Когда костный мозг гуляет по дорожке из белого порошка и весело впрыскиваются капли радужного всхлипа, ладони сами по себе улетают в небо грязными чайками.
Десны кровоточат не от ершистости щетки, а от отсутствия секретного салата из перманентных овощей мироздания, где я король скважины. Иногда я просто подхожу и плюю туда. Но в ответ только шепот острия бритвы, режущей пальцы младенцев. Мама сказала мне, что куда бы я не смотрел, глаза будут всегда закатываться кверху в диагональ параллелепипеда, взращенного на солях медленных. Кряхтя и кутаясь в одеяло, выползаю из печного угара кровати, за мной тянутся нити теней синего оттенка…
Куда мне теперь деваться от решения, принятого при рождении? Весной, рывками, давя свои же ноги грязными сапогами, я тащил эту ношу, и вот она до сих пор пронизывает меня изнутри, вылезая через поры. А кто знает, куда девать всю эту прошлую боль кесарева сечения, узлами завязанного течения, бессловесного покрова выстеленного изнутри фетром матки и крестообразного стона моих нерожденных детей, которыми я всегда клянусь, говоря неправду?
Я долго думал, что роль рваной раны мне подходит больше, чем сексуальная походка недоваренной каши из рвоты. Мясные куски уже вылезли наружу из-под кровати и стрекочут мириадами саранчи, возлежав на метровом раскаленном противне. Мне остается только соревноваться в побеге от самого себя на короткие дистанции. Раз - и ты копаешься в помоях собственного холестерина, два - и ты режешь свой горб напополам, чтобы накормить ненасытных тварей, ждущих тебя в стеклянных сотах, три - и ты вгрызаешься крошащимися зубами в бетон, оставляя кровавую надпись на нем «люблю».