Иглы моего разума
Ночь гуляла по увядшим осенним улицам. Чувствовались первые заморозки: легкий холодный воздух умирающей влаги приятно наполнял грудную клетку и возвращался обратно теплым паром изо рта; угрюмое небо, после затяжных дождей, принарядилось украшениями из звезд и нарождающейся луны.
Я возвращался домой от своей знакомой пианистки. Наша встреча случилась ранним вечером и продлилась до поздней ночи. Хотя мне казалось, что я нахожусь в гостях не больше часа. До того приятно слушать сладостные звуки ее музыки, эти полеты на крыльях черной птицы над туманными оврагами, эти яростные удары грома, далеко в поле колосящейся пшеницы. Каждая нота, рождаемая ее милыми ручками, наполнена печалью и вопросами к чему-то высокому. К тому чего нельзя увидеть, можно только почувствовать. Поиски и отчаянье, но вдруг светлое осознание чего-то, что наливает тебя новым смыслом. Я влюблен в ее музыку. И поэтому, когда я слушаю, время начинает незаметно таять, а я растворяться в нем. Еще к тому же после таких духовных взрывов нужно прийти в себя, переварить кипящий котел своих мыслей, попытаться осознать то нечто, что удалось почувствовать. И поэтому, после ее сольного мини концерта, мы разговариваем, пьем чай, либо же просто молчим, не смотря друг на друга. Все зависит от того насколько сильным оказался шторм чувств возникший в сознании.
Мой путь лежал от одной окраины города на другую, соседнюю. Место, где жила моя знакомая было привокзальной площадью. Рядом гостиница, бар и панельные многоэтажки. Мне же нужно было идти через железнодорожные пути, через старые, высокие и обветшалые депо, через щебенчатую насыпь, ведущую в гаражи, через бараки. Идти к себе, на окраину промышленной зоны, где деревянные дома стоят нахмурившимися стариками, теми, кто их построил, теми, кого уже нет. Весь путь занимал около часа, если идти средним шагом.
Я социофоб. Мне страшно неуютно среди людей. Особенно, когда их толпы. Мне тяжело рядом с ними. Неимоверно трудно, что легко для большинства: перемещаться общественным транспортом, совершать покупки в магазине, гулять в выходной день в городском парке, где звонко расплескиваются голоса детей и хрипло стискивают в объятья звуки с уст взрослых. Я такой же двурукий, двуногий, но вижу в большинстве людей ужас, дикие джунгли зверств и разрушений. Может быть, я совсем иной по своей внутренней природе, оттого мне так плохо в их мире. В виду всего этого я редко ввергаюсь в их пространство – так же, как и мелкая рыба, иногда выпрыгивает из воды, спасаясь от хищников.
Я шел быстрым шагом, позади уже остались гостиница и многоэтажки, впереди располагались бар и железнодорожный вокзал. Я шел по тротуару, на котором разлагалась черная листва. Людей, к счастью, нигде не было. Только изредка проезжали такси. Не помню, о чем я тогда думал, но мои мысли вдруг прервали голоса. Мне показалось, что они звучат совсем близко, через дорогу. Я остановился и присмотрелся, но никого не увидел. Обернулся назад – я тут только один. Затем я снова услышал слова, но уже дальше, может на соседней улице. Они были обрывисты и неясны, словно, звук с зажеванной пленки кассеты старого магнитофона. Меня это взволновало, дрожь промчалась по телу словно, лихорадочный озноб, и я решил еще прибавить шагу. Голоса замолкали и появлялись вновь, в разных местах, и не возможно было понять, чьи они, мужские ли женские, детские или смешанные.
Каждый звук или чей-то голос подобен ножу. Ножу, который минуя тело, вонзается в ваши чувства. Где-то глубоко внутри начинает кровоточить невидимая рана, а вместе с ней начинают таять силы. Внутри, словно, рвутся нити, все жилы, вены и органы разрываются изнутри. И все это сопровождает гнетущая тревога. В этот момент изменяется глубина ощущений. Все становится острей, ярче, начинает кричать криком Мунка, все горит. Рассудок включает все обороты, но быстро начинает давать сбои от перенапряжения. Сознание начинает парить на крыльях ворона, а тело каменеть. Вспыхивает подсознательное желание стать чем-то неодушевленным и найти покой в вечной неподвижности.
Миновав вокзал, я очутился на железнодорожных путях. Голоса пропали, но пространство стали заполнять какие-то невероятные шумы, ввергающие в ужас. Их невозможно описать. Они не имеют земного происхождения, их нельзя с чем-то ассоциировать, возможно, это голос сумасшествия и каждый слышит его по-своему. Мысли стали кружится в голове, они потеряли всякий контроль, хлынули на волю, как пес, сорвавшийся с цепи. Мыслей становится множество, но сознание не схватывает их, а память уже после, через несколько дней, выдает лишь небольшие обрывки. Глаза же наливаются невиданной остротой. Я быстро проносился через тускло освещенные депо, вдыхал их серость, их безмолвие, их пост апокалиптичность. Я чувствовал в них колоссальную силу, мрачную и холодную.
Перед глазами всплывает огромная красная паутина. Кажется, что некто, взяв медицинский скальпель, вырезал в бесформенном пространстве этот жуткий рисунок. Он кровоточит. Пространство мучается от боли и заражает ею вас. Ядерным взрывом она влетает в ваш мозг. В его глубине разгорается тупая боль. Не острая, как при порезе, совсем иная. Она полна бессилия, ужаса и самого чернейшего отчаянья. Грудную клетку начинает что-то сковывать, словно, кто-то душит вас. Тошнота медленно поднимается по гортани. Голову обдает пульсирующая боль, будто вам в висок забивают шиферный гвоздь.
С трудом, но я движусь вперед. Кажется, что силы иссякают, но вдруг резкий приток адреналина вновь наполняет резервуар. И вновь угасание, а спустя пару минут опять свет. Все похоже на искрящую розетку, неисправную проводку. Сердце стучит так, что кажется, грудная клетка, да и вообще весь организм, пульсируют от каждого его стука. Ком вязкой слюны застрял в горле. Хочется пить.
Чувства изменчивы. Простой прохожий в одно время и враг и жертва. Сперва, кажется, что сейчас он тебя прихлопнет, как таракана, и от этого хочется бежать быстро и бестолково, не разбирая дороги, без оглядки. Но вот внутри разливается сосуд с желчью и дикая, непреодолимая ярость начинает душить все чувства. Теперь начинаешь видеть таракана в прохожем. До того он мерзок, что надо его непременно убить. По мере приближения прохожего чувства и решения изменяются, словно, безумие сидит в вашей голове и собирает кубик Рубика из ваших желаний. Пока что нужные комбинации не совпали.
Свернув с рельсовой дороги поездов и электричек, я бросился в гаражи. Все они небольшие, из белого кирпича, стоящие рядами. Лабиринт мрака и отчаянья. Когда я миновал половину этого лабиринта, мне вдруг на миг стало легче, на несколько секунд, на один глоток воздуха. С выдохом я оцепенел от ужаса. Из-за угла вышел большой черный волк и пронзил меня своим холодным и голодным взглядом. Моя челюсть сжалась настолько сильно, что я чуть не откусил кончик своего языка. Но это меня и спасло. Прилив физической боли, холодной лавиной слегка остудил воспаленный мозг. Волк уменьшился в размерах и снизошел до простого бродячего пса, который посмотрев еще немного на меня, пошел прочь, пошел своей дорогой. Я тоже кинулся прочь. Еще немного и начнется территория окраины промышленной зоны, а там и до дома рукой подать. Можно было бы начать успокаивать себя этими мыслями, но вот только в голове кишел хаос из змей, которые нещадно жалили мозг, который в свою очередь пульсировал от боли, подобно истязаемому.
Остановившись на минуту, я закурил. Жадно вдыхая никотиновые смолы, я выпускал дым изо рта, который начинал складываться в причудливые узоры и картины. Бросив сигарету, я принялся руками разгонять дым, безжалостно разрушая его творчество, его искусство. Вдруг, спину ошпарил свет от фар автомобиля. Я нырнул в темноту.
Дальше все стало происходить, словно, в тумане. Я шел и запинался о ямы и бугорки не асфальтированной дороги. Хотелось идти еще быстрее, но ноги сковала слабость, они онемели. Походка приобрела неестественный вид. Губы перекосились и растрескались, они кровоточили от моих же укосов, от укусов, которые я не помню, от которых я не чувствовал никакой боли. Позади меня остался последний фонарь. Впереди лишь темень. Обитатели деревянных домов спали, а дома нет. Они наблюдали за мной. Бесстрастно.
Мой взгляд приковало к себе звездное небо. Я чуть не захлебнулся его величием, силой, энергией. Звезды поблескивали и переливались холодным светом мудрости. Они гипнотизировали. Но вдруг, я заметил, что с них начинают спадать золотистые, приятные и нежные нити. Толи змеи, толи петли, разобрать было сложно. Я был счастлив созерцая их. Хоть меня и потрошила паника, я спинным мозгом ощущал, что звезды со мной, что они не доставят мне вреда, что звездные петли это хорошо. Было странное ощущение, что мы с ними вместе, мы с ними заодно. Заливистый собачий лай разбил зеркало моих видений. Собачий лай – самый верный спутник моей тревоги, засевший в сознании еще в раннем детстве. Собак было несколько. Три, а может четыре. Лай одной выделялся особо и пробегал дрожью по мне. Тяжелое монотонное лаянье большой собаки. Ничего не понимая, я кинулся бежать. Я был, словно, игрушка с заводным механизмом. И что-то привело механизм в действие. Никаких мыслей, логического объяснения, мотивации. Просто действие. Я бежал, не разбирая дороги, что есть силы, спотыкаясь и падая. Страх, хищной птицей вонзившейся своими острыми когтями в мою спину, указывал мне путь.
Пробежав достаточно много и перестав слышать собачий лай, я немного начал приходить в себя. Потребовалось время, чтобы сориентироваться, куда меня занесло. К счастью, я не сбился с пути. Дом совсем был близок. Еще чуть-чуть усилий. Тело охватила ноющая боль.
Ворвавшись домой, я включил свет во всех комнатах. Беспричинная злоба охватила мой рассудок, и я начал крушить кресла и тумбочки. Но это чувство ушло так же резко, как и появилось. Обессилевший я повалился на пол. Руки онемели, веко левого глаза начало подергиваться. Я потерял сознание.
Последующие три дня я никуда не выходил из дома, поскольку совсем не было сил. Речь была скудной, с большими паузами, мысли с обилием многоточий. Эта ночь оставила шрам внутри меня. Говорят, что шрамы украшают мужчину. Да только не знаю, станете ли вы упиваться красотой моего.