Необходимо искать правду в событиях
вдохновивших меня на эту работу.
Часть первая.
Не разбогатеаший на Западе эмигрант, пятидесяти лет, Скугарев Александр Ильич, проснувшись на рассвете, сидел на койке, и по приобретенной за годы одиночества привычке, просматривал сделанные накануне записи в потрёпанной тетрадке – дневнике. На первом листе этого хранителя тайн неприкаянного холостяка было выведенно четко и каллиграфично: первое марта. «Тороплюсь выразить чувство удовлетворения», - прочитал он, почему то с досадой, - «Приветствую тебя весна, делающая меня счастливым! Скоро отсюда уезжаю». Словно подтверждая искренность сделанной записи, в комнату проник лучик раннего солнца, который тут же исчез за дверью балкона. Перевернув листок дневника, Скугарев поднял голову, пытаясь взглядом задержать в комнате то, что осталось от солнечного блика и при не существующем ярком свете разглядеть на полу своё не радостное будущее. Это ему не удалось. Счастливчик, посмотрел на наглухо закрытое балконное окно и забыл, что намеревался сделать секунду назад. Сквозь стекло окна, вначале, он различил сухие крыши соседних домов, а затем, узнал виднеющиеся издали силуэты белых строений. - «Холмы, холмы. На них толпятся здания».- Он узнавал далекую местность. Скугарев на днях собирался съездить, в расположенный не далеко от его дома, университет. Взять в библиотеке необходимые для писательской работы книги, но помешали не предвиденные обстоятельства. Александр Ильич ещё раз посмотрел сквозь стёкло балкона. «Совсем рассвело» - Разбойничий свист ветра на улице напомнил, что на самом деле за окнами зима. Весна по календарю. От таких мыслей стало не уютно. Холод обострил у него приятное чувство ожидания путешествия обратно в Россию.
- Хорошо отдохнул, - громко и несколько раз подряд повторил Александр Ильич, нарушив тишину сонной комнаты. Откинувшись на подушку, эмигрант, после умно, как ему показалось, сказанной речи, сладко потянулся, да так, что захрустели, затекшие во сне члены его сытого тела. - Это от того, - продолжил он рассуждение, что снилось море. Чёрное, но ласковое как кошка. Не подумал бы, - мысль застряла на волнующей в последнее время теме, - что окончательное решение вернуться домой, совпадёт с днём какого - то весеннего равноденствия. Символика! Не ждали здесь, никто не ждет и на родине. – Скугарев, от таких предположений задумался, и продолжил сидение на кровати. - Если спросить кого: «Где ты живешь?» и услышать в ответ: «За границей», наступает разочарование, а если скажут, что дома, тогда порядок! – Настраивал себя на что – то Александр Ильич. - Возвращение! – Подумал он. - Как много в звуке этом для сердца русского. Строки из стихотворения Пушкина, а как необходимы они мне сейчас. День сравняется с ночью и тогда, аккуратно уложенные приобретенным барахлом чемоданы, вон их, сколько стоит в комнате, и есть не просят, станут сопровождать меня в пути на Родину. Пока есть время, предамся мечтам, - решил Александр Ильич и подвел под своё бормотание черту: « Надежда на изменения, наверное, и составляет эмигрантское счастье. – Подумал он потягиваясь. - Не подвело бы здоровье, а то и себе не объяснишь, по какой причине не исполнил задуманное.- Неожиданно подумал он и от таких мыслей привстал. - Пожить бы с матерью, но ох, как это не просто, - помечтал он в пустоту квартиры и вместо того, чтобы совершить утренний туалет, забыв обо всём на свете, продолжил чтение дневника. - Март – среда, день третий, - выискали нужные строчки глаза. - События минувших дней поддерживаются воспоминаниями, - продолжил он вслух мысль, пришедшую в голову. В пустой квартире отчётливо прозвучал чей – то голос. Александр Ильич обернулся на звук, но никого не увидел. - Видимо дорога до Туапсе утомила.- Объяснил он себе своё состояние. Происшествие не обычное. - Продолжая лежать, Скугарев почесал затылок. - Бежал за поездом, пока не догнал последний вагон. Спуски, подъёмы. Надо подниматься. – Громко подгонял себя эмигрант к действиям и оставался лежать. - В том месте, где рельсы пролегают между скал, на выезде со станции Греческая щель, и железная дорога сворачивает в долину, кажется, задержался над рекой.- Не отпускала его навязчивая мысль. - Возле цветка пиона, расцветшего в скале, над горной речкой. Пусть теперь скажут, что я не местный. Мельчайшие подробности пути мне знакомы. - Продолжая вспоминать случившийся с ним во сне казус, он не заметил, как стрелка будильника приблизилась к десяти часам. Посмотрев на циферблат ещё раз, Скугарев привычно сунул ноги в тапочки, стоявшие под кроватью, и в то же время зазвонил телефон, на шкафу. В руках, стоило опустить руку, оказалась беспроводная трубка. Цивилизация не подвела.
- Я слушаю – сказал застигнутый раздетым, экс доктор.
- Привет!- узнал он голос давно не объявлявшегося земляка. Когда - то на родине они работали в поликлинике врачами.
- Чем занят? – задал вопрос, дерматолог в прошлом.
- Сижу на кровати, ноги в тапочках. Можешь не поверить, но мерзну, будто стою на снегу и жду, пока ты не позвонишь. Солнце заглядывало в мою скорбную саклю, а как там у вас в немецкой Швейцарии? – задал он встречный вопрос, показывая тем самым, что знает, в каком городе живет товарищ. – Как с погодой в Дрездене? Не утомляет весна?
- Чем докажешь, что рад разговору? – стал балагурить земляк скрывая за вопросом неловкость разговора.
- Родинкой на шее. А вот звонишь ты, знаю, совсем не за этим, а зачем?
- Помнишь, когда – то я рассказывал тебе, что без телефона в комнате берет жуть. Тишина давит на виски.
Улавливая с словах товарища тревожные нотки, Скугарев успокаивал товарища весёлым голосом, что звонок не принёс в его душу беспокойства. – Жуть пробирает только тогда, когда входишь в квартиру и захлопываешь за собой железную дверь. – Торопился он выговориться.- Чувство, будто ты в космосе и снова в Заполярье. Работал там и знаю, что такое белое безмолвие. Твои звонки ранние, поздние, всегда доставляют удовольствие, не сомневайся.
Объяснения восстановили дружеские отношения. Товарищи продолжали дышать в трубки.
- Получил моё письмо?- Уже миролюбивей спросил Димка и чтобы не молчать, добавил, - не звонишь.
- Думаю, вот и не отзываюсь. Не всё так просто. – Скрывая неловкость в задержке ответа, сказал Александр Ильич и почесался. - Ответы твои на мои вопросы: «Кого считаешь верующим человеком?» и «Как учил немецкий и добился такого прекрасного результата в произношении?», лежат на моем письменном и ждут понимания. Иду к письму, а по ногам ветерок. Чувствуешь? Скажу тебе первому, что собираюсь домой, а пока не до соплей. Скажу сразу, что твоё послание вызвало во мне интерес. – Захлёбываясь заслуженной похвалой, уже тише, выпалил Скугарев. - Дима, а зачем ты на титульном листе написал: «Я изучаю, наблюдаю. Подумай». – Надписи предназначены для меня? Наверное, в своих рассуждениях ты прав. Боюсь признаться, но наблюдать за тем, что видишь, мне не интересно. И всё же. Спрашивая тебя о конкретных методиках обучения, думал разное. Например, меня мучает вопрос для чего уезжать из России, которая тебя кормила, учила? Патриот громко сказано, но местный народ ведь чужой?
-Друг, извини. Не могу так сразу сообразить, зачем эта приписка на письме. Ты, что, уже всё прочитал? Вопросы у тебя странные, сразу не ответишь. - Недоумённо переспросил Димка.
-Сразу же, как только вынул конверт из почтового ящика. Мнение знакомых и моё – проповедь баптиста. Да, я заблудшая овца, но ты же святой, вот и давай правильные ответы. Священник, это что – то не понятное. Моё мнение, что иногда нотации необходимы, но не в таком, же количестве, как это предлагается тобой. Слушаешь? Вникай и не обижайся.
- Весь во внимании. Не ожидал такого интереса к своим письменным работам. – Поскромничал, довольный разговором Димка.
- Тогда слушай продолжение. Вот пишешь, читаю: «Помнишь первую встречу? Самым ценным и важным в ней, для меня, был, услышанный рассказ от тебя о жизни Фёдора Михайловича Достоевского. Ты, своим видением другого человека, возбудил во мне много не приятных чувств. Интерес, к Достоевскому – писателю, жил во мне давно и не праздно. Он представлялся, до нашего разговора, другим, что ли? Не совсем понятным. После услышанного, решил глубже познать, и разобраться с не понятым, при первом чтении. Повторно накинулся на книги человека – учителя.
Земляк, - как мог, более теплым голосом, проговорил Скугарев. - С этих строчек я перестал понимать тебя. Не обижайся. Причем тут умствование о писателе и мой вопрос, как долго ты учил немецкий? Читая дальше, вдруг понимаю, что тебя интересуют не мои интересы. Присмотревшись внимательней к строчкам письма, вижу, что ты всё – таки отвечаешь на первый заданный мною вопрос, вот прямой, конкретный ответ. - Пишешь ты. - Его, Достоевского, и ему подобных людей считаю верущими в Бога. Прошу тебя, прочитать, и вникнуть, в небольшой отрывок из первой части его книги «Братья Карамазовы». Заостри своё внимание на описании портрета старца Зосимы и на его дела в монастыре. Думается, что под этим образом, скрывается сам писатель и то, как он понимает слово «Вера». Писатель верил в добро. Верно, понял твоё объяснение? С налёту, с кондачка ничего не выйдет. Сначала познай веру чужих, - советуешь ты, - а затем уж приступай изучать незнакомый язык? Димка, честное слово, в этой фразе, ты отвлёкся в своих мыслях. Я не ожидал от тебя такой прыти и понятия сложного романа. Слушаешь? Молодец! В таком случае читаю дальше, потерпи. - Люблю и предан Достоевскому, - пишешь ты,- только за то, что он до конца дней своих оставался верующим и был предан душой и телом Христу и, что «вера» помогла ему пройти через неведомые другими писателями муки, а именно – пережить пребывание на каторге. Что касается меня, то я, думал о дороге, когда читал эти строчки. Вспоминал Достоевского и думал, а какими словами мне поможет писатель, собраться с мыслями и уехать домой, это так важно? Раздумья, ведь тоже каторга и мука. Раз я не совсем верующий, родина, для меня, не существует, так что – ли выходит по - твоему?
-Всё за своё? – Не то удивлённо, не то с недовольством, переспросил с другого конца телефона бывший коллега.
-А ты думал! Хочу уехать и всё! Все мысли в дороге. Вот ты пишешь: «Внимательно, с какой - то подозрительностью прочел твои, актуальные вопросы. Не ожидал, что они будут заданы именно в такой последовательности. Даю совет – сначала надо стать верующим на чужой Земле, а уж затем, учить язык неизвестного народа. Мудро! Ничего не скажешь. Мне близки и понятны твои рассуждения, особенно выражение, Для верующего человека не бывает небытия, он вечен, ибо духовен и дух этот, даровал ему Бог. Кажется, ты об этом уже говорил? Не верующий, это понимание отрицает. - Так бы и писал, что хочу видеть тебя с Богом». Совет принимаю, но не обещаю того, что ты хочешь, а дальше, о чём ты пишешь, во всём с тобой согласен. «Безбожнику много легче заниматься земными, реальными вещами и делать что – нибудь, но не для вечности, а для мирской суеты. Что – то оставить потомкам он не сможет, для него добрые дела не имеют ценности. Главное, проходимцу, жить хорошо, с удовольствием есть, пить, унижать других и баста! Христос же и Достоевский, так думается мне, апостолы, призывающие к страданию, покаянию, признанию своей вины перед Богом и людьми. Мир будто сошел с ума. Деньги, деньги, а где душа, дух. Слабые стали увлекать за собой не постоянных в принятии решений. Сильно сказано! Мужчины мечтают стать женщинами, перерождаясь неизвестно в кого. Диктуют обществу свою волю гомосеки. Женщины оккупировали мужскую одежду. Предательство становится нормой, и находит понимание в среде мелких людей. Что это? Культура? Такая мне не нужна, так и знай. Разве правильно развивается Земля? Я у тебя спрашиваю? Понимаю, - продолжаешь ты, - что фашизм здесь присутствует, но поделать ничего не могу. Почему? Хотелось бы остановиться на этих строчках твоего письма, но долгое пребывание на Западе, убеждает меня в какой – то твоей правоте. Дураков достаточно и здесь. Слушаешь моё чтение?
Внимательно? Тогда наберись терпения. - Ты настаиваешь на своем мнении, что многие миллионы верят в то, во что не верят сотни тысяч. Тому, кто живет, не задумываясь, комфортнее? Согласен. Ты так считаешь? В чём? Или человек не хочет знать, зачем пришел на Землю? Как утверждает твой опыт, так должны спастись все? - Как думаешь. Надо ли? По моему разумению, загробной жизни желают и никчемные люди. В миру ничего не сделали и на том свете будут бездельниками. Правильно? Молчишь? Веру в Бога надо заслужить делами. Люди с рождения не равны в социальном плане, это обстоятельство их и объединяет. В генетическом плане, согласен. Все рождаются вроде бы равными, но это на первый взгляд. Мне неизвестно, хороший я или плохой. Природа не различает людей и только те, кому это выгодно, провозглашают: есть деньги, значит, умен, нет – дурак. Я давно пришел к выводу – когда на вопрос есть ответ, значит, он неправильно поставлен. Классики утверждают, что красота великая сила, а я считаю, что смазливость большое несчастье. Красотой надо с умом распорядиться. Успешных много, а счастливых единицы. Мечтать о религиозных подвигах не грех, когда они под носом. А, что делать, если знаешь, что далеко на родине, бессмысленно промотав жизнь, уходят в не бытиё твои одногодки? Порой представляются друзья, погибшими во время шторма, кораблями. Из морской пучины торчат мачты, а самих погибших разбросало. Дружище, часто задаю себе вопрос, обязательно надо уезжать из чужой страны? Чем я смогу помочь утонувшим? Ответов нет. Часто думаю, что моё желание сделать на Родине хорошее, просто предлог отсюда смыться. Слушать, как мыслят деградированные личности? Что делать среди падших? Боюсь встреч с такими «друзьями». Ненавижу пьяниц и глупых людей. Выпивохи, это эмигранты в своей стране, больные люди, страдающие пулей в голове. Лгуны и безжалостные люди. Серость, масса хомосапиенс гордится тем, что она безграмотна. Бытует мнение, что в России много и часто выпивают спиртное. Это же не правда! Делаю вывод, что здесь пьют больше, значит и дураков больше. В глазах беззаботно гуляющих бюргеров вижу страх. Такое созерцание, разве, полезно мне? Знаешь, о чём мечтаю? Купить маленький стакан семечек и без оглядки плевать шелухой на дорогу. Пишешь, что темы каторги никто из писателей не касался, а Набоков в своём рассказе «Приглашение на казнь?» Уверен, что читал. Помнишь строки? Ведь под понятием «каторга», можно понимать всё, что угодно. Каторга – труд без смысла. Ты прав, во мнении, что страдания выносят не многие. Тогда, что такое жизнь? Сплошная жертва. Я рад, что ты настаиваешь на своей мысли, о том, что во взглядах на религию, так понимаю, у нас есть точки соприкосновений? Трудно, почти невозможно найти человека, с которым, хоть в чём – то, сходились мысли. - С этим утверждением согласен. Время команд « делай и думай, как все» - осталось позади? Вернусь, и всё пойдёт, как прежде. Взволновал меня и ответ на вопрос «Как ты учил немецкий?». Теперь понятно. Вместо того, чтобы посоветовать, как учить язык, ты описал свой путь становления. Эффективный педагогический пример не по - мне. Вот уж, не подумал бы о том, что ты заметишь в полученном от меня письме, взаимосвязь между возвращением на Родину и изучением иностранного языка. Что же, получается? Хочешь ли ты этого или нет, а в жизни всё переплетено помимо твоего желания. Слушаешь?
- С всё возрастающим интересом.
- Читаю дальше: - Язык, для меня, был лишь средством, но не целью. Дальше, уж и совсем не понятно. – Пишешь ты. - Много пропускаю. Ах, вот! Текст твоего письма для меня шифр. Буду говорить от своего лица. Всегда смущает информация, когда слышу или читаю, что врач Х лечит по – китайской методике. Как ты стал немцем, мне понятно. У тебя отец немец, а ты советский врач? Ясности в твоём вопросе никакой, я о других врачах скажу. Побывал на Тибете и теперь, мол, знает премудрости Восточной медицины. Это же обман. Перед глазами встают картины, виденные по немецкому телевидению. Китайцы резиновыми дубинками бьют по умным головам тибетских монахов. А, индийские «мудрецы», по другому каналу, в это же время, едят из рук вместе с крысами. Кому это надо? Их религия? Пусть живут по своим законам, я то - тут при чём? Оно, конечно, может быть и очень мудро, есть с рук, но только не для меня. Когда мы предаем себя, в любом деле, то жестоко за это расплачиваемся. А ты, что пишешь? О том, что ты учился в католическом учебном заведении, и знаешь премудрости католиков? Ах, да, что там учёба. Сумбурно излагаю, и уловить мысль не так - то просто. Не за этим позвонил. Понимаю. Говори, зачем? – неожиданно замолчал Александр Ильич.
-Тебе нравятся мои переводы текста книги немецкого писателя?
- Ты мне очень помог своим вниманием. Сразу скажу, что самого увлекла работа над немецкой литературой. Обработка романа Бернхарда Шлинка „Der Vorleser“ – «Чтец» никому не интересна, а меня заворожила. Тема концентрационного лагеря в немецкой литературе не нова. Немец, значит немой. Страдали люди ни за что, почему так произошло? Копни историю и в ней найдёшь ответ. Голубая кровь и всё такое. Идеология побежденных. Твой подстрочный перевод романа, доставил мне удовольствие. Однако, дело в том, что в интернете, я нашел уже готовый перевод на русский. Купленный, и заказанный издательством Швейцарии. Наша совместная работа над этим романом потеряла актуальность. Мы ничего не заработаем. Знаешь, уже из первых абцацев, я понял, что взрослая женщина будет в половом подчинении у подростка. По каким приметам? На этот вопрос не ответил бы и сейчас. У многих, в военное время, исковерканы судьбы. Что движет людьми, которые ломают жизнь другого, для своего счастья, вот понять бы что? Неразборчивость, духовное растление, власть над человеком, чувство превосходства, наверное, одна из движущих сил бывшей надзирательницы. Делать несчастным близкого человека! Ради чего? Это ли не подлейшая из миссий человека на Земле? Чтобы на это решиться, надо быть сильно обиженным. Неважно когда, где и кем. В детстве ли, стечением жизненных обстоятельств. Какая разница? В западных романах, волнующие строчки, о судьбе только одного человека. Биография – любимейший жанр массовой литературы. Тема романа «Чтец» - подражание русскому писателю Набокову. Не находишь?
-Интересно слушать. Так и знал. - Взволнованно отозвался Димка.- Так и думал, но никак не мог вспомнить, где читал про всё описанное Шлинком.
- Можно высказать предположение, - перебил товарища Скугарев. Думая о предстоящем отъезде, Александр Ильич заметно нервничал и поэтому, невольно хотел, чтобы оказывали внимание только ему одному. – С первого взгляда, - пояснял Скугарев, - вроде бы, в поведении бывшей надсмотрщицы всё понятно? Однако, она человек и, это обстоятельство во многом может её запутать, а читателю не разобраться в её поступках.- Таково моё мнение. Пусть ошибочное. В возрасте того мальчика, которого героиня Шлинка развращала в романе, всё видится без обмана. Вот, он и поддался соблазну. Раскрыв объятья незнакомке, он якобы бежит к жизни, а что, на самом деле? Отношения с женщиной, у него не складываются. Когда ей счастья добиться не удалось, помешала война, как ей казалось, она пошла на гнусность. Любимый, давно, ею человек погиб, но его образ стал моделью того, кто мог бы стать её партнером. Вот и выбрала мальчишку, паршивка. Может быть она права? Легко рассуждать со стороны. Но, как, же она не понимала, что на чужом несчастии, своего счастья не построишь? Развратница не догадывалась, что несчастье, подобно бумерангу, возвращается к тому, кто не попал в цель. Использовать шанс, не значит победить. Счастье, всегда одно и то же у всех. У кого – то оно мелкое, у другого крупное. « Наши внутренние ощущения хороших дел очень похожи, проявляются они, вне зависимости от того, что их вызвало» - Пишешь ты. В этих словах может быть и кроется лукавство. Спорить не стану, но кто знает, кто и как понимает своё везение? Люди на Западе то же одиноки, но не все. Русских уважает, только старшее поколение. Не хочу тебя обидеть, но немцы по – прежнему хорохорятся и мечтают о реванше. Перенесённая и проигранная нацией война наложила на несчастных свой отпечаток. Неустроенность в быту, заброшенность, толкнули и нашу героиню романа в объятия малолетки. Может быть так, она увидела возможность, хоть частично, реализовать себя, как женщину. Через пацана, утверждала себя, делалась значимой, хотя бы в собственных глазах. Таким людям, как она, чтобы жить по - человечески, просто необходимо держать около себя дурака. Дома, я встречу таких не мало? Согласен?
- Сразу и не сообразишь, что ответить. Подумаю. Обижаться не буду. Вообще то, по – моему, ты догадался правильно, но не знаю, не знаю. Так, что, не присылать дальнейший перевод?
- Правильно оценил ситуацию. Переводы не присылай. Не возмущайся, что поздно узнал о моем отъезде. Не обижайся за заданные вопросы и не совсем корректные ответы. К сожалению, наши телефонные перебранки не всегда выливаются в практическое действие. Хотя бы с моей стороны, распространялось понимание, но это не беда. Между нами, только сейчас формируются новые мировоззрения друг на друга, а разве это мало? Наши разговоры укрепляют во мне дух . В дальнейшей жизни, надеюсь, это обстоятельство придаст мне силы, выдержать предстоящие испытания. Кто знает, что меня ждет впереди? Двадцать второго марта, в день весеннего равноденствия - домой. Отвожу некоторые вещи к Петеру, у него квартира по - больше моей. Вокруг одни чемоданы валяются. Ящики с книгами загромоздили всё свободное пространство. Ставить некуда.
- Возвращаешься? Вспомнил мечту эмигранта?
- Слушаю сердце.
- Не понимаю.
- Я тоже, до поры до времени. Не понимал когда эмигрировал, хотя знал для чего уезжаю. Ты, что – нибудь о простом человеческом долге слышал? О любви к матери, могилам родных, сыновнем долге? Скоро умирать. Надо торопиться выполнить задуманное. Представляю, как ты расцениваешь мой поступок, но я окончательно принял решение возвращаться.
Время сборов в дорогу прошло у Скугарева стремительно. Разговор с Димкой выветрился из памяти Ильича из - за суеты с коробками. У Александра Ильича напрочь исчезла мысль, изучать иностранный язык, да и вообще он перестал думать о том, что не касалось его возвращения. Настроение, последнее время, у нашего героя было приподнятым. Он по нескольку раз за день рассматривал приготовленные в дорогу документы и купленные заранее билеты на автобус и с нетерпением ждал дня весеннего равноденствия. Безделье изматывает. Кажется, что тело вытягивается в нитку и становится ломким, и прозрачным, словно первый лёд. Починяясь не известному закону бытия, Александр Ильич постоянно стремился в постель. Он мечтал, уткнуться лицом в мягкую подушку, закрыть глаза и спать, чтобы быстрее прошло время. Обстоятельства распоряжались по – иному, и Скугарев им подчинялся. Находясь в статусе эмигранта, счастливчик уходил из пустой квартиры, куда смотрели глаза. Прогулки не помогали отвлекаться от предстоящего отъезда, но это его не беспокоило. Путевые мысли преследовали его и возле озера, по которому плавали утки, лебеди и шныряли крысы. Он стоял на исскуственных платформах, выдающихся в воду и представлял себя в разных ситуациях. Чтобы не замерзнуть во время прогулок, Скугарев одевался в свитер под шею. Не дуло в грудь и было практично. Долгожданный день весеннего равноденствия наступил буднично - холодным и ветренным. О том, что он уезжает, напоминал только маленький календарик, забытый на стене. Пластмассовым экранчиком накрылась цифра двадцать второе марта и поэтому стала незаметной. Подарок шефини Ангелики был ему дорог. Александр Ильич снял забытый календарь со стены, сунул его в карман куртки и загрустил. Александр Ильич знал, что никто не видит его одиночества, но всякий случай оглянулся. Уезжать из рая, ему, вдруг расхотелось. Об отъезде, напомнили раздутые чемоданы, коробки с книгами, ремонт в квартире, тихая, но не привычная чистота вокруг. Большая сумка, набита провиантом. Он кинул её через плечо и крякнул. Кауцион получен, с футболистом Армином попрощался – вслух говорил Скугарев пытаясь ни чего не забыть. В последний раз осмотрел комнату и к своему удивлению отметил, что ему здесь ничего не жалко. За плечами держалась злость на прожитые годы и только. Давно поселившаяся грусть, не давала, сделать роковой шаг за порог. – Да, - думал он, - когда – нибудь всё заканчивается. Что ждет впереди? В моём возрасте так мало перспективы. Вот суметь бы, рассчитаться с жизнью достойно! – Почти крикнул он в пустую квартиру, притягивая за собой железную дверь.
Часть вторая.
Что было год назад? Воспоминания прошлого, толкали память Александра Ильича вперёд. «Шестое марта. – Написано в тетради, которую он держал в руках. - Кто жил в Германии, - читал он дальше, - тот знает, что рядом с железнодорожным вокзалом, часто стоит гордость города - готический собор. Величественность и красота здания поражает воображение и тут же рождает мысль с вопросом, а сколько человек его строило? Ваятели необычного остались живы, тогда, в стародавние времена, или нет? Сколько человек погибло – спрашивал он себя и отвечал, что видимо много. Уникальное строение стояло и в городе К., в котором он остановился. Скугарев заехал сюда, чтобы пересев на другой поезд, продолжить путь. Убивая время ожидания, Александр Ильич решил осмотреть достопримечательности. На воздухе, совсем рядом величественный костёл. Чем не реликвия? Толкнув массивные двери выхода из вокзала, путешественник попал на площадь. Осматривать кирху, ему пришлось, задрав голову. В справочнике, доктор вычитал, что здание церкви строили триста лет.
До аэропорта, что во Франкфурте – на – Майне он ехал на втором этаже вагона. Экспресс останавливался редко, и монотонный звук убаюкивал. Отгоняя от себя стресс отпускного ожидания встречи с Родиной, и стряхивая сон, Скугарев сделал записи в тетради, которая всегда была при нём. Что произошло за последние дни? – задавал он себе один и то же вопрос? – И записал: Надо запомнить события дней сегодняшних для своей истории. – Александр Ильич подумал и быстро зашевелил ручкой: Провожать в дорогу доверю только Петру Андреевичу, - записал Скугарев, - он довезёт много чемоданов на своей машине. Товарищ по внутреннему содержанию схож со мной, мысли наши почти совпадают, он мне приятен во всех отношениях. Я благодарен ему за уступки, которые он делал. Немец, рожденный в России, навсегда останется русским. Между нами, со стороны, казалось, всё было, одинаковым. И мысли и семейное положение, но это, только, на первый взгляд. Товарищ моложе на шесть лет. На голове густая шапка серых волос. В висках седина, словно тополиный пух. В уголках, порой не спокойных глаз, паутинки незаметных морщинок. Он любит юмор и поговорки, иногда пугал меня своим откровением. Одна притча, часто повторяемая им, запомнилась особенно. «Уезжай, уезжай. – Говорил, загадочно Петя. – Что он имел ввиду? - Лебедю, остающемуся зимовать в неволе, подрезают крылья только первый год, а дальше, он и сам не захочет прибиться к улетающей стае». – В моменты высказывания, пусть даже истины, он часто казался мне, бесжалостным. Сборы в обратную дорогу мучают, а Петя чему - то ухмыляется, и чего – то от меня ждет. Не забуду и рядовой случай. Надо ж такому случиться, что в одну сумку надо было что – то доложить, а из другой выложить. Товарищ не помог, чем сильно расстроил. Может быть, ждет, когда я уеду? – думал расстроенный Скугарев. Ко всему не приятному, Александр Ильич обнаружил, что его любимые брюки, в которых он собрался ехать, с одной стороны в области паха светились до дыр. Время для выбора других штанов не оставалось. Сконфуженный таким поворотом дел, путешественник решил, не теряться: - «Еду в порванных брюках, это к удаче»- Сказал он себе и скоро забыл про порванные штаны. В России, он решил купить себе новые брюки и вдобавок, синюю рубашку. На чём и успокоился. Захлопнув тетрадь, Александр Ильич, посмотрел за окно экспресса. Поезд, под куполом вокзала, притормаживал.
В Кёльне, ожидая пересадку, Скугарев утолил дорожный голод, жареной колбаской. Прямо на перроне продавец – турок в белом колпаке и куртке, предлагал свой товар. Рассчитывая рассеянного эмигранта, торговец жареным мясом, обманул на десять центов. Это обстоятельство не омрачило возбужденное настроение. От предстоящих встреч, Александр Ильич, ожидал бог – весть каких последствий и он сделал вид, что не заметил обмана. Подплывший, очередной экспресс заставил путешественника оставить всё плохие воспоминания на перроне. Александр Ильич, увлекая вещи за собой, заторопился в вагон. Глухо хлопнули входные двери, на первом этаже состава и блестящий, от чистоты, перрон из белого мрамора, начал уплывать, за окном, оставаясь на месте. В салоне было тепло и уютно. Скугарев занял кресло у окна. Перестав вглядваться в темноту за окном, Александр Ильич увидел, что прямо на него летит крупная моль. Как поступить с летающей нахалкой? – подумал Скугарев и на всякий случай оглянулся. Сзади никого. Когда нарушительница равновесия повисла над ним, он хотел сбить белую бабочку ладонью, и растоптать ногой, но помедлив, пугливо осмотрелся снова. Всё, что имеет признаки жизни, на Западе, защищает партия зеленых. Вдруг редкие пассажиры, члены этой бдительной компании? Скандала не оберешься, если убьешь заразу. Какая, у присутствующих будет реакция на смерть насекомого, Александр Ильич не знал и поэтому, опасаясь шума со стороны жалостливых бюргеров, рождённого страшным словом «убийство», решил моль не трогать. « Пусть летит, куда ей надо. – Решил он, уступив дорогу, летящей над головой, твари. В лучшем случае, если он прихлопнет моль, немцы промолчат, но могут и наградить презрительной усмешкой, от которой почувствуешь себя, ниже всякой букашки».- Подумал россиянин и опустил на колено, повисшую в размахе, для удара, руку. Отклонил голову в сторону. Проводник принес кофе и отвлек Скугарева от всяческих мыслей. Вежливо отказавшись от напитка, он откинулся на спинку кресла, и закрыл глаза. Экспресс упорно нёс его вперёд. Свободных мест в вагоне было много, и это обстоятельство, усилило в нём чувство одиночества. От развития мысли об одиночестве отвлекли необычные звуки. Под ногами глухо зашумела пустота и заставила посмотреть на пол. Поезд переезжал мост через реку Рейн. Алесандр Ильич припомнил, что когда – то давно, в очередном путешествии по Европе, он спросил у попутчика – немца, как называется река, которую они сейчас переезжают? Мужчина ответил и тут же задал встречный вопрос, а куда он едет. По ужасному произношению местный житель узнал в нём эмигранта. – Предположил Александр Ильич - «В Москву улетаю» - был его скромный ответ. Оба остались довольны. Местный житель от того, что знал название реки и не ударил перед иностранцем лицом в грязь. Скугарев, остался, довольным тем, что ехал домой, что он русский, понял вопрос соседа. Они так и ехали до места, оглядываясь друг на друга и чему – то своему ухмылялись. Какой – то барьер не позволял им приблизиться и поговорить дольше.
Через сорок пять минут были на месте. Из вагона, остановившегося под куполом железнодорожной станции аэровокзала, не надолго замешкавшись в дверях, Скугарев вышел на перрон. Занес в пустующий лифт сумки и через несколько секунд, неторопливого подъема, вышел в зал регистрации полётов. Вокруг сияла чистота. Он поднял голову и увидел перед собой черное табло, по которому в бешеном темпе сменялись буковки, циферки, номера рейсов. Отыскав глазами нужный рейс, Скугарев решил, освежиться. Самолет в двадцать три пятьдесят. Времени до отлёта больше чем достаточно. - Подсчитал эмигрант. Пойду – кА я выпью пива. – Решил эмигрант, и направился в кафе на третьем этаже. Франктфурский аэропорт всегда поражал его своей огромной территорией, зданиями из стекла и бетона. Скугареву приходилось улетать и из Берлина, и из Дюсельдорфа, но он предпочитал приезжать сюда. Александру Ильичу, всякий раз, когда он прибывал во Франкфурт, казалось, что черный асфальт автобанов, ведущих в сторону аэропорта, словно щупальца гигантского кальмара проникают в подземные гаражи и удерживают взлётные полосы в неподвижности. От смелого предположения он робко озирался. Пассажиры, расхаживая по залу, толкали перед собой тележки с багажом, сидели перед телевизорами, висевшими под потолком, или пили кофе у стоек баров. Слышался говор на всех языках мира.
Предполётные формальности уладились быстро. Для этого надо вовремя быть на месте. Александ Ильич, осматриваясь, подошел к одной из стоек бара. Времени ожидания было достаточно. Придерживая чашечку Cappuccino, от фирмы Moreno, купленной вместо пива, он с видом бездельника, смотрел перед собой и не заметил, как откуда то, будто из – под земли, перед ним вырос, человек с черными волосами. Грек, наверное, - предположил Скугарев. На хорошем немецком, незнакомец попросил, плохо соображающего на этом языке пассажира, проследить за его черным саквояжем. Не дождавшись согласия, странный, на первый взгляд, пассажир оставил багаж у ног доктора и направился куда – то вглубь зала. Первая мысль, мелькнувшая в голове у Александра Ильича, была парадоксальной. Он предположил, что иностранец террорист. От такой уверенности в разгадывании чужих тайн, ему стало жутко. По телу пробежали мурашки. Решиться на какие бы - то действия и сообщить полицейскому о своем необычайном положении, Александр Ильич почему – то не мог, не привык сиксотничать. Что – то подсказывало ему, что в облике необычного просителя всё обычное. - «Как рванет», - всё же предположил с грустью в душе эмигрант. Стану жертвой мирового заговора. Фотографию жертвы напечатают в газетах, которые не читают. – Фантазировал доктор. Вот и приехал домой. – Сделал он заключение.- Почему незнакомец подошел именно ко мне? Борода привлекла? Принял за пофигиста? Сколько раз обещал себе побриться? Будто не достаточно было инцидента на польской границе. Когда проверяя мой паспорт, погранцы приняли меня, за чёрт знает, кого. Поганцы в погонах пытались снять с рейса». Дальнейшие события развивались не в пользу бдительного пассажира. Будто грек быстро вернулся за сумкой, поблагодарил за услугу, выглядевшего не адекватным, попутчика и ушел в накопитель. Александру Ильичу, за подозрения, стыдно не было, он проявлял гражданскую бдительность, - подумал доктор и успокоенный такими доводами, захватив в руку дипломат, направился в зал ожидания. С высоты полёта, город Франкфурт на Майне, казался маленьким и был рассыпан по Земле светящимися угольками. Скугарев, ещё раз посмотрел в иллюминатор и закрыл глаза. Вот таким и остался в его памяти, немецкий город, Франкфурт на Майне.
Весеннее равноденствие прошло быстро. Было седьмое марта года Х.. Россия. Александр Ильич отдыхал после дороги у двоюродной сестры. Покупал ей с подругой цыпленка гриль и копченную скумбрию. Спешить было не к кому. Шататься бесцельно по городу, это не Европа, ему не хотелось. Семечки погрыз ещё вчера. Несколько раз плюнул на тротуар. По давней привычке всё фиксировать, доктор достал из сумки тетрадь: - «Пишу по горячим следам. – Вывел он каллиграфическим подчерком. - До Москвы летел с артистом всем известным, поэтому, даже, в дневнике называть его имя не буду. Вообще – то актёры, да ещё маститые, не любят когда к ним обращаются. После контакта со знаменитостью, держится угнетающее чувство. Я обратился к нему под гул разогревающихся моторов, и это, наверное, сыграло со мной не хорошую шутку. Натурально до слёз, желал я поблагодарить актёра за хорошую игру. Отвечая на мои похвалы, Х – так назову неприятного для меня артиста, начал бегать в хвост самолёта, видимо хотел попасть в туалет, но двери этого интимного заведения, были почему – то были долго закрыты. Прибегая, он начинал играть в электронную игру, забившись в угол свободного отсека, среди кресел, он всем видом намекал, чтобы я скорее удалился.
- Вы, наверное, заняты? – высказал я глупое предположение, оставаясь стоять на месте.
- Да, если можно, оставьте меня в покое. – Ответил любимый герой фильма.
Его поведение и внешний вид привели меня в замешательство. Человека, столь успешного, стало жалко. Видимо отвык, на телевидении, от обычного общения? Как бы там ни было, я уселся на свое место и чувствовал себя глупцом. Великий он и есть великий! Тонкая натура! Что поделаешь? – Оправдывал Александр Ильич поведение актёра. - Серое лицо, грязная куртка, испуганный бегающий взгляд, суетливость, тоже признаки чего - то. Может богатства? - Он в последний раз посмотрел на развалившегося в кресле любимца публики и закрыл глаза.
Из аэропорта Шереметьево – 2, транзитных пассажиров дежурный диспетчер перевез в другой аэропорт – внутренний, Шереметьево – 1. Скугарева удивило отсутствие на вокзалах бродячих собак, бичей и четкая организация перевозки. Куда запропастились нечисти бытия? – подумал он, но голос диктора позвал вперёд. Задержавшись на внутреннем рейсе из – за задержки самолета на несколько часов, в двенадцать, вылетели в Краснодар. В четырнадцать прилетели. На улице встретил дождь со снегом. Продрог. Путешествие окончилось.
Как много событий на одного? Впереди день весеннего равноденствия. Сборы в дорогу.- Думал Скугарев, не понимая, почему он чувствует на себе неприязненые взгляды, со стороны знакомых эмигрантов. Как ему хотелось, по – скорее избавиться от намеков, приводящих в уныние. Если бы кто знал, что стоило ему, перенести высказывание лучшего друга в подпитии: «Теперь, здесь, ты почувствовал, как ощущают себя меньшинства, там, в России? А он думал, что все равны. Снова начало недели. Понедельник в Германии - день удач, но, что ему до этого? За окнами квартиры простиралась страна, а Александру Ильичу некуда было выйти. С местным населением эмигранты не дружат. Вернее, всё наоборот. Чтобы произошло соприкосновение двух людей, человеку надо соответствовать стандартам Запада, иметь много денег и ни о чём не думать. В душе, у Скугарева, роились надежды на не осуществимые встречи в России. Маленькие радости настоящего бытия пересилили временную скуку. Чтобы убить массу свободного времени, он убрался в квартире, вышел на чистый тротуар, спустился к маленькому озеру, посмотрел на плавающих лебедей. Посидел на одинокой лавочке с видом на большое водное раздолье, померз на лавочке, нагулял аппетит и полюбовался наступлением сумерек. Как только на противоположном берегу озера засветились огоньки кнайпы – питейного заведения с тортами и пирожными в меню, - он поднялся и отправился к себе, в девятиэтажку. У эмигранта неограниченная по – времени свобода. Иди куда глядят глаза, и наткнёшься на счастье.
Одиннадцатое марта. Александр Ильич вспомнил, что этот день, пасмурный и солнечный одновременно, он провел со студентом университета города N, будущим священником - лютеранином. Знакомство с немцем, родившимся в России, для Скугарева, было подарком судьбы. - Жизнь хоть и редко, но приподносит приятные сюрпризы.- Думал доктор, наблюдая за тем, как его новоявленный товарищ бежал к подруге – продавщице, прощаться. Сразу же, после неожиданного знакомства сходили в сауну. Какая это прелесть! Пять финских парилок, русское отделение, жемчужные ванны, басейн, шезлоннги, под которыми, укрывшись одеялами, отдыхали купающиеся. Десять марок до двенадцати, и балдей с девяти утра до десяти вечера. При дальнейшем знакомстве, зачастили в китайский ресторанчик, Димка любил поесть, совершали прогулки по окресностям города на маленькой, зеленой, машине. Осматривали в лесу ямы из – под английских авиабомб. – Как могло случиться, - спрашивали они друг у друга, что люди с высочайшей культурой тоже умели убивать, разрушили город Дрезден. Значит они не те, за которых себя выдают? - Сделали они такой вывод после осмотра следов войны. Прошло более шестидесяти лет, а ямы в лесу огромны, словно вчера была бомбежка. Музеи, друзья, посещали после тщательной подготовки, выбирали для осмотра места по – интересней. В памяти у Скугарева осталось посещение музея ведьм, камней с которых сбрасывали колдуний, сафари – живой уголок. В нём львы подходили к машине и заглядывали в лобовое стекло, отчего пассажирам, ему и его юнному другу, было очень неприятно. Сегодня, на квартире у Скугарева разные по – возрасту, но одинаковые по – любознательности, друзья, варили картошку, ели её с селёдкой, пили чай и бесконечно болтали. Соотечественник Дима, тянулся к старшему Саше. На следующий день у Александра Ильича разболелся зуб. Выпала большая пломба из единственно больного зуба. Немцы лечили вот уже шесть лет. Сочувствуя его горю за окнами хлестал дождь.
Воскресенье. Внимательный читатель заметил бы в тетради эмигранта, что следующая запись походит на дневниковую. Внимательно прочитав её, стало бы понятным, что Александр Ильич думал, как ему жить на родине. Чтобы развеивать сомнения, он часто выходил в интернет. Оказалось, что работы психологу в России много. Мало кто разбирается в отличиях между психологом и психиатром. И тот и другой воспринимаются, как лечащие ненормальных. Думать так, значит не понимать. Психолог работает с нормальной психикой, психиатр с больной. Психиатр может быть психологом, а психолог психиатром нет.
Основные идеи, вынесенные мною в процессах размышлений, чтения книг и практических наблюдений подсказали, что знания даются упорным трудом и накапливаются длительное время. Надо представлять, с кем и с чем себя сравнивать. Кем хотеть быть? В противном случае, никто не сможет тебе помочь. К психологу и психиатру, надо обращаться вовремя. Человек удовлетворяет свою психику, а не тело. Занятия с пациентами, врач и психолог обязан проводить, сделав их лечебными. Четырнадцатое марта больной день. Левая сторона лица опухла с того времени, как из зуба вылетела пломба. Ходил к зубному, после укола, всё во рту онемело и стало дубовым. Хорошо, что больше пяти лет лечу, только один зуб. Пятнадцатое. Спал чудесно. Снилась Россия. Видел, во сне, родные то ли город, то ли деревню. Скоро слово «деревня» забудется. Белый халат приятно холодил во сне голое тело, а Скугарев всё никак не мог выбрать стиль плавания по морю. Домой он собирался, полным сил и надежд на лучшее. Приехал на своей машине товарищ и сборы в дорогу, пришлось прекратить. Уже вечер. Peter привез бутылку виски, которая чуть не стала причиной раздора. Выпили, закусили и заспорили, как надо жить. Скугарев возбужденно бросал слова укора другу в лицо:
- Спрашиваешь совета, а сам прислушиваешься к алкоголикам, делаешь, что они подсказывают, то и делаешь. Проигрываешь, разочаровываешься в людях, не видишь друзей. Зачем тебе это надо? Неужели пьяницы советеют тебе тоже, что и я? – возмущался Александр Ильич.
Не кипятись! – зло мычал в ответ, товарищ, постукивая вилкой по краю тарелки и ёрзая на стуле. В последнее время, Скугарев начал замечать в друге какую - то не правду. – Между тем, Peter сказал: это хорошая твоя мысль про идентификацию. Она подсказывает мне линию поведения. Веду так, кем себя представляет. Например, я Иисус Христос, - проговорив эту фразу, Peter в ожидании его реакции на слово застыл. Голубые глаза товарища, с тревогой следили за выражением на лице отрезвевшего после такого признания Скугарева.
- Каждому свое – растерянно ответил Александр Ильич, пьяно мотнув головой.
- И требую к себе соответствующего моему положению уважения.- Увидев растерянность Алеександра Ильича, Петя стукнул кулаком о стол.
Эта притензия, на данный момент, была сверх всякого бесстыдства. Скугарев, посмотрев на собутыльника, заскучал. – Хочет почитания? - В голове, у него, зароились мысли, захотелось защиты и домой в Россию. - «Заметил давно, - оправдывал он возникшую ситуацию, - что если занимаешься психологией с человеком, то происходящие с ним изменения в поведении определяются не полученными навыками сегодня, а на него влияют знания заложенные в нём ранее. В детстве, юнности. Peter из религиозной семьи. Порой кажется, что это мой сын, но что он говорит? Кто - то из нас двоих сошел с ума? Если бы Бога не было, то человек должен был бы его выдумать, но зачем? Если люди рассмотрят нравственные и правовые вопросы без предубеждений, в первую очередь религиозного характера и при этом задействуют разум, то обнаружат естественные человеческие законы.
- Могу оказать тебе - раскраснелся друг Скугарева, - безвозмездную помощь и объяснить смысл своих поступков. Да, выпиваю с бродягами, слушаюсь советов алкоголиков. Задумывался почему? В Библии, как пишется? Иисус ночевал у Марии Магдалины, а она была проституткой. Чем я хуже его? Не понятно, только, почему алкаши, которых долго учу, думать, как я, не прислушиваются к предостережениям о жизни безмозглой? Далее, о чём говорил Peter, Скугарев не слышал. Он размышлял и никакая сила, не могла ему в этом помешать. «Человек, который говорит сейчас, знаком мне давно, но, как плохо я его знаю. – Со стороны посматривал он на друга и видел вроде бы незнакомого человека, - казалось, всё про него знаю, но наружу вышла его тайная уверенность в том, что он Бог! Это признак, не знаю только чего, но я растерялся. Неужели эту галиматью он несет из – за зависти к чему- то недосягаемому? Надо было видеть, когда он выговаривал:« Ты счастливый человек. У тебя есть родина, своя церковь, язык, а куда податься мне? Родился в Ивановской области. Вырос на Украине. Учился в Казахстане, а теперь вот здесь. Завидую тебе, чесно. - Какие у него были в этот момент глаза? А я, что подумал тогда? Поддался умилению. Действительно начал думать, что я вольная пташка.- Вольная птица! – Мечта идиота.- Куда захотел, туда и упорхнул. Вот до чего может довести желаемое заблуждение. Сколько знакомых считают себя Богом? Так просто. «Какой же я глупец, - подумал с разждражением на себя Скугарев. От догадки, что он не все понимает, доктору стало страшно. - Каждый человек загадка. Кто бы мог подсказать, что в данный момент, я говорю со святым, и не подозревая, с кем беседую? Напьешься, а товарищ тебя проткнет ножом. Вдруг он перевоплатится в древнегреческого воина и станет жить по законам того времени. Кто знает? Peter идентифицирует себя с семьей, которую давно потерял. Он наделен умом и имеет высшее педагогическое образование. Любит вспоминать, как познакомился с будущей матерью его детей. До мельчайших подробностей. Из его рассказов о супружестве, можно понять, что он прощал своей жене всё: измену, хамское к нему отношение. Первая дочь, которую он страстно любил, умерла у него на руках, он и похоронил её сам. Наделен чувством сопереживания чужому горю, умеет видеть и чувствовать боль незнакомых людей. Считает, в настоящее время, что семья отстала от него в умственном, а значит и в социальном развитии. Имеет работу, а в Германии это превосходство над людьми не работающими. С настоящим сожителем своей бывшей жены он не намерен делить свою, как он говорит, семью. Считает себя главой давно распавшегося союза. Поучает детей, которые к нему не прислушиваются, а принимают позицию мамы. Настойчиво пытается объяснить им, кто прав, а кто виноват. Ждет, когда семья начнет прислушиваться к его советам. Решил разбогатеть. По его мнению, дети и бывавшая жена понимают только язык денег. Растворился в детях товарищ. Ждет признания со стороны семьи, хотя, четко, уже, и не представляет, зачем ему это надо. Детство его прошло в условиях религиозного порядка. С его слов, можно понять, что отец уделял больше внимания не семье, а помощи другим. Петя похож на фотографию, валяющуюся на полу. Соберутся дети вместе, будет целым снимок. Из его головы, по его рассказам, выветрился образ жены, а я этому не верю. Любовь, штука серьёзная. Осталась верность семейным идеалам, самопожертвование. Верю! Жена предала давно. Отошла от его проблем? Сила знаний и настойчивость в делах принесли ей материальный успех? Дальнейшее везение принесло одиночество? В истории таких фактов не счесть. Король Франции, которого Жанна Д Арк привела на трон войной, отказался от неё и предал на смерть. Как, если хочешь говорить с Вовчиком, тоже земляк. Тема на которую он живо откликается и не пожалеет ни каких денег, разговор о его бывшей жене - поварихе и о его детях. Он не помнит, где родился, но не представляет себя вне семьи. Ему кажется, а для него так и есть, что по социальному положению, которое он занимает в среде эмигрантов, а он для друзей, сапожник, не соответствует действительности. Все беды, по – его мнению, с ним происходящие, это из – за незнания им языка. Помогает своим детям и незаметно жене, уже много лет, чем только может. Со стороны бывшей жены, его помощь не приветствуется, а он с фанатизмом продолжает «мозолить» семье глаза. Разве поймёт, сейчас, его Петя? Человеку необходимо признание. Тьма старается избежать яркого света. Одиночество разрушается дорогой. Сколько мыслей имеет человек? Если он не задумывается над бытиём, ему везде одинаково хорошо и плохо одновременно. Какие из мыслей определяют его поступки?»
На маленькой кухоньке, за столиком, покрытым порезанной ножем клеенкой, сидели два человека. Между ними, стеной, стояла пустая бутылка выпитого виски и человеческое непонимание дружбы. Если бы к ним в окно, в этот момент, заглянул бы ангел, то повидимому, в одном из них, он узнал бы Бога. Грустное и смешное рядом. Долго проживший за границей эмигрант, осознавая, теперь, что после необычного признания друга себя в облике божества, он точно, хочет уехать домой.
Часть третья.
Приподнятое настроение, вызванное сборами в дорогу, весенняя погода привели Скугарева к магазину «Цветы из Амстердама». Будущий путешественник купил в нём букетик тюльпанов с холодными, еще живыми, и зелено – упругими стеблями. Для подарка. Они приятно холодили ладонь. Он любил тюльпаны на толстой ножке. Представляя, как сделает подарок кассирше, он шел за билетом на автобус в Reiseburo. На улице выложенной булыжником, казалось, улыбалось всё. Весеннее солнце, будто заново, предоставляло возможность, увидеть старый город. «Как часто я ходил по этим извилистым улицам, что, даже, перестал обращать внимание на звон колоколов, что не видны на кирхе района Бракведе». Бум – бум – бум! - Подтверждая им сказанное, неожиданно зазвучала колокольная мелодия. Значит утро в разгаре, около десяти. Купленные билеты, после приятной беседы с Ириной и вручения ей букета из тюльпанов, Александр Ильич ушёл домой. На выходе из бюро путешествий, Скугарев услышал, кем – то произнесенную фразу: «Уезжает обратно в день весеннего равноденствия». Немного позже, после приобретения билета, ему стала понятна брошенная кем – то из консультантов бюро, фраза. Зависть звучала в каждой фразе. Не обрати он внимание на разговор, так бы никогда и не узнал, что существуют понятия дней и чисел. – Подумал, счастливец, пугливо озираясь. Чего он боялся в комнате, ему было не понятно. - Мама говорила, что родился я на яблочный спас, но насколько я знаю, это религиозный праздник меня не касается. Я, так и не стал истинно верующим. В этот день едят яблоки с мёдом. - Рассуждал затворник, затягивая длинный ремень на очередной коробке. Билеты в оба конца. Мотаюсь, как собака. Обратно на поезде до Москвы. Девятое мая встречу на Красной площади, будет, о чём рассказать друзьям и внукам. Десятого из Мамырей, пригорода Москвы, на автобусе вернусь. Посмотреть куда пристану, стоит. Делов то. Раз, два, лишь бы не мимо. Александр Ильич вспомнил последнее посещение друга и подумал, затягивая ремень на очередном чемодане: «Если он откажется помочь с отъездом, сделать это будет некому, и тогда, я пропал. Всё придётся делать одному».
-Уезжаешь? – товарищ замолк, и стал шарить в кармане брюк, доставая из него сигарёты. Скугареву, очнувшемуся от раздумий, показалось, что у друга, в этот момент, на глазах блеснули слёзы, а заданный им вопрос, прозвучал зловеще.
- Не понял, что тебя беспокоит? – зачем – то переспросил, он понятную фразу и добавил: «Как это, в день весеннего равноденствия? Не всё ли равно когда? Привязались к приметам! Адрес мой помнишь? По всем приметам весна! Бессознательное, в мозгу, за зиму, накопило энергию для сознательных поступков. Я подстригся, лицо налилось здоровьем, успеваю ничего не делать, а ты меня пугаешь каким то «днём весеннего равноденствия»! На улице травка зеленеет, синички сверещат, семья лебедей ушла со двора, видимо сидит на яйцах где – то за домом. Видел? Наступают тёплые деньки! Нельзя совершать дурные поступки? Знаю. Ты же понимаешь, чем глубже духовная пустота, тем больше тебя окружают вещи. В комнате одни чемоданы и коробки, а в голове роятся мысли о бегстве от сытой жизни. Кем бы ты хотел меня увидеть в России? – спросил он у Peterа, чтобы отвлечься от сборов, в то же время, понимая, что ответа он не услышит. - Врачом, психологом? - Не унимался Александр Ильич. - Перед Скугаревым с новой силой встал вопрос – что объдиняет его, с живущими на своей исторической родине немцами, родившимися в России? Брак, любовь ко всему иностранному, дети? Как много брошенных на произвол судьбы, остаётся здесь земляков, им некуда ехать. Дома продали и теперь, радуются клочку земли. Чтобы со мной дружили местные или хотя бы поддерживали конкакт, я должен выглядеть глупее и несчастней их, а я этого не хочу. Прикидываться несчастным? Ни за что! Одиночество благородней всяких поблажек» - думал он, разглядывая, будто бы ставшим вдруг, не знакомым, товарища.
Александр Ильич, собираясь, домой изучал календарь.
- Двадцать второго декабря самый короткий день в году и самая длинная ночь. – Читал он численник. - Можно долго спать. Темнота побеждает свет. Двадцать второго июня, день по времени, длиннее ночи. Двадцать второго марта и сентября, дни равны ночи. Что из этого вытекает? Ехать на автобусе так долго, пытка, отёки на ногах. С другой стороны, через окно видна Европа. Жалко, что детей оставляю. – Подбадривал Ильич себя, мысленно сидя на чемодане, что стоял в комнате. - Нравится по Польше ездить. Горит от сидения прямая спина, в этом ей не помешает, даже день весеннего равноденствия. Шесть тюков не много, прямо до места. Разве не повезло? Если честно, не хочется срываться с места. Это, наверное, мой последний переезд, который физически смогу выдержать. Годы берут свое. Не лежит к нынешней жизни душа. Я русский. Только то и всего сожаления, что потеряю двух друзей. Димку и Петю. – Размышления эмигранта, прервал долгожданный звонок в дверь. Приехал товарищ, и, расхаживая по комнате, стал допытываться, что из вещей забирает с собой Скугарев.
- Хм! Загрузился аппаратурой? Компьютер взял? Чемоданы книг, рукописи. Вижу. - Расхаживая по комнате, говорил Петя.
- Да, что ты пристал с распосами, что взял, что упаковал? Мой руки, ужин стынет.- Скомандовал Александр Ильич в сердцах, остановившемуся другу и сник. В этот момент он хотел бы побыть один, но разряжая напряженную ситуацию, примирительно задал вопрос: - Чай с тортом будешь? Поставлю в духовку жарить курицу? Дождешься её готовности, поедим вместе.
- Ну, как говорится, - оживился гость, - перед чаем и барыня пила. Принес кое – чего в сумке. – Это была его любимая прибаутка. - На улице холодно, ветренно.
- К тому же у тебя обновка. – Добавил Скугарев. – Пижонистый костюм и свитер не ясного цвета. Словно подтверждая искренность сказанного, в комнату, донеслось карканье запоздалой вороны.
- В сумке лежит пойло?
- Итальянское вино. „Canti Char – don – nay Pinto Gringo“. Во! – Достал Петя напиток.
- Красивая бутылка. Однако не пивали, наливай. – Распорядился Скугарев.
Вино было приятное на вкус и хмельное. Peter, за столом, хвалился новыми костюмом и свитером, расхаживая по кухне. Крутился перед Скугаревым, будто, маникен, а так, он не любил обновки. Друзья радовались обновкам вместе.
- Очень к лицу! – Восхищался выпивший Скугарев. - Ты так красиво и мужественно выглядишь. Время носить куртки, как понимаю, у тебя закончилось. И то правильно, оставь это занятие пацанам.
- Не поверишь, - выпалил собутыльник косеющему эмигранту, - Обошел все магазины, а желаемого фасона куртки купить не смог, не нашел, пришлось приобрести костюм и свитер.
- Проблемы? Доставай курево, а я, пока, по второму фужеру налью. А, то, пока, суть да дело, весь шоколад, что лежал на серванте, съел.
Ночь Александр Ильич провёл беспокойно. В окна проникал свет луны и не давал спать. Масляное сияние голубой планеты, Скугарев справедливо считал колдовским. Разметавшись на постели, он, наверное, кричал, скрипел зубами, махал руками, видел лица друзей детства. Кто про это знает? Бурное застолье накануне, для него, не прошло бесследно. Полубольной с похмелья трезвенник, проснувшись от неприятного видения во сне, застыл под теплым одеялом. От одной только мысли, что всё, что он видел сонный, не правда, и, что он скоро наяву поедет в Россию, у него поднималось настроение. - Подумаешь, выпил, - оправдывал он вечер пьянки,- это, так редко бывает, за окном будто солнце? - приподнялся он над подушкой, - нет, кружатся снежинки. Значит, завтракать и на прогулку.
Традиционная чашечка каппуччино по утрам, Александром Ильичем на время была забыта. Вместо традиционного напитка, он с жадностью пил кефир. Александра Ильича мучила жажда. Чтобы занять себя работой и отвлечься от грусных мыслей, экс доктор принялся собирать со стола, рукописи о русском художнике. Без телефонного предупреждения наведался земляк - Володя Безумов, а это было, для него, большим несчастьем. В моменты исповедей гостя, Александру Ильичу казалось, что его бьют головой об дорогу. О чем только не рассказывал Безумов, каких только не строил предположений. Громко возмущался порядками и обзывал всех дураками. От него, Александр Ильич узнал, что всех русских эмигрантов обязательно выдворят из страны, заставят работать бесплатно. - А, что? – настаивал он на своём мнении, - вот козлы, делают на нас деньги, да еще и гонят.
- Но это, же касается и, кому - то невидимому.
-Конечнои тебя? - Робко защищался Скугарев, на что Володя показывал характерный жест рукам, кому – то не видимому. Мне безразлично, а дети причем? Языка не знаю, но я им, этим нерусям объясняю: «Шумахер я! Шумахер! значит сапожник, что, не человек? – Не то отвечал, не то спрашивал, разгневанный собеседник, играя мимикой лица, наблюдая, как его слушают. - Брошу на стол аусвайс, смотрите мол – немец я по паспорту и наблюдаю, как поляки, а их в арбайтзамте много, растеряно рассматривают документ - заканчивал он обычно бессвязную тираду. Затем подходил к окну и, невзирая на время суток, говорил отвлечённо: - Смотри, смотри, лебеди строем идут через двор. Заяц побежал. - Таким образом, он начинал рассказывать о себе, новых, не обычных приключениях своих знакомых, в основном верующих. Скугарев в новостях не ориентировался. Он знал только о том, что все знания Безумова о жизни постороены на сплетнях таких же, как и он, не далёких людях. Вольдемар – Володя по – русски, красивый мужчина пятидесяти лет, стоял у стола, разглядывая, ползущую по полировке поверхности, букашку. Простодушный с виду, но с хитрецой в тревожно смотрящих на тебя глазах, он был желанным не всегда. На все вопросы гость требовал от Скугарева ответа: - Ты же грамотный, - утверждал Володя, - а кто я? Неучь! Так почему же и тебе и мне плохо, здесь, одинаково? Пойдем в сауну? – неожиданно предлагал гость, - пивка трахнем! – Свои желания он выполнял не замедлительно. Александр Ильич знал, что своим не желанием идти в баню, хлопот Безумову не причинит, а ответа на свои вопросы он от него не ждал. Знал точно, что этот, простодушный с виду мужик, напарника пить пиво обязательно найдёт. Ему необходимо выговориться, у него очередное несчастье. Жена выбросила на улицу купленный им для детей арбуз, а что ещё?
После ухода не прошеного гостя, у доктора всегда было хмурое настроение: - Действительно,- думал Скугарев,- плохо мне и по этому интерес к устройству человека другому, не врачу, мне не терпима? Простому пофигисту, типа Вовы, не под силу понять устройство его души и совести? Пусть ходит к баптистам, там хоть накормят. – Закрывая за земляком дверь, думал Александр Ильич. – В чем – то прав бродяга. Во времена Вольтера интересовались устройством мира, сейчас же наука, человеку не доступна. Наверно, так было всегда? Находились гении и дураки своего времени? Чем будут интересоваться в будущем? Что я смогу сделать, чтобы приблизить тот день, в котором человек станет счастливым? В этом мире всё взаимосвязано. Нации, места проживания, а это не правильно. Кто счастливей, и в какие моменты? Немец или русский, англичанин или француз? Смотря в чём, ответите вы, и будете правы.
Александру Ильичу приходилось встречаться и с несчастными иностранцами и со счастливыми русскими – эмигрантами. Скугарев считал себя русским, уважал евреев, за их не примиримость во взглядах на религию. Тайные человеческие печали, видимо, более жестоки, чем общественные несчастья. Скугарев на секунду задумался над открытой тетрадью. Ему привидился друг не друг, а хороший знакомый, проживающий совсем рядом с ним. По – этому доктор сделал запись: «На лестничной площадке, напротив моей двери, в такой же, похожей на мою, квартире, живет немец, бывший когда – то в зените славы, играл за город в высшей лиге. « Золотая голова» - говорили о нём, голы забивал башкой. Сейчас, Армин болеет диабетом, но не обделён вниманием. Футбол в Германии, на ряду с автомобилем возведен в ранг государственной политики. Этой занимательной игрой одиннадцати человек, ногами, власть сдерживает энергию сытой толпы. «Этот человек, – думал эмигрант не знакомый с жизнью окружающих его людей, - счастливый на самом деле. Богатый и не зависимый от мелких жизненных неурядиц». Несколько лет тому назад, Александр Ильич набравшись решимости и преодолев стеснение, постучал в дверь к Армину, так звали соседа. На первый раз, Скугарев побыл в готях минут десять. Спросил у хозяина квартиры, разрешения практиковаться с ним в разговорной речи, и ушел. В окно, тогда, светило солнце, а сквозь открытую дверь на балконе в квартиру героя – футболиста, проникал тёплый ветерок. В квартире было тепло и уютно. Солнечный свет радовал глаза, делал все предметы мебели располагающими к беседе. Теплый ветерок ласкал ноги, а они боялись произносили дежурные слова. На приглашение войти, Скугарев прошел в глубину комнаты и присел в старомодное яйцеобразное кресло обтянутое плюшем розового цвета. На диване, напротив гостя, за журнальным столиком, сидел седой мужчина в трусах и в майке и заинтересованно смотрел на русского. В душе у Скугарева, в этот момент, боролись противоречивые чувства, среди которых побеждало безразличие к окружению. Доктор знал, что немцы побывавшие в плену, хорошо относились к русским, а вот молодежь, требует реванша.
Чтобы можно было понять, о чем автор хотел сказать, вспомнив соседа, надо рассказать о нескольких, с ним, встречах. Как – то раз, стоя на площадке общего коридора, Скугарев увидел уже не молодую женщину, выходящую от Армина. Одета, она была в брюки. Седой волос выдавал возраст. Их взгляды встретились и мой, наверное, задал вопрос. Затянувшееся разглядывание друг друга, становилось каким – то не приличным. Она заговорила первой.
- Алесандр? Русский врач?
Скугарев в замешательстве от того, что надо слушать гостью очень внимательно, иначе ничего не поймёт в её скороговорке, многозначительно молчал. Понимая, что выход женщины от соседа необычное, для него, зрелище, он посмотрел в глубину коридора и увидел, что дверь у Кармина на распашку.
- В чем собственно дело?
- Армину. Плохо. Зовёт Ева. – Это всё, что он понял из её речи.
- Меня? – Всё еще не мог сообразить, что ей от него надо, поэтому, Александр Ильич, замешкался на месте. Вдруг его осенило, «зовут на помощь?»
«Надев на лицо» умную маску, будто поняв, ответил согласием: « Да. Конечно. Пойдем».- Направился он в сторону двери соседа.
Картина в квартире, на этот раз, была удручающей. Дверь на балконе открыта, в комнате холодно, Армин лежал на диване в бессознательном состоянии, положив руки под туловище. Ноги свисали на пол, а голова запрокинута на подушку.
- Ева, - обратился бывший врач к стоявшей возле него безмолвно женщине.
Только сейчас, Скугарев понял, что она «подруга».
- Почему такой холод? Укрой больного теплым одеялом. – Распоряжался Александр Ильич на правах врача. - Вызывай скорую. Он присмерти.- Склонился над больным, Скугарев. При близко сказанных словах, мужчина на диване пошевелил ногой, поежился и приоткрыл глаза. Блуждающий взгляд остановился на Александре Ильиче. Увидев, что хозяин квартиры очнулся и смотрит на него, доктор задал вопрос в комнату. - Почему дверь на балконе нараспашку?
- Свежий воздух. Так советуют доктора. – превознемогая боль, выдохнул больной. Находясь в тяжелом состоянии, он все - таки понял плохой немецкий соседа. Александра Ильича удивило не только терпение соседа, но и его здравый рассудок в таком состоянии.
- Какой, к лешему, свежий воздух? Тебе что, не хватает воспаления легких? – с плохо скрываемым гневом, спросил Александр Ильич. Быстро замерзнув, Скугарев быстро вспомнил, чему его учили на языковых курсах. Всё до единого, преподаватели, держали окна в кабинетах, всегда открытыми. Холод в учебных аудиториях стоял не шуточный. Слушатели мерзли, чтобы согреться топали ногами о пол, покрытый тепихом, а педагоги пользуясь преимуществом старожилов, пили литровыми чашками горячий кофе. Frischeluft. Немцы – преподаватели, видимо, боялись дышать одним воздухом с бездельниками, пьяницами и проститутками. Эмигрантов они считали именно такими. Армин, разумеется, ничего об этом не знал. Ему было плохо, и он бредил. Приехала скорая и увезла его в больницу.
Вторая встреча запомнилась особенно. В одно из воскресений, Скугарев, проснулся раньше обычного. Приготовил затрак и посмотрел на часы. На циферблате десять. Экс футболист встретил раннего гостя радушно. Молча, зашагал, обратно показывая рукой, что мол, проходи. После того, как Александр Ильич спас его от верной гибели, вызвав на себя скорую, между ними установились дружеские отношения. Кармин, предложил бывшему врачу присесть в кресло, чаю с тортом, но за каждым словом морщился, словно претерпевал муку. Скугарев понял, что хозяину снова нездоровится. Сосед доктора ежесекундно прижимал левую руку к грудной клетке, словно вдавливал в неё майку, и тихо постанывал. Немцы очень терпеливые, где болит, сразу не скажут. Скугареву показалось кощунством пить чай, когда рядом, испытывает боль, человек. Ему было не понятно, что могло так беспокоить Армина, который недавно выписался из больницы, в которой из него «выкачали» тридцать шесть литров жидкости. В прошлый раз у больного был отек легких. Помощь пришла во время, а вот на счет насчет такого количества выпущенной воды, Скугарев засомневался. Вслух ничего не сказал, а подумал, что не правильно понял собеседника. Не родной язык подвёл. Так что же на этот раз?
- Армин, где болит? Снимай майку. – Распорядился Скугарев.
Футболист послушался и с видимой неохотой стянул с себя рубашку. Поставить диагноз особого ума было не надо. На передней стенке грудной клетки, в начале пост операционного шва, доктор увидел покраснение, змейкой вьющейся по грудной клетке. Армину сделали операцию на сердце, а он ничего не сказал. Осматривая больного, он понял причину боли. Белая головка гнойника, располагалась над грудным сочленением. Кожа вокруг хирургического осложнения была горячая на ощупь, покраснела, припухла и блестела от напряжения вызванного гнойником. Александр Ильич прикоснулся к флегмоне. Под его пальцами больной участок кожи заиграл, как тонкий лёд под ногами. Боясь раздавить гнойник, Скугарев быстро заговорил:
- Голову вниз. Ложись вниз грудной клеткой. Так и спал на спине? Не дай бог гной проникнет в средостение. Сколько дней мучаешься? Откуда зараза?
- Выписали с болячкой, но болела, нет так сильно, а за последние три дня, боль усилилась, нет мочи. Спать могу только сидя.
- Не ложись на спину. Если гнойник прорвётся в грудную клетку, то... Вызывай скорую. Температуру тела измерял?
- 38,8. Скорая машина по такому случаю не приедет, у нас свои правила. Вызовем такси. До больницы поедем вместе? Ты меня разоришь, - сказал больной, каким – то трагическим голосом так, будто обращался не к нему. Скугарев обернулся и посмотрел по – сторонам, но никого за спиной не увидел.
- Конечно, я буду рядом, - успокоил Александр Ильич соседа и твердо добавил, - но без больницы и на этот раз не обойтись. Разорю тебя или нет, не обсуждается, другого выхода не вижу.
- Я же только, что вышел из стационара, - застонал больной.
- Понимаю. Собирайся, дело серьезное.
- Почищу зубы, приму душ и через тридцать минут выедем.
- Не затягивай. Пока ты наводишь марафет, я схожу к себе домой и позвоню другу. Назначена встреча. Надеюсь, к вечеру освобожусь? Соберешься раньше меня, звони в дверь, буду готов.
Армина осмотрел дежурный хирург. В толстый шприц, проколов гнойник, он отсосал пять кубиков гноя и распорядился – ложим. На этот раз Скугарев не видел соседа около месяца, не ходил к нему в больницу, чему был несказанно рад. За время, что доктор не видел соседа, он только и думал, что у Кармина не хватит на лечение денег и в этом он виноват. Ошибся в диагнозе и вогнал соседа в долги.
Если человек немощный или больной, чувствует на себе заинтересованность врача, он начинает самому себе нравиться. К таким ли мыслям прислушивался Александр Ильич, когда помогал соседу? Скугарев знал, что больного надо выслушать без критики, и тогда он станет бессознательно уверен в том, что ему ничего не угрожает. Собираясь возвращаться из эмиграции домой, Скугарев походил на больного. – Но, кто выслушает меня? – беспокоил его вопрос.
Он знал, что любил, и был не любим. Друзья говорили ему, что некоторые люди склонны видеть в любви лишь способ обмануть, а он в это не верил. Человек всегда найдет причину своей несотоятельности. Если он не поймет чего ему не хватает, каковы его основные желания, если он не научится распознавать признаки неудовлетворенности своих желаний, то он никогда не получит возможности сознательного восполнения этой неудовлетворенности, никогда не станет человеком в полном понятии этого слова. Если мы научимся слышать голос собственной природы, то поймём, что для нас хорошо. Почему событие, приятное оно или нет, всегда застает нас врасплох? Почему книги и опыт друзей ничему не учат нас? Сколько раз мы смотрели смерти в глаза, сколько раз сопереживали любви молодых героев, сколько рассказов о супружеской не- верности, о воплощении и крахе честолюбивых надежд человека, прочитано нами, и из всего этого, не сделан вывод. Человеку требуется только собственный опыт? Не думаю, - проговорил Скугарев, - есть что – то такое неуловимое, раскрывающее тайну бытия человека!
Следующая встреча с Армином, запомнилась своей обыденностью. Возвращаясь под впечатлением, осмотра, музея ведьм в городе Лаге, Скугарев поднялся на лифте и вместо того чтобы пойти к себе направо, пошел налево, к Армину в гости. Дважды нажал на кнопку звонка в чужую квартиру. Голос Армина за дверью: «Ich komme!» - иду, служил сигналом ему, – хозяин дома и откроется дверь не скоро. Александр Ильич услышав мужчину за дверью, чему - то обрадовался, и стал ждать. На этот раз его интересовал вопрос: - Почему экс футболист живёт один? «Человек тяжело болен, нуждается в уходе, имеет взрослую дочь, славную спортивную биографию, а вокруг него никого. Всё делает сам! Разогревает пищу, стирает, моет полы, всегда чистый, - так настраивал себя на беседу бывший доктор, ожидая, когда откроется дверь и покажется сосед. Еще задолго до этого выяснения, краем уха, Скугарев, вроде бы слышал от товарища, что жена, оставив его, ушла к его лучшему другу, еще играющему в футбол. Тогда, этот факт поставил Скугарева в еще большее не понимание, почему футболист один. « Куда смотрят мужики женившиеся, и что это за друзья, которые связываются с женами того, кого считают за брата? Как это гадко, подсиживать друга, - сделал доктор тогда вывод. - На какое - то время потешить своё самолюбие зная, что «слабый» пол любит деньги и «новое». Причинить боль другу, поиграть в «мужчину» и затем сбежать, оставив на произвол разбитую бесхитростную семью. Вот доблесть? Может быть, через это глупец утверждает себя человеком? Издать бы указ: «Взял на себя смелость уверить женщину в своей необходимости – содержи её всю жизнь», вот смеху то было бы!». Понятно же, что женщина предавшая раз, предаст и в другой. Она морально не чистоплотна». – Размышления доктора стоявшего у двери, прервал щелчок замка. Приветливо улыбающийся сосед, эмигранта- врача, распахнул дверь.
-Bitte, kommen Sie rein – заходи. Армин в трусах и футболке, шаркая ногами, побитыми на соревнованиях, с трудом шел к дивану.
-Чаю, кофе, вина, пива, коньяка, шампанского, мяса, пирожное?
-Чаю и вопрос, - согласился Скугарев, когда услышал, что у Армина прекратилась одышка.
-Bitte! – Пожалуйста!
-Почему всегда один? Со мной всё понятно, а вот ты?
Армин принялся пространно отвечать, будто давно ждал от него этого вопроса.
-Так захотела женщина. На самом деле, всё сложнее. Не безгрешен.
- Изменял, что – ли? На тебя не похоже? - Доктор наколол на вилку кусок ветчины.
- Деньги, здоровье, славу, друзей, жену имел, пока работал. Вышел на пенсию и заболел. Куда, что делось,- он закашлялся и потер порезанную грудную клетку, - Бог наказал за прегрешения перед жизнью. Позволил мне свалиться, на время выпасть из ритма жизни, а у нас, немцев, падать нельзя. Никто не остановится, не заметит. У вас в России, тоже так. Бывшая жена приезжала ко мне, но я пригласил в дом только дочь. Не могу простить ей измену, а лучший друг – предатель, разрушивший мою семью, в это время, убился. После развода, у меня, казалось бы, всё стало на свои места, но охватил страх за беспутную женщину и за себя. Любимая на ветру, а я, у себя на квартире, мучаюсь вопросом: что делать?
- Не переживай, это русский вопрос без ответа. Всё можно понять. Жертвенность, участь семейной жизни. Сейчас ты беспомощен, а когда вернешься в семью, станешь сильным. Ева. Кто она тебе?
-Это так! – Экс футболист густо покраснел. Видно было, что отвечать на данный вопрос он не хочет.
- У неё сеть закусочных, прачечных, есть даже ресторан. Хороший доход. По клиентам развожу заказы. – На этом собеседник замолчал, было видно, что тема разговора была ему не приятна. Далее, из объяснений, Скугарев, почти ничего не понял. Сосед говорил на быстром немецком. В душе, Александр Ильич поклялся, что больше никогда не поинтересуется семейным вопросом соседа. Другая психология, культура, менталитет, всё – равно ничего не изменится от моего вмешательства – пришел к мысленному выводу Александр Ильич и заторопился домой.
Воспоминания и сны отражают общее отношение человека к миру, в них же проявляются его чувства и переживания. Сегодняшняя ночь, как и многие другие, для Скугарева, была, если так можно выразиться, продуктивной. Несколько сюжетов, а сколько надежд и разочарований породил сон в эту ночь. В поверхностном, краткосрочном сновидении, эмигрант успел поймать огромную рыбину. Спокойное море, не колыхало поплавок длинной удочки, которую держала, вырезанная из дерева его рука. Когда же конечность стала уходить под воду, клевало, Александр Ильич ухватился за неё, будто поздоровался с кем – то, и почувствовал, что погружается в воду. Второй сон Скугарев не помнил, чему был необычайно рад. Когда ничего не снится, тогда и продукция. Несмотря на сон, он всё - же проснулся отдохнувшим. В голове роились радостные мысли. Дышал он полной грудью и от этого чувствовал свое тело. Сердце билось ритмично и не торопливо. - Что и говорить, удовольствие быть здоровым не поддельное, - подумал бывший врач, и сразу же вспомнил, что в правом глазу, у него, продолжает мелькать огненная полоска света. Чтобы как то успокоиться, Александр Ильич, снова закрыл глаза. В исскуственной темноте, перед ним, замаячил дом, в котором он жил перед отьездом. Александр Ильич решил, больше не думать о хорошем, иначе сборы покажутся бесконечными. Чтобы полоска могла означать? Остеохондроз шейного отдела позвоночника? Такое заболевание не страшно, да и рано, ещё, по возрасту. – Успокоил он себя, не поддаваясь недомоганию. Впереди вставал день, который сулил новые впечатления. Скугарев открыл глаза и стал нехотя подниматься. Решения жизненных проблем ждали завершения. Блики в глазу, стоило ему подняться, пропали неизвестно куда. Завтрак. Прогулка. Чтение книг, разговоры по телефону, работа за столом. – Может, кто из детей позвонит и попросит помощи? - мечтал он, - тогда время есть куда убить, буду занят». От избытка свободы, он вспомнил понравившуюся, когда - то фразу, сказанную Р.У.Эмерсоном в книге Виктора Франкла: «Есть лишь одна честь – честь оказать помощь, есть лишь одна сила – сила прийти на помощь». Кому он собирался помогать, бывший на родине врачом, Скугарев не знал, но в то, что это обязательно произойдет, свято верил.
Разнообразие в эмигрантский быт, внес совместный с другом, обед.
- «Не стал, бы жарить котлеты, готовить пюре, но отступать поздно, - оправдывался он в чём – то, перед товарищем. – Одним словом приезжай. Жду». – Закончил разговор Скугарев.
-В котором часу встречаешь? – уточнил друг.
- Смотрю на часы – Сейчас тринадцать десять.
- Могу появиться через полчаса. Что не будем выпивать?
- Нет, нет! По – позже встретимся. Дай договорить. Только иду в магазин. Не будем пить пиво чешское. Коньяк тоже. Водку, ни под каким, видом. Жду в пятнадцать часов.
- Всё будет на высшем уровне.
Обед прошел замечательно. Хорошо, когда никуда не торопишься. Плотно закусив, Александр Ильич отнес немцу – соседу, три котлеты с картофельным пюре. Экс футболист долго не открывал входную дверь – был болен. Александр Ильич об этом знал и поэтому понёс Армину поесть. Когда Скугарев увидел соседа, то заметил, что мужик в спортивных шортах и футболке, заходит к себе, осторожно, шаркая по паркету. Шорты не прикрывали худые, бледные ноги. Армин направляясь к дивану, обернулся и посмотрел на Скугарева, держащего в руках тарелку и идущего следом. – Лицо похоже на маску, - подумал, нежданно, появившийся в квартире повар – сосед. Александр Ильич поставил тарелку с едой на журнальный столик и присел в кресло цвета красного бархата. За то короткое время, что Скугарев провёл у бывшего спортсмена, Армин успел обвалиться на диван и обхватить руками грудную клетку. Он задыхался, от мучавшего его, надсадного кашля.
-Теплое и свежее занёс – оправдывая своё появление с пищей, говорил Александр Ильич, кивая головой на тарелку. Ему, почему – то было совестно, что он здоровый, а сосед больной. – Поешь, когда захочется. – Дал совет доктор, направляясь к выходу.
-Danke! Спасибо! – Футболист, как – то пристально посмотрел на Скугарева и хотел сказать что – то еще, но кашель прервал речь. Врач, не ожидая ответа, поднялся с дивана.
-Пойду. Товарищ ждёт и не допитое пиво. Прощай до завтра.
Когда друзья пообедали, и говорить было уже не о чем, Peter неожиданно поучительно изрёк: - Навязываться с помощью здесь не принято. Каждый живет сам по – себе. Что ты бегаешь к своему немцу? Выздоровеет и станет тебя избегать.
- Почему? Они такие же люди, как и я. Всё человеческое им не чуждо. Ничего я не навязываюсь. – С обидой в голосе проговорил тихо Скугарев. – Мне же от него ничего не надо. Помощь моя не требует вознаграждения.
Захмелевший от пива товарищ, был, в этот момент, не умолим и беспощадно справедлив.
- Кто хочет встречаться с человеком, который видел тебя в беспомощном состоянии? Что ему от меня надо? - Станет он думать. Простота русских хуже воровства.
- Зачем ты обо всех плохо думаешь? Это у меня глупый менталитет, мне любого жалко, по-другому мыслить, не приучен. Без разницы, какой нации человек – немец, франзуз или африканец. Врач не имеет право ковыряться в родословных. – Оправдывался Скугарев, одновременно понимая, что товарищ его не слушает. – Обещаю, что сегодня больше к нему ни ногой. Меня не просили. – Скугарев, начал вслух ругать себя на все лады, не понимая, за какие такие поступки, на него злится гость и почему.
До отъезда на Родину - тридцать два дня. Можно сказать ура! Утро подаёт новые надежды. Скугарев проснулся под впечатлением недавно прочитанных исторических повестей. Адыгейского писателя Исхака Шумафовича Машбаша и русского геолога Арсеньева. Машбаша Скугарев уважал. Как же? Адыгеец первым напечатал его рассказ. В памяти, у доктора, жили герои повести « Два пленника» и таёжного охотника, для которого деревья были «тоже люди». – Моя жизнь не может быть схожа с бытом черкешенки Афипсы, - вспоминал эмигрант встречи с писателем на родине, и такой же, как у Дерсу – Узала. Я искал причину своего плохого самочувствия, а она разьяснена в книгах мыслителей. Такое же одиночество в окружении чужих людей, как и у героев книг. Тут мы похожи. Человек выживает только в своей среде, на родине. Размышляя о непредсказуемости судьбы, Скугарев прошел на кухню. Телефон зазвонил неожиданно и отвлёк Александра Ильича от мыслей.
- Привет! – узнал он голос земляка из немецкой Швейцарии. - Чем занят? – Спросил Димка, как и в начале марта, голосом скрипучим и фальшивым. Тогда они чуть было не поругались. Скугарев говорил, теперь, осторожно подбирая слова.
- Поднялся с постели, намеривался выпить кофе и поработать головой. Не мерзну, а доказать это смогу родинкой на шее. – Балагурил доктор, зная, что Димка любит шутки.- Перевариваю информацию твоего ответа на мой вопрос «Как ты учил немецкий? – Сейчас он врал, но говорить что – то надо, решил Скугарев и затараторил без остановки. - Ты во многом прав. Наверное, что – то произошло, и ты торопишься об этом мне рассказать?» – Попытался предугадать Александр Ильич вопрос.
- Уезжаю в Одессу.
- Надолго? Чем заниматься? В каком месте смеяться?- будничным голосом поинтересовался Скугарев, хотя эта новость ошарашила.
- На сколько, не знаю, а заниматься буду проповедью. Спасибо за то, что ты когда – то дал мне толчок и я стал писать. – Донеслось из Дрездена. Димка сменил тембр голоса.- Научился говорить. Перевожу с немецкого на русский, книгу бесед религиозных мудрецов.
-Да? Ну, и что? Удается? – Скугарев помолчал, подыскивая соответствующие моменту слова. – Да? – Еще раз промычал он в трубку и наконец, стал подбадривать товарища. Говорил не то, что думал: - Это здоровая поездка. Писать ты начал без моей помощи. Начитался Достоевского, Библии, вот и результат.
- А вот мне на собрании верующих задали вопрос, - кто такой человек?
- Ты у меня спрашиваешь? Не знаю – рассеянно ответил Скугарев. - Сосед за стенкой тоже из города у моря, рассказывал, что в маленьких двориках кучи мусора, а на них чайки. Уезжает еврей. Зачем? – Невпопад, зачем – то сказал доктор.- Тут еще ты. Дурацкий вопрос о человеке. Что сказать?
-Уверен, что этого, пока, не знает никто. Представь, человек лежит на земле, а к нему даже не знают с какой стороны подойти. Одни говорят, пьяный, другие – больной.
- Зачем спрашиваешь, если знаешь ответ? – вдруг произнес Скугарев уверенно, что – то вспомнив. - Могу представить или догадаться, что ты считаешь человека божеством. Вот, только не знаю, с каких это пор у тебя такое мнение?
- Почему бы и нет! – не слушая собеседника, ответил проповедник. - Человек по своей природе уникален. Он личность.
- Согласен. Казалось бы, общеизвестная истина, но почему – то личности уничтожают друг друга? Думать хорошо о человеке твоё право. Одного Иисуса Христа, родом из людей, я уже знаю, теперь ты метишь в святые? Оставим эту тему и обсудим её во время встречи. Встречный вопрос. Как, думаешь, я одинок? Сколько не думаю, не могу сказать себе, что одинок. Так хочется пожалеть себя, особенно перед неизвестностью. Подскажешь что – нибудь?
-У тебя дочь, сын, друзья.
- И то верно. Какая-то сила заставляет меня думать и делать поступки, которые на самом деле совершать мне не хочется. Меняю форму одиночества, принимая из многих. Которая мне приятна, беру за основу. Нужно ли это? Усиливаю своими поступками, своё существование, что ли? Комфорт меняю на дискомфорт? Мне и дома хорошо. Подчиняюсь законам жизни, если они есть на самом деле. Несёт, а куда, неизвестно, но чувствую, что в правильном направлении. Надеюсь, мои решения – проделки моего подсознания, будут изучены в будущем, не знаю кем?
-Ты всё о возвращении? Боишься не знакомого одиночества? Хочется наговорить тебе грубостей, но сдержусь.
- Выходит, из нашего разговора, что вместо ответов на твои сомнения, пытаюсь ответить на свои, извени. Предупреждаю в награду за смелость – думай, чем занимаешься. Решил – иди вперед без оглядки. Живущим на Земле надо посвящать гимны.
-О чём это ты?
- Так! Когда сидишь, опустив руки, ощущаешь немощь в теле. Ты правильно сделал, что отправляешься в дорогу. Счастливого пути и удачи в утешении слабых!
Скугарев, едва положив телефон, как услышал, что настойчиво звонят в дверь. - Кто бы это мог быть? - Он попытался предугадать причину чьего – то, столь раннего визита. - Может быть, наведался сын?- Сделал он предположение, после которого торопливо облачился в халат и помчался в коридор, открыть дверь. Перед ним стоял улыбающийся мужчина, с железной кружкой в руках. Стоило ему ею тряхнуть, как она звякнула мелочью. Александр Ильич часто видел незнакомца, когда гулял по старой площади. Мужик, обросший и небрежно одетый, понуро опустив голову, всегда стоял в окружении похожего на него пони, верблюда и обезьянки.
- Если можете, - прервал молчание посетитель, - то помогите деньгами зверям из нашего местного зоопарка.
Они снова уставились друг на друга, каждый думая о своём.
- Момент.- Скугарев вернулся в комнату и достал из кошелька две серебрянных монеты.
-Danke! Спасибо! – Вежливо поблагодарил молодой защитник зверей и направился к соседней двери.
После этого, казалось бы, незначительного события, жизнь, Александру Ильичу показалась прекрасной. – Если в этом городе так заботятся о зверях, то, что же говорить о людях! – думал он, но от радостных мыслей отвлёк зазвонивший телефон.
- Купим фен невесте? – Вместо здравствуй, спросил наследник, Александра Ильича. Встретились родные люди по – хорошему. Скугарев при виде родного лица сына расчувствовался и, сняв с пальца золотой перстень, подарил его отпрыску. В ответ, оказывается, и Саня приготовил ему подарок, дигитальный фотоаппарат. Ужинал доктор один. В китайском ресторане посетителей было не много. Плотно поев, Александр Ильич поехал домой. На трамвае до остановки „Kattenkamp“, а дальше пешком вверх, еще три квартала. Поднявшись на этаж, навестил больного соседа. Армин, угостил дорогим вином. Выпили по два стакана. Смотрели футбол. Когда Скугарев засобирался, было уже поздно. Сосед разгодав его намерение уйти, поднялся на больных ногах, и с трудом передвигаясь, по комнате, прошел к серванту. Наклонился и вынул из выдвинутого ящика бутылку красного вина. – Это тебе!
-Не надо! Такое дорогое. – Попытался, стоя у двери, отказаться от подарка эмигрант.
-В таком случае, не приноси мне пищу.- Ответил Армин.
Александр Ильич вспомнил высказанный упрек товарища о своёй назойливости и взял бутылку.
С подарком, Александр Ильич, расправился сразу же, как вернулся к себе в квартиру. Очень вкусная бутылка вина сделала своё нехорошее дело. Скугарев проснулся от чувства нестерпимой жажды. Не включая на кухне света, он залпом выпил, в ней, две бутылки минералки. Утром Скугарев снова навестил соседа. Долго ждал, пока Армин открывал дверь: - Видимо спал без трусов, - сделал, предположение Александр Ильич, увидев футболиста по – пояс укутанным в бархатистое полотенце.
- Болит под майкой? Снимай! Посмотрю. – Обозначил, цель своего посещения, Скугарев. Сосед пристально посмотрел на русского доктора, и будто решившись на что – то запретное, отнял руки от груди, и стянул с себя одежду.
- Снова не спал и не ел? Ба! – Осматривая больного, взволнованно, проговорил доктор, - да у тебя флегмона, воспалился шов. Была операция на грудной клетке? – Спросил небрежно Александр Ильич. – Кожа вокруг шва покраснела, болезнена, просвечивается гнойник. - Резали в области сердца?
- Операция была восемь недель назад. – Вымученно ответил Армин, будто сообщил неприятелю тщательно скрываемую тайну. – Еще, - сообщил он, - доктор в больнице сказал, что у меня остеомиелит двух ребер справа. Что это такое? Что делать?
- Последний вопрос не для меня, а на остальные не знаю, что и как и ответить тебе. Ну, и терпеливый ты! Едем к врачу, - не терпящим возражения голосом приказал Александр Ильич. В этот момент его мучила мысль, что со своим скудным запасом слов, он не сможет обьяснить Армину тяжесть его состояния. Он снова, на этот раз без объяснений, доктор убежал к себе, и вернулся с медицинским словарём. Нашел перевод трех слов: шов, гной, флегмона. Экс – футболист, в ответ на его сообщения, моргал и начал кому – то названивать. Недозвонившись, Армин испуганно посмотрел на соседа и сказал примирительно. – Не будем спешить. Приму душ. Побреюсь. Позавтракаю. Встретимся через час на лестничной площадке. Bis spether! До встречи!
Александру Ильичу, показалось, что сосед, его просто выпроваживает из квартиры и разочарованно ответил: - До встречи!
Позже, Скугарев по нескольку раз на день мысленно проигрывал сложившуюся с Армином ситуацию и успокаивал себя, что сделал всё, что от него зависело. Его удивляло терпение соседа. Дальнейшие события развивались по – желанию больного. Подъехало такси, а потом была больница. Сосед, как казалось Александру Ильичу, изначально был не доволен его поведением, видимо, немцу была непонятна настойчивость русского, показать его дежурному хирургу. «На, что он надеелся, скрывая болезнь? Невежество в медицине?» – задавал себе вопросы Скугарев, но ответа на них не искал. Экс – футболист, тем временем, пока ехали, сокрушался на то, что приходится тратиться на машину, врачей, обслуживание. «Бесплатная медицина выглядит привлекательной только в воспаленном бездельем мозгу», - думал бывший врач, разглядывая бесновавшегося, без причины, в салоне такси, пациента.
В приёмном отделении врача ждали не долго. Медсестры быстро уладили анкетные вопросы, после чего соседа вызвали в кабинет. Туда – сюда бегали регистраторы, и, казалось, вносили неразбериху в деятельность медперсонала. Александр Ильич заметил, как следом за ним, в кабинет зашел и врач. Рентген, осмотр хирургом, пунктуация шприцом флегмоны, госпитализация, всё было на высшем уровне. После того, как увели больного, Скугарев вздохнул облегченно, ему, почему – то, в это воскресное утро, быть врачом не хотелось. Экс – футболист, на такси возвращался домой за необходимыми в палате вещами, а Скугарев решив, что на этом его миссия окончена, вышел из машины в центре города, оставив в ней соседа. Cколько раз, он вспоминал об этом случае и всякий раз, происшедшее с ним происшествие, казалось, другим.
На старой площади, на которой он вышел из машины, его внимание привлекали, прыгающие по тротуару воробьи. «Откуда они здесь? Куда ни глянь, вижу свой дом. Скорее бы уехать в Россию» - успел подумать эмигрант, прежде чем зайти к турку поесть „D;ner Pide“. Насытившись жареным мясом, Скугарев долго сидел, за чашкой кофе, в кафе „Venezia“, разглядывая прохожих. Под вечер, на трамвае, уставший Скугарев, доехал до остановки „Kattenkamp“. До квартиры всего три квартала вверх. Александр Ильич много раз вспоминал подробности госпитализации соседа и утешал, себя, мыслью, что в непростой ситуации госпитализации, был перед немцем на высоте.
День весеннего равдоденствия, приближавший мечту Скугарева Александра Ильича, казался ему то далеким, то его бросало в жар, только, при одной мысли, что в дорогу не успеет собраться. Пытаясь ухваться за волосы на лысой голове, он стоял на балконе и смотрел вниз. Было холодно, но развернувшийся перед ним вид на заснеженную природу, строения, дороги, приводили его в восторг и он не замечал, что продрог. «Завтра утром снова выглянет солнце и всё вокруг станет черным ». – Промелькнула, невольная мысль и заставила Скугарева вернуться в комнату с балкона. Пытаясь запечатлеть не долговечную красоту, Александр Ильич достал из шкафа японский фотоаппарат «Conika», вернулся на прежнее место. Стараясь не пропустить интересный снимок, он несколько раз щелкул заснеженный пейзаж. Эти фотографии остались в его альбоме навсегда, но для чего они? «Видимо для хвастовства перед друзьями», - ответил он себе на простой вопрос.
Находясь во здравии, при условии, что искреннен, человек пишет историю своей жизни. Отвечая на вопрос, нашел ли он смысл в ней, скажем, что нет. Правда это или нет? Как представляется, на этот вопрос ответят его потомки, а пока, Скугарев, терпеливо ждал дальнейших событий вокруг. «К примеру, - думал Скугарев, за сегодняшний день ни разу не вышел из комнаты, а в ней ничего и не произошло. Телефон не звонил, читать не хотелось. Только появилось глупо – радостное чувство приближения ночи, и в скором времени, наступлении утра. Разве в этом смысл жизни? Для того чтобы развлечься, Александру Ильичу, стоило придавить пальцем красную кнопочку на пульте управления телевизором за сто ойро, похожего на фирменную гаванскую сигару. Скугарев на секунду представил, как погаснет экран, установится тишина в комнате и тогда он услышит тикание будильника и журчание воды за стеной квартиры. Он включил голубой экран и лёг в нишу, на кровать. Так проходили дни эмигранта. Наверно, безбельем и внимательным разглядыванием того, что его окружало, Александр Ильич, хотел впитать в себя, как можно больше впечатлений от страны, приютившей его на время, не открыв ему при этом, ни одной из своих национальных особенностей, разве, что пунктуальность. Всем известная черта немцев. «Во всём виноват мой характер и отношение к людям - пытался объяснить себе своё не знание страны доктор, - то, что есть во мне хорошего, не нужно и не понятно. Одним словом, остаюсь в глазах местных, варваром, нелюдимым и бестолковым».
Человек психически устроен не обычно. Когда предстоит умирать, думает о жизни и наоборот. Есть, конечно, циники, думающие всегда о смерти, но есть и люди, стремящиеся к жизни.
Вечером, Скугарев пил с товарищем вино. Если бы кто – нибудь в это время их подслушивал, то непременно пришел бы к выводу, что разговор их был странным по содержанию. На закуску хозяин выставил соленые огурцы и копченую колбасу, но к происходящему за столом это не относилось. Было вкусно и не обычно. Вино и огурцы.
Минувшее время, события, плотно касались Скугарева и давали его мозгу пищу для раздумий. Ничего нет постояннее, чем прошлое. – Думал доктор, стараясь понять, для чего это ему, так много, надо знать? Как – то об этом спросила Галина, и он глупо ответил, что для того, чтобы быстро жениться. - В нём, прошлом, не сдуешь пыль и не переставишь с места на место, знакомые вещи. Когда – то совершенный поступок, остается в тебе навсегда. - Об этом, Скугарев слышал от своего друга. «Какими словами надо приветствовать день наступивший? Выглянуть в окно, увидеть прохожих и предположить, холодно на воздухе или нет? Через месяц в моей жизни все изменится. Если кто – то думает, что об этом не стоит размышлять ежесекундно, то здорово ошибается. Мысли в голову лезут помимо, желания. – Оправдывался перед кем – то Скугарев, и радовался тому, что его никто не отвлекает от размышлений. Он так и не понял, для чего живут люди. От неудач, постигших его в последнее время, доктор затих. Когда уезжаешь, и от тебя отворачиваются родные, делало Скугарева вялым. Никому не звонил, не интересовался политикой родины. Сходил на эмигрантский бал, но и на нём, его обозвали уезжающим мудаком. Плавно перешедшее в попойку, осенеее мероприятие, с участием, в нём бывших на родине интеллигентов – учителей, от пережитого бедлама на балу, доктор вообще, впал в спячку. События последующих дней, для него, проходили, как в кино. Беззвучно, и без на то, его, согласия. Навалившееся, прозднее одиночество, его и спасло. Духовность, свобода, ответственность – три пустоты человеческого существования. Скугарев остановился на мысле о любви. «Любовь, - с грустью думал разбившейся об это понятие мужчина, - возможность сказать кому – то «ты», «да». Это способность понять человека в его сути, конкретности, уникальности и не повторимости. Однако, - Александр Ильич пытался отвязаться от назойливой мысли, - понять в любимом суть, конкретность, прочувствовать его ценность и необходимость, видимо ещё не всё. Любви присущи познание и жертвенность. Заглядывать ей в лицо, после того, как нашкодничал перед любимой, не к лицу любящего».
Вечером, двадцать третьего февраля, у Скугарева начал трещать телефон. С Днём Красной Армии поздравляли все, кто имел, хоть малейшее представление об этом. В чужой стране это звучало необычно. Специфический праздник, чуждый здешним. Когда поздравлял друг, с которым вчера едва не разругался, доктор от его внимания, был переполнен чувством благодарности, и чтобы загладить вчерашний инцидент, он пригласил товарища на картину «Авиатор». Затея провалилась, но была воспринята товарищем с благодарностью. Друг был занят на работе, а это веская причина отказа.
На следующий день, эмигрант поехал стричься у соотечественницы, говорливой женщины, делающей из своего сына чемпиона мира по теннесу. Привести свою голову в порядок, таким образом, было дешевле и приятней. А ещё, можно было поговорить на родном языке. Мастер – парикмахер его приходу не удивилась, она ждала клиентов в любое время суток. Живые деньги были нужны всегда. Лиля – так звали женщину, приводящую его голову в порядок, заметила: «Никогда не состригала с твоей головы так много волос, как сегодня. В чём дело?» На её вопрос Скугарев не ответил. «Разве объяснишь всем свою запущенность занятостью, сборами в дорогу» - подумал Александр Ильич и забыл о разговорах, как только вышел из помещения и ступил на тротуар. Весна была в разгаре. Природа просыпалась от зимы и распускалась всем веливолепием. В автобусе ему вспомнился разговор по телефону с Димкой. « Сначала надо познать религию народа, языком которого, хочешь овладеть, а затем уже браться за изучение. Вот я русский, плохо знаю религию Руси, так зачем же, пытаюсь, познать душу чуждого народа? Это непостижимо!» Стояла весна. Обновлялась природа. Пронзительный ветер заставил, спрятаться в кафе. Теплота заведения настроила его на мирный лад.
Предстоящий отъезд на родину клином засел в голове и порождал в голове у доктора - эмигранта невероятные, как казалось ему, сомнения в правильности предстоящего поступка. Порой, прогуливаясь у озера, что разливалось неподалеку от его дома, или работая за столом над рукописью, Александр Ильич думал, что своим отъездом сможет помочь кому - нибудь решить и дать ответы на вопросы волнующие мир. Хотят, чтобы я уехал и дети. Не спокойное состояние организма, он приписывал специфике Европы. В начале приезда его поражала тишина в общественном транспорте, теперь – неизвестно, что. Ему казалось, что проживая в сердце капитализма, так объясняли в школе о Западной Германии, он в ответе за поступки всех людей.
Новая напасть. Так расценил Скугарев свою заинтересованность вопросом о человеческом факторе в быту. Почему, начал он думать, по моим наблюдениям, где, казалось бы, у людей сытая, денежная жизнь. Мебель на улицу выбрасывают и аппаратура современная у врачей, вышколенные специалисты, а простой люд умирает, как и в не развитых странах? Проблема видится, - думал доктор,- не в технике, не в условиях обслуживания, а в голове у тех, кто лечит. Всё тот же человеческий фактор, будь он не ладен. То, что человек не может совладать с применением атомной бомбы вроде бы понятно, но как понять, что он не может совладать с самим собой? То самоубийство, то автокатострофа. Похмелися отравой, залезет не туда.
Зима, сопротивляясь приходу весны, снова разразилась снегопадами, пронизывающим до костей ветром. По тевидению сообщали не утешительные вести. То Португалию засыпет, то Францию, то Баварию. Снег валил непроглядный. Скугарева это не пугало и не мешало думать. В его комнате всегда было тепло. Если на календаре февраль, то на улице, в не зависимости от природных катаклизмов в какой – то части света, можно услышать свист птичек - синичек. От хорошего так же, как и от плохого бывает жуткое настроение. Это на себе прочувствовал и Александр Ильич. Совсем рядом, маячила перед его глазами родина, на деревьях оживала природа, а он болел. Простыл. «В теле температура, животе тяжесть, слабость, в голове пустота, ноги едва передвигаются», - так думал, эмигрант Скугарев, по дороге в магазин. В доме есть, было, нечего и он шел, купить молока. «Огромные сугробы почему – то не хотят задерживаться на тротуарах. Дворники, а это здесь звучит гордо, с каким – то остервенением расшвыривают снег по сторонам», - успел он сделать наблюдение перед дверьми входа в торговый центр. В человеке рождаются присущие только ему чувства, вопросы, решения. Только он сам себе может ответить на вопросы, а что же главное, для кого?» В чём, спросит дотошный читатель и будет горд за свой каверзный вопрос.
Субботние и праздничные дни, у эмигрантов, самые тяжелые. Вот и сейчас, Александру Ильичу, хотелось закрыть глаза и вспомнить верных, здешних, собутыльников, но из этого ничего не выходило. Человеку кажется, что он сможет свершить нечто необычайно полезное человечеству. На каком основании, например, писатель, с видимой легкостью рассуждает на любую тему? Он, что, всё знает? Хочется верить, что прежде чем прикоснуться пером к листу бумаги, он над собой работал. Читал, переживал, участволвал во многих описываемых, им, ситуациях. В противном случае, это не писатель, а писака. Писатель – это образ жизни. Почему – то не всегда удачный, но всегда поучительный.
«Через несколько дней, а именно, через двадцать поеду домой», - констатировал, проснувшийся эмигрант. Ожидание чего – то необычного, утомило Скугарева и в то же время, наполняло его будни событиями. В описываемый день, он закончил огромную работу над романом и кинулся к телефону. Ему хотелось рассказать всему миру, что он не сидел, бесцельно глядя в окно, а работал. «Люди!», - всё замечательно! Воскликнул он в пустоту квартиры и осекся. Никто его не слышал и не услышит. Понимая это, он всё – таки надеялся на чудо. За окном валил снег, гудел ветер и Александру Ильичу, в постельном уюте стало ясным и понятным, что и радость тоже индивидуальна. Она принадлежит только ему и никому не нужна. «А почему собственно, моя способность трудиться должна радовать кого – то?» - укорил он себя, за внезапно нахлынувшие чувства. «Голова тяжелая, и только, мысль о дальней дороге радует. Кому бы сделать приятное? Николаю Афанасьевичу? У него недавно умерла жена. Самая большая радость для него, сейчас, бутылка водки. Значит куплю».- Решил он, и поднялся из постели.
Сквозь пелену снегопада из окна кафе ему чудилась свадьба наркоманов. Жених в черном, невеста в белом. Банкетный зал ресторана «заливает» свет свечей. Во всю длину зала, стоит стол, покрытый узорной скатертью. В центре стола, Александр Ильич, различил автоклав, в котором он прятал дембельскую форму. Играет эстрадный оркестр, золотом блестят инструменты лабухов. На нижней ступеньке лестницы, ведущей на сцену ресторана, сидит грязный человек и грубо раздвигает меха разбитой гармоники. Музыки не слышно. Тихо – тихо! Гости во фраках. На женщинах брилиантовые колье. Родственники рассаживаются согласно номерам пригласительных билетов. Быстрые официанты стали подавать. На первое – ампулы морфия. На второе – резиновые жгуты, с помощью которых, перетянутые, на руках вены, начнут набухать. Закуска – шприцы. Крики «Горько!» - ему слышатся отчётливо. - Жених и невеста поднимаются со стульев и целуются. В последний раз. На радостях, гости колятся розданным «кайфом», и расползаются по залу. Начинает играть оркестр, всё вокруг блестит.
Тяжелее всего одиночество ощущается ночью. Тихой, не известной, спокойной, когда начинает казаться, что время отсчитывается вспять. Можно было ложиться спать, но Скугарев почему – то не торопился, он боялся сна. Его рука чиркнула спичкой, и потянулась к фитильку стоящей на столе свечи. Доктор долго смотрит на небольшой огонек и от этого ему становится теплее. Затем, он положил руки на стол, за которым сидел, и бесцельно уставился взглядом в ковер, висевший в нише, над кроватью. Подарок матери на свадьбу. Какие мысли в голове? «Скорее, скорее приходи день весеннего равноденствия», - как заклинание повторял мысленно эмигрант. - «Темнота боится света, одиночество дороги его пугает. В пути всё будет будничным и серым, разве что перестану бриться и есть. Тоже праздник. Пока же за стулом, на котором сижу, вижу разинутую пасть огромного чемодана. В нём книги, рукописи, безделушки. Дальше, ждёт разобранная кровать».
«Человеку необходимо развивать в себе сознание, дающее ему свет, озаряющее душу изнутри. Он не должен купаться в лучах мудрости других людей, авторитетов или провидцев судьбы, и ощущать на себе благости. Это всё обман. Занимаясь тем или иным любимым делом, мы формируем в своем мозге цепочку безусловных рефлексов, которые и приведут к успеху. Это долгий и тяжелый процесс. Поэтому, нельзя, заниматься всем сразу. Отточите в себе что – то одно, и принимайтесь за усовершенствование другого, нужного вам качества. В противном случае, вас замучает зависть, порожденная невежеством. Никому не подражайте, а то можете закончить самоубийством. Человек разумный, хочет того или нет, должен примириться с собой и своею судьбой», - дочитал обзац Скугарев и закрыл книгу. К чему он, готовил себя, было не известно.
Снова утро! Эмигрант поблагодарил неведомого покровителя за хороший сон, и бросил взгляд за окно. Сплошной туман, но светло. «Где – то за облаками солнце. День будет чудесным». Скугарев по-солдатски быстро, вскочил с кровати, и начал делать гимнастику. Закончив упражнения, побрился. Сложил, высохшее на балконе постельное белье в шкаф. Он не любил домашние заботы. На кухне зашумел чайник. Александр Ильич выпил чашечку капучино и задумался, а что же дальше? Солнце приглашало на прогулку. Он спустился на лифте.
Имеет ли право мужчна пожалеть себя? Автор романа утверждает, что имеет. И тут же добавляет – через любовь к своей матери. Мать, это слово, в понятии мужика, не осознанная любовь к самому себе. С ней сын шутит, делает всё не так, как она просит и любит её, через себя.
Вам когда – нибудь дарили ботинки за тысячу Ойро? Какая прелесть воскликнут некоторые из читателей, но совсем другие чувства обуревали героя этого романа. Он смотрел на обувь, модельную, сшитую по его заказу и вдруг ясно осознал, что она подчеркивает всю убогость его ступней, пяток и лодыжек. «Эмигрант всегда виноват. Не понял, что тебе говорил мастер? С тебя просили сто Ойро, а ты отдал, тысячу». – Так кричала на него шефиня, он хорошо помнил, что слышал сто. От таких обвинений, в его бестолковасти, Александр Ильич пришел в уныние. Можно было бы недоумевать, но обувь, как он считал, таких денег не стоит. «Теперь», - думал он, - «тот кто дарил, потребует благодарности. Как же, указал на физический недостаток или подразумевалось что – то еще? Неужели в Германии воруют?». Скугареву, стоило ему надеть ботинки, начало казаться, что все смотрят на его ноги и понимают, как он беден, а ещё врач.
Перед тем, как выехать на родину, Скугарев много раз звонил по телефону. Далеко, далеко. Разговаривал с матерью и сестрой. Искал в их голосе радостные нотки, но не ничего не услышал.
Только мама, как – то проронила, что, мол, рада, твоему возвращанию. Родные люди не писали друг другу писем и это плохо. Чего он хотел бы знать после долгого отсутствия дома? Ему не понятны услышанные нынешние заботы родных, их тревоги, надежды. «Кто чем живет? - задавал он себе вопросы и не находил ответа. - Я по – прежнему нежно их люблю – мысленно убеждал он себя – думая о родных,- будто оправдываясь перед не видимым судьей, но где - то в душе одновремённо закрадывалось сомнение, так ли это? Как меня встретят?- вставал перед ним вопрос. Когда любят – рассуждал он- то что – то делают полезное. Мои проблемы не интересны, ни кому не нужны, а чужие люди, мне, не нужны. В искренность желаний никто не верит, а что до клятвенных заверений в любви, то кому они нужны? Необходимо, хотя бы писать друг – другу, мы же обходимся не долгими телефонными разговорами.- Примерно так, выглядели его оправдания своей ненужности родным, и этими доводами, доктор, успокаивал себя. Компаньон – человек, с которым едите хлеб. Июль назван в честь Юлия Цезаря. Август – в честь императора Августа. Если что – то хочешь познать, занимайся. – Прочитал он в какой- то книге.
У Скугарева проходило очередное радостное пробуждение, вызванное его пониманием сложившейся ситуации. Занимал, только, отъезд. В голове, тем временем, снова роились идеи. Поднимаясь с постели, он задавал себе задачи: «Работы со сборами на целый день. До отъезда еще две недели, но мне чудится, что никуда не тороплюсь. Правильно ли это? С другой стороны, в эмиграции пролетели годы, которые не заметил, так что же значат, в моей жизни, эти оставшиеся шестнадцать дней до отъезда? Ровным счетом ничего, - отвечал он себе и всякий раз, после долгих исполнений домашних мелочей укладывался спать. «Какой был взбалмошенный день! – думал он натягивая на себя одеало. - Сегодня звонила экс тёща. Замечательный, по – своему, человек. Осталась в жизни одна и думает, что никому не нужна. Чего бы я хотел? – задал он себе вопрос перед тем, как выключить в комнате свет и закрыть глаза. «Ну, да. Развестись официально, сделать в паспорте соответствующу запись и снова сойтись. Только на этот раз пусть бы она меня любила. Вот этого, как раз никогда и не будет. Высшей формой брака является любовь к одному человеку. Существует множество людей, которые, опираясь, на около научные основания заявляют, что любовь к множеству партнерам, гораздо более соответствует природе человека, - в этом утверждении есть доля истины, - пробурчал засыпая Скугарев. - Однако мы женимся и выходим замуж не только для своего собственного блага, но и в каком – то смысле и для блага человечества. Зная природу чувства общности, можно утверждать, что проблемы, возникающие в любви и браке, разрешаются только на основании полного равенства. Если же мужчина, либо женщина хочет быть победителем в семье, будут иметь плачевные, для них следствия. Так случилось со мной» - Догнали его мысли во сне.
Пролетающие дни то застывали на месте, то стремительно мчались вперед. Зачем? Кому это надо? Эмигранта перед отъездом волновало всё. Косые взгляды прохожих, официанток ресторанов, не членораздельные речи друзей. Теперь, изгонять его с насиженного места, начала непогода. Вторые сутки лил дождь, шквальный ветер трепал всё. Александр Ильич, будто усугубляя своё настроение, сходил в кабинет зубного врача. Взял талончик на понедельник, после чего бесцельно бродил по городу, скучному, полупустому и мокрому. Глазел на витрины ювелирного магазина и мечтал о богатстве. Перед глазами на бархате, лежали золото и бриллианты. Чтобы развеяться хоть на короткое время и отвлечься от терзающих его мыслей, Скугарев, сделал покупки в соседней аптеке. Приобрел аппарат для измерения артериального давления маме и тапочки для бани. Перед тем, как зайти к себе домой, кушал у дяди Коли – семидясетилетнего эмигранта, пил с ним чай, и долго не хотел уходить в свою квартиру. Сильная усталость тянула его на кровать.
В одну из ночей, снились бабочки махаоны. Он не видел их в природе, уже лет двадцать, а тут! Одну поймал и почувствовал в ладошке левой руки, трепетание птицы, частое биение её сердца. От такого не соответствия, между виденным во сне, и ощущаемым рукой, он, проснувшись, долго смотрел на мокрое оконное стекло и, не видя за ним ничего, кроме серого неба, отвёл взгляд. Оставаясь лежать, он, закрыл глаза и начал фантазировать. Чтобы успокоиться и прекратить, видеть наваждения, ему, как всегда, пришлось, вызывать, представление кусочка Черного моря в районеТуапсинского рыбзавода и пляжа возле него. Прекраснее места для отдыха он не знал. Для того что – бы занятие принесло удовлетворение и отвлекло от навязчивых мыслей, еще сонным, облачившись в банный халат, Александр Ильич подходил к окну балкона и рассматривал город сквозь бинокль подаренный дочерью. Узнавал высотное здание телекома - телеграфа, архитектурный комплекс университета, забор сауны на Шпаренбурге, в которую любил ходить. Строения университета, издалека, казались белыми, будто выгоревшими на солнце. Их можно было увидеть вблизи, если сесть на трамвай номер один, пересесть на станции Ян Платц в трамвай под номером четыре. Всё это он проделал мысленно, оставаясь на месте. Выходить на улицу, в такую мерзкую погоду, ему не хотелось, и поэтому, перестав смотреть вдаль, Скугарев начал, рассматривать плоские крышы близлежащих дом. За этим занятием он просыпался окончательно и ждал приезда товарища, звонка телефона, письма или гостей. Он прислушался к шорохам в квартире, ничего. Никого! Неправда! Позвонили в дверь четыре раза. Условный знак, пришел знакомый.
Когда и с кем обсуждать волнующие вопросы? Человек познаёт постоянно и невольно, самоусовершенствуется, добивается финансового благополучия, а дальше что? Видимо надо ставить точку развития, не добираясь на вершину успеха. Человек хочет, чтобы о нём знало, как можно больше людей, и от этого, попадает в неприятные ситуации. Разнообразие мыслей при оценке поступков другого человека, бесчисленное множество и почему – то, не всегда хороших. На самом же деле, человек должен прислушиваться, только к самооценке, в противном случае ему не жить.
Сегодня восьмое марта. День, наделен свойством, позволения мужчине подойти, к любимой женщине, без видимой на то причины. Сказать ей, что она самая красивая, пожелать здоровья. Некоторые эмигранты, при разговоре с Александром Ильичём, как – то бесжалостно, для него, восклицали: «Ах, мы уже отвыкли от Советских праздников!» «Но ведь восьмое марта, международный праздник!» - Думал Скугарев. - Что же, остается человеку, живущему на переломе условий жизни? Социальных, моральных? Неужели только не понимание его радостей?» - думал Скугарев. Преследуя ответ на свои мысли, он долго бродил по городу, мокрому и ветренному. Стоял возле витрин магазинов, рассматривал в них ранообразные вещи, как в музее. Пил долго кофе в кафе, после чего на трамвае, доехал до остановки Бушкамп и пешком добрался до квартиры. Так, почти, каждый день. Вечером, Скугарев, позвонил доченьке и поздравил её с праздником весны.
Возвращаясь с прогулки, возле дома Николая Алексеевича, живущуего по соседству, разделяющего с ним радости эмиграции, в темноте, на пятачке, не растаявшего на траве снега, Скугарев остановился, рассматривая, стаю лебедей. Жалкая и одновременно трогательная картина, вернула его на Землю, и придала уверенности, в сделанном выборе, уехать.
«Сделать выбор, значит совершить поступок. Шаг, правильный, не правильный, одному человеку решить сложно», - Скугарев вздрогнул и открыл глаза. Тело ломило. - «Нельзя думать и принимать решения в дрёме», - объяснил он себе внезапное, не здоровое, пробуждение. - «Коварство неизвестных сил делает меня больным. Жизнь человека подчинена законам, незнание которых, не позволяет, избежать, неприятностей. Чтобы ответил Юнг? «Идеи рождаются из чего – то большого. Человек не формирует их, а сам формируется ими. Возможно ли творчество или лучшее, на что способен человек – воспринять и передать идеи, принимая при этом, их смысл на себя? Скорее всего, это именно так, но в таком случае в мире не было бы места, ни творчеству, ни личности, а ведь основной смысл учения швейцарца – становление в человеке личности. Величие ученого, в его забвении». - На этой мысли Скугарев потерял нить рассуждений и провалился в утренний сон.
Западные ценности, поражают воображение, только, человека, никогда в них не жившего. Свобода без границ, реклама. Повсюду брехня, выкачивание денег. Читать, рекламы, надо не спеша и внивать в их смысл. Берите, покупайте, посетите, болейте, кашляйте, выпивайте, летите куда хотите, только, платите. Щиты, оклеенные цветной бумагой, зазывают в разные супермаркеты, ротозеев, читающих призывную галиматью. Платите, платите, звоните, платите, ждем вас, платите. Неужели, только этим, и живет человек? Наверно по – этой причине, люди на Западе рассказывают о своей работе так, будто делают кому – то одолжение, стараясь, при этом, умолчать, о размере заработной платы. Рождаются, совершают преступления, подвиги, во имя денег? Смотреть, со стороны, на такого человека, толстосумма, выделявшегося из толпы своим присутствием, неприятно. Александру Ильичу казалось, что, всё перекосы в этой жизни из – за него. Подводит стеснительность, чувство вины. – Решил доктор и простил, себе, все ошибки.
Последние дни, перед отъездом, в который, уже, раз, напомнили Скугареву о том, что он работал за Полярным кругом и знает, что такое пурга. Снежная круговерть знакома. Ни слева, ни справа, ни спереди, ни сзади, ничего не видно. Дорогу в тундре предугадать не возможно. Забыть что – то необходимое дома, не допускается. Похожая погода за окном, оставила Александра Ильича в квартире.
Третьи сутки Скугареву никто не звонил. Это обстоятельство его не волновало, а даже, давало, возможность сосредоточиться на главном. Беспорядок в комнате, вызванный сборами в дорогу, Александру Ильичу порядком надоел, но делать было нечего, приходилось мириться с бардаком.. От неразберихи царившей вокруг, он бессмысленно перекладывал вещи с места на место. Надежда на лучшее впереди. Скугарев, представлял своё возвращение, к прежней жизни, героическим. Надежда выжить, и приобрести финансовую не зависимость, вызывала перед его глазами сияние солнца. Голубое море, возле которого он родился, и ласковый тихий южный вечер, не оставляли сомнения в том, что он, сделал, правильный выбор. Состояние, сопровождающее человека при сборах в дорогу, которая, откроет ему новую жизнь, он испытывает раз в жизни. Александра Ильича радовали пустяки, всё, даже неприятности, которых было в избытке. Его день весеннего равноденствия приближался проливными дождями, ураганными ветрами. Силой отношения понимающего человека, Александр Ильич не выносил душевного надрыва кого бы то нибыло. Жалости к оголенному бессилию он не терпел. - Человек может всё, - считал экс доктор и добавлял, прислушиваясь к себе, - особенно ничего не желая. Завтра наступит, хочешь ты этого или не хочешь. Скугарев гладил в дорогу брюки и думал, ну почему, за время проживания за границей, с ним ничего особенного не произошло? Как и в первый приезд под домом бегают зайцы, проносятся вдаль поезда.
-Отчего ты помогаешь людям?
- Из – за страха перед ними. – Ответил Александр Ильич.
- А, ты?
Товарищи сидели за столом, ели шашлык и, предчувствуя скорую разлуку, старались говорить искренне, а это всегда, казалось, бесжалостным. Александр Ильич не переносил насилия, Петя тоже.
- Ты, в своих поступках, руководствуешься опытом жизни своей умершей матери? Или живешь, анализируя, происходящее вокруг тебя и с тобой? – Решился спросить Скугарев.
- Наверно. – Петя, разглядывал на свет жидкость в стакане, отвечая на вопрос. – Когда от меня ушла жена и увела детей, во мне обострились воспоминания детских несчастий. Чтобы не оставаться в одиночестве, поделился раздумьями со своей сестрой, принимавшей горячее участье в моем несчастьи.
- Пожалел, об этом, позже?
- Конечно. Каждый человек, находит в несчастии другого, что – то полезное для себя. Так произошло и с ней. Тогда казалось, что нашел цель в жизни, и думал, вот теперь у меня есть божество, на которое стоит молиться. Я любил свою семью. В детстве, от родителей, я получал мало ласки и когда от меня ушли дети, родители больше стали обращать на меня внимание, что меня обрадовало, но в их отношения ко мне вмешалась родная сестра, которой я так глупо доверился. Она рассказала о моих чувствах к родителям все, переврав в свою пользу. Отец, после её анализа, перестал со мной разговаривать или, совершая над собой насилие, делал вид, что интересуется мно. Мать, видимо не поняв того, о чём я хотел исповедоваться, считала меня пропавшим грешником. Маленьким, я был хилым, болезненным и доверчивым. Видимо движимый такими представлениями обо мне, отец, при встрече стал упрекать за не понятые, им, мои мысли и тогда я взорвался. Отец у меня ярый баптист, живет по вере, но своей, посещает собрания, выступает с проповедями. В ярости от их не понимания, чего только я не наговорил. Что мучало все годы, то и выплеснул отцу в лицо. Обвинил его во всех своих неудачах. Чего только я не говорил. Упректул, папу, за то, что он развел семейный колхоз из десяти детей, а ума никому не дал. Да, что там воспитания, человеческого тепла не смог дать.- Говорил, нет, кричал, я ему в лицо, будто потеряв разум. – Ты для детей, - говорил я ему, - а значит и для меня был больше властелином, чем родителем. Над нами же люди смеялись. Ты ехал на работу, а дети таскали на себе, кроликам траву. Велосипед был необходим тебе в тот момент, когда в работе надрывались твои малолетки. Ты ехал, а кто – то из братьев или сестер бежал за тобой три километра, чтобы к вечеру привести тебе велосипед обратно. Оставлять транспорт на работе не позволялось, могли украсть. Мать беспрерывно была в декрете, болела. Ей было не до ласки к своим детям. Видимо состояние постоянной беременности, и заставили её бояться, тебя и, чтобы избежать кары, она вознесла тебя до небес. Как же, говорила она, отец кормилец, на него надо молиться.
- Ты бесжалостен к отцу. Неужели, только из – за этого помогаешь людям?
- Видимо так.
Отъезд на родину, представлялся эмигрантом, на первое возвращение к супруге. Которая, своими обещаниями, вызвать полицию, только расмешила его. В отъезде, что – то пугало и притягивало, одновременно. Какая – то неведомая сила, механически толкала Скугарева на поступки, приближающие развязку в отношениях с друзьями это, ему не нравилось. Случайностей не бывает. Он об этом знал, но что заставляло его делать не желаемые поступки, не понимал. Надежды на успех? «Сомнительны. – Думал он. - Может быть там, дома, где я достаточно владею языком и легко смогу найти работу, своё место в жизни? – надеялся на чудо Скугарев, в которое не верил. - Забыть потерю любимой женщины остающейся здесь, смогу. Кто виноват в том, что она не любит меня? Жутко от такой правды? Конечно. Буду работать, работать и работать. Только это поможет забыться. На помощь позову мать. Не случилось бы со мной то, что произошло с друзьями. Не настигла бы скоропостижная смерть».
Идея Данте – любовь, говорили древние, означает движение духа и первоначальную энергию вселенной. В любви философской, душа созерцает мир при помощи деятельного разума. В поисках ответа на свои вопросы, эмигрант перечел массу литературы, а теперь спал. Завтра, ему предстоял день отъезда. Александр Ильич открыл глаза и, прислушиваясь к шорохам комнаты, лежал неподвижно. Не выдержав бессоницы, будущий путешественник поднялся и подошел к шкафу. На часах четыре утра. Снилась, какая - то гадость. Во сне, он видел, как бабушка Света, положила на раскаленную сковороду, лицо внука. За её действиями Скугарев наблюдал со стороны и с ужасом.
- Зачем вы так? – спросил эмигрант у старушки.
- Не послушный.
В тоже время старая женщина сидела за столом и угощала не знакомую девочку вареньем. Ребенок, поедая вкуснятину, не замечал, что происходило рядом.
-Ему же больно! – Закричал прибывший в Россию доктор. – Посмотрите, в мертвых глазах ярость. Лицо - душа, суть родного Вам человека. Прекратите экзекуцию! Снимите же! – требовал Скугарев в сердцах, продолжая, взирать на страшную картину. – Зачем, зачем Вы идёте на преступление?
-Наказан внук за не выполнение уроков.- Неумолимо произнесла бабка.
Удовлетворенный таким ответом, Скугарев вышел из пыточной кухни, и прошел в грязный кородор.
Провожающие прибывали во время, как и обещали. Первым, позвонил в дверь четыре раза Петя, ставший родным, мужчина пятидесяти лет. Друг выше доктора, коротко подстрижен, с сединой на висках и, что самое поразительное, было, для Александра Ильича, с голубыми глазами. Приятный разговор, похожий на рокот моря, заполнил жилье, стоило Скугареву открыть дверь.
- Собрался? Ждёшь? Вижу, вижу. Моя теория насчет подрезки лебедю крылья и он остаётся на месте, не сработала. Жалко и завидно. У тебя есть Родина.
- Не рви сердце. Присядем на дорожку и подождём гостя? – попросил Скугарев товарища, но в этот момент позвонили. – Толик Цимерманн. – Мотнул головой в сторону коридорчика Александр Ильич. – Посидим вместе. Хорошая примета, когда идёт дождь. Как, там погода?
- Знаешь, даже странно. Солнечно и ветер утих.
Первый курьез произошел сразу же, как только они прибыли на Кессельбринк. Район посадки на автобус казался пустым. Скугарев вышел на тротуар и не увидел машины Толика. Расстегнул плащ. От предстоящей разлуки с городом, друзьями, детьми, его знобило. Чтобы увериться в отсутствии ожидаемой машины, он еще раз внимательно осмотрелся. Площадь, с которой он отъезжал, была заставлена стоящим транспортом. Скугареву казалось, что знает всех водителей. Он еще раз огляделся, на этот раз, стараясь, как можно полнее запомнить город. Порядок и всё на месте. – Отметил ожидающий автобуса, эмигрант. - Над дорогой белое кирпичное здание Телекома, угадываются улочки, ведущие в центр города и к общежитию эмигрантов. Он обернулся, кафе - бистро, в которое Скугарев намеревался заскочить перед отправлением, работало. Не зная, что предпринять, Скугарев заговорил.
- Что предположишь? - обратился Александр Ильич в салон машины Пети, - куда мог деваться Толик? Хорошо, что до отправления не меньше часу. Как знал, что будет преследовать неразбериха.
- Видел его машину в зеркале заднего вида на предпоследнем светофоре. – Вяло успокоил Петя. – Знает куда подъехать?
-Думаю, да. Съезди к железнодорожному вокзалу. В это время от него отходят автобусы на Москву, наверно он там ждёт?
Через пятнадцать минут все были на месте. Скугарев не спускал с вещей глаз, стоящих на тротуаре, и всё – таки увидел, как из – за бистро, в которое он думал сбегать перед отправлением, появился Вовчик. Третий и не жданный, товарищ с рюкзаком за плечами, земляк. Мужик со странной, если не сказать трагической судьбой, появился перед ним, словно выскочил из ящика в фокусе. Любящий своих детей, изгнанный из дома женой и теперь бесцельно болтающийся по городу, Вовчик увидел оглядывающегося Скугарева и бросился к нему.
- Думал, опоздаю, - вместо приветствия, радостно сказал Володя, снимая рюкзак и ставя его на асфальт. – Скоро уедешь?
- По расписанию. – Последние слова земляка, почему – то обидели Скугарева. Не понимая, отчего он так болезненно реагирует на вопрос и вместо того, чтобы дерзко, как хотелось, ответить, доктор робко попросил: - Сходи в магазин „Aldi“за минералкой, напротив китайского ресторана. Это рядом. - Протянул доктор деньги и уточнил просьбу, - бери в маленьких бутылочках, а то ноги от выпитой воды, отекут.
- Мигом сбегаю. Мужики приехали?- Закрутил головой земляк.
- Вот ты даёшь. Никого не видишь? Конечно. На стоянке в машинах сидят.
Похожий на майского жука, автобус, прибыл по расписанию. Из передней двери, покручивая, в руке ключ от багажников, на посадку, вышел добрый водитель. Александр Ильич, загружая чемоданы с шутками – прибаутками, поглядывал в сторону Телекома. Ждал Володю. В спорный, и почему – то всегда, денежный вопрос, вмешался злой шофер, подошедший после крика доброго водителя. Возникшие недоразумения, между пассажиром и водителями, быстро разрешились в пользу несчастных водил. Загрузка - пятнадцать евро за чемодан и вперед. Торг был не уместен. Александр Ильич сентиментальным себя не считал, прощался с детьми и друзьями спокойно. Настоящие чувства разлуки, нахлынули на него, стоило автобусу въехать в поток автомобилей, направляющихся к автобану. Глаза, у эмигранта, увлажнились. Пассажир уезжавший, пока на разведку, успокаивал себя, что скоро вернется и снова побродит по полюбившемуся ему городу, посидит с друзьями, увидит детей. От нервного перенапряжения, Скугарев, тряпкой обвалился в кресло и сомкнул ресницы. Спал он или нет? Встрепенувшись то ли от рывка машины, то ли от пронзившей его мысли «Уезжаю!», широко раскрыл глаза. Чувствуя, себя отдохнувшим, и полным сил, Скугарев, не ясно осознал, что удаляется от чего – то важного. Александр Ильич, пытаясь оттянуть время разлуки с городом, прилип взглядом к окну. В салоне автобуса, мешал сосредоточиться на просмотре, сиплый голос телевизора. Некоторые, пассажиры, ужинали. «Прощай, прощай отрезок жизни. – Мечтательно произнёс Скугарев в сторону стекла окна, и подумал, что многое удалось полюбить». На три дня его мир сократился до салона автобуса.
Скугарев был уверен, что автобан по ночам свободен от машин, но оказалось всё наоборот. Красные огоньки стоп сигналов, которые он видел, напоминали, ему, ленту кардиографа, не позволяли автобусу разогнаться. Путешественники медленно плелись в крайней правой полосе автобана. Впереди торопились рефрежераторы, их серебрянные, сигароподобные кузова, казалось, прилипли к автобусу от горизонта. В полумраке салона, удобно рассказывать о чувствах, но слушать Александра Ильича, ни кто бы, ни стал. Въезжали в Ганновер – в один из немецких городов международных выставок и еврейской диаспоры. Утробно заурчав, машина сбавила скорость и начала медленно поворачивать с дороги к автовокзалу. Под фонарями метались люди. Тащили за собой большие чемоданы, обнимались с родными, а провожающие стыдливо улыбались. Через час, заполненный до отказа автобус, мчался в сторону Берлина. Накрапывал дождь и поднимал настроение у сонного эмигранта.
На границу с Польшей прибыли поздней ночью. Вежливые пограничники собрали паспорта для контроля. Очнувшись от дремоты, Александр Ильич стал смотреть окно. Пока проверяли документы, он наблюдал, как в маленькую католическую страну, нескончаемым потоком въезжали битые машины. Перестав следить за наскучившими картинами досмотра, он повернулся полубоком, в сторону соседки. Милое лицо, с короткой стрижкой, сонно посмотрело в его сторону.
- Родились в Камышино? – задал он вопрос.- Подсмотрел, когда сдавали паспорт.
Незнакомка подумала и нехотя ответила.
- Нет, живу там. Еду в Северную Пальмиру к старшей дочери. Надо же было случиться, но я гостила у младшей, которая замужем за немцем.
- Откуда едете? Вы уже сидели во время моей посадки?
- Из Дортмунда.
- Мой отец родился в Камышино! – Объявил Скугарев оживленно, продолжая разговаривать. Ни удивления или хотя бы возгласа, Александр Ильич не услышал. Незнакомка промолчала. - Бывает же так! Едем, едем и не знаем, что почти родственники? - Городок хоть красивый?
- В России всё однотипно. Купеческий быт. Одноэтажные домики. Тишина, коровы по – вечерам, мальчишки, мычание, запахи заката, навоза и деревни.
- И такое еще бывает? Побывать бы и посмотреть. – Мечтательно произнёс Иван Ильич и замолк.
В ответ, он услышал безразличное приглашение.
Начали раздавать паспорта. Бегавшие с документами, водители, привлекли, на время, к себе внимание. После формального приглашения, продолжать беседу с соседкой, Александру Ильичу расхотелось, да и она не была настроена на беседу. Отвернулась и опустив глаза, рассматривала покрытие пола. Пересекали Польшу ночью. Варшаву проезжали утром. Александру Ильичу нравились незнакомые строения. Скугарев любил кушать в польских кафе, в которых его спрашивали: - Пану ковбаску? Польский город – столица, представил вереницу девятиэтажек, длинных улиц, католических церквушек, небольших парков, возле которых обязательно была деревянная статуйка мадонны. Поляки любили Варшаву, и очень удивлялись, если иностранец говорил, что город, ему не нравится. На польско-белорусской границе, водители автобуса, начали собирать по десять евро с человека, погранцам, чтобы пропустили, поскорее, на территорию Белоруссии, которая встретила ехавших на Северный Кавказ, глухой ночью, бетонной дорогой, заснеженными полями, отсутствием встречного транспорта и луной преследующей машину. Скугарев, в полусне открывал глаза.на мгновение, его будоражили воспоминания последних часов, и снова сладко засыпал на заднем сиденьи. Когда – то он был в Минске на специализации по профессиональным заболеваниям. В столице Белоруссии, повышая уровень знаний, принимал участие в пикниках. Запомнившееся веселье состоялось негде – нибудь, а в самой Беловежской пуще. Пил самогон и берёзовый сок из ведра. Ходил по музею природы и не мог насмотреться на огромного лохматого бизона. Как это было давно и недавно. – Встряхнулся Скугарев от воспоминаний и холода. Автобус, который он должен был покинуть, продолжил рейс до Санкт – Петербурга, а другой, стоявший почему – то в темноте, в который перетащили вещи Александра Ильича и не его чемодан, взял курс на Юг России. Пока ехали Европой, Александр Ильич, смотрел в окно и думал, о Германии и Польше, оставшихся позади. «Будто замурованные в асфальт и гранит, высотные дома, домики бюргеров, мадонн, макдональсы в разноцветной рекламе, светящиеся автомастерские, всё осталось за спиной».
Обедали на польской территории. Он, тоже, это запомнил. Подали какой – то суп из томатного сока и риса, напоминавший бурду. Уставшие за сутки дороги путешественники, мечтали об отдыхе, и по – этому, не обратили внимание, на свинское отношение со стороны польских официанток.
Миновав пять белорусских пропускных пунктов, надолго застряли на последнем. В Россиию автобус не пускали. Наконец формальности были разрешены, и путешественников затрясло на ухабах. Если Европу не заметили, как проехали, то на родной земле, каждый километр отмечался в печёнках. Дома! Александр Ильич посмотрел вдоль салона. Казалось, что от того, что въехали на свою территорию, восторгов должно было бы быть много, но уставшие пассажиры, которых было мало, спали. Скугареву слышались, сопение, да приглушенные голоса водителей. Экс доктор приподнялся с заднего сидения, на котором спал, и посмотрел за окно. Туман. Раннее утро, а ему казалось, что этот белый дым, который, он уже когда – то, где – то, наблюдал. На самом же деле, стоило приглядеться, как он заметил, снежные крошки. Порывы ветра гнули деревья. Успокоенный, увиденной непогодой, Александр Ильич снова обвалился в уютную постель. – «Если можно было бы природу, сейчас, представить в образе человека, то пришлось бы пожать руку бродяге. Оборванному, грязному, со всклоченными волосами и взглядом из – под лобъя». – Подумал он, и перевернулся с затекшего бока.- «О чувствах эмигранта, на родной земле, говорить не принято».- Ворочались мысли. – «Нужны приятные воспоминания, а у меня, стоит только подумать о туалете на границе, что в селе Ольховка, начинают слезиться глаза, и перехватывается дыхание. Шуршали колеса, машина подпрыгивала на стыках между бетонных плит, стратегической дороги Минск – Москва, неслась вперёд. На развилке притормозили и свернули под указательный флажок «Москва». Налево пойдёшь, увидишь столицу Белоруссии.
Стоит пройти таможенный досмотр, вьехать в город Брест, как ты уже дома в России. В памяти Александра Ильича навсегда сохранится чувство возбуждения, которое охватило его при виде улиц Белоруссии и светложелтых фонарей сияющих возле цирка. Справиться с нахлынувшим волнением, которое он предвидел, должна была помочь фляжка с виски, засунутая в карман пиджака, еще, в Германии. – Дома, дома хлебну.- Стучала мысль в его мозгу, а руки сами, шарили в боковом кармане. Судорожно и неуклюже, он пригубил что – то не вкусное. Рот обожгло спиртом, после чего Александр Ильич, захмелев, обвалился в кресло. Устал от нервного перенапряжения. Через некоторое время их автобус остановился, на каком – то, пустыре. Водители зажгли свет в салоне. – Кто на южное направление, - закричал в микрофон тот, который грузил вещи в Германии – переходите в другой автобус. Кто до Санкт – Петербурга, оставайтесь на своих местах. Уходящие, не забывайте в салоне вещи. Отправляемся через полчаса. Скугарев вспомнил этот эпизод своей поездки уже дома на постели.
Хроника путешествия. Позади Рязань. Автобус аккупировали нищие, от которых, едва освободился. В туалете, чуть не украли сумочку с документами и деньгами. В городе Орел, принял главную дорогу города, когда смотрел в окно спросонья, за пахоту. Обледеневший Воронеж, принял множеством огней. В нём Скугарев вышел из салона и размял отекшие ноги. По перрону железнодорожного вокзала, рядом с автовокзалом, на котором они сделали остановку, метался швальный ветер, и поэтому эмигранту, не захотелось, посетить придорожный буфет, светящиеся окна которого, манили к себе и чего – то обещеали. Александр Ильич, не отрывая взгляда от блестящих на перроне от света окон здания вокзала, еще раз присел и вошел в автобус. Стало холодно. Держась за спинки кресел, он прошел к заднему сидению, и улегся в свою постель. Ноги, не смотря на предосторожности, всё - равно распухли и болели. Чем ближе к дому подъезжал Александр Ильич, тем тревожней, у него, становилось на душе. Пристал, беспокоющий всегда, вопрос. – «От кого уезжал?» Логического объяснения своему давнишнему поступку не было, ни тогда, ни сейчас. Александр Ильич признавался себе, что ответ, теперь, на самом деле ему не нужен. Цель, которую он так долго преследовал, по прошедствию времени, оказалась ничтожной. – «Что было не приемлемо в поведении соплеменников за рубежом? Да ничего. Что заставило меня тронуться обратно?» – Снова и снова допрашивал он себя. Оправдание приходило само – собой, не убедительное, но понятное. – Хотел увидеть мир, как Моргунок из поэмы Твардовского «Трава муравия». Людям везде живется тяжело – делал он вывод после очередного путешествия по Европе, а раз так, то и нечего делать за границей, в которой он никому не нужен. Какое счастье понимать родной язык, иметь свой храм, своего Бога, разбитую, временем, дорогу. – Думал, Скугарев, ворочаясь в постели.- Встретят ли друзья? За годы эмиграции многих забыл. Их пятеро, было, а сколько осталось?
Когда он проснулся и посмотрел за окно, автобус, переезжал Дон. По левую руку, впереди, у края дороги, Александр Ильич, увидел тройку скульптурных лошадей, увлекающих за собой тачанку, стремящуюся в Ростов. Телега, которую, тащили, яко бы кони, застыла на месте. От такого упрямства брички, Скугареву стало неловко, будто это он, не пускал красноармейцев в город. Вскоре, он обо всём забыл, и стал жадным взглядом всматриваться в горизонт. Показалась Кубань. Родина!
Фыркнув выхлопными газами, забрызганный грязью автобус, сбавив скорость, проехал мимо здания автовокзала и круто повернул вправо. На асфальтовой дорожке, объехал, припаркованный к бардюру автомобиль, стал между белыми полосами. Встречающих никого. Это обстоятельство, даже, обрадовало Скугарева, но когда он вышел, то увидел, что откуда - то из здания вокзала выбежали Серёга и Саша. Когда – то, давно, они, двое и провожали его. Александр Ильич, заметив друзей развалновался, и потерял над собой контроль. Слезы радости, сами, навернулись на глаза. Не встретил Миша. Ребята объяснили странное поведение друга. Их бывший собутыльник, оказывается, ушел на молебен в Соловецкий монастырь. С расспросами к гостю, пристал Серёга. Его интересовало всё. Пока ехали на квартиру к Скугареву., Серёга всё спрашивал:
-Как поживает дойчланд? По-немецки говоришь? Женщину имеешь?
- Не торопись всё узнать, - засмущался Скугарев вниманием друга. – В ресторан пойдём обязательно.- Пообещал эмигрант. - Могу сказать, что Германия живет не плохо. Я мало, что знаю. Сразу оговорюсь, что мало где был. Немцы порядочные люди. Среди местных, друзей, раз – два и обчёлся. Выдавать за действительное, что на душу придется, не порядочно, могу и ошибиться. Люди окружали меня разные. Сталкивался и с порядочными иностранцами, и видел в образе свиней. Язык, как объяснил земляк из Дрездена Димка, надо учить после того, как познаешь религию чужого народа. Вот и подумай. Знаю немецкий или нет?
- Значит, усвоил бытовой. Купи, продай. Сдаюсь, я не шпион.
- Можно сказать, что так. Выходим.
Этажная площадка встретила друзей мусором. Перед родной дверью, валялись банки из – под пива и напитка «Фанта», углы коридора принадлежали окуркам.
- Цивилизация. Пьем, что и Европа. – Засмеялся Серега, указывая на мусор.
- Я, это заметил сразу, по пересечению границы. Чего стоит только сортир на границе? Разбитые двери, кучи навоза, вонь. Загаженный лифт, только семечки. Придет время, когда рассказы про окружающий, сейчас, нас бардак будут вызывать у слушателей недоверие.
- Денег не хватает. – Оживился Женька в оправдание.
- Причём тут деньги? Перестань, - отмахнулся Александр Ильич, - бардак вокруг из – за поломанных мозгов.
- Ты, что привёз? – услышал он в трубке телефона бархатный голос Лили Леонидовны.
- Не понял. Как, что?
- Что в чемоданах, спрашиваю?
- Книги, рукописи, альбомы, египетский конверт.
- Как бы не так! Открываю чемодан проветрить, а в нём женское нижнее бельё, сумочка с таблетками, шоколад, пачка овса и массажер.
- Не может быть, - вяло отрицал Александр Ильич.
- Говори, мечтай. Плакали твои бумажки. – Настаивали на другом конце провода. – Почему такая беспечность? Ценное что – либо было спрятано?
- Золотая цепочка, рукописи – законченный роман. Чувствовал же в Бресте, что шофера перегружают что – то не то. – Оправдывался он то - ли перед знакомой, то ли перед собой. Говорил же: - «Ребята, кажется этот чемодан не мой. Так они в ответ: - «Мужик, ты нас замучал. То не то, это не так. Посчитай, сколько перегрузили чемоданов? Все? Так, что тебе еще надо? Не задерживай, нам еще далеко добираться. Не зря снилась черная собака. – Обреченно вздохнул Александр Ильич и повеселевшим голосом стал рассказывать: Подошла, понюхала и отошла. Верный признак хорошей вести. Вот, думаю, повезло. Надо быть, теперь, постоянно на квартире. Вот увидите, завтра позвонят неизвестно откуда, при условии, что я утащил, нужные человеку вещи».
Через неделю Скугарев вернулся домой из Санкт – Петербурга. Бабушка, которой достался его чемодан, рассказывала, что она всё удивлялась потяжелевшей поклаже, пока дотащилась до квартиры, а когда раскрыла.. чуть не упала в обморок. Северную Пальмиру разглядеть не удалось. На Московском вокзале, от которого он отъезжал, знакомые провожающие, оставили его одного сторожить пропавший чемодан. Погулять не пришлось. Видимо за это, поездка обратно была не обыкновено хорошей. В купе познакомился с гробовых дел мастером, её непутёвым братом и узнал, что на Юге России скоро будет тепло.
Что было дальше? Рестораны, пьяные разговоры с друзьями до утра, пустая квартира и одиночество. После посещений друзей и пьянок в ресторанах, всё кончилось. Опухшие, еще несколько недель назад ноги, будто и не собирались уменьшаться. Болели икроножные мышцы, и не давали сосредоточиться на приятных мыслях. Скугарев на какое – то время забыл, что такое нормальный сон.
Намеченные на неделю хлопоты по ремонту разбитой квартирантами квартиры были выполненны. Скугарев, как и требовал председатель коооператива, поставил счетчики на горячую и холодную воду. Всё. Времени отпуска оставалось много и, чтобы скрасить не радостное пребывание дома, он, как – то ранним утром отправился к железнодорожному вокзалу номер два, с мыслями о том, что будет возвращаться. Разведка завершилась удачно. Александр Ильич сошел с троллейбуса на остановке «Родина» и по улице Советская Армия пошел в сторону памятника Горькому, вниз, между домами и автодорогой. Светило весеннее солнце, благоухало сиренью, легкий ветерок залетал к нему за ворот рубахи. Неудачи, подстерегающие в последнее время куда – то улетучились, и он шел, к цели в радостном настроении. На тротуаре, как и до его отъезда зияли ямы. Он обходил их, медленно ступал на выщербленный и от того подвижный мелкий булыжник и думал, что состояние дорог, это еще не показатель уровня жизни. Он не знал, почему эти колдобины, сейчас, были ему милее всяких гранитных тротуаров заграницы. Увидев еще не старого мужика, сидевшего возле двухэтажного дома на скамеечке и торгуещего семечками, Александр Ильич остановился возле него, и купил маленький стаканчик. Медленно двигаясь в сторону вокзала, он щелкал покупку в правую руку, свободную от кулечка. – Не в этом ли свобода, – спросил мысленно он себя, - не озираясь лузгать подсолнечник. Выплюнуть шелуху на асфальт и не получить за это замечания? Возле памятника Горькому – писателю и психологу, остановился. – «Вроде бы всё, как и прежде, - думал он, разглядывая скульптуру, - но откуда в аккуратно подстриженной и обрамляющей памятник «вечной» зелени, спрятаны картонные коробки, мусор, развалились собаки. Пьедестал, на котором возвышался буревестник революции семнадцатого года, местами раскрошился, провис над землей пустотой и выглядел запущенным. Скугарев еще раз обошел выкрашенный под серебро памятник и решил: - Вернусь домой, символически приватизирую территорию, не дай Бог, на площадь позарится какой – нибудь барыга. Писатель нужен будущим поколениям. Отремонтирую пъедистал». Погруженный в радужную перепективу хороших дел, он пересек небольшую площадь перед вокзалом, и вошел в одноэтажное здание. В залах безлюдие. Александр Ильич прошел к кассе, что в левом углу стены и купил билет на электричку.
- Пожалуйста, до Туапсе. – Протянул он кассиру деньги.
- Только до Белореченской.
- Но мне надо в Туапсе.
- Какой же вы все – таки не понятливый! – ответила жещина в железнодорожной форме. - Другой участок пути. Не имеем права взимать деньги до конечной остановки. Не беспокойтесь, электропоезд до нужной вам станции будет ждать пассажиров на конечной остановке. Успеете домой. Небось, к невесте торопитесь?
- Да, нет, к родным еду. Тороплюсь мать увидеть. Спасибо. – Поблагодарил он кассира, забирая билет. - Слышал, что теперь на побережье, ходят, какие – то комфортабельные поезда. Правда?
- Пробовали пускать. – Откликнулась белитёр, - но ничего из этой затеи не получилось. Дорого. Никто не ездил, вот и отменили.
За окнами электропоезда мелькали знакомые, Скугареву, с детства картины. Начинающая зеленеть трава, желтые одуванчики, густоцветущие кусты сирени. Её много, растущей вдоль железнодорожного полотна, под Курганинском. Вдруг Александ Ильич, увидел в окно белую бабочку – капустницу. Примета. Бабочка в природе – наступило лето. Под перестук колес эмигрант задремал.
Как встречают людей, которых судьба пытается вычеркнуть из жизни близких ему людей? По – разному. Одних ждут, других не очень, третьих не ждут совсем. Александра Ильича, родные, встречали каждый раз по – разному, но неизменно не доброжелательно. Когда он заходил в бывший когда – то родным дом, домочадцы смотрели не на него, а на чемоданы в его руках. Только одна мать, казалось, была рада встрече. Скугарев думал, что в моменты его прихода, ему завидуют. Он смог увидеть Европу, помочь матери, пережить заграничные чувства. Что ждали от него близкие люди? - оставалось загадкой. – Наверно, на не доброжелательность, их толкала стабильность положения, чувство дома. – Оправдывал эмигрант поведение родных. - Муж сестры постоянно выпивший, возбужденный, болтается по двору без дела. Не работает. Довел жену до нищеты. Отнял у неё здоровье. - Скугарев завидовал пропойце, у которого не было перед жизнью никаких обязанностей.- Что будет с детьми алкоголика? – часто задавался вопросом бывший доктор.
Написано в эмиграции. Отредакторованно в России.
Декабрь, 2014года. Армавир, Осипенко.