Донос

Константин Силко
Дальний Восток. Стрелковая воинская часть. Пасмурный осенний день. Океан, горы и вековые мачтовые сосны. Немолодой майор на плацу, залитом мелкими каплями дождя. Перед ним неровный строй только что прибывших в пополнение, одетых еще не по уставу солдат.

Новобранцы стоят оробев, чуть подавленные мощью окружающей их природы. Каждый из них делает неуверенный не армейский пока ещё шаг вперёд и выкрикивает своё имя, представляясь отцу-командиру.

- Максим Сергеевич Дылда, -  стук подбитых сапог о брусчатку, командир кивает и неспешно следует мимо.
- Виктор Степанович Синицких, - усатый майор безразлично вглядывается в черты лица невысокого плотного юноши.
- Иван Иванович Силко, - кричит мой дядька, выступая вперед шеренги, не выпуская небольшой чемодан из рук, и командир останавливается.
- Повтори ка... - дядьке.
Тот повторяет и вжимается обратно в строй. Командир следует дальше.
- Авксентий Емельянович...

- Силко, Иван к командиру части! - кричит дежурный на следующий день после отбоя.
Дядька не особо понимая что происходит, одевается, выходит из казармы, пересекает плац, глядя на склон горы усеянный соснами издали кажущимися размером не больше травинки, открывает дверь в штабной барак, поднимается на второй этаж здания и осторожно входит в распахнутый проём чуть левее лестницы.

Командир молча подходит ближе. Иван Иваныч неумело еще вытягивается по стойке «смирно». Майор пристально рассматривает новобранца. Дядька не произносит ни слова.
- Кажется похож..., — загадочно произносит командир части, разворачивается, медленно подходит к шкафу, достает свёрток и усаживается за стол — а теперь рассказывай чем занимаешься, откуда ты, как поживаешь.

Дядя Иван стоит молча, окончательно утратив понимание текущего момента.
- Не дрефь, сынок. Мы с твоим отцом друзья старинные. В войну вместе учились в офицерском училище здесь на Дальнем, вместе лейтенанта получили, вместе занимались формированием стрелковых дивизий, отправкой солдат и обмундирования на западный фронт.

Командир разворачивает бумагу. Ставит на стол бутылку водки да немного снеди. Жестом приглашает Ивана присесть. Отрезает кусок сала и спрашивает, подняв вдруг брови и прищурив глаза: «жив ли родитель твой?»
- Погиб – Иван приопускает голову – в сорок третьем ещё. Эшелон попал под бомбёжку. Умер от ран в госпитале. Так в похоронке было написано. Награды его нам с мамой и братом вручали в районе.

Майор наполняет стаканы и откидывается на скрипучую спинку стула.

- Однажды утром твоего отца по какой-то причине срочно отправили вместе со сформированным нами эшелоном на фронт. Писал воюет, получил «красную звезду», дошёл до Польши. Затем письма прекратились. Об отце твоём я больше не слышал. Из нашего выпуска в реальных боях никто кроме него не участвовал...

Мужчина прикурил самокрутку и сладковатый запах дымящейся махорки разнесся по комнате.

- … все остались живы и после войны вернулись домой с семьям. Кто-то как я остался здесь. Своих родных я ведь сюда сразу с собой перевёз. Тут войну и прожили. В относительной безопасности. Здесь и осели. Почему так с отцом твоим произошло ума не приложу.
- Донос – сказал дядька, закусывая куском сала стопку водки.
- Донос? –  одновременно удивлённо, слегка виновато и с опаской произнёс майор.
- Да – успокаивающим тоном ответил Иван, наливая в оба стакана еще немного – мать постаралась...

***

Отец матери моего отца носил фамилию Ивлев. Звали его Алексей. Родился в одна тысяча восемьсот семидесятом году в Псковской губернии. Фотографий не сохранилось. Только воспоминания бабушки. Крепкий, высокий, неглупый, работящий. Жена на четырнадцать лет моложе. Пятеро детей. Просторный дом. Надел земли. «Кулак» – как сказали в семнадцатом красные комиссары, сами вышедшие из деревенской бедноты.

От расправы спасли односельчане. Видимо был не самый плохой человек в округе. С ценностями, конечно, пришлось расстаться и в двадцать четыре часа покинуть насиженное место. Яков – старший сын – в то время уже жил в Омске. Прадед мой со всем семейством и немногочисленным скарбом перебрался к нему.

А через некоторое время власти разрешили вернуться. Работать на земле кому-то все-таки нужно было да и в городе пол дюжины голодных ртов были ни к чему. Поселившись в новом но совсем не новом домишке, семья относительно спокойно пережила коллективизацию.

Еды постоянно не хватало. На селе с трудом осваивалась новая техника. За ошибки и нерадение новая власть взыскивала сурово. Вместо репрессированного председателя колхоза однажды прислали по распределению нового – переселенца из Украины с русским именем Иван и странной для тех мест фамилией Силко. Маруся Ивлева работал тогда учетчицей. В тесной конторке выписывала наряды на день рабочим машино-тракторной станции и крестьянам родного села Новоселье.

Бабушка родилась в двадцатом, хотя по документам в восемнадцатом. Добрые люди постарались, но об этом позже. Высокая. В отличие от сестёр, стройная. Когда в пятьдесят три заболела туберкулёзом – совсем высохла, но прожила еще больше трёх десятков лет. Вырастила троих детей одна без мужа. Долгая и непростая жизнь.

Бабуля приглянулась новому молодому председателю. Недолгие ухаживания. Свадьба. Новоявленного родственника Ивлевы невзлюбили. Худой, низкого роста, из бедноты. Совсем был не пара их Марусеньке. Родился Виктор, затем Иван. Мой отец много позже, – уже после войны. Всё шло своим чередом, но родственные отношения не крепли. Алексей Ивлев и Иван Силко так и не смогли изжить разделявшие их сословно-идеологические противоречия.

Пришла непрошенной война.

Иван Силко отправился на дальний Восток в офицерское училище. Семья могла поехать с ним — довольствие предоставлялось на всех ближайших родственников, но Маруся  осталась. Сёстры отговорили. Ненадёжный мол бросит тебя там с детьми – нашептывали – или на фрот заберут. Что там одна совсем будешь делать? Маруся с выводком осталась в деревне, Иван уехал в училище один. Так и жили. Писали друг другу письма, скучали нестерпимо, да ждали скорейшего окончания войны.

Ускоренные офицерские курсы быстро закончились и началась тяжелая работа. Новоиспеченный лейтенант и опытный управленец – глава крупного сибирского колхоза как никак – был распределён на тыловую работу. Собирал эшелоны в дорогу. На предложение перевести семью в выделенную по такому случаю комнату в коммуналке по неизвестной другим причине не соглашался и в одиночестве коротал редкие свободные минуты.

Время текло. Всё шло своим чередом. Дети подрастали. Письма раз в месяц аккурат в третью декаду оказывались в трепетно сжимающих их руках. В деревню начали приходить похоронки. Вой и плач провожал в обратную дорогу почтальона. Так прошел год.

Затем миновал и второй. Окончания войны не было видно а сестры не унимались.

- Гуляет он там от тебя — говорили Марусе — бросил всё и рад: ни забот, ни хлопот.
Маруся не верила.
- Решай, сестра. Не нужен он тебе. Мы помогать будем. Не переживай за детей — уговаривали не переставая.

И однажды уговорили.

Маруся в забытьи пришла в сельсовет. О чем то недолго поговорила с председателем. Взяла бумагу и написала. А когда одумалась и поняла что натворила — было уже поздно. Бумага ушла в район. «Вовремя сигнализировала» – так это называлось тогда - о том что предполагала а вернее о чем предполагала родня не имея никаких на то веских доказательств. Разбираться не стали да и некому было, – просто отправили Силко Ивана Ивановича на фронт.

- Бери лошадь с подводом и скачи скорее в райцентр! Иван звонил! - вбежав в сени почти кричал новый председатель – его эшелон пройдет через Кормиловку через два часа.

Зима. Двадцать заметенных снегом верст. Хромая кобыла и хлипкий подвод на котором уместилась Маруся и два малолетних сна. Поезд уже тронулся когда Иван увидел из окна спешащую к перрону высокую статную женщину с двумя мальчуганами на руках. Иван бросился к стоп-крану и рванул что было сил. В те времена за такое он мог лишиться не только погон но и жизни. Крепко обняв Марусю и сыновей Иван вскочил на подножку и поезд вновь тронулся.

Больше они никогда не встретятся.

В сорок третьем году когда взрывом немецкого снаряда почти полностью был уничтожен расчет артиллерийской батареи Иван приняв командование орудием отстоял безымянную высоту. Подбил две самоходки, прямой наводкой сбил башню с немецкого T-IV, уничтожил тридцать гитлеровцев, за что и получил орден Красной звезды. Только награда от него и осталась. Да двое моих дядек — Иван и Виктор.

Маруся прожила еще почти пол века, но так никогда уже не вышла замуж. В пятьдесят первом родился мой отец. Его рождение не принесло Марусе долгожданного семейного счастья. Не было ни фаты ни венчания. Обычная для тех лет история когда отмена закона об алиментах, направленная на увеличение рождаемости, фактически узаконила многоженство в нашей стране, оставив в душах многих матерей-одиночек, преданных немногочисленными уцелевшими мужчинами и государством, неизгладимый рубец.

Сестры своего слова не сдержали и помогал Марусе растить сыновей только Бог, да добрые люди. Когда бабушка заболела туберкулезом – недоедание в годы войны и тяжелая мужская работа так отозвались через десять лет – незнакомая женщина позволила ей на два года раньше уйти на пенсию, исправив в свидетельстве о рождении дату появления на свет.

Вот так моя бабуля, поддавшись уговорам казалось бы самых близких людей коренным образом изменила свою судьбу, изменила к худшему, оставшись до конца своей жизни как и миллионы матерей и жен нашей страны одинокой на всю оставшуюся жизнь.

Хочется верить что жертва которую бабушка принесла, отчасти по своей женской слабости, когда-нибудь все же взойдет налитыми солнцем колосьями и кто-то из потомков прославит эту чуткую, красивые неглупую но слегка наивную женщину, ее тяжелый род и Отчизну в веках. Очень хочу в это верить. И верю.