Они шли по городу. Выбирая те улочки, по которым витали ещё тени из их прошлой жизни. Они думали друг о друге, и неважно, летал ли легкий, новогодний снежок, или сыпались золотые листья осени, тогда они были в той поре весеннего чувства, когда сама их жизнь, состояла только из влюбленности и больше не из чего. Планета существовала лишь для того, чтобы быть опорой для них. Они шли навстречу друг другу, и не знали об этом.
Искали ли они встречу? Нет, и тому были причины, но они полагались на судьбу, которая исправит свою ошибку и вернет ей его, а ему её. Может быть потому, что в свои наступившие шестьдесят, они перестали верить в справедливость судьбы, она свела их в этом городе вновь.
Я помнила. Тот первый день. Лидка, шустрая подружка, которой была не чужда игра отношений мальчиков-девочек, врезалась в мой, не потревоженный ещё детский мир. – Ты знаешь из параллельного Петьку Ткача? Он второгодник. Спросил меня, придешь ли ты на утренник завтра?- И это взволновало меня, как не волновали ничьи записки с предложениями «дружбы». Утром я гладила ленты и школьную форму, зная, что на меня он будет глядеть. Я не помнила этого мальчика, и волновалась догадками, кто же он, впервые переживая эмоциональный стресс.
Я увидела его, он уже мог только мельком взглядывать на меня, стесняясь выдать себя, но делал это беспрерывно, и мы сталкивались взглядами, оглушенные вспыхнувшим интересом к друг другу.
- А я заприметил эту русскую девочку ещ1 летом. Она жила в домишке своего деда, механика леспромхоза, на улице, отделенной от села узкоколейкой. Дорога к Оби шла тоже по этой узкоколейке, и я видел, вдалеке, не раз, эту длинноногую, с яркими кудряшками Мирку. В отличии от меня, пригвожденному на десять лет вместе с матерью жить здесь, эта девочка умудрялась каждый год исчезать и появляться вновь, приходя учиться в тот же класс. Год в городской школе, она учила английский, а приехав к бабушке с дедом, вновь занималась немецким. Я был ссыльный украинец, мне и русский дался не сразу, пришлось стать переростком в своём классе, когда нас определили на поселение во вновь открывающем леспромхозе Томской области. Старшее поколение, в обиходе, общалось на родных языках, и в школе творилось невообразимое. Я так и не научился излагать свои мысли на русском, и был молчуном. Учился без желания и неважно. А та девочка выделялась всем, и из хорошенькой превращалась в диковинную красавицу. Я уже не мог отвести от неё глаз, как и многие пацаны, впитывая в себя, как отраву, её легкость и женственность.
Надеялся ли я, что она обратит внимание? Нет, конечно. Но из меня выпирало желание быть с ней рядом, когда, наконец, я подошел к Лидке. Вот после этого, вся наша с ней история превратилась в странную и тайную игру. Например, она всегда знала, что как только, в зрительном зале местного клуба, гаснул свет, я немедленно садился за её спиной в следующем ряду, изгоняя любого, севшего туда ране. Все просмотренные тогда фильмы были пронизаны её присутствием, и сердце у неё колотилось так же радостно, как и у меня. Наша конспирация рождающихся чувств требовала присутствия Лидки и моего какого-нибудь приятеля. За этот год, мы не сказали и пары слов друг другу. Дальнейшая моя судьба требовала поступления в томское ПТУ, а она уезжала к родителям учиться в городской школе. Мирру ожидал институт. Но впереди было наше лето и вечерние игры молодежи на площади села.
Последней забавой всегда были «столбы». Где-то, у дальнего столба стоял человек, и из подошедшей пары выбирал кого-нибудь. Выбранный тут же убегал в сторону, и требовалось его догнать, чтобы, в обнимочку, через всю площадь, пройти до противоположного столба. Пары бесследно исчезали, и площадь пустела. Друзья подводили её ко мне. Таким образом, я получал право провожать её домой. Мы походили на трепетных мышек, прячась за условиями игры.
Он шел по улице тяжелой походкой моряка. Годы, проведенные в плаваниях, окрасили его кожу в стойкий золотисто-коричневый цвет, выбелив синие глаза в цвет океанской воды. Он потянулся в этот город, понимая, что делает это в последний раз. Надеялся ли он на что-то, связанное с Миррой? Нет, он давно принял её отсутствие как данность судьбы. Лет двадцать назад, когда он вот также, измученный снами о ней, приезжал в Сибирь, он ещё желал этого. И даже, выпивая с их бывшими друзьями, заявил, что Мирка всё равно будет его. Он знал, что дважды предав её, потерял даже право надеяться на это, но то, юное чувство не умирало и жило в нем постоянно.
Он шел на вокзал к поезду, воочию ощущая её присутствие в городе. Будь у него шанс изменить своё прошлое, он изменил бы всё. Любовь, так обогатившая его юность, уничтожила дальнейшую жизнь.
Этот мирской червь источил его душу, и самое ужасное было то, что Мирра исчезла, навсегда, бесследно, неотвратимо. Ему было бы легче, если бы о ней было бы хоть что-то известно, и она где-то бы жила, чтоб её можно было бы найти, приползти к ней, увидеть, прикоснутся, или просто видеть ту точку на карте, где она есть. Он постоял возле бывшего своего общежития, куда прибегала она после катка с коньками на шнурках через плечо. Девочка, школьница, и полная комната заводских мужиков.
Его передернуло от воспоминаний, как же она была не к месту! А весной его забрали в армию, и он ушел, не оставив ей даже письма. Если бы он тогда, понимал то, что понял спустя годы без неё – застрелился бы.
Она стояла у решетки стадиона. Отсюда было всего два квартала до общежития завода, где он работал. Она до сих пор ощущала своё невнятное состояние какой-то несчастной попрошайки, прибегая к нему в эти морозные вечера. Ей казалось, что и мама понимает причину такого увлечения коньками в девятом классе. Но она вновь шла туда, и вновь давала себе слово больше этого не делать. Других возможностей видеть его не было. Ни о каких-либо встречах он не говорил, она гордо молчала об этом, занималась спортом и посещала художественную студию, готовясь к институту.
Спроси её тогда, хотела бы она быть его женой, так нет, он был не её круга человек. Она ни за что не связала бы с ним свою жизнь, но только его запах волновал её, прикосновения только его рук жаждало её тело, превращая миллионы других мужчин в ничто. Это был тяжелый год, где она прошла школу унижения, не понимая, как уязвлен Петр, увидев в своей любви чувство человека низшего сорта, работяги. Она была наивна и высокомерна в этой обшарпаной общаге, при ней утихали разговоры его друзей и исчезали забегавшие девчонки.
Они оказались в разных мирах.
Только через месяц, она узнала, что он ушел служить, и ей стало легко. Десятый класс прошел весело и наполнено. Вспоминала ли она его? Почти нет, иногда, впрочем, начинала разьедать её обида, что Петр не захотел даже попрощаться, но она гнала от себя уколы самолюбия, утешаясь мыслью, что это к лучшему. Он не был вынужден просить её "ждать", а она не была вынуждена дать это обещание. И что стало бы с ней, если бы он вообще промолчал? После выпускного бала, она побывала у бабушки перед отьездом в Москву. Лида, верная своему призванию сводни, притащила армейский адрес Петра. Она написала ему письмо, то ли прощальное, то ли покаянное, но он сохранил его и вернул через три года, когда они встретились вновь в леспромхозе.
Он ответил ей ещё тогда, три года назад, но она уже училась в художке и жила в Москве, мама, не поощрявшая её юного избранника, не стала пересылать его ответ.
Умер дед, оставшись одинокой, заболела бабушка. Мирра оформила академический и приехала к ней. Работать она пошла в ту же школу, где училась сама. По осени начали возвращаться демибилизованные одноклассники.
Лидия, будучи в курсе всех событий, прибежала в школу.- Мирка, Ткач вернулся сегодня, ты приготовься к вечеру… Красивый! Спасу нет!- Субботний вечер в селе всегда сверкал танцзалом в клубе, и куда приходили все.
Её вызвали на улицу, и, понимая, что там ждет он, Мирра в полуобмороке вышла в темноту.
До вокзала было идти четыре квартала. Петр погасил сигарету, воспоминание о тех днях с той, незнакомой ему Миррой, было и счастье и утрата. Он увидел, как они далеки друг от друга, и, кроме вспыхнувшей страсти, их ничего не обьединяло. Он уехал в Томск, вернувшись на свой завод. Они договорились встретится в Новый Год. Те же их друзья, опустив глаза, сообщили, что Петька не приедет, он женился.
- Предал? Да нет, просто разрубил этот узел. То, что трус, не может сказать сам, может и правильно. Мы когда встречаемся, ни о чем не соображаем.-
- Вы, хоть, спали? Неет? Чей-то он? Мужики говорят, что шустрый кобель! Ты не врешь ли?- Лидка обескуражено уставилась на неё.- Вот придурки! Жалость - то какая!
- Я на днях уезжаю, пора в институт, да и по Москве соскучилась. Ты пиши мне о себе. Может, и в гости приедешь ко мне. Я тебя по выставкам потаскаю, по магазинам… А мне эта история совсем не нужна была. Давно всё отрезалось. Это была агония по прежним чувствам… я думаю. И вообще... детство-.
Мирра зажимала свежую рану на сердце, думая, что Петр всё понял и решил обезопасить свою жизнь, избавить от будущих потерь себя и её.
Институт встретил её галдежом, группа рассматривала её сельские портреты и пейзажи. Стоящий в сторонке молодой мужчина, смотрел на неё выжидающе. Мирра несколько раз оглянулась на него, что-то цепляло её в его глазах.
- Ты назвала своё имя, и я почувствовал, что весь мир в нем.-
Они сыграли скорую свадьбу и Мирра, стала жить иной, обыкновенной жизнью с обыкновенной любовью.
Они шли навстречу друг другу, думая друг о друге, и не знали об этом.
Всё вернулось для неё, когда кто-то из их друзей рассказал, что приезжал Петька.- Постаревший, с залысинами. Выпили мы, он о тебе спрашивал. А мы и сами не знали, что ты в Испании живешь. Так он сказал, что все равно тебя найдет, мол, ты его судьба.- Он временами стал ей снится, с разговорами и той обволакивающей теплотой прикосновений, что когда-то разбудили в ней чувственность, и. даже в снах, она чувствовала тупую, тоскливую боль в сердце от своей давней потери.
Спустя почти тридцать лет, Мирра привезла свою выставку, и провела в Томске месяц. Сегодня, ночным рейсом, она улетала домой, где её ждал сын и работа. Она постояла в сквере перед бывшей общагой, и повернула к вокзальной площади, где можно было взять такси.
Навстречу ей шел человек, погруженный в свои мысли, она обратила внимание на цвет его лица, отличающийся от темного, сибирского загара. У неё защемило сердце, когда они поравнялись, и Мирра вновь остановилась. Мужчина незряче взглянул на неё и прошёл мимо. Улица была театрально пустынной и безветренной.
Мирра больше не оглядывалась.