XXV
Несколько мгновений Гапон молчаливо оглядывал массы, умышленно выдерживая паузу. То ли для того, чтобы собраться с мыслями, то ли, чтобы рабочие как следует рассмотрели его, своего вождя и лидера.
Вокруг него зажгли несколько факелов, чтобы развеять вечерний мрак. Свет от них упал на лицо Гапона, придав ему какой-то зловещий вид. Да он и не был против, настоящий вождь должен внушать трепет.
Гапон сбросил с себя свое меховое пальто, представ перед рабочими во всей своей красе, в длиннополой рясе священника. На груди его сверкает крест – в свете факелов невозможно разобрать какой, золотой или серебряный. Его красивое, волевое лицо горит мужеством и решительностью. Без пальто холодно, пронзает дрожь, но настоящий лидер не должен обращать внимания на такие мелочи, тем более что он действует во благо народа.
Гапон молчит, дожидается тишины. Рабочие шумят, но гомон постепенно смолкает. Все понимают, что Гапон ждет, когда его будут готовы слушать.
- Тихо! – кричит кто-то из активистов. – Дайте отцу Георгию говорить!
Устанавливается тишина, и священник обращается к рабочим.
- Братья! – громким голосом взывает он. – Инородцы захватили наши заводы и фабрики. А продажные чиновники им прислуживают. В стране царят взятничество, произвол и разврат. Вся верхушка погрязла в нем. А из рабочих выжимают последние соки. Народные ценности вывозятся за границу, а заводчики купаются в роскоши. Все позволено им. Любые наши требования об улучшении жизни рабочих власти называют дерзостью. Более того, считают преступными. Русский народ не ставится ни во что, за ним даже не признается право на простые человеческие права.
По толпе проносится ропот негодования. Народ возмущен. Он смотрит на провокатора, и даже не предполагает, какую роль готовит рабочим этот человек в священнической рясе, размахивающий перед ними кулаками, с лицом, искаженным праведным гневом.
- Верно! – кричат из толпы. – У нас должны быть права.
- Долой буржуев!
- Долой инородцев!
- Долой произвол!
Гапон чувствует, как в его душе растет ликование – народ поддерживает его. И он понимает, что народ – это как бочка с порохом. Стоит только разжечь фитиль, и будет взрыв. Ничто не устоит на пути разъяренной толпы. Куда вождь и лидер направит ее, туда она и пойдет, на кого натравит, того и разорвет. Какая же это могучая сила, народ, в руках умного человека, который только одним мановением своей руки заставит эту толпу идти туда, куда он захочет. У толпы нет души, толпа – это стадо, которому нужен пастух. Без пастуха стадо разбредется, и не будет стада.
Но как же он доверчив, этот люд, когда собирается в толпу, как наивен. Как же он жаждет, чтобы им управляли, готов любому подчиниться всем сердцем своим, телом и душой, лишь бы ему позволили отдаться своим инстинктам, лишь бы погладили по голове, пожалели, посочувствовали. А тогда можно уже и разорвать любого, на кого укажут, как на виновника всех его бед, и не важно, виновен ли тот, на самом деле, или же нет. Толпа пойдет за своим вождем в огонь и в воду. Нужно только суметь зацепить, нужно знать, на каких струнах человеческой души необходимо сыграть.
- Братья! – снова принялся выкрикивать Гапон. – Сегодня мы ходили к директору Смирнову, но ничего не добились. Обращались в правление, и тут ничего. Отправились к градоначальнику – тот же результат. К министру обратились – ничего. Нас игнорируют! С нами не желают даже вести разговор. В таком случае, у нас только одно спасение – идти к Зимнему дворцу. Царь поставлен Богом для людского счастья, но это счастье у нас хотят отнять. Его отнимают у народа чиновники и капиталисты, от которых мы получаем только горе и унижение.
Гапон делает паузу, чтобы увидеть реакцию народа. А народ в смешении, в раздумье. Кто-то поддерживает предложение Гапона, а кто-то сомневается. Но по всему видно, что рабочие идти против Царя не хотят. Они продолжают верить в него, он их последняя надежда.
Это понимает и стоящий рядом с Гапоном Рутенберг. Он хмурится, неприязненно оглядывает ряды рабочих. Он ненавидит их. Почти все рабочие презренная раса. Таких не жалко повести и на бойню. Пусть прольется их кровь, это поможет его соратникам захватить власть. А Гапон пусть окажется виноватым и крайним. Его не жалко, тем более что он – поп, служитель церкви, представитель ненавистного православного духовенства.
Как же потешался и злорадствовал в душе своей Рутенберг, глядя, как православный священник, облаченный в рясу, послушно выполняет его волю, произносит провокационные речи, внушенные ему им, Рутенбергом, и его соратниками. Какими глазами смотрел он на Гапона, который, взобравшись на бочку, и размахивая руками, в самом деле верил, что события будут зависеть он него, и от его воли.
А Гапон действительно верил. Стоя на перевернутой бочке, освещенный светом факелов, он взывал к рабочим, как попугай, повторяя заученные речи.
- Мы должны идти к Царю. Мы должны сказать ему: «Посмотри, Царь, взгляни на наши просьбы, взгляни без гнева. Наши просьбы направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, Государь! Не дерзостью мы охвачены, не она нами движет, а необходимость выйти из создавшегося положения, которое невыносимо для простого народа. Россия слишком велика, и ее нужды разнообразны и многочисленны. Россией надо управлять. Без народа, Государь, тебе не обойтись, только при его помощи можно управлять ею. Только простой народ знает свои нужды, не отталкивай ни нас, ни нашу помощь!» Все это мы должны сказать Государю.
Рабочие одобрительно загудели. Послышались отдельные возгласы:
- Правильно!
- Верно говоришь, батюшка! Мы с тобой.
- Пойдем к Царю, и все это скажем мы ему!
- Он нас услышит! Он нас поймет.
- Царь всегда с народом!
- Отец Георгий, мы с тобой! Веди нас!
И только Рутенберг про себя злорадствовал. Уж он-то знал, какую участь готовят мирному шествию он и его террористическая эсеровская партия. Он-то прекрасно понимал, что эти самые рабочие, кричащие сейчас Царю «Осанна», завтра же будут кричать «распни его». Наивные, они и понятия не имеют, какую мощную антиправительственную акцию готовят революционеры, и что им, рабочим, уготована роль баранов, идущих на бойню, и что они сами уничтожат свою единственную защиту от революции, защиту, в лице православного Царя.
Народ ликовал, волновался, а эсеровские боевики теснее жались к тому месту, где стоял Гапон, судорожно сжимая в карманах револьверы. Как ни был народ послушен, как ни глубоко заглотил он ядовитую масонскую наживку, но все же боевики боялись его, боялись, что настроения рабочих резко изменяться, и уже не в их пользу. На мгновение Рутенберг представил себе, что произойдет, если народ внезапно узнает правду обо всех них, и о том, какие же цели на самом-то деле преследуют революционеры. Узнают о том, какой мир хотят они построить, и какая участь будет ожидать простой русский народ в этом мире.
Но простые рабочие этого не знали. Да и откуда они могли это знать, кто им об этом рассказал? Они принимали слова Гапона за чистую монету, веря, что готовится действительно мирное шествие к Зимнему дворцу, а не революционная акция, не гигантская провокация, не подозревая о том, что Николай II еще 6-го января выехал в Царское село, и о предстоящем шествии рабочих не имел ни малейшего понятия.
- А что если Царь к нам не выйдет? – вопрошал кто-то из толпы.
- Да, верно, - подхватили другие голоса. – Что если он откажется нас выслушать? Или не захочет принять наши просьбы?
- Верно, верно, - поддержали рабочие. – Что тогда?
Гапон с вызовом посмотрел вокруг.
- Если Государь нас не выслушает или не захочет выполнить наши просьбы, то это будет значить, что у нас нет Царя.
Гапон и не подозревал, какую радость в сердце Рутенберга вызвал он этими словами, насколько сильно сыграл тому на руку.
- А все-таки, что же мы скажем Царю? – послышался чей-то голос из толпы.
Вместо ответа Гапон вынул из кармана листок с петицией, развернул его, и показал рабочим.
- Вот, - торжественно объявил он. – Эта петиция, написанная мною, будет предъявлена Государю. В ней изложены все наши беды, все наши просьбы.
Он поднес бумагу к своим глазам, силясь при тусклом свете прочитать написанное.
- Сейчас я вам прочту, что в ней содержится.
И Гапон начал читать. Чтение петиции длилось довольно долго, вкратце ее содержание можно свести к следующему: «Требование о немедленном освобождении всех пострадавших за политические и религиозные убеждения, свободу слова, печати, свободу собраний, образование за государственный счет, равенство перед законом всех без исключения, отделение Церкви от Государства, требования о восьмичасовом рабочем дне, нормальная рабочая плата».
Окончив чтение, Гапон вновь обратился к рабочим:
- Эту петицию мы предъявим Царю. Согласны ли вы с тем, что здесь изложено?
Крики одобрения были ему ответом. Гапон торжествовал. Конечно, далеко не все изложенное в петиции было понятно простым рабочим, лишь только отдельные пункты, касающиеся непосредственно их самих. Но он на это и рассчитывал. Мало кто из рабочих, собравшихся здесь, понимал, насколько революционной была эта петиция, и что Государь ни при каких обстоятельствах не смог бы ее принять. Гапон был прекрасным оратором, и неплохим психологом. Он отлично знал, что простой люд не разбирается в политических вопросах, да и не должен разбираться. Поэтому ничего не стоит оболванить его красивыми и громкими речами, и навязать свою волю.
- Разве можно жить при таких законах? – вопрошал Гапон у рабочих. – Не лучше ли нам всем умереть, всем трудящимся людям России? Пусть живут только чиновники и капиталисты – эксплуататоры. Необходимо народное правительство, чтобы сам народ управлял собой.
Всеобщее ликование было ему ответом.
- Пойдем!
- Мы не отступим!
- Умрем за права наши!
- Будем стоять за права наши!
Смешанные чувства овладели Гапоном, с одной стороны было чувство упоения тем, что народ готов следовать за ним хоть на смерть, с другой стороны – чувство самодовольства, ведь осознавать то, что народ считает тебя своим лидером и вождем – это, что ни говори, льстит тщеславию. Не меньше Гапона испытывал чувство торжества и Рутенберг, глумясь в душе своей над рабочими, и над их полным непониманием того, чего они требуют. Ну, как может народ управлять самим собой? Как может толпа управлять государством? Народ требовал того, чего не понимал, в чем совершенно не смыслил. Что может понимать простой рабочий в делах управления экономикой, в банковских операциях, и в других политических вопросах. Всем этим должны заниматься специалисты, знатоки своего дела. А иначе произойдет то же самое, что и во время хирургической операции, производимой простым столяром и плотником. Чем такая операция закончится для больного? Естественно, только смертью. То же самое будет и с государством, если принятием важнейших вопросов будет заниматься толпа, ничего не смыслящая в этом, и которой очень легко навязать чужое мнение извне.
Но Гапону удалось убедить рабочих в обратном, и теперь они готовы были признать его своим вождем.
Внезапно один из рабочих обратился к Гапону с вопросом:
- А что будет, если Царь-батюшка к нам не выйдет?
Гапон сверкнул на него глазами.
- Мы слышали, будто бы его нет в столице.
- Это ерунда, - успокоил рабочего провокатор. – Да, это верно. Государя сейчас нет в городе, но он совсем рядом, всего в получасе езды от Петербурга.
Эта фраза могла бы насторожить образованного человека, но рабочие, попавшие под гипноз и очарование Гапона, не придали ей значения, и не смогли осознать того, что шествие может привести совсем не к тому, о чем говорит батюшка.
- Он приедет еще до наступления завтрашней ночи, - закончил, после минутного колебания, тот.
И рабочие поверили.
- Веди нас, отец Георгий, - восклицали они.
К провокации все было готово. Поверившие словам Гапона люди жаждали шествия, которое тот назначил на воскресенье 9-го января.
У эсеров тоже было все готово. Азеф, руководивший в то время боевой организацией, уже подбирал боевиков, которые должны были превратить мирное шествие ничего не подозревающих рабочих, в кровавую бойню. Теперь необходимо было известить власти о предстоящей акции, для того, чтобы те привели в боевую готовность войска. Только в том случае, если шествие встретит на своем пути вооруженный кордон, провокация могла сработать. Если власти не поверят, и не подготовят войска, которые займут все площади, то замысел революционеров не сработает.
Необходимо учитывать и то важное обстоятельство, что и Гапон, и остальные организаторы прекрасно знали, что Императора нет, и не будет в Петербурге 9-го января. В этом и был залог их успеха. Если Государь окажется в столице, то события могут пойти совсем по иному пути.