в порыве схватил Кесария и начал взахлеб целовать его, но тот резким движением высвободился и встал во весь свое огромный рост среди гроздьев винограда, разбросанных по столу. Его хитон был темно-алым от вина.
- Ника! Ника! – закричал радостно Аристарх, и все пирующие подхватили этот клич. Кесария подняли на руки и стали качать, поливая его драгоценным лесбосским вином и усыпая цветочными гирляндами.
Когда, наконец, Кесарий ступил на мраморный пол, на котором играли мозаичные дельфины, Теон, протолкавшись к нему через толпу, снова сжал его в объятиях, а потом, подняв вверх правую руку каппадокийца, как на агоне, зычно возгласил:
- Кесарий врач, победитель александрийского агона при Констанции!
(продолжение следует)
(*)Александр Македонский, по легенде, сделал трахеотомию одному из своих воинов острием меча, тем самым спас его от смерти от удушья. Также он владел левой рукой, как правой.
(**) Считается, что врач Асклепиад Вифинский первым разработал операцию трахеотомии.