АНДРЕЙ
Февраль 2003 год
Помню, в детстве я искренне не понимал, как можно не любить своих родителей. Я всегда обожал их.
Отец был для меня чем-то сродни личного Бога. Он наказывал меня за враньё, за слабость, за неумение постоять за себя. Он говорил, что я – мужчина. Я родился им и навсегда останусь. И я должен соответствовать своему статусу, а иначе буду выглядеть слишком жалко. А он всегда хотел, чтобы я был лучшим.
Сначала мне казалось, что этого достичь вообще невозможно. То есть, чтобы доказать ему, что я лучший, нужно было сделать нереальное. А это не в моих силах. Когда я немного подрос – я понял, что всегда был и буду для него лучшим, что бы я ни сделал. И мне всегда хотелось оправдывать эту веру в меня.
Я всегда и во всём был ему благодарен. Он давал мне много советов, мудрых, дельных, но оставлял право решать за мной. И это было получше всяких приказов и запретов. Когда в тебя верят – ты просто не имеешь права подвести родного человека. Ведь самое лучшее – это видеть глаза, сияющие от гордости за собственного сына.
Мама была моей подругой. Я мог рассказать ей всё, о чем переживаю, о чем думаю. Я делился с ней, когда влюблялся, когда разочаровывался. А она выслушивала и поддерживала. Сначала я думал, что такие отношения – это норма, хотя это не значит, что я их не ценил.
Со временем я стал замечать на примере окружающих меня друзей, что в семье может быть всё по-другому. Родители могут не уделять времени детям, могут ругать и не поддерживать. Могут что угодно, только не поступать так, как мои.
И когда в моей жизни появилась Маша, я убедился в этом окончательно. Сколько раз она звонила мне, рыдая из-за очередной ссоры с отчимом. Мне было сложно понять, как можно жить без своего отца. Ещё сложнее мне было понять, как можно любить постороннего человека и называть его папой. Ей было тяжело. Да и он, насколько я заметил, никогда не проявлял к ней отцовских чувств.
Маша была замечательной девушкой. Мы дружили со школы. И я всегда удивлялся, почему она так яростно ко мне привязана. Она встречалась с другими парнями, да и я был без памяти влюблён в девушку. Но всегда, когда мне было плохо, я видел на экране мобильного её номер.
- Привет,- говорила она мне, и я чувствовал, как она улыбается.- Кажется, кто-то грустит.
- Привет,- отвечал я ей, стараясь как можно веселее произносить слова. Но обманывать её никогда не выходило. Она читала меня, словно у меня на лбу была бегущая строка, транслирующая моё настроение и его причины.- Я не грущу. Ты чего, Машка?
- Ну да, ну да,- я слышал, как она снова улыбалась.- Ты мне врёшь. Ладно, ты погрусти чуть-чуть, а я тебя повеселю.
Эти слова заставляли меня улыбаться уже искренне. У неё всегда получалось мне помочь, хоть и ненадолго, хоть и не навсегда, но она могла сделать то, что никому не удавалось.
Я три года умирал от любви к одной девушке, не замечая, что рядом есть совсем другой человек. Она звонила мне, если ругалась с парнем. Я приезжал к ней на другой конец города, чтобы хотя бы на полчаса отвлечь её от проблем. Так всё и начиналось. Хоть и начиналось слишком долго.
Наши встречи становились чаще, дольше. Она звонила мне уже не раз в неделю, а чуть ли не каждый день, но я и сам замечал, что меня тянет звонить ей чаще. И все было бы просто, красиво и, можно сказать, обычно, если бы у неё не было парня.
Они встречались уже достаточно долго. Маша редко рассказывала мне об их отношениях, разве что в тех случаях, когда причина ссоры очень её огорчала и выбивала из колеи. И что я должен был делать?
Помню, один раз весной мы гуляли по парку. Было темно, и только редкие фонари освещали дорогу. Нам нравилось гулять там, где никто нас не найдёт. Я говорил какие-то глупости, но ей они нравились. Маша улыбалась и изредка заливалась смехом. Я улыбался в ответ, потому что нельзя быть равнодушным, когда рядом такая прелесть.
- Ты удивительно звонко смеёшься,- сказал я ей. Она заулыбалась ещё сильнее. Такая милая. Стоп! Что это за мысли?
- Мама называет меня мышонком. Говорит, что в детстве во время смеха я пищала.
- Ты и сейчас пищишь,- ответил я ей.
Машка не ответила. Но я видел, что ей приятно это слышать. За столько лет я научился читать её эмоции, хотя некоторые из них мне до сих пор неизвестны. Я не знаю, что она чувствует, когда просыпается утром, обнимает любимого человека, наливает кофе. Такие мелочи. Они мне стали почему-то неоспоримо важны.
- Хочешь, покажу красивое место?- спросила она вдруг. Я утвердительно кивнул. Мы шли минут десять. Маша завела меня за парк на небольшую возвышенность. Но оттуда было видно полгорода. Никогда тут не был. Никогда не видел такой красоты.
Я заметил, что Маша смотрит на всё в восхищении.
- Я обожаю это место,- полушёпотом сказала она, словно рядом был кто-то, кто мог услышать.- Подними голову. Видишь звёзды? Я всегда чувствую себя такой маленькой в таком огромной мире. Это приводит меня в восторг.
Она закружилась, подняла голову вверх и чуть не упала. Я вовремя поддержал её. Одно мгновенье – и мы оказались критически близко, настолько, насколько не бывали никогда. Я сам не понял, что я сделал и зачем, но это то, чего мне захотелось в тот момент. Мозг не соображал, я руководствовался сердцем.
Я наклонился и поцеловал её, едва коснувшись губ, а затем отстранился. Она смотрела на меня своими большими глазами, которые сверкали в темноте, как у кошки. Я почувствовал себя виноватым.
- Прости,- прошептал я ей.
- Это ты меня прости,- ответила она, но так и не отодвинулась от меня.- Ты должен меня понять. У меня есть парень. И я должна быть ему верна. У меня такие принципы. Я чересчур правильная.
- Я понимаю,- ответил я снова шёпотом.- Прости.
- Где же ты был раньше, когда я была так сильно в тебя влюблена?- чуть слышно произнесла Маша, но я всё равно услышал. Я не ответил. Что я мог сказать? Что был настолько сильно увлечен другой, что не понимал очевидного? Что я был дураком? Да, был.
Мы сделали вид, что ничего не было. Точно так же гуляли, может, лишь немного реже. Смеялись, шутили, играли.
Когда она сбрасывала мои звонки - я знал, что она с ним. И мне хотелось разбить телефон. Но с другой стороны, как я мог запретить ей быть со своим парнем? Это было глупо.
Я думал, что этого больше не повторится, что всё будет, как и прежде, но нет. То, что началось потом, не имело названия, а объяснения тем более.
Мы не ограничились одним поцелуем. Их стало больше, чаще, дольше. Я сходил с ума. Я так влюбился, как не мог себе представить ещё полгода назад. Она стала для меня всем.
Маша часто судорожно вздыхала и мучила меня вопросом «Что мы делаем, Андрей?». Ответа я не знал. Она всё чаще стала срываться, говорить, что устала лгать, выкручиваться, что нужно выбирать, а она не может. Казалось, что это просто лишняя паника.
Но на самом деле мы окончательно запутались.
- Андрей,- услышал я голос Ирины Олеговны и пришёл в себя. Воспоминания поглотили меня слишком сильно.- Ты в порядке?
- Да,- ответил я с трудом. Горло парализовало.- К Маше можно?
- Проходи. Она хочет тебя видеть,- услышал я, но не смог заставить себя встать и пройти в палату. Что я ей скажу?
Прости? Ей это разве поможет? Что мне ей сказать?!?
- Привет,- произнёс я, войдя в палату, и больше не смог сказать ни слова.
Моя бедная Маша. Она была такая бледная, измученная, несчастная. Живой труп. Банальное определение, но оно как нельзя лучше описывало её сейчас.
Я сел на край кровати и сжал её руку. Это всё, чем я мог ей помочь. И я ненавидел себя за это. Маша начала шевелить губами. Я понял: она пытается что-то сказать, но разговаривать ей ещё трудно.
- Это мне наказание за то, что сделала,- произнесла она хриплым полушёпотом.- Нельзя нам было с тобой…
Она не договорила, но я отлично понимал, что она имеет в виду.
Она позвала меня на чай потому, что мы промокли под дождём. Дома никого не было. Она поставила чайник, села рядом на диван. Что было потом? Помню отрывками.
Пуговица на блузке, брюки, её руки, шея, грудь, живот, такие красивые глаза, сверкающие всегда…
Потом она лежала рядом на животе, обняв меня левой рукой, и улыбалась. А потом вдруг вполне серьёзно произнесла:
- Кажется, мы окончательно передружили с тобой.
Она засмеялась. Я её поцеловал.
Дальше всё было в лучших законах любовного жанра. Она приходила ко мне, я к ней. Мы скрывались. Запретный плод был слаще мёда. Мы были счастливы. Пока однажды мне не позвонила Ирина Олеговна и не попросила приехать. Это был конец.
- Прекрати,- я сжал крепче её руку, снова стараясь не думать о прошлом.- Ничего такого…
- Это был мой ребёнок,- я увидел, как из глаз покатились слёзы. Ненавидел, когда она плакала, потому что её слёзы повергали меня в панику.
Она затряслась. Заплакала сильнее. Я не знал, что делать. Я был в ступоре.
- Маш, это был наш ребёнок,- произнёс я и понял, что тоже плачу.
Это ведь и вправду был наш ребёнок.