Тело наконец заявило о себе.
Когда прыгнул из окна, больно отбил пятки о твердую нахоженную землю, потом мчался так, что сознание успевало запечатлеть только какие-то осколки пути: чей-то дувал, удивленную морду щенка с веревочкой в пасти, вывеску «Шпули, нитки», помойный бак. из которого ворона тащила локон картофельного очистка, босого дурачка Бахытку, - он танцевал в придорожной пыли, колотя друг об друга двумя покореженными алюминиевыми крышками от кастрюль, - «Диско делал» - эти крышки он сам подарил дурачку - от них получался веселый дребезжащий звук, который восторгал Бахытку до визга.
Пронесся мимо, а Бахытка стал что-то кричать вслед, но уже мимо... уже дальше... не до Бахи... перевел дыхание, когда вырвался за пределы поселка, когда подошвы стоп ощутили под собой каменистую россыпь и отозвались болью.
Промчался через военный закат ударивший в небо огненным взрывом, и через быстрые, как мыши - сумерки, промчался через одинокую черную вдову - ночь, навстречу бесприютной луне, поймал её в ведро артезиана... что же дальше?
Теперь вот тело сказало, что больше нет сил.
Под правое веко загнало песчинку и она остро царапала, так что глаз заслезился. Ришат стал тереть глаз, от этого боль стало режущей, потом глаз как следует расплакавшись, наконец вынес ее со слезой.
Страх немного унялся.
Пятнадцать километров, - примерно столько от поселка до артезиана , — промахнул, и - воткнулся в тишину...
А еще хотелось, чтобы солнце никогда не всходило.
Вот так, пусть одиночество будет полным, навсегда.
Остаться бы жить возле артезиана, без людей.
Не получилось жить с людьми, может получилось бы жить с горами, один на один - горы не обманут, как люди.
Зачем ему люди, кто о нем вспомнит. Или заплачет?
Он для них враг, «плохой случай», который надо изолировать , как опасность для их благополучия и жизни.
Значит вот он правильно сделал - сам помог им избавиться от себя.
А возвращаться ему некуда, нет дома, нет никого.
Последние годы жил один. Привык уже. Мать приходила после того, как сожитель Сашка ее поколотит, поживет недельку, полы намоет, готовит бешбармак: раскатывая тонкие пласты и высоким гибким голосом поет татарские песни. Лицо в синяках, наплачется, наматерит Сашку. Ришат начинает верить, что мать вернулась навсегда. Спустя неделю песни прекращаются, мать начнет орать, он уже знал, - признак, что скоро опять сбежит к Сашке.
Мать давно уже продалась этому Сашке. Чужим детям носы вытирает.
Даже когда тот, напившись, кинулся с ножом, и Ришат свой бок выставил, даже и тогда — не заметила своего сына, висла на шее этого Сашки-пропойцы. Но Сашка ему — даже не отчим, а просто чужой ненавистный человек.
Только брат. Но брат - в Афганистане, у него — война.
Приезжал в отпуск на неделю.
Пахло от него незнакомо: войной, смертью, тоской...
Плохой был запах.
Не мог ночами спать: порывался куда-то, вскакивал; а днем шатался по поселку в аксельбантах, сдивинув лихо на затылок голубой берет, на руках висло смуглое пацанье - герой же! Взрослые не понимали, пожимали плечами.
Остаток дней пил - после встречи с девочкой: не стала дожидаться — собралась в большой город, - чего ждать, еще убьют! - так и сказала на прощанье.
И геройство, браваду, как рукой сняло - пил оствшиеся дни страшно, мрачно, зло.
Уезжал и слова Ришату не сказал - только крепко обнял и оттолкнул от себя, как будто больше не нужен.
Все же один разговор с братом был. Неприятный. Он напрямую спросил, - убил ли кого-нибудь его брат, Фарих, - видел ли он сам, что от его пули человек упал мертвым.
- Зачем тебе?
- Хочу знать.
- Что это тебе прибавит в жизни?
- Не знаю. Не могу представить.
- А если узнаешь - представишь?
- Нет, наверное...
- Я стану в твоих глазах убийцей?
- Ты - что?! Нет, конечно, - но сам не знал, что будет, если брат скажет: да - убил.
Но брат не сказал - незачем!
А теперь вспомнил этот разговор и понял, что брат не сказал, но они оба знали - убил. Значит там, на войне, брат мог убить человека и это - нормально, а здесь, когда он не убил, а его гонят как преступника, как убийцу?
Убийцы бывают разные, убийство бывает разное. Хорошее убийство и плохое. Как же так? По закону убить правильно, а плохо - без закона?..
Нет, некуда возвращаться, оказывается, только сейчас это вдруг понял, пока бежал - еще не понимал, бежал, - гонимый надеждой!
Наполнив бутылку Ришат сказал своему телу - не ной, идти надо.
Вот уже луна слегка побледнела.
Горизонт неспокоен - что-то там начинается, мутное светление, едва-едва.
И горы стали будто отчетливее в силуэтах. Уже четче прорезываются заплывы хребтов друг на друга.
Скоро пробьет зарница тьму ночи...