Крейдянка, прощай!

   


Откуда в  это  доброе   летнее  утро  на   сердце  легла  тихая  грусть -  непонятно. Она   подкралась  незаметно, окутала  легким   туманом,   разбередила . Что-то  далекое хлынуло  изнутри, заполнило меня  до  краев.

Я   смотрел   на  остывающий в  чашке  чай. Пар  поднимался  и  таял. Легким печальным  колокольчиком  позвякивала ложечка. Звяк. Звяк… Я задумчиво  смотрел  на   невесомый   дым. Что-то  такое  зазвенело и  во  мне,  а  что - не  мог  понять…

-А  ни махнуть ли  нам  на  Крейдянку? -  неожиданно   для  самого себя  предложил жене.

-Прямо  сейчас?
 В  ее   глазах  - полное удивление  и  растерянность.
- Прямо сейчас!

Я   вынул  ложечку,   чуть  ли  ни  залпом  выпил  горячий   чай.
  Едем!

Как-то  в  своем  рассказе  «Метя ,  Тича   и  Блондин»  я  описал  наш,  мальчишеский,  поход  на   меловые  горы -  на  Крейдянку. Это  местечко  находится километрах в  десяти  от моего родного городка Суджи.  До  этого  и  думать  про  Крейдянку  забыл. А   после   она   всплыла  как  живая  и  уже  не давала  мне  покоя. Я  то  и  дело,  до  мельчайших  подробностей,  вспоминал    необычные горы  из мела  с  расщелинами,  белыми  водопадами  и  равнинами. Мы, пацаны, лазили   по  ним  в  поисках  «чертовых»  пальцев -  окаменелых  отростков  морских   моллюсков. Ведь миллионы  лет назад  на  этом  месте  плескалось  море.

Во мне  заплескался  целый  океан  чувств.  Но волны   далекой  радости   безнадежно  разбивались о  берега практичной   жизни. Все  вроде  некогда. То на  дачу надо  срочно  ехать сорняки  рвать, то в утомительный поход за  покупками  с  женой  идти. А  еще  на  рыбалку  с  друзьями хотелось  смотаться…

 И я рвал  сорняки, ехал  на рыбалку. И  дело  полезное вроде бы делал, и   на  природе отдыхал. А  потом  новые  набегающие  дни смывали   события,  оглядывался  назад,  и думал:  главное  - упустил…

Утешал  себя  тем,  что  Крейдянка  никуда   не  денется:  миллионы  лет стояла,  а недельку  другую  подождет.

…В  то  утро  я  понял: не подождет.

  Мы  помчались  на  машине в  Суджу. Ветер  свистел  в  открытую форточку, а  сердце  рвалось  из  груди :  быстрей, быстрей.

В  городе  недолго покрутились  по  небольшим,  похожих  на    опрятных  пенсионерок   улочкам. Еще  немного,  и  вырвемся на   простор,  поддадим  газу. Но за  последними  домами  твердый  асфальт  неожиданно кончился,  а  вместе  с  ним  кончилась  и  цивилизация. Машина  сердито  затряслась  по  ухабам.  Клубящаяся   пыль  серым  дымом   повалила  в  салон нашей  «десятки» ,  даже  в  горле  запершило. Решили  на  минутку   выйти,  отдышаться.

Я  огляделся  по  сторонам. Такое  впечатление,  что за тысячи  лет    здесь ничего  не изменилось. Травы  налево,  травы  направо. Растут  себе  привольно  под солнцем,  радуясь  жизни. Казалось,  именно их когда-то  топтали   кони Мамая, когда орды  монголо-татар проносились здесь с  гиканьем  и свистом . Правда,  или нет,  но говорят,  что  татары  не   очень-то  жаловали  суджанские  места. Оттого, что  тут сплошь да  рядом  топкие болота и  реки,  негде  было их  коннице  разгуляться…

Тишина  стояла  такая,  что   слышен был только  беспрестанный звон  невидимых   кузнечиков. Они  трещали напропалую  сотнями  мелких   швейных  машинок. Будто  шили  эти просторы  из трав,  и такая  работа  им в радость  и веселье.

Солнце жарило   как  на  пожаре, и  травам  приходилось  нелегко. Некоторые,    как  подкошенные, уже сникли  под  палящими   лучами. Другие порыжели, потеряли  былую  силу  и  свежесть. Но  не  сдавались. Спутавшись, цепко  держались    друг за  друга, прикрывая   слабых и  подставляя  солнцу  наиболее  крепких бойцов. Разбойник ветер  трепал  их ,  гнул  к  земле. Травы  вроде бы  покорялись,  смирялись. Но чуть  стихал грозный  порыв,   они  тут же  выпрямлялись,  горделиво оглядывались  по  сторонам, радостно кивали  друг  другу : «Стоим,  братцы,  стоим!»

Кругом - ни  души. Только в  стороне  от  дороги на  привязи бродил  одинокий  конь. Понуро  опустив  голову, он размашисто,  словно  плеткой,  хлестал себя хвостом  по  бокам.  Тучи  оводов окружили  его  как  единственную в  этой местности  добычу,  набросились  на него с  голодной  яростью. Конь уже  устал  бороться  с  беспрерывно зудящим полчищем. Видно было,  что он не рад  уже и богатым  травам,  и вольнице. Завидев  меня, недоверчиво  покосился    темным глазом. Ему  и пожаловаться,  видимо, хотелось , и в  то же  время  побаивался:  кто я  такой? А вот поселившаяся  на его  гладкой  шелковистой  спине  пичужка не  боялась  ничего. Она  бойко  прохаживалась  взад - вперед  по  конскому  крупу, словно  по  своим  владениям. Время  от времени коротким   клювиком  склевывала  увлекшихся  пиршеством  оводов. Ей тут  пожива!

Справа зеленым бугристым  великаном  разлеглись  холмы. Это  - Гусинцы.  Когда  мы  в  детстве отправлялись   на  Крейдянку,   наш  путь   всегда пролегал      мимо  них. Для  нас   это  были  настоящие  горы,  грозные и   величественные. Нам  всегда казалось, что  тут  обязательно должны  пастись  гуси. Недаром  же  горы   Гусинцами  называются? Но никаких  следов  гусей  мы   не  встречали.  А вот  ящериц -    нарядных ярко-зеленых,   неприметных  серых - тут  было  полным - полно. Живыми  полосками они грелись  на  солнце  возле  своих норок. Мы  как  первобытные охотники  бросались  на них. Но  ящерицы  тут же ускользали  в  убежища. Лишь некоторые,  менее  проворные,  оставляли   на  память обрубки  своих  хвостов. Мы  недоуменно  крутили  их в руках ,  не  зная, что  с  ними  делать. И  ящериц  было жалко, что  остались без  своих  хвостов. А  еще  досадно  было на  самого  себя:  какую-то  ящерицу  не  смог  поймать. А  она,  словно  в насмешку,  оставила   тебе  свой  хвост…

… Жена  уже  давно подавала мне   знаки,  мол,  поехали к  твоим  меловым  горам. А я  не мог оторваться  от Гусинцев,  все  смотрел и  смотрел на них. Горячий  ветер  бил мне  в  лицо сплошным  потоком,  прожаривал насквозь. Я облизнул  пересохшие   губы. Вот бы  сейчас  хлебнуть  той  студеной  родниковой  водицы,  что пили  мы    всегда,  возвращаясь с  Крейдянки. Родник   у  подножия  Гусинцев      еще  называли  криницей. Украина    здесь совсем  рядом,     оттого-то  в   разговоре  суджанцев  украинские   и русские  слова  скачут,  как  хотят.

…  Утомленные,  пыльные,  мы  припадали  к  вытекающей  хрустальной струйке. Вода  была  необыкновенно  вкусной,  будто  настоянной на  травах и  солнце.  Напившись  до  ломоты  в зубах,  мы  умывались, плескали  себе  в  лицо.  Жгуче – холодная  вода  текла  за  пазуху,   щекотала нас,  как  живая.

Потом мы  облепляли   деревянный,  крошащийся  в  некоторых местах  деревянный  сруб. Словно  в темный    омут,  заглядывали  внутрь. Там,  в  глубине,  отражались наши    вихрастые головы,  качающееся  синее  небо   с далекими,  словно  пушинки,  белыми облаками.   Притихшие, мы  рассматривали  содержимое  криницы. О-о,  это  был  не  простой    колодец. На  дне  его,  завораживающе   поблескивая, таились  небольшие  монетки. Солнечные  лучи,  преломляясь в  воде,   попадали  на  них ,  и  они  вспыхивали   то золотыми , то   серебряными  бликами. Может  быть,  монет  было и не  так  много. Но  для нас, мальчишек  с  пустыми карманами,  это  было целое состояние. Мы  завороженно  ловили  их  блеск и думали:  что   за  богач - щедрец   туда  монеты  побросал? Зачем?

Зелеными   карандашами в колодце  плавала  пара щучек. Завидев  нас,  рыбки начинали пугливо  метаться  из  стороны  в сторону . Деваться  им  было некуда,  и  они  вскоре  настороженно застывали   в  темной  глубине. Только   плавники  и  хвосты  мерно шевелились,  готовые  в  любое  мгновение  унести щучек  от  опасности. Как  они  попали  сюда? Чем  питаются? Для  нас  это  была  еще одна  непостижимая тайна.

С  мальчишеской  хищничестью нам  хотелось быстренько  нырнуть в эту  криницу,  похватать все  монеты ( сколько  мороженого  на  них  можно  накупить!) и выловить  щучек. Но мы  не  смели. И  не  столько ледяной  воды  боялись. В  обросшем  зеленым  мохом   углу,  словно  прикованная невидимой   цепью, сидела такого  же  зеленого  цвета окаменелая     лягушка. Но  это  только  с  виду  она  была  каменная. Лягушка зорко  пучила  на  нас  глаза,  готовая,  казалось, в  любую  минуту  защитить  свои  владения. И  мы  не  смели  посягнуть на  ее  царство-  государство…

…Тайны  на  Гусинцах  были на  каждом  шагу. Однажды на  верхотуре  мы обнаружили небольшой разрушенный   склеп. Глубокая  трещина  раздвоила  его,  некоторые сложенные  на  известковом  растворе  кирпичи  совсем  отвалились. Дожди  и ветры  выгладили   стены, скруглили  углы. Кто  здесь похоронен?  Почему  не  на   кладбище, а  в  стороне  от селений? Лежит  здесь кто-то  отличившийся,  или,  наоборот, отверженный? Притихшие, мы  осторожно,  будто  опасаясь  чего-то,  ходили вокруг, заглядывали   внутрь склепа. Однажды попытались  даже  разрыть рядом землю: а  вдруг обнаружится  клад?

Никакого   клада, конечно,  не  нашли. Разморенные, уставшие,   мы  разлеглись на  траве,  озирая  свысока   окрестности. Все было  перед нами  как  на ладони. Вдалеке на  возвышенности,  словно  сказочный, блестел  на солнце  город. Внизу раздольной  водной  гладью сверкали  торфяные  карьеры. А  нарезанные на дороге колеи  от подвод казались нам следами  от  космического корабля  инопланетян.

Здесь,  наверху,  был свой,  особенный дух. Он  исходил  от  перегретой  земли, к которой  примешивался запах     степного  чабреца, истомленной  на  жаре   луговой    земляники- «ползунихи»,   горьковатый  запах  полыни. Мы  срывали  былинки,  покусывали  их,  не  выпуская  изо рта. Лежали тихо под  треск  кузнечиков.  Не  хотелось   шевелить ни  рукой,  ни ногой. Даже  разговаривать было неохота.

Думая  каждый  о  своем,  разглядывали  проплывавшие мимо,  казалось -  рукой  можно  достать – взбитые,  словно   снежные  перины,  облака. Купаясь в ярких  лучах  солнца, они  неизвестно откуда  появлялись  на просторном синем  небе и уходили в  никуда. С  этими   облаками  происходили чудеса: они так    меняли  свои  очертания, что  это  было   похоже на  сказку.

Прямо на моих  глазах   из   сизого облака  образовался  громадный   дракон  с устрашающей пастью, когтистыми лапами  и длиннющим  хвостом. Он  гнался   за  другим,  похожим на собаку,  облаком  и, кажется,  готов  уже  был его проглотить. Но  тут  хвост   стал разваливаться на  части, голова  оторвалась,  лапы  стали  бесформенными .От  грозного дракона  вскоре ничего  не  осталось. На  его  месте   вырос   средневековый  рыцарь с  длинным мечом,   настоящий герой.  Он готов   был   немедленно вступить в  бой с  любым  противником . Однако и рыцарь продержался недолго. Он бесславно покинул  поле  брани - растаял,  не успев  не  одержать  ни  одной  победы…

  …Я ощутил    похожую на  облако  безмятежность – ту,   которое   испытал  тогда  в  детстве,   лежа  на   пропахшей  травами  вершине.  А  еще,  явственно, -  горьковатый  вкус той   самой сорванной  травинки…
В  яркой  синеве неба парили  новые  облака  с  интересными  очертаниями. Залюбовался  одним  из них,  наиболее  причудливым. Прикрыв  ладонью от  солнца глаза,   начал пристальнее  его разглядывать. Вот  что-то  похожее  на  голову. Вот  рога.. Только  чьи они? Надо подумать…

-…Так ты  идешь? Жарко…

Пришлось  бросить  облака и направиться  к  машине…

Вытрясывая   всю  душу, поехали  дальше по малоизъезженной  грунтовке. Вот  ложбинка  между гор,  ведущая  на  Крейдянку. Проскочим  по ней, а  там  по  полю – и  мы  на  месте.

Ехали,  ехали,  а ложбинку  все никак  не могли  проскочить. Травы  стали   гуще,  плотнее, вот  уже   целые  заросли  пошли. Они  хлестали  по  стеклам  машины, словно не  пуская  нас  в  свои владения. Пришлось прокладывать  путь  напролом. Впереди ничего  не  видно, сплошная  стена.

  Что ж ты  прячешься  от  меня, Крейдянка?

Наконец  вырулили  на   кукурузное поле. Тут   дорога  пошла  словно  пух. Взрывая     серую пыль и разметая  ее в  стороны,  помчались  дальше. В  салоне  уже   словно в  тумане,  дыхнуть нечем. А  Крейдянки  все  нет  и  нет. Развернули  машину  в  другую сторону, дали  газу.  Уже  сколько километров отмотали -  Крейдянка  словно  сквозь  землю провалилась.
Свернув на  одном  из поворотов,  выехали   на  асфальт. Это  оказалась дорога  в село Гуево.  По  ней   можно и в  Суджу попасть.  Что  делать? Возвращаться домой? Столько   километров  промотали,  пыли наглотались,  и  сдаться? Нет,  Крейдянка, мы  тебя  найдем!

Я снова  направил  машину на  полевую дорогу. Совершив марш- бросок,  вскоре въехали в  какую-то  деревушку.

- Это  Куриловка? –  уточнил  я  у   встретившегося  нам мужичка  неопределенного  возраста. Темный  от  загара,  словно  прокопченый, он  сидел возле  дома  на   вросшей  в землю низенькой лавочке и  сосредоточенно  смоктал    сигарету.

- Она  самая!- с достоинством, не  вынимая   сигарету изо  рта, пыхнул  дымом мужичок.

- А  где тут  меловые  горы?

- Шо?

- Меловые  горы  где  тут у  вас?-  словно  глухому,  прокричал  я.

-  Яки  таки  горы?

-Ну,  где  мел…

- А-а,  мел… Так  бы  сразу  и сказали. А  то  про какие-то  горы  балакають ,-  сделал  мне  выговор куриловец. - Мела  у  нас  богато,-   оживился  он.  Скрозь к  нам  идуть. Вы тож  за  мелом?

- Нет , мы  просто  так,  посмотреть.

-А шо  на  него  глядеть?-  удивился   мужичок,  так  что даже  дым  пускать  перестал  и «соска» чуть  ни  выпала  у  него  изо  рта. – Мел,  как  мел. Белый,  на  звестку  похож. Га-арный!- утвердил  он  качество  вытянутым  кверху большим  пальцем . И  сам  чуть  ли  ни зажмурился  от  радости. -Наши  бабы им  хаты   белють…   Опосля  воны як  игрушки  стоять…Гарный  у  нас  мел!-  еще   раз  похвалил он  родное  добро.

- Так  как   нам  все-таки туда проехать?

- Якось  прямо,  прямо,  и  приидыте  к  бугру,  -  махнув  вперед  рукой, «разродился»    мужичок.

Мы   поехали «якось  прямо». Вскоре   навстречу  побежала белесая , словно кто- то муку  ненароком  растряс , припорошенная    дорога. Мел был прямо  под ногами, точнее ,  под колесами. Все сильней, сильней. Чудно! Мел  на  наших  глазах  выбивался  из  земли как  живой.  В  белом  дыму  чахли  на обочине   растения,  и  нам  в машину  полетела  пыль. Но  мы на  это уже  не  обращали никакого  внимания.

- Смотри!- радостно  закричала  жена,  показывая  рукой.

Справа   показался  большой  бугор с раскопанной белой  сердцевиной. Будто  кто-то  громадной  ложкой  свою  долю   выбрал

- Вот это  да! Меловые горы… -  задумчиво  проговорила   супруга.

-Да  какие  же это  горы? – спустил  я  ее с  небес на  землю.-  Это  не то!
- Как  не  то?-  недоверчиво  посмотрела  на  меня  супруга.

-Это так,   бугорочек  разрытый,- безжалостно  прошелся  я по Курильским   меловым  горам. -  Вот на  Крейдянке горы  так  горы…

- Да  где  же  наконец твоя  Крейдянка?

-Где-то рядом. Будем  искать.

…Заросшая   чертополохом   дорога    на въезде в  Крейдянку  оказалась     на  замке в  прямом  смысле  слова. Ржавый  замок  соединял две половинки   хилых  деревянных ворот.

Мы  стояли в  растерянности,  не  зная,  что  делать. Не ломать  же  ворота? Рядом   раскинулось  чье-то  фермерское  хозяйство  с  крепким  выбеленым  домом,  застывшим на  приколе «Беларусем»,   гуртами  заготовленного  сена.  Никого. Лишь  собака  рвалась   на  цепи, заходясь  грозным  лаем и  нагоняя  нам  тоску.

«Неужели  и  Крейдянку  продали?»- мелькнула  мысль.
Приехали…

В  это  время  дверь  дома  открылась, и  на пороге  показалась  молодая справная  женщина .

- Цыть!-  приструнила  она  собаку. Подбоченилась:
 – Вы  шото хотели?

Узнав,  что  мы  приехали  издалека специально к  меловым  горам,   удивленно  покачала  головой:

-Надо  же...

Махнула  на  замок рукой:

- Да он  не работает,  а тики  для  виду. Выдчиняйте,  проходьте…

Я  шел   мимо заброшенных , зияющих  черными  дырами выбитых  окон домов, приминал  рвущуюся  из леса  на  дорогу  зелень. Сейчас,  сейчас…

Навстречу    выступили  две круглые  печи  для  обжига   кирпича. Крепкие,  уходящие  ввысь, они    стояли ,  словно сторожевые  башни, чутко  охраняя   покой  притихшей Крейдянки. Им  бы    копья в  руки, щит  да  шлем - будет как  на  картине про  трех  богатырей. Только  вот стоящий  поодаль третий  молодец что-то заплошал -    обмяк,  осунулся,   стал  низок  ростом. Не  выдержал  он напора человеческих  ухватистых  рук,  что  пустили  его  на  переделку. Кому-то  приглянулись добротные  кирпичи,  и  вот  уже  от былой  величавости  башни  почти  ничего не  осталось.

Но  где   же наконец  залежи  мела?

Я  нетерпеливо,  так  что  жена   не  поспевала  за  мной,  стал   подниматься   по   осыпающейся  белой  круче. Хватался  за  торчащие растения,  они вырывались,  я  нащупывал  новые,    цеплялся за  выступы.  Мелкие  камешки   хрустели   под    ногами,  срывались  и с  шорохом   летели  вниз.  Ладони   заныли  от  мелких  порезов.  Солнце  пекло  меня  как картошку,  лицо покрылось  соленым   потом. Тупо  заныла  поясница,  напоминая  о  радикулите. Поймал  себя  на  мысли, что опять,  наверное,  скрутит  меня, проклятый, уколы придется  делать…

Все  это  ерунда…

Наверху,  на  самом  краю  неба,   разогнулся   в  полный  рост. И  тут ,  прямо в  глаза   мне хлынуло  неразливанное  море. Шелковые   волны под  порывами ветра  ходили  ходуном,  кланялись  до  бесконечности. Я  застыл  как  завороженный. Кругом,  куда ни кинь  взор,  была  мерно  вздымающаяся   серебристая  равнина. Она   переливалась, дышала  полной   грудью,  волновалась  под  солнцем.

Степной  ковыль! Как  же  я  про  него  забыл? Именно  здесь,  на  Крейдянке,  растет  эта  красота.  Каждое растение -  словно   перышко,  выроненное доброй  счастливой птицей. Я   сорвал  ковылинку,   провел  ее  по  лицу. Повеяло  таким теплом  и  нежностью, словно сама   бескрайняя  степь  обогрела  меня.

Я  пошел навстречу  воздушным  волнам. Шелковые  былинки  ласкали  раскрытые ладони,    шептали    свою  песню. Воздух  был  наполнен звоном  невидимых  птиц,  стрекотом неугомонных  кузнечиков. Солнце  посылало    сверху  привет,  щедро рассыпало  свои  лучи   по  колышащейся  равнине.

«Вот так  бы  жить и  жить - в  согласии  с миром,  с самим  собой , -  подумал я,-   как  шелестит  на солнце  этот  невесомый  ковыль,   как  склоняются на  ветру  спутанные  вековые травы ,  как  поют  свою  песню вездесущие   кузнечики...»

На  сердце  стало легко- легко…

Высоко  в небе,   раскрыв  крылья,  парил  ястреб. Как будто  меловые  горы  выслали   его в  небесный   дозор,  и  он  исправно  нес  службу, зорко    осматривая  окрестности.

«Ястреб,  ястреб,  где  горы?»

Они  выросли  впереди  словно  из – под  земли  и встали во  весь  рост.  Пласты  мела,   трещины,  расщелины , -  все,  что  чуть  ни  снилось  мне    по ночам -     это стало  наяву. В  некоторых местах   мел  словно был срезан  большим острым ножом ,  в  других  выступал острыми  скалами,   ниспадал бушующими водопадами.

 Нахлобученной  зеленой   шапкой на  меловых  горах росли деревья. Некоторые  деревца,  как  разведчики,  пробрались в  самое   белое   сердце, прилепились  там и качались  на  ветру.  Словно  обмахивали  своей  листвой  разгоряченную  белизну.

Солнце  отражалось  от  сплошной   белой  поверхности,  слепло  глаза. Также  оно  било  в  глаза  нам,  пацанам ,  когда  мы  приходили  на  это  место. Мы  трубили,   вызывая    горы  на  разговор, и они  отзывались нам  чутким  эхом.

Я,  словно  рупор,  приложил  ко  рту  ладонь:

«О – о – о – о - о……»

Горы   ответили  мне  сдержанно и  с  достоинством. Они  узнали,  приняли  меня.

«Здравствуйте,  дорогие!»-  послал  я  мысленно  им  привет. Сколько  лет  я  шел  к  вам? Почти  сорок…

 Я   крикнул  еще   и  еще.  И  горы  снова мне отозвались.
Я распахнул  руки,  словно  захотел  обнять  всю эту  белизну -  вместе  с солнцем,  ветром, травой.

«Ур-а-а-а!!!...»

 Жена  смотрела  на  меня  и только  улыбалась,  прижимая к  груди  сорванный  букетик  полевых  цветов…

…Мы   спустились  в  белый  котлован,  подошли   ближе  к  меловым  горам. У  подножия-   целые россыпи  мела,  маленьких    кусочков   и  больших  глыб,  которые  поднять  невозможно. Такое  впечатление, будто нерадивый великан- школьник    здесь накрошил,  а  убрать  забыл.

Я  наклонился  поискать  чертовы  пальцы. Ходил,  бродил, даже под  глыбы  заглядывал,  а  пальцев  нигде  нет. Вот чудеса, куда  же  они  подевались? Почему  спрятались  от меня? Горы,  ну  подарите  же хоть один!

Горы  молчали. Наверное, им   нужна своя тайна, от  этого  они  становятся  еще  величественнее.

«Что ж,  храните   тайну,  я  не  в  обиде … Ну, а    пару кусочков мела на  память взять можно?» - мысленно  продолжил разговор.

Выбрал,  что   показались  мне   получше.

Ну, вот,  кажется, и все.

«Крейдянка,  прощай!» - помахал на  прощанье  рукой  меловым  горам.

И   мне   показалось  – они  ответили…

Или  это просто  ветер  прошумел?

                Август  2010 г.