Каждая семья несчастлива одинаково, а вот счастлива - по-своему! Жизненная аксиома, не требующая доказательств. Она применима и к семьям военных.
Командир БЧ-2 большого противолодочного корабля «Чудной» Тихоокеанского флота капитан 3 ранга, назовем его просто Владимиром, возвращается из летнего отпуска с «Запада» домой на Дальний Восток.
Не сообщив жене телеграммой о своем прилете, мужик глубокой ночью мухой прилетает из Одессы в небольшой уютный Владивостокский аэропорт. Рейсовые автобусы в такую рань по дорогам Приморья еще не ходят, поэтому он на случайной попутке едет в свой убогий поселок на краю географии с загадочным названием Разбойник. Это военное поселение расположилось на берегу загадочной одноименной бухты Японского моря.
В кузове бортовой машины, под жадные глотки теплого пива в голове молодого мужика начинают грезиться любовные видения. Он, закрыв глаза, под ночным звездным небом с умилением и восторгом воображает себе, как рано утром, уставший, но соскучившийся по любимой жене и домашним тапочкам приедет домой. Со жгучей жаждой любви сойдет у «первого» мостика в пелену утреннего тумана из волшебных запахов побережья. Пройдется по берегу очаровательной бухты с чувством радости от предстоящей встречи.
Зажав от нетерпения яйца в кармане, присядет на влажные камни черных скал. С детским восторгом, будто один на планете, встретит восход солнца, которое будет вставать из океана после ночного сна из-за красивейших сопок волшебного острова Путятин. Вдохнет полной грудью чарующие запахи моря. Насладится ласковым шорохом задумчивого прибоя и щемящей песней ветки сосны. Наберет в ладошки лазоревые лучи утренней зари и с трепетом, стараясь не расплескать застывшее в глазах счастье понесет их по безмятежно спящему поселку.
Подымится по грязным выщербленным ступенькам своего подъезда, пропахшего кошками, на четвертый этаж к своей обмусоленной квартире. Тихо, чтобы не потревожить любимую, откроет дверь своим ключом. Стараясь не расплескать упоительную утреннюю свежесть, бесшумно, на цыпочках просочится, как кровоподтек в семейную спальню. Сначала с щемящей нежностью, не разбудив, долгим прикосновением поцелует свою благоверную за сексапильным ушком.
Раздевшись, тихо проскользнет под крахмальное одеяльце к родному трепетному бедру любимой со страстным желанием сделать её лоно счастливым. Нежно и тихо, чтобы не разбудить уткнется лицом в сладкую волосатую, как белочка подмышку и возьмет в ладошку трепетную грудь второго размера с оливковым соском.
В мужских мечтах они потом вместе радостно проснутся. Жена спросонья сладострастно потянется, как «богатка» - счастливая трехцветная кошка. Вскрикнет и от счастья замурлыкает. Окончательно проснувшись, с женским счастьем в глазах распахнет руки, что тебе лебединые крылья. Прижмет его лицо к своей молодой божественной груди, а потом неистово исцелует своими сладострастными губами до дыр.
Вздохнет запах любимого тела, отдающего утренней лавандой. Безвозмездно, то есть даром поцелует в нежную улыбку и подарит ей шелест морского прибоя, радугу утра и печальную песню фазана. Вовчик любил, как говорят японцы - «Любоваться на распустившуюся ветку сакуры в зимнем луче восходящего солнца», что соответствовало русскому - «Глазеть на всё, как баран на новые ворота». Потом будет горячий душ с дороги, домашний завтрак на двоих с долгим-долгим рассказом об отпуске.
«Не расплескать бы счастье до дома. Она не ожидает меня, беспокоится, переживает. А как, наверное, у нее за меня сердце болит? Как соскучилась по мне в долгом мучительном одиночестве? Месяц - это срок! - с томлением в душе до спазма ниже живота волнуется Володя, красочно представляя себе, как его встретит дома жена. - Вот радость-то ей будет. Как бы от бабьего счастья её «кондратий» не хватил!»
С первыми лучами солнца отпускник приезжает по дырявой грунтовой дороге в свой поселок. С долгой истомой в штанах спрыгивает с бортовой машины у «первого» мостика. Жирная пыль оседает. От мужского нетерпения, позабыв об утренней заре и песни фазана, Володя, захлебываясь счастьем, как влюбленный воробей, со скоростью бешеной крысы летит бурундуком от остановки по грязной тропинке мимо злопахучей поселковой помойки к своему серому дому.
Через две ступеньки, на одном дыхании мужик взмывает орлом по лестничным пролетам на свой этаж. Сердце в предвкушении долгожданной встречи сильно бьется и готово выпорхнуть из груди. Поставив на площадке плотно набитую спортивную сумку с помятым барахлом, отдышавшись, мужик отряхивается от дорожной пыли. Завязывает свое «мужское естество» морским узлом, чтобы не облажаться. Потирая от удовольствия руки, достает свои ключи. Ключи от счастья!
Его волнует радостная встреча с тапочками и распирает жадное желание быстро-быстро сходить с дальней дороги в туалет по «маленькому». Литр пива, высосанный в одно «жало» в кузове машины дает о себе знать.
С предусмотрительно расстегнутой ширинкой на джинсах, он, скалясь улыбкой счастливого бандерлога, быстро начинает тыкать ключом в замочную скважину. «Только бы раньше времени не разбудить, не спугнуть бы свое счастье, - думает он, - и не обоссаться бы!» Пиво безжалостно!
С первого раза открыть замок не получается. «Попытка - не пытка!» - как говорит его «особист» - сотрудник военного КГБ на корабле. Тихо постанывая, мужик, сжав коленки от нетерпения сходить в туалет, как квартирный воришка продолжает ковыряться в замке. Напрасно, ничего не получается.
Володя, радостно нахмурившись с недоумением, смотрит, словно пацан на конфетку сначала на мертвую дверь, потом на руки, будто они растут не из плеч, а из другого места. «Ан-нет, все правильно - руки, как руки, просто замок закрыт изнутри на «собачку»! - сплевывая с досады на кошачьи экскременты, втуне успокаивает себя мужик и чешет с досады в потных чреслах. - Вот, незадача! Сюрприза не получилось! Что делать?»
- Была, не была! Где наша не пропадала! - говорит Вовчик и решает позвонить в дверной звонок.
Прежде чем нажать кнопку, ногой поправляет, зачем-то половичок у двери, будто оттягивая момент принятия решения. Набравшись какой-то внутренней решимости, он начинает вгонять кнопку в стенку, как осину в чёрта. В стандартной двухкомнатной квартире с бесовской веселостью звучит звонок с мелодией радости и победы - «Ты, моряк, красивый ты сам собою...». Дверь молчит, как выключенный холодильник. Мужик опять нажимает звонок, теперь требовательнее, чем прежде. - «Тебе от роду двадцать лет!»
- Танюша, хорош ночевать, приснится зима - ноги отморозишь! Открывай! - у мужика от предстоящей встречи радостное настроение еще пока не проходит, хотя в душе возникает ощущение проштрафившегося кота, выставленного за дверь. Слова колышут паутину на мутном окне подъезда.
В ответ тишина, как в морге. Ощущение, что за дверью «никто не вернулся из боя». Настроение потихонечку тухнет, как селедка на помойке. Моча уже готова литься из ушей. «Странно, - «заводясь», думает Володя, - Попугай может еще спать, собака молчать, чувствуя хозяина за дверью, кошке все до коридорного половичка, а вот жена оглохла, что ли от одиночества без мужа?»
Стучит пяткой в дерматиновую дверь, похожую на вертикальный караульный топчан, прошитый декоративными гвоздями, как пулеметной очередью. От биологического нетерпения мужик начинает подпрыгивать на одной ноге, словно играя в «классики». С дороги в гальюн хочется, как Филиппку учиться. Не зря же в народе говорят: «Продолжительность минуты зависит от того, по какую сторону закрытой двери в туалет вы находитесь!»
«Ну вот, сейчас все-таки обоссусь!» - чувствует мужик, терзая дверь. Ему уже ничего не хочется - ни жены, ни постели, ни ласки, только бы охладить закипевший «радиатор». Начинаются лестничные призывы и звон во все «колокола» в пустом утреннем подъезде, глухо отдающиеся, словно в могильном склепе.
- Танька, японский натюрморт! - сжав в зубы в кулак, на весь подъезд зло чертыхается мужик, все еще убеждая себя, что в такую рань жена должна быть дома по определению. - Просыпайся, ядрена мама! Открывай, зараза, иначе сейчас всю дверь обоссу! - отрывистые слова, как писали классики, начинают стрелять из мужика как шрапнель, но отскакивают от двери, словно бараний горох.
За дверью становится чересчур тихо. У мужика возникает страшная догадка, но ее от себя отгоняет - «Не может быть!» Володя задает себе щемящий душу, проклятый вопрос: «Не ужели опять зафестивалила?»
Минут через десять за дверью начинает ощущаться какая-то загробная жизнь. Слышатся сопение, тараканья возня и нервный трусливый шепот. Т-сс! Открывающийся замок, напоминающий звук заряжающегося дробовика щелкает и дверь в шесть часов десять минут утра по местному времени выстреливает мужику в глаз, еще раз доказывая, что если бог захочет, так и веник выстрелит.
В дверях стоит в одной сорочке на голое тело со страшно бледным лицом, растрепанная, босая жена. Увидев перед собой мужа, она опаленная неожиданными звонками и припорошенная летним утром, оторопев, цепенеет. В маске безумного ужаса вздрагивает, будто видит перед собой приведение. Делая шаг назад, с сумасшедшими глазами дворовой кошки задушенным голосом растерянно задает глупый вопрос:
- Эт-то т-ты? - пугливо обернувшись, будто ища от кого-то помощи, женщина со сцепленными губами туманом пропадает в глубине квартиры, после чего наступает пауза, наполненная эпическим смыслом.
- Я… - обескураженный вопросом, с глупой улыбкой на кислых губах отвечает растерянно-недоуменный Вовчик узкой скрывшейся спине с торчащими лопатками напоминающие отрубленные ангельские крылышки.
Зацепив бровями, косяк двери, он поленом входит в квартиру со смутными предчувствиями чего-то страшного и смешного, не до конца понимая того, что случилось. Не замечая отсутствия света в узкой прихожей, мужик с размаху врезается взглядом о чужую тужурку с мичманскими погонами, висящую на вешалке, будто танк на заборе. В квартире накурено и воняет солдатским «Шипром».
Ноги спотыкаются о не чищенные чужие ботинки тридцать девятого размера, которые застыли, как часовые в проходных Лубянки. Электросчетчик прекращает стрекотать сверчком. Дружище-таракан Кеша с ужасом на морде лица сквозняком скрывается в коридорчике за плинтус. Призраки прошлого, населявшие квартиру, испуганно прячутся между заныканными банками тушенки и сгущенки на антресолях. Все тихо, с затаенным любопытством начинают ждать драки.
Позабыв снять пыльные кроссовки и отпихнув ногой обоссанные кошкой свои старые полуботинки, опешивший Володя почему-то идет не в туалет, куда уже час его толкала природа, а прямо на кухню, оцепеневшую, словно в шоке, от внезапно приехавшего хозяина.
Вместо безумного секса с дороги мужик, с видом баклана надетого на кол, тупо оглядывает убогую, покрашенную ядовито зеленой краской, кухоньку без занавесок с электрической плиткой «Мечта» в углу. Глядя на полное мусорное ведро с вызывающим запахом гнилой рыбы, Володя нервно дергается - «Целый день дома, зараза, а мусор вынести не кому!» Зачем-то трогает немытую алюминиевую вилку с выбитым клеймом «1 рота». Обреченно застегивает ширинку.
С параноидальным интересом любуется застывшими остатками романтического ужина на двоих, который видимо должен был перейти в завтрак в постели. Две рюмки, две грязных тарелки с обглоданными скелетиками кильки, недоеденный винегрет, пустая бутылка балованной водки. Керамическая бежевая баклажка его любимого рижского бальзама, спрятанная им в свое время от жены в бачке унитаза, возвышается на столе, как погасший Форосский маяк.
«Вот суки, неужели выжрали весь бальзам?» - пулей проносится в голове у ошарашенного Вовчика. Пепельница, забитая изжеванными окурками погарской «Примы» пахнет изменой. Беспомощный огарок, насмерть убитой стеариновой свечи, накануне означавший поэзию и огонь любви, стыдясь хозяина, с грустью скорбно склонился с подоконника. Отпускник, глупо таращится на старенький холодильник «Саратов», тарахтящий будто грузовик на подъеме в сопку. «Шуба» из заморозки, живущая своей жизнью без срока давности, словно переваренная манная каша из кастрюли, готова затопить всю кухню своим могильным холодом.
Из неплотно закрытого крана жалобно капала вода, символизируя, что все в жизни течет - все изменяется. Помирающая от старости герань на подоконнике, как стылое распятие на могильном холмике пригорюнилась над растоптанными чувствами. «Любовь ушла? Куда? В прах? А как же женская верность и чистоплотность? - мужик раздавлен, убит! - Негодяйка! Подлая развратница! Безжалостная дрянь! Чудовище! Животное!» - невнятно бормочет Володя.
Предательски сжимается сердце, и ему нараспашку открываются Врата Правды Жизни! «Что делать? Умереть от любви? Из-за любви? Ради любви? - мужик, что бы совладеть с волнением сердца, мешком картошки садится за липкий стол, покрытый хлебными крошками на крашенный корабельной краской табурет, будто на кнехт. - Бежать сломя голову из этого вертепа? Выгнать? Развестись? Впасть в депрессию, в запой? Или удариться в загул? С кем и как теперь жить? Зачем?»
Володя роняет, как в старинных романах, коротко стриженую голову на большие смуглые кулаки, поставленные один на один. Загорелые кулаки красиво смотрятся на фоне грязного стола, где пробегает пустая ошалелая рюмка. Мужик замирает, будто проглатывает утюг.
Мысли начинают прыгать, как черти в решете. «Вот, коза сусанинская! - с чувством одураченности, думает Володя. - Все-таки изменила! При законном-то муже!» Он догадывался, что жена ему изменяла. Предполагал с кем и когда, но не мог понять - зачем?
До опустошенного и подавленного мужика, одиноко сидящего на табурете постепенно начинает доходить банальная жизненная ситуация про которую он где-то слышал, но что она может случиться с ним - не верил. Неотвратимость встречи с хозяином ботинок в коридоре настораживает. Вот, она чертова гримаса судьбы-разлучницы! Живешь-живешь, и на тебе - вся жизнь вдребезги-пополам!
Что испытывал мужик? Безумие? Душевную пустоту? Обиду или досаду? Собачью тоску? Горе? Несправедливость жизни или пугающее чувство, будто тебя обокрали? А может, он понял, что его просто предали? Да, да - измена, наверное, и есть простое предательство! Любви, идеалам, чистым человеческим отношениям! Застрявший в горле ком мешает дышать. Пропала жизнь!
Он увидел, будто это было вчера, свою первую трогательную встречу со своей будущей женой на танцах. В танцзале «Космос», который молодые курсанты-салаги называли «Колосок» в честь поселка Колосовка, где они проходили после поступления в училище курс молодого бойца, было не протолкнуться.
В глазах Володи, будто это было вчера, всплыла картина, как он в толпе танцующих выглядел стройную девушку-девственницу с тихими глазами, словно с одинокой иконки в затерянной деревенской церквушке. В скромной черной юбчонке и белой блузке в красный горошек, она была похожа на девочку-ангела...
Первые сердечные волнения, первая истома в брюках, когда от жажды встречи судорогой сводило яйца. Первый танец, когда девчушка невзначай уперлась ему через тонкую материю блузки и флотской фланки своим упругим соском в пупок. Это сладкое и щекотное чувство крепкого девичьего прикосновения он нес через всю жизнь…
Память... Память, словно якорная цепь, выуживала из моря прошлого звено за звеном... Страстные встречи в недолгих увольнениях за кофе с мороженным в кафе «Снежинка», «культпоходы» в киношку, тяжелые расставания… Первые поцелуи в подъездах до распухших губ, первая близость...
Вспомнил чувство молодого жеребца с опухшими яйцами, в которых уже пищали дети. Как он «пел» девчушке в дальнем углу городского парка, пытаясь расстегнуть, чертовы пуговички на ее лифчике, как мечтал о планах на будущее… Как рассказывал о произведениях Чехова и Куприна, о кораблях, море, и что «даже в области балета - мы впереди планеты всей»… Вовчик-курсант был еще та «птица-говорун» - знал тогда ответы на абсолютно все вопросы, не то, что сейчас. Много можно было хорошего вспомнить...
Володя поднимает голову от стола. Опершись локтями на стол, с поникшей головой натачивает в стакан бальзама. Махом выпивает, крякает. Зарозовев зверобоем, чувствует, как на голове начинают прорастать рога. Хочется от отчаяния прочистить мозги затяжкой, но сигареты остались в сумке на лестничной площадке. Зная, что на флоте быстро выпитый стакан не засчитывается, глубоко несчастный и бесконечно одинокий мужик наливает себе остатки божьего напитка.
Ожесточенно залпом бросает в рот. Опять хмыкает. Примеряет новое выражение лица. Начинает искать выход из создавшейся ситуации, помня, что выхода нет только из гроба. Опираясь на стол, в душевном смятении встает. Пытается скинуть адские чувства, но они не отпускают. Давит ногтем большого пальца заблудившегося клопа, но сердце от этого не отпускает.
Завернув кран, чесоточно чешет спину об угол вспотевшего холодильника. Ненароком опрокидывает с кухонного шкафчика на голову медный таз для варки варенья. Царапая рогами потолок в коридоре, опупевший мужик тяжелой походкой проходит в большую комнату.
С разбитым сердцем и печальной душой, зайдя во чрево квартиры, Володя с видом солдата вернувшегося с фронта к сожженной врагами хате, чешет шишак и глубоко выдыхает, чтобы отделаться от прибивающего к полу «русского духа», исходящего от кирзовых ботинок мичмана в коридоре. От тяжелого запаха уже начинает кружиться голова и першить в горле.
В большой комнате он видит живую картину Сальвадора Дали «Полеты во сне и на яву». Посередине комнаты на стуле, скучающем по свалке, сидит по пояс, вкопанный в пол, мичман Вася с местного узла связи. Что парадоксально - лицом к входной двери. Дешевенький палас предусмотрительно свернут колбаской у стены. Может быть, для того чтобы если что - не забрызгать мозгами любовника?
Напряженно подняв плечи, словно ожидая удара, оцепеневший связист с видом куска покойника в черных брюках и расстегнутой мятой кремовой рубашке без погон стеснительно прячет под стул свои долгопятые босые ноги в домашних мужниных тапочках со стоптанными задниками. Не стриженые худые ногти на сырых ногах готовы отделиться от хозяина и убежать к чертовой матери.
Соблазнитель ошеломлен внезапным появлением мужа. С белыми от ужаса глазами, мужик опускает голову и ждет заслуженных оплеух. Ноги у него одеревенели, руки стали ватными, волосатые фаберже втянулись в сморщенную мошонку, доказывая народную мудрость - «Главный мужской орган – это мошонка!», иначе бы яйца пришлось носить в руках. На лбу хахаля выступает холодный пот. Волосатые ладошки на коленях становятся влажными. Что делать? Куда деться?
В пыльном экране замученного телевизора «Рекорд», на который тотчас запрыгивает кошка с немым вопросом «Что будет дальше?», видно, как Вася с безумной мольбой в глазах обреченно подымает голову и встречается со стальным взглядом Володи.
Неподвижно застывший, словно кусок дерьма в куске льда Казанова оцепенело, смотрит на мужа, играя всеми цветами радуги свежим «засосом» на шее. Непроизвольно хочет встать перед ним по стойке «Смирно», как перед старшим по воинскому званию, по возрасту и положению в этом классическом любовном «треугольнике», но намертво пристреливается к стулу грозной бровью мужа.
Неожиданно в кособокой клетке на полустенке просыпается полинялый попугай Сема с выдранным хвостом и начинает, как на паперти оглашено орать - «Кошмар-р! Кошмар-р!» Скелет в шкафу начинает постукивать костями, напоминая о себе.
Взлохмаченные мужики с вздыбленными холками изучающе смотрят друг на друга, будто два дворовых кота в подворотне. Рычания нет. Наступает пауза, как в анатомическом театре в зале разделки трупов. Самцы ищут выход из создавшейся ситуации. Обоим хочется побыстрее выйти из комнаты. В квартире становится тихо, только слышно, как жалобно гудит сквозняком черный титан в ванной.
В глазах отупелого, с багровой солдатской рожей, «молодого» видно одно - Пипец! Жопа подкралась незаметно! Любовник мгновенно ощущает весь ужас своего незавидного положения, хорошо зная, что жопа на флоте - это не часть тела, а событие!
«Все ситуации банальны, если они не случаются лично с тобой…» - вспоминает мичман чьи-то слова. В расплавленном мозгу его воображение начинает рисовать бредовую кровавую картину «Муж и любовник». Реки крови, окровавленное тело, размозженный череп, конвульсии. Липкие мозги, сползающие, словно использованный презерватив по стенке квартиры. Вопли через стенку проснувшихся возмущенных соседей - «Когда же это ****ство прекратится?»
«Вот кость в горле! Почему на стуле и комнате? - пройдясь взором по любовнику и скрипнув зубами, думает Володя-рогоносец, но ответа на свой дурацкий вопрос не находит, так как другой «лом» влетает в его голову. - Только бестолочи царя небесного ходят к замужним бабам, когда пол поселка «холостячек». Прямо «встреча без галстуков», яти их мать, ширинку бы застегнул и носки бы надел, драный козел... - коротким замыканием проскальзывает в голове радостно нахмурившегося Володи. - Не можешь гулять, чтобы не застукали - не мучай яйца! Хотя правильно в народе говорят: Сучка не захочет - у кобеля не вскочит!»
Откуда ни возьмись, приведением появляется с ввалившимися глазами беспутная жена в стоптанных тапочках и халате. Зайдя в комнату впереди греха, чтобы спрятаться за его спину она подпаленная изнутри, закусив бледную нижнюю губу, с ужасом понимает - «Мосты сожжены! Он понял! Он всё понял!»
Бесстыдница, поправляя помятую прическу, не знает что делать. Гробовая тишина забивает ей уши. Молчание начинает душить её. Она бледнеет смертельным цветом. Во вспотевших глазах готовы выступить слезы. Подбородок начинает дрожать. Бабу после полового подвига начинает бить нервный озноб от предстоящего семейного скандала. Глодать предчувствие пощечин и вырванных волосенок на лобке.
С книжной полки Лев Николаевич Толстой гневно вопрошает женщину через свою бороду - «Пошто прелюбодействуешь! Церкви на тебя нет!» Сплошная каренинщина.
В разгар семейного экстаза из-под дивана бесшумно вылазит пес дворовой авось-масти по имени Кабыздох. Он, навострив уши, с мужской солидарностью смотрит на хозяина с выражением глубинной грусти - «Ну, что, дружок, доотдыхался, стал инородным телом в доме? Это тебе не Родину защищать - здесь надо быть всегда начеку!»
Преданная дворняга, будто поняв состояние хозяина, идет в спальню и залазит под «ложе любви». Из-под супружеской кровати с не перестеленной простынкой достает из клобуков пыли не стираные носки сорок пятого размера, с прилипшим использованным одиноким презервативом. Осуждающе смотрит на разврат.
С брезгливостью берет в пасть и добросовестно приносит «трофеи» к ногам несчастного хозяина. Недовольно выплевывает находки на палас. Чихает и грустно тявкает, после чего, ткнувшись носом в кроссовки Володи с чувством исполненного «долга» преданно садится у ног «вожака стаи». Его вид говорит – «Хозяин! У тебя нет больше жены!» Как божье знамение - со стены падает семейная фотография в дешевой деревянной рамке и разбивается в дребезги-пополам.
Посмотрев на носки, мичманец первым нарушает молчание. С прямолинейностью симоновского карабина говорит неживым голосом:
- Эт-то не м-мои…
«Вот чукча итальянская! - Володя с горестной спиной, не обращая внимания на глупую реплику невнятного мужика, думает о своем, - Кто же любовью занимается в «резинке»? Это одно и то же, что целоваться в противогазе!»
Если бы кобелек мог говорить, то многое рассказал бы своему хозяину. Про то, как чужой мужик - этот червь разврата перед тем как его безразлично пнуть под диван, заперся на пару с хозяйкой на кухне и выжрал бутылку водяры. Потом мичманец под бальзам до глубокой ночи, возбуждая свою неуемную плоть, токовал хозяйке об одиночестве, о том, что его не уважает жена, не понимает мегера-теща. Тесть, старый козел, бывший тюремный смотритель, пьет как сапожник. Денег не хватает, дети-спиногрызы постоянно какают где попало и болеют, жизненная неустроенность замучила.
Соблазнитель жаловался на то, что на службе его в грош не ставят, считая «сундуком». А он широкой души человек и только хозяйка, с которой не может сравниться ни одна обитательница этого заброшенного богом поселка, своим сердцем его поняла. Она необыкновенна, прекрасна, как Афродита, нежна как летняя волна. Он в ней полюбил не просто грешную женскую плоть, а эфир божественной души, огонь пылкого сердца!
Затем обольститель, простой как надпись на заборе на ходу снимая брюки пошел подмываться в ванную холодной водой. Бр-р-р!!! А потом всю ночь на супружеских панцирных простынях, погружаясь в хозяйку, скрепя зубами доказывал ей свое восхищение. Как филин в чаще похоти «пыхтел» в семейной спальне, чуть не разломав в пылу необузданной страсти скрипучую солдатскую кровать. А как вжимался, как дышал? Не зря же хозяйка ночью несколько раз бегала на разъезжающихся ногах в ванну подмываться.
Кошка по кличке Стерлядь, не раз битая хозяином за ссанье в тапочки, наоборот, в одобрение действий хозяйки спрыгивает с пыльного телевизора и вытягивает хвост трубой. Не торопясь, жеманно потягиваясь, как ни в чем не бывало, начинает сладострастно тереться спинкой о её ноги. «Не можешь сделать счастливой женщину - не мешай другому! - по-бабски как бы ехидно говорит кошачьим взглядом. - Так тебе и надо, хозяин! Телеграмму надо присылать, чтобы не наступать на грабли!»
В помятой клетке попугай, вместо того чтобы как мужик мужика с негодованием возгласом поддержать хозяина возгласом – «Измена!», неожиданно для всех на всю квартиру начинает кривым клювом картаво похотливо тараторить, как последняя проститутка - «Дафай! Дафай! Дафай!», после чего кульбитом через голову хвастливо делает в клетке кучу.
Володя, глядя на жену-шалаву видит, что у нее с груди падает родинка, которую он любил по пьяни целовать. Серый чулок на правой ноге у нее начинает предательски сползать к коленке, напоминая использованный презерватив. Вот она, сука-жизнь!
Мужик чувствует себя глуповато, словно в разговоре с командиром. Жизнь разбита. Абсурд. Обман. Покарябанное сердце погибло. За что? Чем он заслужил такую злую человеческую неблагодарность? Муж с исковерканным внутренней болью лицом, не ища ответа на сакраментальный русский вопрос - «Кто виноват?» дергает подбородком и осуждающе оглядывает растрепанную жену с головы до тапочек.
Его выразительный взгляд говорит - «О дьявольское порождение! Ненасытная баба! Одного мало? Сменила все-таки офицерскую шинель на мичманский бушлат. К тому же на пять лет меня моложе! На молодых потянуло, стерву? Чужой хрен всегда слаще? Что мне теперь с тобой делать?»
Поруганные мечты и замаранные надежды взывают к мщению. «Может надавать по морде? Точнее – по двум мордам или в отместку ножки у кровати отпилить к чертовой матери? Не убивать же этих долбаков?» - со злорадством оскорбленного мужа Вовчик задает себе очередные риторические вопросы.
Незадачливому любовнику приход в «гости» еще вчера вечером казался презабавным приключением, о котором можно было бы рассказать при случае за бутылкой. Теперь же, когда он нарвался на мужа, как на минное поле, предугадать, чем все кончится, не мог бы даже бог. Это в анекдотах смешно - «Муж вернулся из командировки!» В жизни это чревато не только простым мордобоем, но и трупом. Бледное лицо, сразу похудевшего мичмана с одеревеневшей от холода спиной, судорожно перекашивает от ужаса. Брови набухают мандражом. Во рту вкус старой ветоши.
Зрачки глаз готовы сами выскочить и повиснуть на небритых щеках с которых от животного страха сыпятся прыщи. Молодой мичманец, трепещущий, как осиновая ветка под ветерком, сидит под люстрой на стуле, готовый к роковому развитию событий и думает - «Любовницу надо выбирать латышку - они хорошо ухаживают за могилками!»
Бестолковый ловелас делает волевое лицо. Храбрится, но перед тяжелым объяснением с не вовремя вернувшимся супругом от страха в его задницу нельзя просунуть даже соломинку. Смотря на законного мужа потухшим взглядом, Вася еще больше бледнеет, вспоминая народную мудрость - «Гулять бегут к ****ям, а умирать — домой!»
С тоской, посмотрев на семейную фотографию на стене, похожую на пасхальную открытку, у кобелино-сукино в голове проскальзывает мысль - «Дома любимая жена, уважаемые тесть и заботливая теща. Чего не хватало? Сейчас бы спокойно с необыкновенной женой завтракал кофе с вкуснячими пирожками, пожаренными обожаемой тещей под мудрый стрекот изумительного тестя. Потом пошел бы на любимую службу, – содрогнувшись своим мыслям, он, загипнотизировано следит за КЦБ - кулаками центрального боя супруга. - Вместо ласки, тепла и уюта сейчас, наверное, будут бить. Боже мой, только не по лицу!!!»
Прячет в сразу вспотевший пах, закоченелые ненужные руки и смиренно поджимает ноги. Его крючит. Становиться мокро, смято и печально. «Что ж это за проклятие такое? - в голове молодого любовника, как дуэлянты бьются вшивые мысли. - Говорили же друзья - к замужним бабам не ходи, не послушался. А теперь на тебе - мужнина ревность, оскорбленное мужское достоинство, тяжелое душевное потрясение, аффект и битая морда. Может, и в брюхо пырнет - «два удара, восемь дырок». Доказывай, что сам споткнулся и упал на вилку. Черт побрал бы всех этих мужей!» - ужас смерти мутит сознание мужика.
По идее, измена жены должна была бы отозваться в сердце мужика мучительной душевной болью, но взявший себя за «вымя» Володя думает - «Вот халда! На пять минут бабу нельзя оставить без присмотра, что-нибудь да накуролесит! Знала же, торфушка, что вот-вот приеду, а видно гормоны взыграли - стало невтерпеж! Как в анекдоте: Жила фригидной и счастливой, и на тебе — оргазм!» Вместо того чтобы просто сказать, как в Одессе: «Щас я вам сделаю скандал, и вам будет весело!», он хрипло говорит свою сакраментальную фразу:
- Здрасьте! Я ваш муж! - после чего сразу попадает в легенду поселка. Старается улыбнуться, но улыбка выходит какая-то корявая. Собака с интересом смотрит на любовника. - Спокойно, еж твою медь, не суетись, а то «клиент» будет потеть и соскальзывать! - назидательно молвит он жене, прожигая её ревнивым взглядом, пресекая буйство страсти и оправдательные поползновения. - Ладно, я обязан, а ты баран траншейный, что здесь делаешь? - это уже относится к невезучему потухшему герою-любовнику. Говорит, потому что надо что-то говорить.
Смотрит на свои часы - прошло всего четыре часа, как он приземлился на дальневосточную землю, а семейная жизнь пришла к концу. Стал заправским рогоносцем и хочется опять к черту в небо. Володя невольно вспоминает слова, прочитанные в какой-то книжке: «Револьвер выпал из его рук, и окровавленный любовник сполз с оскверненной семенем семейной постели кровоподтеком с возгласом - Не виноватый я, она сама хотела!»
С дрожью в теле оцепеневшая и бледная, как смерть жена с паническими глазами, нервно играя желваками и грызя розовые ногти, как палач занимает место за спиной своего молодого любовника. Начинается «прощание славянки».
Видно, что у бабы от простого женского плотского недоедания повреждение в уме и судорожные мысли скачут, как голодные блохи по полу. Её корежит от грозного взгляда мужа, который эгоистически не хочет её делить с другим самцом. Чтобы как-то занять свои побелевшие руки она подбирает с пола свою родинку и, плюнув на нее, водружает на место. Зябко запахнув дрожащими руками домашний халатик, накинутый на ночнушку, блудница начинает нервно тереться упругим животом о спинку стула.
Стоя за спиной своего «друга», чуть ли не описавшаяся женщина придерживает затвердевшие от ужаса коричневые соски на груди, будто стесняясь мужа. Ошалевшая изменница понимает, что жизнь её разбита. Случилось самое непоправимое в ее жизни, и теперь она до скончания века будет виновной и распутной. Это срам и стыд на всю жизнь! Дверь обмажут дегтем, а её ничтожную будут таскать за волосы по поселку, как это делали в старину, предполагает женщина. Не спасут ни обращения к командованию и в партком, ни к родителям, ни к друзьям. От нее все отвернутся и как итог - «Зловещая тишина, вновь в гробу лежу одна!»
За окном солнечное дальневосточное утро набирает обороты. Часы на стене начинают показывать вчерашнее время. Пастух с пастушкой на серванте демонстративно отворачиваются от прелюбодейки. Семейные основы поруганы, честь семьи затоптана в грязь, порок торжествует!
Собрания сочинений Чехова, Куприна, Есенина зачитанные Володей до дыр в самодельном до потолка стеллаже, обклеенном коричневой текстурной бумагой от серьезности ситуации застывают, как матросы в строю. Они тоже с не поддельным интересом смотрят на любвеобильную жену с перекошенным лицом и шелестят страницами – «Этого не может быть! С виду такая порядочная женщина!»
Жене бы успокоиться и сказать обоим мужикам: «Познакомьтесь. Это мой муж, а это Вася. Ну, а пока вы знакомитесь, я пойду вызову комендатуру». Она же вся взлохмаченная, с истерическим блеском в глазах бесстыже начинает непослушными губами тарахтеть по воздуху, как задницей по ступенькам подъезда:
- Я тебе не изменяла и нечего упираться рогами! Сам виноват! Ты когда должен был вернуться? - и встает между мужем и любовником, готовая защищать. Кого? Пока и сама не знает, так как еще не поняла, кого она больше любит. Мужа или любовника? Баба на нерве еще не определила, кому и с кем она все-таки изменила.
Володя, стоя со свежими рогами напротив любовника, как провинциальный трагик делает паузу и пристально смотрит на обделавшегося парня, с нервно дергающимся ухом. Решительно снимает ветровку и закатывает рукава рубашки, для того чтобы… помыть руки в умывальнике и все-таки пописать.
В металлически журчащей тишине раздается обезумевший истеричный визг подлой женщины, будто кошке дверью прищемляют хвост:
- Не надооо!!
Молодой любовник молча вертит головой, как застигнутая врасплох крыса в трюме. Смотрит с потаенной надеждой на окно, но какое здесь к черту окно? Четвертый этаж, а он не Икар! Дон-Жуан готов бежать сломя голову, но куда денешься «с подводной лодки», да и классического шифоньера, куда можно было бы спрятаться, в квартире нет.
«Почему я не человек-невидимка? - думает мужик в колотящем мандраже. - Как хорошо быть тараканом! Спрятался бы себе сейчас за плинтус и превратился бы мертвым. Горя бы не знал!»
Руки «Казановы» нервно начинают бить по коленкам мотив «Прощайте скалистые горы, уходим мы завтра поход...», пытаясь совладеть с банальным страхом за свою жизнь. Желания сражаться за свою «любовь» у него нет. Да и мужа за что бить? Нелогично. Тут самому бы не получить в легкую мордой об коленку!
Господи, спаси и сохрани! Немая сцена, хоть святых выноси, которых в квартире нет и, видимо, уже никогда не предвидится. Воздух в комнате сразу становится густым, как дым из трубы крематория и начинает чувствоваться запах свежего покойника…
Читатель, прочитав эту простую историю, может сказать:
- Ну и что? Вот удивил ежа голой попой! Да от таких семейных сцен книги уже давно пожелтели!
Может быть. Не спорю. Просто в нашей ситуации Володя приехал домой не один, а с отпускной «дамой сердца». Загоревшая жгучая брюнетка, с туго обтянутой джинсами попкой в два кулачка, отрешенно стояла в прихожей у косяка открытой входной двери и без интереса прислушивалась к происходящему в глубине квартиры, пилочкой натачивая ногти.
Женщина терпеливо ждала, когда же все-таки Водьдемар сходит в туалет и прекратит заниматься чепухой. Поменяет свое грязное барахло, заберет свои домашние тапочки, и они поедут к ней домой в соседний поселок продолжать отпуск...