История первая
Нисон Болботун — шадхен, то есть сват. Это его специальность, она дает ему кусок хлеба. Не очень сладкий кусок, уверяю вас, но что поделаешь: каждый зарабатывает, как умеет.
Так вот, однажды Нисон явился в дом, где была на выданье невеста по имени Хая. То есть, между нами говоря, это только так считалось, что она невеста. Потому что когда нос смотрит сильно вниз, верхняя губа — вверх, а глаза — в разные стороны, никто, как вы понимаете, не спешит сделать такую девицу украшением своего дома.
Открывая дверь, Нисон торжественно провозгласил:
— Родители, будем радоваться, я нашел-таки для вашей Хаи жениха!
Но родители давно потеряли надежду выдать дочь замуж, поэтому они сказали шадхену, чтоб он оставил свои глупые шутки при себе.
— Нет, как вам это понравится? — воскликнул Нисон Болботун и воздел руки к небесам. — Посмотрите, прошу вас, на этих странных людей. Счастье само плывет к ним в руки, счастье колотится в их дверь, как голодный солдат в корчму — так они еще воротят нос! Или, может быть, вы не знаете, кто такой Нисон Болботун, и вам нужны письменные рекомендации? В таком случае, мне нечего у вас делать.
— Что вы, что вы, Болботун, — перепугались родители невесты, — с вами уже и пошутить нельзя. Выпейте-ка лучше рюмку-другую пейсаховки, закусите, чем Б-г послал, — и обсудим наши дела. Прежде всего, нам хотелось бы знать: этот молодой человек, которого вы имеете нам предложить — он из приличной семьи?
— По-моему, вполне, — ответил Нисон. — Его зовут принц Уэльский.
…Из дома невесты шадхен ушел в веселом расположении духа: пейсаховка всегда шла ему на пользу.
— Слава Б-гу, — говорил он, шлепая по грязной местечковой улице, — как-никак, а половина дела сделана. Теперь осталось только уговорить принца Уэльского.
История вторая
В другой раз Нисон нанес визит в семейство, где был жених.
— На свете ничего не меняется, — сообщил он, переступая порог дома. — Одни имеют товар, другие имеют на него покупателя. Так было, так будет. Плюньте мне в глаза, прокляните меня самым страшным проклятьем, если ваш Пиня не получит через мое посредство жену неописуемой красоты. Как сказал царь Соломон в «Шир ха-ширим»: «Ты стройна, как кобылица в колеснице фараоновой, глаза твои — как два голубя, сидящие у истоков вод». А приданое — вам такое и не снилось!
Долго и красиво говорил шадхен. Это он умел, потому что тут его хлеб. Когда же Нисон, наконец, остановился, чтобы перевести дух, родители жениха сказали ему:
— Хватит, Болботун, хватит — мы вам верим. Но послушайте, неужели у этой красавицы, у этой богатой невесты так уж и нет никаких недостатков?
— Если признаться по совести, — ответил Нисон, — так один маленький недостаток у нее все-таки есть: она капельку беременна…
История третья
Нисон Болботун заглянул как-то вечером к своему очень давнему и очень неподатливому клиенту — старому холостяку Авром-Иче.
— Насколько я могу предположить, — сказа он, присаживаясь к столу, — вы все еще не надумали жениться, не так ли? Дело ваше, уважаемый Авром-Иче, дело ваше! Упаси меня Б-г давать вам какие-то советы. Пусть в доме царят мрак и запустение, и некому подать стакан чая, и заштопать носки, и приготовить к субботе кусок фаршированной рыбы, — пусть будет так. В конце концов, что у вас — своей головы нет, что ли? Даже смешно!
Я ведь просто зашел на огонек, как сосед к соседу. Не мной сказано, что два умных еврея всегда найдут, о чем поговорить, не так ли? Я у вас немножко посижу, передохну — и пойду домой. Нет, благодарю вас, чаю не надо. Меня ждет моя жена, моя Фейгл, и мне надо поторапливаться.
Что бы я делал без нее — это даже трудно себе представить. Приходишь домой усталый, холодный, голодный — а жена уже тут как тут. Поможет снять пальто, подаст теплые шлепанцы, позовет к столу. А на столе сияет начищенными боками самовар, он поет, как кантор в праздничный вечер. Рядом с самоваром стоит горшочек топленого молока коричневой корочкой и лежит свежая румяная хала. Это же такая прелесть, уважаемый Авром-Иче!
Я сажусь на свое место во главе стола, моя дорогая Фейгл садится напротив — и начинает мне рассказывать о том, что слышно на белом свете. А на белом свете, уважаемый Авром-Иче, что-нибудь да слышно — и уж лучше моей жены об этом не знает никто.
Я выпиваю один стакан — она говорит. Я выпиваю второй — она говорит. Я наливаю себе третий стакан, а моя дорогая Фейгл продолжает рассказывать. Она все говорит, говорит, говорит — и ведь никакая хвороба не берет эту бабу вместе с ее разговорами!