По ту сторону кадра.
КАК СОЗДАВАЛСЯ ЗВУКОВОЙ ОБРАЗ ФИЛЬМА « МУЖСКОЕ ВОСПИТАНИЕ »
Когда фильм запускается в производство, у него обычно рабочее название, которое ещё не факт, что под этим именем он появится на экране. Так случилось и с фильмом «МУЖСКОЕ ВОСПИТАНИЕ». Он снимался под названием « ДОБРАТЬСЯ ДО ТЕДЖЕНА». Не хочу сказать, что рабочее название, каким то образом сказалось на его съемочной судьбе. Но действительно, как долго, мучительно долго, добирались мы до Теджена, то есть до окончания производства этого замечательного фильма! А пока, в отдел декоративного строительства была дана заявка на изготовление хлопушки, с названием нашего фильма: ДОБРАТЬСЯ ДО ТЕДЖЕНА,
В этом году исполнилось 30 лет, как фильм вышел на экраны нашей страны. Его посмотрели уже не одно поколение зрителей, но он, по- прежнему интересен, как хорошее вино, которое, чем дольше выдерживается, тем становится вкуснее. Тема, затронутая в фильме, остаётся востребованной и сегодня. Но я не собираюсь заниматься анализом достоинств кинокартины, а хочу рассказать лишь о некоторых рабочих моментах съёмки фильма, поиска звукового образа, которые остались за кадром.
Более 90% фильма снималось на натуре, то есть в природных условиях.
Наша съёмочная группа базировалась в одном из колхозов Тахта- Базарского района. А сами съёмки проходили в глубине песков, где на все 360 градусов был чистый горизонт, с живописно распластавшимися барханами.
Здесь были выстроены несколько съёмочных объектов: «колодец», «загон для овец», «мазанка для пастуха», «яма для ягнят». Всё действие в основном происходило на этом месте.
Съёмочная группа основательно готовилась к съёмкам ещё на киностудии.
Тщательно подбирался реквизит, костюмы. Операторы готовили аппаратуру, в то время снимали кинокамерой Конвас-автомат, на цветную плёнку. Это была в основном отечественная плёнка, но иногда перепадала и плёнка КОДАК, о которой мечтали все операторы. Осветители собирали свою аппаратуру. С нами в экспедицию отправлялся Лихтваген - генератор на колёсах, для выработки электроэнергии для ДИГов - огромных дуговых ламп, освещающих съёмочный объект. У операторов была своя машина-Камерваген, с темной комнатой для перезарядки плёнки, ящиками для хранения в спец.условиях яуфов с плёнкой, для оптики и т.д.,у звукооператоров-Тонваген, с встроенной звукозаписывающей аппаратурой, гримёры выезжали в Гримвагене, в нём всегда пахло одеколоном, висело большое зеркало, там гримировали актёров перед съёмкой. Одним словом, маленькая киностудия на колёсах. Съёмочная группа по количеству иногда доходила до 70 человек. С нами выезжали рабочие, декораторы, многочисленные помощники режиссёра, оператора, художника, директора, одевальщики, реквизиторы. Это, не считая актёрского состава. Каждый член группы должен был взять с собой всё, что понадобится ему для проживания в условиях экспедиции. За годы работы, переходя с одной картины на другую, у многих сформировались свои навыки проживания в трудных полевых условиях. Могли и чай на костре вскипятить и блины на утюге испечь.
И так, в начале февраля, а в Туркменистане это считается ранней весной 1980 года, мы выдвинулись своим ходом из Ашхабада в Тахта- Базарский район. В колхоз прибыли поздней ночью, уставшие, голодные. Первое, что обычно поражало нас городских, это удивительный воздух, напоённый запахом трав, дыма, домашней скотины, тусклым освещением, а порой кромешной темнотой, или в лучшем случае светом ярких звёзд или полной луны. Яростный лай собак, почуявших чужаков, сменялся трелями лягушек, сверчков, цикад. Директорская группа, которая обычно выезжала заранее на место базирования и должна была нас встретить, где то пропала у гостеприимных колхозников и мы остались коротать до утра в автобусах и в своих специальных « вагенах».
На следующий день мы были расквартированы. Это был бывший « Дом колхозника», который ещё не успели снести, после открытия нового. Нежилой, промёрзший за зиму заброшенный дом состоял из 4 комнат, объединённый в центре одной голландской печью, которая топилась углём. В нём поселились режиссёрская группа, администрация, художники. Мне досталась маленькая комнатка 1,5 на 2,5м, заваленная газетами, старыми журналами, без окна, зато это был одноместный номер люкс! Водопроводный кран и удобства во дворе. Бывало и хуже. Операторская группа нашла для себя условия получше, кажется бывший медпункт. Нурягды Шамухамедов, главный оператор фильма, быстро обустроился и из его окон потянулся аромат вкусного обеда. Актёры разместились у председателя колхоза, многих позвали к себе местные жители. В те времена нас повсюду встречали как небожителей. Ещё бы, артисты приехали! Каждый считал за честь пригласить к себе домой, угостить. Готовы были мемориальную табличку на дом повесить с надписью, кто проживал здесь! Мы в свободное время устраивали встречи с местным населением, крутили наши фильмы. Но это всё потом, а сегодня нам был дан один день на всё про всё, вечером собрание для ознакомления с планом съёмок на следующий день и «шапка» по поводу начала съёмок.
В феврале начинается массовый окот овец. В сценарии было несколько больших сцен, связанных с окотом, резка ягнят на шкурки, встреча героя с правдой жизни и т.д. Нельзя было терять ни одного съёмочного дня.
Ещё в подготовительном периоде, передо мной, режиссёром фильма была поставлена задача, создать звукозрительный образ пустыни, а что это такое думай и ищи сама. К тому времени, у меня уже был накоплен достаточный опыт работы. За плечами было несколько художественных фильмов, документальных, научно-популярных и даже сатирических журналов, но никто из режиссёров не ставил передо мной такой задачи. Стало понятно, что от звука в этой картине ждут чего- то большего, чем обычная констатация реальности, т е звук, вернее звуковой образ пустыни, будет самостоятельным героем фильма.
Работа звукооператора сродни с работой композитора, только дело имеешь не с нотами, а с реальными звуками окружающей среды. И вот из этих реальных звуков мне предстояло создать свою симфонию.
И так сцена «ОКОТ». Мы приехали на полевой стан к чабанам засветло. Моросил дождь, стадо находилось в просторном загоне, его во время окота пастись не выгоняли. В сумраке просматривались силуэты лежащих на земле овец, слышалось редкое натуженное блеяние, непривычное на слух, а потом тишина, прерываемая звонким криком новорождённого ягнёнка. Группа была в малочисленном составе, чтобы не мешать окоту. Пастухи высматривали очередную роженицу, подхватывали новорождённого и уносили его в сарай на чистое сено под навес. Оператор, договариваясь вполголоса с режиссёром, снимал камерой с рук всё, что им было нужно, а я ушла подальше, чтоб без посторонних шумов чисто записать потуги овцы и крик новорождённого. Меня поразило то, что овца так же, как и женщина, мучается, плачет и стонет при рождении своего ребёнка. Удивило меня, потому что никогда не задумывалась об этом, столкнулась с этим впервые, и испытала уважение ко всему живородящему, ведь это действительно подвиг, произвести на свет себе подобного. И как победно издал свой первый крик новорождённый!. Все эти неповторимые звуки мне удалось запечатлеть на свой «репортёр», мой неутомимый портативный магнитофон! И так, первые звуки для образа пустыни были записаны. Промокшие до нитки, промёрзшие на холодном февральском ветру, но довольные отснятым материалом, мы вернулись на базу. Теперь оставалось молиться, чтоб в отснятом материале не было брака, а это станет известно только после проявки плёнки.
Современная аппаратура позволяет моментально просмотреть отснятый материал, ненужные кадры удалить и вновь снимать на эту же кассету. В наше время мы об этом могли лишь мечтать. Снимали на киноплёнку, которую надо было вывозить на проявку в Ленинград, Ташкент, или в Новосибирск, в зависимости от того с кем заключался договор, своей цветной проявки у нас не было. Снимали по несколько дублей на разные кассеты, не только потому что актёр плохо сыграл, а и на всякий случай, если будет операторский брак, или если ещё хуже- плёночный брак. Набирали достаточное количество отснятой плёнки, отправляли человека на проявку и печать. Продолжали снимать дальше по сценарию, мы не имели права простаивать, а недели через 2, отснятый материал прибывал на киностудию, проходил через ОТК, и только потом режиссёр с оператором могли посмотреть материал, оценить его, что доснимать, что переснимать, а что пойдёт в фильм. Случалось так, что объект давно снят, время ушло, ягнята выросли, переснять невозможно, вот тогда наступали тяжёлые времена для режиссёра, да и для всей группы. Всё упиралось в сроки, в смету. Всё срывалось, но без этих нервов не обходился ни один фильм! А может быть на экране видны эти муки, нервы и поэтому получались знаменитые картины, а нынешние, слишком легко дающиеся, потому и легки? Раскрою секрет, за время съёмки фильма «Добраться до Теджена» более 30% плёнки оказалась в браке из-за расслоения плёнки от страшной жары летом, и съёмочный период затянулся надолго. Мы практически пол фильма пересняли заново.
Но вернёмся к нашим счастливым дням первых съёмочных дней, к нашим звукам.
На любой киностудии в звукоцехе есть отдел, который называется фонотека. Так вот в ней, кроме оригинальной музыки для фильмов, хранятся самые разнообразные звуки, собранные звукооператорами разных студий и поколений. Огромная фонотека есть на Мосфильме, студии им. Горького, где мы обычно работали, завершая фильм. Мы также привозили свои шумы, азиатские и пополняли их и без того богатейшую фонотеку. Что- то брали и у них, собирали свою туркменфильмовскую. Конечно, можно было «прокатиться» на звуках, собранных другими коллегами. Но каждый звук неповторим, как голоса разных людей, как рисунок кожи на пальцах. Особенно запоминаются экзотические звуки, и, когда из фильма в фильм звучит «Неизвестная птица», или « Плач ребёнка», из мосфильмовской фонотеки, становится не по себе, обидно за принижение нашей профессии. Это очень напоминает пение под фонограмму. Некоторые исполнители этим пользуются и не считают зазорным, а настоящие профессионалы всегда честны перед своим слушателем, стараются петь «в живую»
Я, из фильма в фильм старалась записывать новые шумы. Тем более в нашем фильме снимались такие сцены, с таким звуковым сопровождением, что если бы я не записала их во время съёмки, вряд ли потом можно было бы их восстановить или найти в какой либо фонотеке. Например, сцена «обрезания ушей и хвостика» у щенка. Как маленький алабайчик стонал от боли. В этом крике было всё: и боль, и жалоба, и обида, мольба о помощи.
Особенно его первый крик, когда без всякой анестезии, от неожиданно острой боли, щенок взвыл так, что у многих сердце защемило.
Современные средства съёмки позволяют записать синхронно, но не забывайте, что это происходило 30 лет тому назад, мы снимали камерой Конвас, которая тарахтела как автомат. Всю фонограмму мы писали как черновую, только для рабочего монтажа, для последующего переозвучивания в тон зале. А фоновые шумы изощрялись, как могли записывать во время съёмки. Так вот, когда щенку обрезали ушки и хвостик, никто не думал что нужно и скулёж записать, вся группа комментировала его поведение, оператор не успевал удерживать его в кадре, щенок от боли бегал, куда глаза глядят, и старался спрятаться от людей. Я перессорилась со всей группой, требовала тишину на площадке, да кто меня послушает в такой момент! В общем, потом по кусочкам пришлось выбирать чистые места записи, а когда после съёмки, все ушли с площадки, оставили меня наедине со щенком, он понял, что я от него хочу, что я его не обижу, и от души поплакал мне в микрофон.
Почти каждый день, когда заканчивалась работа, приходилось брать неизменный «репортёр» на плечо и уходить подальше от людей, послушать пустыню, записать что-нибудь новенькое, найти то неуловимое, тот нерв, который будет держать зрителя, заставлять сопереживать герою.
Следом за сценой «Окот» снимали сцену «Резка на шкурки». Понятно, что на экране нельзя было показывать, как сдирают шкурки каракуля с несчастных ягнят, вся нагрузка ложилась на звук. Звук льющейся крови, за соломенным забором, да лежащие на траве под солнцем подсыхающие шкурки, должны были открыть правду Чаману, что творится по ту сторону соломенного укрытия. Должна сказать, что для меня это тоже стало огромным испытанием, так как микрофон пришлось держать непосредственно над тазиком с кровью, слушать захлебнувшийся голос умирающего ягнёнка, при этом, не упасть в обморок. Мне и сейчас не по себе описывать эту сцену, а тогда я долго не могла прийти в себя. Жизнь жестокая штука, вернее мы её делаем такой. С тех пор я не могу смотреть на каракулевые шубы и офицерские каракулевые папахи. Зато копилка шумов пополнилась очередным уникальным звуком, ведь этот звук нельзя заменить никаким образом, также как звук горячего чая холодной водой.
На протяжении всего фильма старалась записывать самые разные фоновые звуки. Вот Чаман кипятит чай в кундюке и неловко сваливает его в костер. Закипание воды и шипение залитых поленьев можно было симмитировать в павильоне на Мосфильме, великолепными мастерами своего дела, звукооформителями, но мне казалось, что натуральные звуки несут в себе тот неуловимый аромат правды жизни, которого нет и не может быть априори в искусственных шумах. Хотя, если вспомнить фильм «Гамлет», шум морского прибоя, который возвещал о великой трагедии, был прекрасно создан именно в павильоне. Но каждому своё. У нас была другая задача.
Свою первую ночь в песках Чаман провёл без сна. Нужно было постараться соединить такие звуки, которые наводили бы ужас на мальчика. В число их входили и рёв верблюда, и блеяние овец, позванивание колокольчика, всевозможные потрескивания, стоны. Нужно было создать микс из самых разных шумов. Захотелось записать крик шакалов, тем более их не было ни в одной фонотеке. Шакалы очень осторожные звери и записать их крик было проблемно, тем более они кричали один раз в день в определённое время вечером или рано утром и всего 1-2 минуты. Могли кричать каждый день, а то пропадали на несколько дней. Близко к себе не подпускали, а их крик из-за ветра очень слабо прослушивался. Всё же мне удалось заприметить в какой стороне они собираются, и в какое примерно время кричат. После основных съёмок, я попросила своего водителя тонвагена отвезти меня в это болотистое место, заросшее камышами, километров в пяти от базы. Камыши были такие высокие, что тонвагена не было видно в них. Водитель, он же мой помощник- техник записи, отпросился у меня и ушёл в колхоз на какой то праздник. Я же приготовилась заранее, выставила микрофон с подветренной стороны, уровень записи, десять раз проверила готовность, делала контрольные включения записи и стала ждать. У нас, на юге темнеет быстро: только было светло и жарко и почти сразу темно и прохладно. Если второму радуешься из-за изнурительной дневной жары, то в темноте стало жутковато. Но я настолько хотела записать этих шакалов, что ничего не замечала, а напряжённо ждала долгожданного крика. И вот они закричали! Магнитофон заработал. Крик шакалов очень похож на плач ребёнка, который потом переходит в истеричный хохот. Издав первую серию крика, они решили повторить на «бис» и прохохотали ещё раз. Я была на седьмом небе то счастья! Проверив запись и убедившись, что всё в порядке, я успокоилась, и захотелось домой. С водителем мы договорились, что он придёт попозже и отвезёт меня на базу, тем более, что все машины должны стоять на месте, их проверяли механики. Но прошло 2 часа, никто не возвращался. Сидеть в кромешной темноте малоприятно, возле машины началась какая то возня, кто то скрёбся о дверь, пищал. К этому времени взошла луна и осветила близ стоящие камыши. Я выглянула в окно из кабины, лучше бы не выглядывала: прямо на меня,в 30 см, смотрела сова. У неё действительно круглое лицо с огромными глазами. До сих пор помню её выражение, будто спрашивала: «Что тебе надо». Всё это время я находилась в кабине водителя, а чтоб пробраться в салон, где можно было лечь на диван и отдохнуть, надо было выйти из кабины, пройти до двери салона открыть её и зайти вовнутрь. Когда я приоткрыла дверь, внизу что -то копошилось, в темноте сверкнули чьи-то глаза, да ещё эта сова продолжала следить за мной. Кричать, сигналить, включать фары бесполезно, меня никто не услышит, разве что пограничники. Ведь мы находились в пограничном районе и были проинструктированы, как себя вести. Мало того, я самовольно, не предупредив директора группы, выехала, как потом оказалось в приграничную зону. В это время были случаи нарушения границы со стороны афганцев. Они забегали на нашу территорию, уносили с огородов овощи, воровали всё, что попадало под руку. Могли и машину угнать. Слава Богу, ничего плохого не случилось. В четвёртом часу ночи в группе обнаружили моё отсутствие, вернее отсутствие тонвагена. Разыскали моего техника-водителя, который просто - напросто забыв обо мне, крепко спал. Вот насколько мы были одержимы своей работой, что шли на любой риск, лишь бы добыть что-то необыкновенное. Крики шакалов пополнили нашу и мосфильмовскую фонотеки.
Так потихоньку, шаг за шагом, звук за звуком я двигалась к основному, завершающему процессу создания звукового образа фильма.
Сцена, когда Чаману показался сигнал железнодорожного локомотива, то ли вой ветра в разбитом кувшине? Сейчас на компьютере можно сделать быстро, а я складывала из многих звуков, путём многочисленных сведений. Приходилось ухищряться, что- то придумывать, находиться в постоянном поиске, при этом не выходить за рамки реальной жизни.
Вспомните, как за героем постоянно бегал ягнёнок и блеял, каждый его крик был с разной интонацией. Получался «диалог».
В сцене «Волки», когда овцы крутились в загоне, пришлось стоять в самом центре стада, чтобы достоверно воспроизвести их крики, топот. Ветер, пыль, грязь. Старалась сберечь микрофон, прятала его под куртку, чтоб не забивался от ветра. Романтики хватило сполна!
Сцена «Колодец», когда привязанный Чаман опускался в колодец, чтобы поднять верёвку. Его надо было испугать таинственными звуками. Я заметила, когда бросаешь мелкие камешки в колодец, они со свистом пролетают мимо и звук был необыкновенно хорош. Для этого был найден настоящий заброшенный колодец, глубина которого доходила до 100м, опускали туда на верёвках включённый магнитофон и бросали камешки, но запись получалась некачественной. Режиссёр-постановщик фильма Усман Сапаров, отчаявшись уговорить меня спуститься хотя бы на 5м, обвязался сам верёвками и опустился в колодец. Конечно, его хорошо подстраховали, и держала вся группа, но всё равно было страшно. Вот так мы работали, на сплошном энтузиазме, потому что очень любили своё дело.
Во время съёмки « Чаман-герой», где герой борется с воображаемыми противниками, мы выехали сокращённой группой в кушкинский район, в местечко «Ер оюлан дуз»- высохшее солёное озеро. Добираться туда прямо скажем трудно, дорога в горах, извилистая, крутая, но у нас были хорошие водители. Места там изумительной красоты. Благодаря вот таким съёмкам, я объездила многие районы Туркменистана и очень полюбила наш край. Ведь многие думают, что здесь сплошные пески, жара и больше ничего. Ничего подобного! Представьте себе абсолютно ровное, огромное поле, покрытое тонким слоем соли, поначалу принимаешь её за снег. Он искрится на солнце, манит покататься на нём на коньках, ты понимаешь, что в такую жару этого не может быть, это мираж, и всё равно не можешь поверить, что это сказка, созданная природой. Высохшее озеро окаймлено со всех сторон горной грядой, ощущение, что находишься на другой планете. Мы видели горных козлов и это ещё больше усиливало ощущение нетронутой цивилизацией инопланетный мир.
По дороге обратно, наш автобус отстал от режиссёрского газика и заблудился. Несколько часов мы колесили по кругу, натыкались на собственные следы, как будто таинственные силы кружили нас, за то, что мы нарушили их покой. Конечно, мы приуныли. Не радовали лисы, пробегающие через дорогу, не удивил даже дикобраз, хотелось скорее попасть на базу, снять с себя сапоги, грязную одежду, ведь мы не раздевались уже 4 дня, спали во всём в чём были, в холодном доме охотников. В те времена не было мобильной связи, мы и понятия не имели, что можно нажать на кнопку и вот ты уже на связи с любым городом мира. А пока сидели мы в автобусе и молили Бога, чтоб о нас вспомнили до наступления темноты, и вывезли к людям. На наше счастье, режиссёр вернулся обратно, нас нашли и мы были спасены. Не надо забывать, что с нами вместе делили тяжёлые условия экспедиции и маленький мальчик и пожилой Ата-ага, которые никогда не роптали, не требовали для себя особых условий, как исполнители главных ролей. Только однажды Бегенч- игравший Чамана забастовал, плакал, не хотел сниматься, посылал нас куда подальше, хотел домой. Понятно ребёнок устал. Пришлось приостановить съёмки. Я уходила с Бегенчем далеко от дома, о чём мы говорили, пусть останется за кадром, но через 3 дня он пришёл в себя и мы спокойно продолжили снимать фильм дальше.
Задача, поставленная передо мной режиссёром вначале фильма постоянно сверлила голову, не давала покоя. Съёмки заканчивались, записано много всевозможных звуков, но главного не было.
Хорошо помню, из-за режимной съёмки вся группа заночевала в песках, в своих спец.автобусах, а то и на песке. Ночью я проснулась, прислушалась, стояла звенящая тишина. Вот именно «звенящая»! Этот звон, от высоких до низких частот, переливался, то утихал, то усиливался вновь. Ничего конкретного, но я его слышала и понимала, что записать его невозможно, хотя и попыталась. Однако ничего, кроме собственных шумов самого магнитофона на плёнке не осталось. Но это меня не расстроило, главное нашла то, что искала. Это была основа, канва, если хотите воздушный фундамент, на котором будет строиться весь звуковой фон фильма! У меня было ощущение абсолютного счастья! Создать этот звук стало делом техники. Пианино, вернее его струны, помогли мне записать первоначальную основу, затем с помощью студийных магнитофонов, меняя рукой скорость движения пленки, в общем, самыми дикими способами, получила то, что хотела. Хорошо помню, когда из копировки (так называлась аппаратная копирования звука) стала доноситься эта «звенящая тишина», ко мне тут же зашли коллеги и заинтересовались что это такое? Но до сдачи фильма раскрывать секрет не хотелось. Потом я слышала его в последующих фильмах. Значит понравился.
В руках звукооператора огромный арсенал средств для того, чтобы усилить или изменить состояние видеоряда, повлиять на эмоциональное восприятие фильма зрителем. Даже уровнем громкости музыки можно изменить настроение. Творческий союз режиссёра и звукооператора во время окончательного монтажа фильма, взаимопонимание, играют большую роль в создании высокохудожественного произведения. К сожалению режиссёров, трепетно относящихся к роли звука в кино недостаточно. Посмотрите фильмы Антониони, И. Бергмана, Тарковского и вы поймёте, о чём речь.
У нас впереди ещё были монтажный период, досъёмки, пересъёмки окончательный монтаж фильма в Москве. Там же писали музыку нашего великого Нуры Халмамедова. Скрупулёзно подкладывали все звуки, под изображение. Художественный руководитель А. Митта придирчиво просматривал готовые части, давал ценные советы, но в общем был доволен.
А потом феерический успех на Всесоюзном кинофестивале в Москве, первая премия « Серебряный медведь» на Международном кинофестивале в Берлине, в Австралии, во Вьетнаме и ещё во многих других странах, повсюду куда приглашали наш фильм, получали призы. И всего один раз, с высокой трибуны съезда кинематографистов, Алексей Баталов, сказал: «МЫ ВПЕРВЫЕ УСЛЫШАЛИ ПУСТЫНЮ». Более высокой похвалы мне и не нужно было.
Ашхабад,2012 г.