(начало - http://www.proza.ru/2013/02/15/812)
По дороге домой и Каллист, и Каллист молчали. Кесарий сосредоточенно смотрел под ноги, словно поставил себе цель – не наступать на соединения плит мостовой, как в игре александрийской школьников. Они как раз в нее и играли, весело прыгая по мостовой, и один раз чуть не сбили с ног Каллиста, заглядевшегося на гирлянды из цветов, которыми были украшены дома.
Наконец, они пришли в иатрейон.
- Что вы такие грустные? – с порога спросил их Посидоний. – Не заплатили? Выгнали?
- Кесарий получил место, - убито сказал Каллист.
Кесарий, не глядя на Посидония, сел на скамью и стал большими глотками пить воду из кувшина.
- Это плохо? – осторожно спросил Посидоний. Каллист отчего-то вспомнил, что юноша всегда интересовался психическими болезнями, и решил прояснить ситуацию:
- Кесарию поставили условие – не общаться с друзьями.
Посидоний понимающе кивнул.
- Место на год или на два? – спросил он снова.
- На три недели примерно, - Кесарий отставил кувшин с черными дельфинами, вытер губы тыльной сторон кисти.
- Да это же ерунда, что вы так расстроены? – рассмеялся молодой стоик. – Кесарий врач, поздравляю вас! Кстати, видели, как город украшают? Скоро праздник в честь Сараписа.
- В Александрии каждую неделю какой-нибудь праздник, - заметил Кесарий.
Проэмий неспешно накрывал на стол.
- Это, барин, непростой праздник, - с видом умудренного опытом человека сказал он.
- Праздник большой, - согласился подошедший Филагрий. – Будет и жертвоприношения три дня, и игры, и врачебный агон.
- Ребята, это ваша счастливая судьба! – лицо Кесария просияло. – Непременно участвуйте в нем! Я получил должность с Новом Риме, победив на агоне в Александрии.
- За участие надо взнос внести, - покачал головой Посидоний. – Мы не можем вся наши сбережения отдать.
Кесарий неожиданно встал из-за стола и ушел в комнату.
- Это оплата за агон, - сказал он, отдавая деньги в руки Каллисту. – я прошу тебя тоже принять участие. Поддержать братьев.
- Нет, мы не возьмём ваших денег ни за что! – запротестовал Посидоний.
- Мне дали их родные и близкие на то, чтобы я распорядился ими по
собственному усмотрению, - ответил Кесарий. – Я хочу, чтобы ты, Каллист, и вы, ребята, приняли участие в агоне. Это поможет вам в жизни больше, чем дружба с опальным архиатром, - добавил он.
+++
На следующий день, поздним утром, когда Посидоний и Филагрий принимали больного с гнойными язвами на голенях, а Каллист читал трактат Герофила «О пульсе», сидя в маленьком дворе, куда выходила внутренняя дверь иатрейона - здесь было тихо и солнечно, и кусты роз уже начинали выпускать бутоны, пришёл Кесарий.
- Вернулся! – обрадовано вскричал Каллист, отбрасывая свиток Герофила в сторону.
- Вернулся – вещи забрать кое-какие… Ну и условия у этого Гая, скажу я тебе, друг мой!
- Вроде приличный дом, как мне показалось, - удивился Каллист.
- Да нет, я об условиях договора… - махнул рукой Кесарий. Каллист заметил, что его друг ещё больше расстроен, чем вчера.
- Я не могу выходить из дома Гая, - сказал хмуро Кесарий. – Прямо как женщина в гинекее.
- Вы что, Кесарий врач? Что за глупости? – переспросил Посидоний. – Совсем выходить не можете? А если вы Аврелула куда-то повести решите?
- Да, ты прав. Выходить мне можно, только если я сопровождаю мальчика. А его нельзя водить на всякие праздники, народные собрания и гуляния… -
продолжал Кесарий. – И в другие дома. Так что к вам в гости тоже нельзя.
- Гай боится, что вы по лупанариям отправитесь? – захохотал Филагрий.
- Помолчал бы ты, дурень, - оборвал его Посидоний.
- И приводить в дом Гая я никого не могу, - сказал Кесарий. – Пришёл вот с вами проститься, друзья.
- Ну, не навсегда же, - попытался ободрить его и себя расстроенный Каллист.
- Он вас, что, в рабы берёт? – спросил Посидоний.
- Почти, - засмеялся Кесарий, но глаза его были грустны. – На три недели. Хорошо, что навсегда не покупает.
- Будьте философом, Кесарий врач, - серьёзно сказал юноша-стоик, кладя старшему другу руку на плечо. – Философ умеет жить и в изобилии, и в скудости.
- Кстати, Посидоний, - Кесарий пожал руку юноши, сняв её со своего плеча, - вы записались на агон, как я настаивал?
- Да, Кесарий врач, - ответил тот. – Спасибо вам. И на Каллиста врача денег хватило, хотя он упирался и говорил, что не пойдёт.
- Ты непременно должен воспользоваться этой возможностью, Каллист! – сказал Кесарий, глядя в упор на друга. – Я уже не прошу, я настаиваю – ради нашей дружбы.
- Я столько уже пережил ради неё, что какой-то там агон меня не испугает, - ответил Каллист, пытаясь выглядеть весёлым. Он понимал, что Кесарий заботится о его будущем как врача, как и о будущем братьев-халкидонцев.
Участие в александрийском агоне – мечта многих врачей, но не у всех есть возможность заплатить взнос. Спасибо Макрине и Нонне, ведь именно их деньги отдал Кесарий за друзей, сам оставшись почти без гроша.
- Гай дал мне задаток, - прочитав мысли друга, сказал Кесарий, кладя на стол кошель. – Неплохо заплатил. Но надо исполнять все его условия.
- Аврелул как, ожил? – спросил Каллист, в основном для того, чтобы сменить неудобную для него тему.
- О, вовсю уже лупит мячом о стену дома! Моника вне себя от радости из-за чудесного исцеления сына. Она в нём души не чает, особенно после смерти её маленькой дочери.
- Моника – очень благородная и достойная женщина, - с чувством произнёс Каллист. – как жаль, что она обречена на замужество с этим тупым тираном Гаем.
- Настолько типичный римлянин? – спросил Филагрий, смеясь.
- Карфагенский провинициал, из потомственных магистратов. Очень богат, - ответил Кесарий.
За стеной, окружающей садик и иатрейон, пронеслась ватага школьников с криками: «Давай, Гороген, давай, не отставай! К морю, к морю! Бежим купаться с нами!»
- А это идея! – вдруг встрепенулся Кесарий, снова разворачивая договор и пробегая его глазами. – Отлично! – воскликнул он. – Будем встречаться у моря! Это не запрещено! Я каждый день должен водить Аврелула на море – это входит в лечение. Знаете то место, где Нил впадает в море?
- Нил? Да он здесь на тысячу речушек разливается, - ответил с недоумением Каллист.
- Посидоний, Филагрий – вы должны знать это место, там бухта и большие песчаные дюны, - сказал Кесарий, обращаясь к братьям. – Там лучшее место для купания.
- Да, это там праздник Эона проходит? – спросил Филагрий. – Мимо старых давилен винограды и купален, там, где чёрные скалы?
- Примерно там, - отвечал Посидоний. – Туда и христиане ходят.
- О, да ты не только всех гетер знаешь, братец – ты ещё и христианином одновременно быть ухитряешься? – захохотал огромный хирург.
- Тебе тоже не мешало бы сходить на философские беседы в Огласительное училище, - заметил его брат-стоик. – Может быть, хоть какие-то мысли зародились бы в твоей варварской душе.
- Огласительное училище? – переспросил Каллист, вспоминая встречу с Пистифором.
- Да не такое, как у нас в Никомедии, - увидев его смущение, поспешил добавить стоик. – Здесь настоящая философия, как они говорят, христианский гнозис. Пойдёмте завтра вместе, Каллист врач.
- Сходи, Каллист, не пожалеешь! – кивнул Кесарий. – Признаться, я потащил тебя тогда к Пистифору, потому что знал, что он бывал в Александрии. Думал, что образованный александриец. А он оказался… ну, понятно.
- Нет, здесь вовсе не пистифоровы бредни, - замотал головой Посидоний. – Мне запомнилось вот это – «Христос сошел на землю потому, что сострадал человеческому роду».
- Здесь, в Александрии, сильна память об Оригене, - кивнул Кесарий.
- Гороген! – завопил какой-то мальчишка на улице. – Пошли на море, хватит книжку читать!
- И вы тоже сходите на море, - засмеялся бывший архиатр, - а мне пора к Гаю.
Друзья простились, пожелав Кесарию доброй удачи. Каллист хотел проводить друга, но тот не согласился.
+++
Когда Кесарий вошёл в дом Гая, римлянин уже ждал его в величайшем волнении и смятении. Одна из лошадей, недавно купленных Гаем, внезапно захромала – и Гай готов был рвать на себе волосы оттого, что отдал деньги за испорченное животное.
Кесарий пошел на конюшню с Гаем, поносящим и коптов, и греков, и всех на свете продавцов лошадей. Испуганный Аргонавт, которому уже попало ни за что ни про что от хозяина, плёлся за ними, шаркая сандалиями.
Каппадокиец осмотрел благородное животное и сказал, что под правой бабкой обычная заноза. Гай обрадовался, а когда Кесарий извлёк занозу, радости его и вовсе не было предела,. Прекрасный тонконогий гнедой конь сразу успокоился.
Кесарий сделал несколько указаний рабам по поводу дальнейшего ухода за конём, почти не обратив внимания на благодарность Гая, отправился делать мазь из нафты, ароматической смолы и листьев водяного лука. Правда, в лавку за ними пришлось послать всё того же Аргонавта, и только теперь бывший архиатр понял, насколько ограничена его собственная свобода запретом выходить за пределы дома. Сам Кесарий точно бы выбрал наиболее подходящие смолу и листья, а не купил бы втридорога то, что всучил хитрый торговец-копт незадачливому Аргонавту. «Ну, для коняшки и такая мазь вполне сгодится», - попытался успокоить себя Кесарий, готовя знаменитую каппадокийскую мазь, которую всегда употреблял в таких случаях Салом.
- Ах, Саломушка, - проговорил вслух младший сын епископа Григория, - а тебе-то как худо… Я ведь только на месяц здесь заперт, самое большее, а ты – на всю жизнь раб… Ну, подожди, подожди, братец, - продолжал он, словно обращаясь и к гнедому, на чью бабку он накладывал мазь, и к своему брату-сирийцу, сыну рабыни. – Я тебя спасу. Я тебя вызволю. Вот увидишь.
И где-то внутри, в сердце Кесария, раздался тихий голос Салома: «Ахи … я знаю это, ахи!»
…На следующий день все в доме встали до света, чтобы проститься с уезжающим Гаем. Он со своим ученым рабом Онисифором уезжали в Гелиополь.
- Я так боюсь за тебя, - говорила Гаю Моника. – В Ниле, как говорят, очень много крокодилов!
«Как она любит этого карфагенца!» - удивился Кесарий. На его взгляд, римлянин заслуживал немногим более насмешки. Кесарий поймал себя на мысли, что он был бы против брака своей сестры с человеком, подобным Гаю. «Впрочем, папаша не много бы меня на этот счет спрашивал», - усмехнулся бывший архиатр. – «А Горгония, по крайней мере, счатлива в браке. Надеюсь, что и Аппиана тоже счастлива – наверняка уже сыграли свадьбу».
Он вздохнул, посмотрел на белокурую голову играющего в мяч Аврелула и громко сказал:
- Хватит играть в детскую игру. Иди сюда и неси свой мяч – будем учиться играть в «треугольник»!
- Но нас же только двое, Цезарий врач, - удивленно ответил мальчик.
- Ничего страшного, это не помешает нам отработать основные приёмы, а третьего игрока найдем и потом.
- А давайте маму позовём? – предложил Аврелул и зарделся от смущения.
Кесарий почувствовал себя неловко, но Моника, к его удивлению, рассмеялась:
- Я и правда очень любила играть в мяч, Аврелул, дитя моё, когда была молоденькой.
- Ты и сейчас молодая, мамочка! – закричал вдруг Аврелул, кидаясь к ней и обвивая шею матери руками. – Ты совсем, совсем не старая! Ты не умрёшь, правда, не умрёшь?
- Это он после смерти Аврелии… - словно извиняясь, проговорила Моника, гладя светлые волосы сына, прильнувшего к её столе.
+++
Прошли дни…
…Аврелул со смехом подбежал к Монике, сначала уткнулся лицом в её белую столу, а потом, запрокинув голову, и, держа мать за обе руки, звонко, совсем по-детски запел:
- Tolle! Lege!
- Что же мне читать? – спросила Моника, улыбаясь в ответ и нежно глядя на веснушчатое лицо сына. «Он загорел и окреп от прогулок, морских купаний и гимнастики! Прав Цезарий, учение Асклепиада Вифинского побеждает любую болезнь!», - подумала она.
- Tolle! Lege! – продолжал напевать он, и уже тащил мать за руку к скамье под акациями, где лежал кодекс. На бычьей коже переплета играли лучики солнца.
- Ты – как ребёнок, Аврелий, - сказала суровая няня. – До сих пор забавляешься ребячьими играми и не даёшь покоя своей бедной матери.
- Что же делать, моя добрая мамушка Факта,- ответила няне Моника, - теперь ему не с кем играть…
Она вздохнула и украдкой вытерла слёзы.
- Незачем уж ему играть, большой, учиться надо, - сурово сказала бывшая кормилица Моники, а теперь и нянька её сына, Факта, но тоже не сдержала слёз.
- Когда придёт Цезарий врач, тогда и будет учиться, - сказала Моника решительно, - а теперь мы вполне можем поиграть в «tolle-lege».
- Да! – радостно закричал Аврелул. – Тебе водить, мама!
- Хорошо, - серьёзно и послушно ответила Моника, раскрывая кодекс. – Ох, здесь же по-гречески!
- Всё равно читай! – настаивал Аврелул.
- Как ты разговариваешь с матерью! – одёрнула его Факта.
- Ну, я попробую, конечно, - сказала мягко Моника, обнимая сына одной рукой, а другой держа кодекс. - «Физиолог сказал о пантере, что она имеет такое природное свойство: всем зверям она весьма дружественна, но враг дракону», - начала читать она медленно, но довольно внятно.
- Аврелул, что это значит? Я ведь задал читать про пантеру тебе, а вовсе не твоей матери! – раздался голос Кесария.
- Мы просто играли в «tolle-lege», - немного смущённый Аврелул смотрел на своего греческого учителя чистыми, светлыми глазами.
- Вы знаете эту игру? – спросила Моника.
- Нет, - ответил Кесарий, бросив последний суровый взгляд на Аврелула.
- Это наша, римская, игра! – гордо ответил тот и запрыгал на месте.
Суровость учителя его уже давно не смущала.
- И в чём же заключается ваша римская игра? – спросил Кесарий, слегка склоняясь к нерадивому ученику.
- Удивляюсь я с вас, Цезарий врач, что вы ему розог не прописываете!– заметила Факта.
- Тот, кто водит, должен взять книгу со стола и прочесть как можно больше строчек без запинки. И так все читают, по очереди. Кто больше всех прочтёт, тот и выиграл.
- Очень хорошая игра, разумная и полезная, - заметил Кесарий.
- Вы не ожидали встретить такие игры у римских детей, не правда ли, Цезарий врач? – улыбнулась Моника.
- Нет, отчего же… - начал Кесарий, но мать Аврелула продолжила:
- Это правда, нашим детям не хватает вашей греческой легкости и склонности к искусствам и литературе, - сказала она и неожиданно продекламировала на латинском языке:
«Грекам Муза дала полнозвучное слово и гений,
Им, ни к чему независтливым, кроме величия славы!
Дети же римлян учатся долго, с трудом, но чему же?
На сто частей научаются асс разделять без ошибки.
"Сын Альбина! скажи мне: если мы, взявши пять унций,
Вычтем одну, что останется?" - Третья часть асса. - "Прекрасно!"
Ну, ты именье свое не растратишь! А если прибавим
К прежним пяти мы одну, что будет всего?" - Половина. -
Если, как ржавчина, в ум заберется корысть, то возможно ль
С нею стихов ожидать, в кипарисе храниться достойных?»
- Я тоже считаю себя римлянином, - ответил Кесарий. – Я учился, чтобы служить народу римскому. Неважно, на Востоке ли, на Западе ли. Империя одна и законы в ней одни. Мы все – римляне.
- Я обидела вас, Цезарий врач? – расстроено произнесла Моника. – Конечно, вы правы. Я не имела в виду, что ваш родной язык – греческий, и поэтому… Ох, я совсем запуталась, - в отчаянии всплеснула она руками.
«Гай поставил этого благородного человека в почти рабское положение, как тут не вспомнить о греках, врачах-рабах, которые были раньше у римлян!» - подумала она. Кесарий угадал её мысли и произнёс:
- Не волнуйтесь, госпожа Моника. Вы не сказали ничего обидного для меня. И вы замечательно читаете стихи – наверняка вас называли в девичестве puella docta!
- О да, что правда, то правда, - вмешалась в разговор Факта. – Все книги дома перечитала, ещё и у соседей одалживать приходилось!
- Мама, читай, что же ты! – наставал тем временем Аврелул. – Боишься, что ты проиграешь?
- Боюсь, что поиграл кто-то другой, кому было задано выучить про пантеру, - неожиданно строго заметил Кесарий. Аврелул густо покраснел.
- Прочтите о пантере вы, Цезарий врач, - промолвила Моника. – Я не очень сильна в греческом. Мне кажется, я должна тоже заниматься у вас, вместе с Аврелулом. Потому что потом когда мы вернёмся в Карфаген, всё равно мне придется повторять вместе с ним греческий. Иначе он опять всё позабудет.
- Ну, это когда ещё будет! – вскричал Аврелул. – Мы ведь остаёмся здесь в Александрии на зиму, правда, мама?
- Отец сказал, что да, - неуверенно отвечала Моника.
Кесарий взял из её рук кодекс, всё ещё раскрытый на рассказе о пантере и начал читать:
«Спокойна она и весьма ласкова; если поест и насытится, спит в норе своей и на третий день просыпается от сна своего, и вопит великим голосом крича, и дальние и ближние звери слышат её голос, а от голоса её всякое благовоние ароматов исходит, и звери пойдут на благовоние запаха пантеры и прибегут ближе к ней. Так и Христос, пробужденный в третий день и восставший из мертвых, всяким благовонием стал нам, дальним и ближним».
…Небо над Александрией сияло звёздами, и с моря веял ветер, и горел Александрийский маяк, показывая путь в гавань кораблям из Греции и Карфагена. Его гигантское пламя освещало редкие, бегущие к западу облака, похожие на паруса кораблей – и они тоже светились, отражая его пламя, и небо было словно охвачено заревом.
- У меня была младшая сестра, Аврелия, мы с ней играли в «tolle-lege», - сказал Аврелул, сидящий рядом со своим учителем на скамейке в вечернем саду. Помолчав, он добавил: - Она умерла.
Кесарий положил свою руку на его плечо и ничего не сказал.
- А у тебя умирали сестра или брат, Цезарий врач? – спросил Аврелул неожиданно.
- Нет, - ответил тот.
Образ мраморного отрока из усыпальницы Макрины-старшей выплыл из звёздной тьмы и раскинулся как буква «хи» на небосклоне Нижнего Египта. Мальчик читал свиток, в котором звёздами сияли слова: «Смерть, где твоё жало? Ад, где твоя победа?»
- Ты уснул, учитель Цезарий? – испугался Аврелул. – Ты тоже умер? – закричал он в испуге.
Кесарий вздрогнул.
- Нет, я задумался… Знаешь, Аврелул, - он взял ладонь мальчика в свою, - знаешь, что за яркая звёзда там, в вышине? Это Сириус, а египтяне зовут её Сотис. Скоро Нил выйдет из своих берегов.
- Хотел бы я знать, что там, за звёздами! – проговорил шёпотом Аврелул.
- Есть над этой твердью, верю я, Аврелул, и другие воды, бессмертные, недоступные земной порче. Не закрывается книга их, не сворачивается свиток их – Сам Христос Бог книга их. Он разглядывает нас сейчас сквозь сети тела, Он приласкал, обжег любовно, и мы бежим "на запах Его аромата". Но когда Он появится, мы уподобимся Ему, ибо увидим Его, как Он есть; увидеть Его, как Он есть, Господи, это наш удел, но пока мы им не владеем, - проговорил Кесарий.
- Это египетская премудрость? – восторженно выдохнул Аврелул.
- Нет, это христианская премудрость, - ответил Кесарий.
- Ты сам это придумал? – спросил озадаченно Аврелул.
- Мой друг Мина рассказывал мне.
- Мина? Он в Александрии живёт?
- Жил. Он умер.
- Видишь, вот и у тебя кто-то умер… - вздохнул Аврелул. – У всех кто-то умер. Тяжело так жить, когда умирают твои друзья. Куда Христос смотрит?
- На нас, - отвечал Кесарий. – Не забудь, Он тоже умер.
- Ну, Ему-то это было… просто, - ответил Аврелул. – Он же бог.
-Умирал ведь Он не как Бог, - возразил Кесарий. – Умирал как твоя Аврелия, как Мина, как Никифор…
- Кто это? – спросил Аврелул.
- Один мальчик, - ответил Кесарий.
- Так отчего Он умер, раз Он Бог? – продолжал спрашивать Аврелул. – Мог бы не умирать.
- Видишь ли, когда ты устремился вперёд и решился на что-то, обратного пути нет. Он звал нас, звал – всё громче и громче - стремился к нам, кричал, чтобы мы вернулись к Нему.
- Я понял, - ответил Аврелул. – Смерть – это как крик. Нет, это как маяк. Христос умер – словно маяк зажёг. Потому что никто другой не мог. Маяк ведь тоже зовёт корабли?
- Да.
- Я хотел бы сходить на Александрийский маяк, - мечтательно произнёс Аврелул. – Можно, Цезарий врач?
- Посмотрим, - уклончиво спросил Кесарий. «Надо поговорить с Тэаном – но как с ним встретиться? К хранителю Александрийской библиотеки его не пустили – велели ждать приглашения. Прошло уже много дней – надо понимать, что это был вежливый отказ.
- Негибнущие звёзды… - произнёс Аврелул. – Так их египтяне называют, умерших?
- Воскресших, а не умерших.
- Значит, и сестра моя – как звезда Сириус? То есть Сотис?
- Да, как звезда, - ответил Кесарий. – Но уже время идти спать.
- Я пошёл, - заявил с готовностью Аврелул и побежал к дому, напевая: «Сотис! Сестра моя в Сотис!»
продолжение - http://www.proza.ru/2015/01/05/1358