Продолжение. 2-ю Гл. см: http://www.proza.ru/2014/12/28/318
(Гл. 3)
Мелькнуло в голове его недавнее купание, с ощущением радостного восприятия единства со всем сущим, ночное общение с волками, образ Велеса, а затем перед глазами поплыли, сменяя друг друга, словно кадры слайд-фильма, более ранние эпизоды его жизни.
Представление его в качестве преподавателя коллегам и слушателям Академии Внешней Разведки.
Рождение Николки, и прекрасный образ его любимой Катеньки, стоящей на пороге роддома с сыном на руках.
Церковь, их венчание.
Больница, где, благодаря усилиям Ивана Николаевича и Кати, он вернулся у жизни после контузии.
Черная бездна небытия, из которой его вырывает неведомая сила, перемещая его душу в Русский музей к иконе Богоматери, держащей на руках Спасителя, и голос любимой, предназначенной ему небом, зовущий его: – Алеша!
Страшный удар, и воспринимаемый краем сознания грохот взрыва.
Искаженное лицо молодого исламского смертника, чей начиненный взрывчаткой автомобиль, надо, во что бы то ни стало, остановить, чтобы не допустить гибели отца Киприана и едущих вместе с ним представителей мусульманского духовенства.
Отец Киприан и их разговор возле мечети.
Вновь Русский музей, где он после долгой разлуки встретил Катю, на этот раз, чтобы больше не расставаться, но из-за теракта чуть не потерял ее навсегда.
Сверкающий расплавленным лунным серебром Лосевский порог на Карельском перешейке, байдарки на пенистых валах, костер и споры о реинкарнации.
Тяжелым гнетом наваливается воспоминание о страшной и прекрасной в своем колдовском очаровании Марине и их грешной необузданной оргии в ее зловещем доме.
Спасительный образ Катерины, бесследно стирающий этот черный эпизод жизни и возвращающий его в тот счастливый и одновременно печальный день, когда он, уже выписанный из госпиталя после первого ранения Чечне, впервые видит свою суженную, а затем, из-за собственной нерешительности, сразу же надолго теряет.
Мелькающие один за другим эпизоды боевых действий.
Африка, Сирия, Чечня. Зной и холод. Кровь и грязь. Острое и почти физическое ощущение присутствия рядом смерти, как чудовищного бесформенного монстра, безглазым взглядом следящего за каждым движением бойцов, чтобы при малейшей ошибке утащить нерадивого в свою черную бездну.
В голове зазвучала песня, которую часто в минуты застолья пел Вася Балагур.
…Походит день и в криках воронья
Нас пеленает в мокрый серый саван.
Мы ляжем здесь, России честь храня,
За чью-то жизнь и ради чей-то славы.
Свечи, хрусталь, полумрак, серебро,
В тонких бокалах играет вино.
Шелест улыбок и ласковых слов,
Блеск милых глаз, томленье духов.
Приклад в плечо – отдачи злая дрожь.
Сквозь тучи – блеск латунного заката.
Для встречи с богом нас омывает дождь
И мы встаем в последнюю атаку.
Свечи, хрусталь, полумрак, серебро…
Прозвучал последний гитарный перебор, и вдруг, разрушая наступившую было тишину, сначала тихо, а потом все громче зазвучала в белой ночи над дворцовой набережной волнующая и будоражащая увертюра к кинофильму “Дети капитана Гранта”.
Это были уже школьные воспоминания, и Алексей интуитивно почувствовал, что необходимо замедлить скорость восприятия прошлого, и мелькающие эпизоды собственной истории начали растягиваться в отдельные части короткометражных фильмов.
Перед мысленным взором поплыли сцены школьного выпускного вечера, и рожденный гением Александра Грина галиот «Секрет» с алыми парусами, скользящий по темной глади Невы под хмурым Балтийским небом.
Он, как-то незаметно отставший от шумной ватаги одноклассников, спустившись по гранитным ступеням прямо к тихо плещущейся воде, смотрит на полыхающую ростральными колоннами стрелку Васильевского острова и, угадывая в предрассветном сумраке приземистое здание Ленинградского университета, еще раз взвешивает свое решение поступать туда на Филологический факультет.
А может, как уговаривал отец, в Училище гражданской авиации, или, как настаивала его боевая часть души, в Рязанское десантное училище?
Нет, решено. Сначала он овладеет английским и, желательно, арабским, а уж потом – хоть в разведку, хоть в десант, чтобы Родине послужить. А десантник, владеющий языками это вам не фунт изюма!..
Неведомый режиссер переносит его еще на полтора года назад.
Он стоит перед открытой дверью самолета и видит далеко внизу зеленые поля, расчерченные серыми полосами дорог, физически ощущая пустоту, в которую через мгновение ему предстоит прыгнуть. Ему пятнадцать лет и это его первый прыжок с парашютом. Перед ним уже прыгнул уже опытный парашютист для оценки ветровой обстановки, и теперь Алексей смотрел на землю с высоты восемьсот метров в течение полуминуты, пока инструктор и пилот наблюдали за "пристрелочным".
Желание прыгнуть с парашютом, у него возникло давно, лет с шести, когда он прыгал с зонтиком с высоты полтора метра. И вот он в шаге от мечты, но инстинкт самосохранения дает о себе знать. Ноги становятся немного ватными, хотя весь организм мобилизован. Становиться ясно, что для того чтобы прыгнуть, потребуется преодолеть самого себя…
– Пошел! – слышит он, как будто откуда-то издалека, команду инструктора и, одновременно с его легким толчком в спину, делает шаг в манящую бездну...
Очередной скачок во времени, и Алексей сквозь годы слышит: – “Юные ленинцы! К борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!” – и в ответ на этот страстный призыв, он вместе с парой сотен таких пионеров, стоящих в строю на линейке пионерского лагеря “Зеркальный”, северного аналога знаменитого Артека, воодушевленно кричит в ответ: – “Всегда готовы!”.
“Мы не рабы, рабы не мы! Свобода, равенство, братство! Родина или смерть!” – с раннего детства эти фразы запечатлелись в сознании как непреложные истины. Для него это были не пустые слова. И в семье, и в школе его воспитывали именно так – в традициях верности самым справедливым коммунистическим идеалам и интернационализму.
Кадры дневных пионерских буден сменяет вечер, время традиционных Вечернего огонька и Вечерней вожатской песни*.
* Вечерний огонек в лагере” Зеркальный” – это откровенный разговор. Там можно и похвалить, и поругать, но никто не обижается, потому что все слова – правда, всё – от чистого сердца и сказано только с добрыми намерениями. Негласные правила огонька: говори правду или молчи, свеча горит – один говорит. Свеча и лирические песни обычно настраивают на спокойный, доверительный лад. И еще один важный момент: огонек – это минуты единения отряда, поэтому те, кто действительно пришёл общаться, садятся так, чтобы свеча освещала их лица, а те, кто по каким-то причинам хотят не показывать всем своего настроения, – отодвигаются в тень. На огоньке есть две «священные вещи» – это свеча и песня. Право зажечь свечу на вечернем огоньке – это почетное право, и оно предоставляется обычно ребятам, проявившим себя в течение прошедшего дня, или именинникам в качестве подарка.
(Законы и традиции “Зеркального”. http://www.inforum.spb.ru/departments/camp/tradition)
После Вечернего огонька – отбой, и вот, когда они уже все лежат в постелях, их вожатый Никита, бывший десантник и участник афганских событий, негромко поет, аккомпанируя себе на своей старенькой гитаре:
В Афганистане, в черном тюльпане,
С водкой в стакане
Мы молча плывем над землей.
Скорбная птица через границу
К русским зарницам несет ребятишек домой.
В чёрном тюльпане те, кто с заданий
Едут на родину милую в землю залечь,
В отпуск бессрочный, рваные в клочья,
Им никогда, никогда не обнять тёплых плеч…
Эта песня о погибших в Афгане бойцах потрясает до глубины души. Вот они здесь наслаждаются теплом и уютом, а совсем недавно, несколько лет назад, где-то в выжженных солнцем горах чужой страны гибли за их мир и покой парни, немногим старше его.
Как объяснял своим подопечным Никита, они не только выполняли в Афганистане свой интернациональный долг, помогая угнетенному афганскому народу построить справедливое общество, но и защищали южные рубежи СССР от вторжения исламских боевиков, подготавливаемых, вооружаемых и щедро финансируемых спецслужбами США.
Видимо именно тогда в его душе зародилось решение, что он не останется в стороне и не будет “ Глупым пингвином, робко прячущим тело жирное в утесах...”. Нет, он будет бойцом!
Перед мысленным взором возникает зал фехтовальной спортивной школы “Спартак”, что на улице Чайковского вблизи метро “Чернышевская”. Ему тринадцать лет и это его первый официальный бой на шпагах.
– Ан гард! К бою!* – услышал он, как много лет назад, команду тренера, и Алеша
* В фехтовании все команды подаются на французском языке. Тренер Алексея, дублируя команды на русском, одновременно приучал своих подопечных к судейской терминологии.
надел фехтовальную маску. Напротив то же самое сделал парень годом постарше.
– Эт ву прэ? Готовы? – продолжил боевую церемонию тренер.
– Да. Oui, – в один голос приглушенно из-под масок ответили бойцы.
– Алле! Начинайте!
На него в белом фехтовальном костюме, над которым чернела защитная маска, угрожающе сверкая шпажным клинком, надвигался противник, уже имеющий кое-какой боевой опыт. Но это только раззадоривало. На тренировках он уже многому научился и теперь жаждал проверить свои навыки в бою.
“Так, соперник медленно наступает, но активных действий не предпринимает. Тогда попробуем легкий батман** и ложную атаку в четвертый сектор...
** Батман – удар по клинку противника.
Ага, он берет четвертую защиту, но, кажется, слишком широко, открывая шестой сектор. Ну, вперед, как учили!”.
Алексей повторят батман, но на это раз атакует с переводом клинка, нанося чистый укол в плечо…
– Алеша! – снова послышался зовущий голос, и на этот раз он понял, что зовет мама. Она стояла возле входа во двор детского сада и, улыбаясь, смотрела на него, гоняющего мяч с такими же пятилетними сорванцами, что и он.
– Пока, пацаны, – отфутболил он, только что добытый с боем мячик, и, старясь выглядеть солидно, не торопясь, направился к той, которую любил больше всех на свете.
Мелькнуло воспоминание как в заснеженном парке появившийся вдруг из-за кустов Дед мороз, протянул ему новенькие лыжи и голосом папы сказал: – С Новым годом, Алеша!
Потом перед глазами поплыли какие-то разноцветные смутные образы, и он оказался в центре некой праздничной субстанции состоящей целиком из яркого света, и сам на какое-то время почувствовал себя его частичкой.
В душе воцарилось ощущение абсолютного счастья и покоя, и оно длилось долго, очень долго, почти целую вечность, но неожиданно ему стало понятно, что ему предстоит покинуть это царство блаженства, и тут же непроницаемая тьма накрыла его, стирая все воспоминания недавнего счастья. Перед ним вновь забрезжил свет и на него всей тяжестью бытия обрушился его новый мир. Он закричал, и, какой-то микроскопической частью оставшегося от бывшего Алексея сознания, услышал чей-то громовой голос: – Поздравляю, у вас мальчик!
Он еще успевает понять смысл этих слов, но эта мысль была последней ниточкой, соединяющей его, с той жизнью, в которой он был Алексеем Соколовым. Какая-то недремлющая частичка его сознания подсказала, что перемещение успешно завершилось, и теперь он Эдуард Локаев.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2014/12/31/178