Драматург и сценарист, член двух творческих союзов Андрей Крестинский прибыл в Ялту под вечер. Выйдя из троллейбуса, завершившего очередной рейс Симферополь - Ялта, он взял свой туго набитый «крокодиловый» кофр, перекинул через плечо элегантную лайковую куртку, купленную прошлой осенью в Дании, и легко, неторопливо направился к остановке такси.
Собственно говоря, приехать из аэропорта он мог на таком же «моторе». Однако после жаркой загазованной Москвы и не менее душной, провонявшей бензином и гарью «столицы» Крыма ему так захотелось прохлады, свежего воздуха и неспешной езды, что он всем видам транспорта предпочёл троллейбус.
Сразу же за Алуштой в глаза призывно бросилось море. И хотя он привычно ждал этого момента, вид бескрайне разлившейся солнечной голубизны как всегда ошеломил и заставил сердце биться учащённо и радостно. Затем море всё чаще возникало в окне и Крестинский, уставая смотреть на него, обращал взор на горы и виноградники, среди роскошной зелени которых, там и тут, мелькали косынки и платьица прилежных работниц.
С детства наблюдая всюду горбящих и вкалывающих женщин, Андрей Егорович представил, как должно быть нелегко им целый день гнуться на солнцепеке, и вздохнул сочувственно и виновато. К сожалению, только этим он и смог выразить своё сожаление и печаль.
Впрочем, сейчас, стоя в очереди на такси, Крестинский меньше всего думал об этом. Впереди сиял месяц абсолютного отрешения от дел, составлявших в обычные дни основу его существования. И хотя на дне чемодана лежал прихваченный на всякий случай черновик новой пьесы, её просмотр и правка ожидались не ранее чем недели через две.
Сев в такси и назвав адрес, Крестинский высунул голову в окно и тотчас же задохнулся от газующего впереди «Икаруса».
- Что, приятный озончик? - засмеялся водитель.
- Да уж, - раздражённо скривил губы Крестинский. - С каждым годом отравнее. Не курорт, а чёрт знает что!
- Скоро только в противогазах ходить будем, - обнадёжил таксист. - Всё уже погублено. И земля, и море, и воздух. Цветок сорвёшь, так он не розой, а бензином пахнет.Нэньке Украине мы не очень-то нужны.
- Да-а, - скорбно согласился Крестинский. - А ведь я тут впервые с родителями был после войны. И хотя следы её еще виднелись, но воздух - словно мёд, море… Э-э, да что говорить…
Миновав универмаг и подземный переход, ведущий к рынку, «Волга» перед морвокзалом свернула к Массандровскому пляжу и спустя несколько минут остановилась перед воротами пансионата «Актёр».
Собственно, это был не пансионат, а солидный Дом творчества, знаменитый не менее, чем Дом творчества писателей. Но Крестинский, как и многие его друзья, называл этот дом по старинке. Тем более, что бесшабашная актерская братия, собираясь здесь со всех концов страны, предпочитала не столько работать, сколько шалить, развлекаться, искать связей и покровительства, купаться и загорать на оплаченном СТД и частично самими отдыхающими приличном полном пансионе.
Предъявив в канцелярии путёвку, Крестинский погрустил об отсутствии свободных номеров в «надпляжном» корпусе и знакомой дорожкой побрёл к знакомой многоэтажке, расположенной в глубине парка. В конце концов, номер его устроил. С балкона так же неоглядно просматривалось море, но лазурно-огненный блеск его, оттенённый смягчающей зеленью кипарисов и магнолий, не так резал глаз и действовал успокаивающе и мягко.
Приняв душ и разложив вещи, Крестинский несколько минут постоял перед зеркалом, встроенным в одну из дверок платяного шкафа. Что ж, смотрелся он неплохо. Худощавое, резко очерченное лицо, тонкий с легкой горбинкой нос, по-цыгански выразительные черные глаза под бровями, разделенными на переносице двумя прямыми морщинками, и несколько несоответствующие общему облику пухловатые женственные губы составляли его персональный портрет.
Ловко вбив себя в джинсы, Андрей Егорович сунул ноги в плетёные сабо и, намотав на руку цветное, похожее на возрождающийся российский флаг полотенце, отправился к морю. Пробежав по тропе мимо грота, в котором целовалась какая-то парочка, он выскочил на площадку перед «надпляжным» корпусом и остановился на лестнице, круто спускающейся вниз.
С прошлого года здесь вроде ничего не изменилось. Так же круто стояли, разделяя территорию на секторы, два высоких крытых солярия, так же каменистая поверхность берега была устлана топчанами, простынями, покрывалами, на которых сидели и лежали отдыхающие. Всё было привычно, знакомо, традиционно, и Крестинскому почудилось, что он отсюда никуда не уезжал.
Медленно спустившись по широким бетонным ступеням, он повернул сразу направо и под тенистым навесом увидел «своих».
Это издавна был законный «режиссёрский» угол, заповедный центр пансионатской вселенной, к которому вожделенно устремлялись взоры и надежды молодых и периферийных дарований. От настроения и милости этого ареопага зависели слава, карьера, будущее соискателей, и надо было всеми способами обратить на себя внимание, и тогда, если повезёт, оказаться счастливо приглашенным на просмотр в БДТ, в «Современник», в Вахтанговский, во МХАТ… А там…о! О-о! О-о-о!..
Оттого большинство провинциалов и столичная, не успевшая проявить себя молодёжь устраивались вблизи священного форума, дабы быть в пределах видимости своих кумиров. Остальные же, в основном народные и заслуженные, обосновывались кто где, и за ними так же с интересом и завистью следили десятки глаз, и из уст в уста передавались историйки о действительных и мнимых похождениях той или иной «звезды».
Под навесом на сей раз сидел так называемый «крупняк». И Крестинский, шумно и дружески приветствуемый, так же дружески раскланялся с импозантными Георгием и Игорем, трезвым Марком и подвыпившим Ефремом, почтительно поцеловал в щечку суровую и неприступную на вид Полину.
- Ты тут как - от СТД или СП? - по-турецки поджимая под себя худые мосластые ноги, поинтересовался Ефрем.
- От театралов! Куда ж я от вас денусь, благодетели, кормильцы мои!
- Ну, ну, не прибедняйся. Мы вам, вы нам, - строго прервал его ёрничество Ефрем. - Что-то новое привёз? Так давай почитаем. Я первый столблю.
- Ты всегда у нас первый, - недовольно пробурчала Полина. - Хоть бы раз уступил место женщине.
- А что, я разве жлоб? - прищурился Ефрем и гордо вскинул свою начавшую седеть короткостриженую голову. - Вот театр тебе оставил, сына, можно сказать, переуступил. А в отношении репертуара, извини… Тут уж каждый сам по себе.
- Да оставьте вы это, - оборвал их привычную пикировку Крестинский. - Пустой я, выжатый… Сам бы рад за что-то ухватиться, но - увы! Так что, пить пока буду, гулять, девок портить… ой, прости, Полиночка!
- И-и-и-и, - осуждающе поморщилась Полина. - На это вы мастера. А вот чтобы заказ исполнить, вещь какую-то безумную создать, так силёнок не хватает.
- А на что тебе такая вещь? Сейчас время-то трижды безумное. Так что, бери прямо с натуры и играй!
- Играй… Легко сказать. Ты взгляни, чем молодь нынче занимается. Секс, фарца, порнуха, триллеры… И из прошлого вон сколько накатило! Голова кругом идёт…
- Да, Хичкока на нас нет, - поправляя на внушительном орлином носу знаменитые роговые очки, задумчиво произнёс Георгий. - А насчёт безумия - так это только цветочки. Года через два такая смута пойдёт, такой распад, что куда там лжедмитриевщине. Гоголь сейчас требуется, его масштаб. И не с «Ревизором», не с Чичиковым, а с новейшей «Страшной местью». Как там у него? Сейчас припомню… а-а! «Ухватил всадник страшною рукою колдуна и поднял его на воздух. Вмиг умер колдун и открыл после смерти очи. Но уже был мертвец и глядел как мертвец. Так страшно не глядит ни живой, не воскресший. Ворочал он по сторонам мёртвыми глазами и увидел поднявшихся мертвецов от Киева, и от земли Галичской, и от Карпата, как две капли воды схожих лицом на него».
- Ну, Георгий Александрович, вы даёте, - всплеснул руками Марк и восторженно уставился на ленинградца. - Неужели и это всё помните?
- Почти всё, - усмехнулся Георгий. - На выпускном экзамене в школе читал. Так с тех пор и запечатлелось, - постучал он себя пальцем по огромному лысеющему лбу.
- Да ну вас всех, - разочарованно отмахнулся Крестинский. - Я отшился от прошлого, забыться приехал, а вы… Как водичка-то? Славная?
- Изумительная , - благосклонно обнадёжил его Игорь, сбрасывая с плеч тяжёлую влажную простыню. - Я на что не любитель вечерних купаний, а пришёл, не выдержал. Так что, раздевайся. Я с тобой за компанию…
Покосившись на Полину, неторопливо раскуривавшую очередную сигарету, Крестинский сбросил сабо, стеснительно стащил джинсы, и, оставшись в одних плавках, смущённо поежился.
- Аполлон! - взыскательно окинув взглядом его хорошо слепленную фигуру, с гибким торсом и развитой грудью, поросшей возле сосков и по ложбинке, ведущей к паху, рыжеватым курчавым волосом, оценила Полина. - Не то, что вы, сморчки. Один пузатый, другой горбатый, третий усохший, как морской конёк.
- Э-эх, - неприязненно поджал тонкие губы Ефрем. - Постыдилась бы так о старых друзьях. На себя погляди. Ты ведь тоже не Диана.
- Не Диана, не Диана, - обозлилась Полина и, раздражённо швырнув под топчан сигарету, поднялась и направилась к аэрарию. – Ох, и хам ты, Ефимов! С тобой трезвым беседовать тоска сплошная, а уж когда подшофе... - полуобернувшись к нему, добавила она.
- Зря ты, Петрович, - поднимаясь вслед за ней, примирительно сказал Игорь. - Как-никак, женщина.
- Вот именно - как-никак, - ядовито прищурился Ефрем. - Знаешь, сколько я от неё в жизни принял? Романом не передать. А теперь, когда она сама себе хозяйка, вообще законтрапупилась. Ну чего её моё усохшее тревожит? Не нравится, не смотри. Так нет же Андрюха - аполлон, а мы - коньки морские…
Он ещё что-то раздражённо говорил, но Крестинский его уже не слышал. Целый год не ходил он босиком по земле. И теперь, осторожно ступая по прохладной, разъезжающейся под ногами гальке, испытывал сладостный восторг и наслаждение.
Отгороженная бетонными молами акватория пляжа была взбаламучена и темна. Казалось, что вода прокисла от неустанно барахтающихся в ней человеческих тел, и в этой перелопачиваемой ими теплой мути то и дело мелькали поднимающиеся со дна водоросли, обессиленные отравленные медузы и мертвые крабики. Всё это напоминало большую квадратную емкость, в которой закипало какое-то странное варево, и Крестинский, не желая барахтаться в общем корыте, направился к молу.
Тут хозяйничала орава немолодых игривых людей. Поочерёдно прыгая в воду, они выли, гоготали, визжали, изображая радость, и то и дело поглядывали на режиссёрский угол, выясняя, обращают ли на них внимание метры.
Осторожно обойдя их, Андрей Егорович остановился на краю мола. Здесь проходил водораздел, и море было чистым и прозрачным, просматриваясь в глубину на несколько метров. Слева на берегу возвышалась монолитная громада отеля «Ялта», справа глухо гудел общедоступный Массандровский пляж, а прямо перед глазами маячили боевой сторожевик и несколько, вероятно стоящих на якоре, сухогрузов.
Глубоко вздохнув, Крестинский с силой оттолкнулся от шершавой бетонной поверхности и, красиво изогнувшись, ушёл в воду… А когда вернулся на берег, пляж был почти пуст. Только под навесом по-прежнему сидели, дотолковываясь о чём-то «киты» и вновь присоединившаяся к ним, как ни в чём не бывало, Полина.
- Ну, отвёл душеньку? - с улыбкой поинтересовалась она.
Крестинский только охнул восхищённо и с ещё большим ожесточением стал растирать полотенцем налитое, упругое тело.
- Словно десять лет с себя скинул!
- Тогда поторапливайся, - закидывая на плечо сумку с плавками и простыней, поднялся Марк. - Не то ужин профукаем. А потом прошу ко мне. Преферансик раскинем, потолкуем за жизнь. Кстати, я с «Мосфильмом» договор заключил. Интересный вырисовывается сценарий. И ролей, ролей!.. Даже для тебя, Андрей, найдётся.
- Да какой из меня актер, - отмахнулся Крестинский. - Вы уж, граждане, сами… А зайти зайду. Тем более, что коньячок имеется и салями привёз. Ты в каком номере?
- В девятнадцатом. Вон открытый балкон! Так это мой…
Когда на следующее утро Крестинский появился на пляже, пляж напоминал муравейник. Однако в режиссёрском углу было просторно. Некоторые из корифеев уже успели искупаться, но бросающаяся в глаза печать усталости лежала на лицах и припухшие тяжёлые веки безвольно смыкались. Чуть не до утра все они, кроме Георгия, просидели в комнате Марка и разошлись по номерам при полном солнце, не успев приклонить к подушкам свинцовые головы.
Крестинский тоже чувствовал себя неважно, но бодрился, стойко поджимая живот и тараща несвежие покрасневшие глаза. Бросив вещи на свободный топчан рядом с Игорем, он приветственно улыбнулся всем сразу и побрёл по пляжу, между тесно лежащих тел, чувствуя, как разошедшееся солнце припекает кожу, примеряя к ней первый грунтовый загар.
То и дело его окликали то актёры, то писатели, чей Дом творчества постоянно арендовал здесь небольшую часть территории. Знакомых оказалось много, и Андрей Егорович пожимал чьи-то руки, обнимался с кем-то, отвечая на нехитрые необязательные вопросы, а затем, не мудрствуя лукаво, точно так же интересовался чужим здоровьем, успехами, настроением жены и деток и т.д. и т.п.
Издали он помахал рукой Ломовому, бегущему к воде с сыновьями, радостно обнял Пумовкина, отрешённо вглядывающегося в морскую даль , на ходу продиктовал Сереге Урскому стихотворный экспромт на Симона Хараду, и, поднявшись в солярий, замер у перил, подставляя лицо и тело освежающему весёлому бризу.
Вчерашние весельчаки вновь орали и кувыркались внизу. Полуметровая высота, с которой они столь бесстрашно ныряли, была, вероятно, их высшим пределом. И Крестинский, откровенно презирая эту публику, неожиданно решил проучить ее и отвадить от фарса.
Не раздумывая, он одним прыжком вскочил на ограждение и замер, измеряя взглядом расстояние до воды и рассчитывая траекторию полета. Эта его рискованная готовность была тут же замечена, и множество поощряющих и тревожных взглядов обратилось к нему, ожидая, возражая, требуя намеченного аттракциона.
На мгновение Крестинский представил себя словно бы на сцене. И как опытный драматург уловил реакцию зрителей, требующих от него величаво-пафосного монолога. Но как истинный герой он выбрал молчание, предоставив толпе судить и славить его, и уже только по н е м у соизмерять дела и поступки остальных персонажей негаданного спектакля.
Прыжок его был ловок и стремителен. Вынырнув, он потряс головой, выливая воду из ушей, и тотчас же услышал приветственные аплодисменты. По законам жанра нужно было выплыть на поклон, но он, и тут нарушая традицию, развернулся и лихими саженками рванул к дальнему бую, запретительно ограничивающему дерзкие заплывы отдыхающих.
- А вы прекрасно ныряете, - неожиданно раздался мягкий девичий голос, и Крестинский вздрогнул, увидев перед собой миловидное молодое лицо. - Вы, наверное, спортсмен?
- Ну, что вы, - недоуменно глядя на незнакомку, пробормотал Крестинский. - Так, авантюрист. Ибо дурость всё это. Зачем смущать людей?
- Вы считаете, что кого-то смутили? - улыбнулась она.
- Ну-у, - неуверенно предположил он. - Подражателей много. Особенно среди молодых…
Он не мог взять в толк, каким образом девушка оказалась рядом с ним. Ощущение было такое, что она просто вынырнула из моря. Однако её белокурые пышные волосы, собранные на затылке в клубок, были сухи и только на щеках и губах сверкали мелкие жемчужные капельки.
Голубыми, подрисованными весьма умело, глазами она, не мигая, смотрела как бы сквозь него, и Крестинский вдруг опасно почувствовал под собой глубину и тяжесть воды, и короткий неприятный озноб электрически прошёл по его телу.
«Точно русалка или инопланетянка»,- заворожено подумал он.
И она, будто угадав его мысль, на секунду прищурилась, и губы её пренебрежительно и тонко дрогнули в усмешке.
- Предлагаю наперегонки,- не отрывая от него гипнотизирующего взгляда, сказала она, - Ну, хотя бы вон до того сторожевика.
- Нет, нет, - решительно отказался он, чувствуя, как леденящие мурашки всё сильнее и яростнее прокалывают ноги.
«Не хватало ещё судорогу схватить, - мелькнуло в уме. - И откуда она взялась на мою голову?»
Ухватившись за качающийся, ускользающий из-под руки буёк, Крестинский поочередно принялся растирать пятками затекающие икры.
- Что с вами? - недоуменно наблюдая за его нелепыми движениями, спросила девушка. - Вам, кажется, нехорошо?
- Нет, нет, нормально, - через силу улыбнулся Крестинский, проклиная в душе и её, и себя, кочевряжащегося и форсящего. - Просто... долго не плавал, да и ночь почти не спал.
- Так давайте я вам помогу. Вы же очень бледны!
- Не стоит, - снова отказался он. - Занимайтесь лучше своим делом. И не смотрите на меня так!'
- А я и не смотрю, - пренебрежительно фыркнула она. – Отдыхайте, пожалуйста. У меня свои заботы.
На мгновение приоткрыв рот, - она коротко вздохнула и тотчас же скрылась под водой, оставив на поверхности завихряющийся след вспененной, будто газировка, воды.
Крестинский не успел удивиться этому оригинальному исчезновению, как рокочущий треск приближающегося мотора заставил его повернуть голову. Здоровенный спасатель в фирмовых плавках буром попёр на смельчака.
- Ты чего, неграмотный? Не читал, что сюда заплывать запрещено? А ну, лезь в лодку, не то хуже будет!
Не зная, радоваться или огорчаться этому посланцу провидения, Андрей Егорович судорожно оттолкнулся от буя и, с трудом подплыв к моторке, неуклюже перевалился через борт.
- Артист, что ли? - с интересом разглядывая его, спросил спасатель. - Личность ваша мне вроде знакома.
- Артист, - сконфуженно выдавил Крестинский, подразумевая под этим понятием нечто прямо противоположное.
- Потому лишь и милую, - снисходительно улыбнулся парень. - Ибо сам комик в жизни и злодей на сцене. Только вы больше не шухарите. Неровен час, захлебнётесь, а мне за вас отвечать.
«Знал бы ты, как я близок был к этому», - осторожно пощипывая ещё не отошедшую от мурашек ногу, подумал Крестинский.
И, ответно улыбаясь, склонил повинную голову.
- Извини, капитан. Промашка вышла.
Мотор взревел и моторка, задрав нос, словно собираясь взлететь, описала вокруг буя крутую дугу и через несколько секунд высадила драматурга почти у самого берега.
- Будь здоров! - заговорщицки подмигнул ему спасатель. - А в каких вы фильмах снимались?
- Штирлиц я, - облегчённо ощущая под ногами тугой песок, засмеялся Крестинский.
-Иди ты! - бестолково путая местоимения, заорал спасатель. – Ну, вы даёте, товарищ Рыбников! Завтра-то будешь тут? Я жену приведу...
-И завтра, и послезавтра... Приезжай, потолкуем.
Разгребая руками воду, Крестинский побрёл к берегу, но вдруг замер, вспомнив о девушке. Обернувшись, он стал всматриваться в сторону буя, надеясь увидеть в волнах её золотую головку, но, как ни старался, ничего не увидел.
«Да где же она, черт возьми?»
И тотчас же глаза его полезли на лоб, а сердце неожиданно ёкнуло.
О н а стояла рядом, всего в каких-то трех шагах, и всё так же изучающе и странно глядела с к в о з ь него.
- Чертовщина какая-то, - сказал он так громко, что на него обернулось сразу несколько купающихся. - Не могла она обогнать моторку. Не могла! Ни при каких обстоятельствах!
Однако факт оставался фактом. И она стояла, распустив по плеча с у х и е роскошные волосы и расстегивая халат, под которым виднелся совершенно с у x о й купальник.
- Послушайте, - воскликнул он, ощущая странное желание дотронуться до неё. - Это вы, или не вы?
- А как вы думаете? - загадочно улыбнулась она и на шаг отступила с деревянного трапа, давая ему возможность пройти.
-Понятия не имею, пожимая плечами, признался он, и побрёл в свой угол, каждой клеточке тела ощущая на себе её внимательный взгляд.
Подойдя к душевой колонке, он стремительно обернулся. Но на том месте, где только что стояла она, уже никого не было.
Ошеломлённый и растерянный он зашёл под навес, и эта его растерянность была сразу замечена.
- Что случилось, Андрюша? На тебе лица нет, - встревожено спросила Полина, откладывая в сторону журнал. - Ну, чего ты молчишь? Может, поцапался с кем- то?
Крестинский беглым взглядом окинул пляж и потряс головой, словно отгоняя навязчивое видение. Говорить не хотелось. А быть высмеянным, тем более. Ибо эти закосневшие и прожжённые реалисты не поверили бы ни единому его слову.
«Надо же, драматургу Крестинскому является фантом! Это, Егорыч, с похмелья и бессонницы. Подремли в холодке и всё пройдет.. Ибо в нашем возрасте при известном утомлении чего-чего только не померещится…»
«Да какой там возраст, - мысленно взорвался Крестинский. - Сорок с небольшим... Самый творческий, самый завидный…»
Он поспешно развернул простыню и улёгся на топчан, намереваясь отрешиться от всего на свете.
Но уже принявший с утра чего-то бодрящего Ефрем возмутился его невоспитанностью.
- Ты чего так набычился? - назидательно заскрипел он. - Неприлично ведь это. Женщина интересуется...
«Неприлично, - усмехнулся про себя Крестинский. - Чья бы уж корова мычала. На себя оглянись, воспитатель!»
Однако слов критических и резких не сказал, чтобы не обидеть собеседников, и вздохнул устало.
- Сердце что-то прихватило. С непривычки, видать...
И закинув руки за голову, зажмурился, и опять заскользил, закружился в волнах, из которых вроде бы и не выходил.
Проснулся он оттого, что его как будто окликнули. Протерев глаза, Крестинский с удивлением огляделся и увидел, что начался дождь и пляж совершенно пуст.
«Вот людишки , - раздражённо подумал он об оставивших его приятелях. - Трудно было разбудить, динозавры проклятые!.. А вообще, который сейчас час? - Выпростав из-под щеки затёкшую руку, он взглянул на часы и легонько присвистнул. - Ничего себе, полпятого! И обед прозевал, и полдник... Ну а эти трутни, небось, сыты. Благодушествуют в номерах, да болтают о вечном. Ну и дьявол с ними. Мне и тут хорошо. Вон, как волны накатываются, будто что-то телеграфируют... Да и дождь - разве только явление природы? Всё везде закодировано, преисполнено смысла. Хорошо бы фильм об этом поставить. Одинокий человек стоит на берегу, безуспешно пытаясь представиться миру. Он кричит, но голос его тонет в плеске волн и шуме дождя. Он мечтает рассказать о себе, но каждый занят своей информацией. Пение ветра, скрипение дерева, шелест дрока, молчание камня - этакое г о в о р я щ е е молчание! И человек неожиданно понимает всё и всех, забывая себя. Он теряет язык, лишается голоса среди тысяч чужих голосов и наречий. Он становится морем, туманом, горами. Он везде и нигде, он всё и ничего... Но его предназначение - б ы т ь ЧЕЛОВЕКОМ! И тогда начинается обратная ломка. Преодоление стихии, обретение себя, кровоточащая эволюция. На фоне совершенно апокалиптических образов, трудно представимых картин, доступных фантазии лишь сумасшедших художников... А-а, какая ерунда! Кто всё это поставит?»
Андрей Егорович поднялся с топчана и принялся свертывать простыню.
Дождь плескался, хлестал наотмашь, нарастая всё сильнее и круче. И Крестинский отрешённо загляделся в заштрихованную им и затуманенную морскую даль. За плакучей пеленой воды горизонт был почти не виден, и стоящие на рейде корабли расплывались и теряли свои очертания..
-Однако - пора идти, - вслух сказал Крестинский и, набросив на себя, как плащ-палатку, сложенную вдвое простыню, направился к лестнице.
Торопливый стук сбегающих сверху каблучков заставил его остановиться. Он поднял голову, и сердце его дрогнуло болезненно и сладко. Никогда раньше подобного с ним не случалось, и поэтому он на секунду приложил руку к груди, словно желая удостовериться, что там обычный порядок.
Как ни странно, но это снова была о н а, инопланетянка или русалка, белокурая богиня, так встревожившая его. Золотистый купальник облегал её фигуру, и на тонкой цепочке, обвивающей шею, фосфоресцировал прозрачный самоцвет, поразительно гармонирующий с её глазами.
Увидев Крестинского, девушка остановилась и откинула со лба потемневшую мокрую прядку.
-Вы, - сказала она, и в голосе её не было удивления. Наоборот, казалось, она была уверена, что встретит его здесь. - Вы тоже любите купаться при дожде?
Он развёл руками, не зная, радоваться или огорчаться этой встрече. В другое время он, несомненно, приволокнулся бы за девушкой, что в его холостяцком положении было вполне нормально. Но теперь...
От неё веяло свежестью, молодостью, здоровьем.. И только глаза были печальны и пусты, словно у столетней слепой старухи. Непонятное выражение этих глаз, как бы постоянно всматривающихся в нечто далёкое, недоступное чужому взору, привлекало и отталкивало, мучило и угнетало.
Глядя в эти глаза, Крестинский ощущал, что его просвечивает изучающий жесткий рентген, и знобящий холодок ожидания неразгаданной, но близкой беды волновал настороженную душу.
- Вы мне так и не ответили, - капризно сказала девушка и, взглянув на обложные, низко плывущие над морем тучи, зябко передёрнула мокрыми от дождя плечами.
- Я не люблю ни дождя, ни купаний во время него, - чётко, отделяя слово от слова, произнес Крестинский. - Извините, но мне надо идти.
- Но куда? Там ведь никого нет, - кивнула в сторону пансионата девушка. -Что значит «нет»? - нахмурился Крестинский. - Не морочьте мне голову. И перестаньте строить из себя загадочную личность! Разрешите пройти... Я прощу вас, сойдите с лестницы!
- Ни за что, -улыбнулась она, окончательно заступая ему дорогу. - Наконец вы показываете характер. Только это нечестно. Я осталась одна, мне так страшно и грустно. Но и вы бросаете меня, вы, в кого я поверила!.. Море радуется вам. Вы так любите море. Почему же не хотите познать его тайну?
- А зачем она мне? - сухо сказал Крестинский, с отвращением чувствуя, что его простыня начинает намокать. - И какая в нём тайна? Вода и вода...
-Ну-у вам лучше знать. Весь этот код, зашифрованный в волнах... Вот они подкатываются к вашим ногам, стонут, брызжутся, всхлипывают... Разве вы не понимаете, что они зовут вас? Может быть, на свидание, может быть, на борьбу...
«А ведь я только что тоже думал об этом, - изумлённо уставился на неё Крестинский. - Как она могла об этом узнать? Ясновидящая? Или телепатка, проверяющая на мне свои тёмные тайны?»
Дождь между тем не унимался. Мутные потоки воды, проносясь меж камней, стекали в море, и волны глухо и грозно выбрасывались на берег, оставляя на тёмной полированной гальке быстро лопающуюся шипящую пену.
- Ну, довольно кусаться. Идёмте на мол. Подождёте, пока я искупаюсь. А затем поедем в город.
Её тонкая рука была мокра и холодна, и он непроизвольно отстранился от нее, словно от прикосновения гадюки.
- Ну и ну, - разочарованно сказала она. - Расскажи я кому-то, как молила мужчину о помощи, мне никто не поверит. Ну да ладно, Бог с вами. Но имейте в виду, если я утону, это будет на вашей совести!
Птичкой спрыгнув с последней ступеньки лестницы, она бочком прошмыгнула мимо него и, грациозно балансируя на скользких камнях, побежала к молу.
- Да нельзя сейчас купаться, - сбросив с плеч простыню, закричал Крестинский. и, влекомый какой-то непонятной силой, бросился вслед за ней. - Эй, послушайте... как вас там... Это очень опасно!
- Меня зовут Алиса! - повернувшись к нему, прокричала она. - Аривидерчи, мастер! Не поминайте лихом!
Вскинув руки, будто моля о помощи, она пробежала по краю бетонки и, не останавливаясь, головою вниз, бросилась в море.
Волны тут же сомкнулись за нею.
Крестинский на мгновение замер, а затем, теряя на ходу сабо и сбивая ноги о гальку, бросился к молу. Он надеялся, что она сейчас вынырнет и он протянет ей руку, в крайнем случае, сам бросится за ней... Но море было пустынно, и он, упав на колени и заглядывая в бурлящую страшную глубину, забормотал торопливо и бессвязно:
- Господи, Господи, Господи... Да зачем она это сделала? Кто заставил её? И куда теперь деться? Это я виноват...
Оглянувшись вокруг, он заметил на балконе «надпляжного» корпуса чью-то тёмную фигуру и закричал, махая руками, чувствуй, как бессилен и слаб его голос:
- Помогите! Помоги-и-ите!.. По-мо-ги-и-те-е!
В тот же миг две огромные нечеловеческие руки высунулись из воды и стремительно рванулись к его горлу.Он успел отскочить к бетонной ферме солярия и, зажмурившись, ударил по ним, ощутив на своих щеках чьё-то хриплое ледяное дыхание. Затем вывернулся и побежал так, как в жизни ни разу не бегал.Вероятно, нужно было оглянуться и понять, от к о г о он бежит, но сил Крестинского хватило лишь на то, чтобы достичь топчанной кладовки и захлопнуть дверь перед самым носом преследователя.
И сразу же непрочная хибара затряслась от ударов, засов дико заскрежетал, дверь слетела с петель и те же мохнатые руки с растопыренными когтистыми пальцами появились в разбитом проёме.
- А-а-а-а! - беспомощно захрипел Крестинский, чувствуя, как стучит его сердце и прерывается дыхание. - Не хочу! Не хочу! Не на-а-адо-о!
Напрягая последние силы, он ещё раз попытался увернуться, но ужасные лапы схватили его и помчали куда-то, тряся и раскачивая.
-...Андрюша! Андрей! Андрей! Да очнись ты, да что с тобой? - теребила его за плечо Полина.
И Крестинский, хрипящий и стонущий в своём гибельном сне, открыл глаза и вскочил с топчана.
Солнце сияло по-прежнему. Море искрилось. И далёкие корабли всё так же стояли на рейде, неприкаянно застыв на своих якорях.
- Чёрт возьми, неужели я спал? - потрясённо озираясь вокруг, спросил Крестинский.
- Ещё как, - доверительно перегнулся к нему со своего топчана Ефрем. - Так орал и дёргался, что всех перепугал. Воевал, что ли, с кем? Или девушку щучил?
- Ффу... Тебе бы такую девушку, - переведя дух, сказал Крестинский. - Жаль, наука не дошла до того, чтобы сны фиксировать. Если только это был сон, - всё еще находясь под впечатлением пережитого, добавил он. - Вон индусы утверждают, что душа иногда гуляет сама по себе.
- Да, как кошка по крыше, - скорчив недовольную мину, сказала Полина. - И чего вас, писателей, всё в дебри тянет? Философствуете, мистифицируете, а как до дела доходит, такую мелкоту предлагаете. Мой завлит уже воет от натиска авторов. Пьес навалом, а выбрать нечего. И опять по-новой - Петрушевская, Галин, Шатров, горе- инсценировщики... Кто-то Чонкина расписывает, кто-то Веньку Ерофеева... А масштаб? А эпоха? Не вечная наша лабуда, а такое, чтобы взять и поверить: вот это именно МЫ!' В ореоле державном, в сане ЧЕЛОВЕКА...
- Э-эх, Полиночка, - исподлобья взглянув на неё, вздохнул Крестинский. - «Большое видится на расстоянии». Вон ведь и Великую Отечественную по -толстовски никто не поднял. Чего же ты от нас-то требуешь? Честного отражения жизни? Так ведь мы и калькируем. Вот они наши дорогие алкаши, проститутки, ворье, барыги, бюрократы, униженные и оскорблённые, отожравшиеся и голодные... Весь цвет, всё общество. Общество, а не НАРОД! И пока мы всё это не выблюем, не выплачем, ничего не получится. В том числе и у тебя, у Ефрема, у Георгия Александровича... Правда, вам-то легче. У вас Чехов есть, Толстой, Островский... Ну а нам куда деться, если наяву всё страшно и во сне... не приведи Господь!
- Ну, так ты всё это и осмысли, - позабыв про нераскуренную сигарету, предложила Полина. - Соедини несоединимое!
- Соедини, - кисло поморщился Крестинский. - Так ведь не соединяется! Объясните ей, Георгий Александрович. Русских Ионеско у нас не будет, а если и появятся, так перевёртыши, эпигоны и копировщики. Россию ни кубизм, ни авангардизм не выразят. Тут нужно такое, чтобы кровь из горла и - слезами захлебнуться… Чтобы всякий обормот, потерянный, спившийся, вдруг увидел себя и понял... Челкаши -то ведь у нас не переводятся. Смог бы Горький из пепла восстать, так завыл бы, узнавши, до чего народ дошёл. Половина ведь без роду, без племени! О корнях уже не говорю. Ничего своего, ничего святого. За бутылку бормотухи всё готовы продать.
- Но ведь есть же подвижники! Есть страстотерпцы! - исступлённо закричала Полина.
- Есть, конечно. Только кто их слушает? И кому они нужны? Ежели Христа презрели, то что о Сахарове говорить?.. Сейчас главное - брюхо. А душа - понятие бесцельное, пустое....
Некоторое время все молчали. Говорить было не о чем. Перепалки, подобные этой, возникали здесь постоянно, и, хотя, как говорится, в споре рождается истина, истина у каждого оставалась своя. Только боль была общая, объединяющая всех со всем, что ещё жило, надеялось, дышало. Правда, ч е г о требовалось Полине, Крестинский так и не понял. Вчера хотела б е з у м н о й вещи, сейчас молит о с в я т о с т и.
«А-а, все мы раздвоённые и растерянные, - подумал он. - Я-то вот чего хочу? Определённости, покоя, понимания... И ещё - девицу бы эту увидеть. Давно меня так не интриговали. Это ж надо, «инопланетянка»! Ну, а сон какой яркий был, ясный... Может быть, действительно душа гуляла? Где-нибудь в пятом или седьмом измерениях, в параллельных мирах, как говорится.»
Громкий торопливый стук сбегающих по лестнице каблучков заставил Крестинского насторожиться. Он поднял голову, и сердце его забушевало. Как ни странно, но это снова была О Н А. Золотистый купальник облегал её фигуру и на тонкой цепочке, обвивающей шею, фосфоресцировал прозрачно-сиреневый аметист, поразительно гармонирующий с её глазами.
Крестинский мог поклясться, что н а я в у на ней не было ничего этого. Значит, сон продолжался. Он незаметно ударил ребром ладони по краю топчана и чуть не вскрикнул от боли.
- Кто это? - порывисто обернувшись к Полине, воскликнул он.
- Где? А, это... Понятия не имею, - как-то странно посмотрев на девушку, сказала Полина. - Может быть, актриска. Может, так... приезжая. Знаю, что зовут её Алиса. А уж кто она и что, ты сам поинтересуйся.
- А-ли-са? -поражённо прошептал Крестинский. - Этого не может быть! А-ли-са...
- А что же тут такого? - равнодушно пожала плечами Полина. - Алиса, Лариса, не всё ли равно...
- Нет! Это что-то потустороннее, - заволновался Крестинский, не отрывая глаз от направляющейся к солярию девушки. - Это же русалка из сна!.. Ведьма, чёрт ее побери!
- Чего, чего? - Полина оторопело отшатнулась от него и подозрительно прищурилась. - Ну, ты даёшь, родной. Может быть, перекупался? Или солнышко головку напекло? Вот, Георгий Александрович, что вы натворили. Помянули вчера Гоголя и нагнали чертовщины. А Андрей - Хома Брут новоявленный.
- Хм, но я-то тут причём? - развел руками Георгий, до сих пор не принимавший никакого участия в разговоре. - Гоголь - Гоголь и есть. И мало ли что кому приснится...
- Но ведь не так, не т-а-к, - взволнованно заговорил Крестинский. - Вот и дверь в топчанную сорвана. А ещё вчера была на месте.
- Ну да, - лениво усмехнулся Ефрем. - Я на эту дверь почти неделю гляжу. Вон она валяется, вместо топчана. И не надо, Андрей, травить баланду. Хочешь разыграть нас, так поищи другую тему.
- Да какую другую? - в бешенстве закричал Крестинский и понуро поник, опустил руки. - Что же я, по-твоему, дебил?.. Вижу с о н: вижу э т у девушку - в з о л о т и с т о м... вот в этом… купальнике… с аметистом на шее, спускающуюся с лестницы... Точно так, как сейчас. Но ведь это во с н е! Там шёл дождь, пляж был пуст... Но теперь я не сплю? Подтвердите это!
- Не спишь, не спишь, - как китайский болванчик, покачал головой Ефрем. - Если только м н е это не снится.
- Ну, так вот, - опять загорячился Крестинский. - Я не сплю, а сна является в н о в ь - в з о л о т и с т о м купальнике! Между тем н а я в у я её видел совсем в другом наряде. И еще... во с н е она мне сказала, что её зовут А л и с а! Это что? Полтергейст? Наваждение? Шоу?
- Действительно, занятно, - приподнявшись на локте, заинтересованно выдохнул Ефрем. - Если это только не фантазия сценариста, то чёрт те что можно подумать.
- Не фантазия, не фантазия, - раздражённо вскинулся Крестинский. - Стал бы я так глупо блефовать...
- Да, на розыгрыш не тянет, - сказал Георгий и внушительно поправил свои огромные, с тёмными стёклами очки. - Тут ведь важен некий фокус видения. Ты, к примеру, пришёл вчера на пляж. Огляделся бегло, формально, воспринимая в с ю картину целиком и о п у с к а я детали. А они в мозгу запечатлелись. Может, чьё-то лицо: «ой, когда-то мы где-то встречались!».. может, чей-то наряд... Это часто случается. А во сне всё прояснилось, трансформировалось, и те мельчайшие подробности, которыми ты пренебрёг, оказались главенствующими, фатальными. Ты и эту девицу, может быть, не рассмотрел, но она конкретизировалась в о б р а з. Вон ведь утверждают, что по сетчатке глаз убитого можно запеленговать убийцу. Так и тут... Так что, успокойся, Андрей, всё это метафизика!
- Может быть и так, - с сомнением почесал затылок Крестинский. - Только очень уж впечатляюще всё это происходило. До сих пор ощущается как реальность.
- Ещё бы! Я в детстве, после бабкиных сказок, за любым кустом Бабу-ягу и леших видел, - засмеялся Ефрем. - В темноте сидеть боялся, всё вампиры мерещились. А потом повзрослел, дурь повышла, всеёи образовалось. Так что тебе, брат, можно только позавидовать. Кстати, ты во сне порой не летаешь?
- Летаю. Ещё как, - сказал Крестинский и, припомнив, видно, что-то хорошее, улыбнулся.
- Значит, всё ещё растёшь, - на секунду прильнула к нему Полина, и по-матерински ласково погладила по голове. - А растут только дети. Вот твое н е у ш е д ш е е в тебе и играет. Хорошо это, и завидно . А то я уж напугалась и Бог весть что подумала...
Прошло несколько дней. Всё это время Крестинский в основном провёл в суете. И хотя по приезде сюда дал зарок делами не заниматься, они, тем не менее, навалились, и он, привыкший жить при полной нагрузке, не очень-то и отбивался от них.
Старый друг, завотделом «Советского Крыма» потребовал интервью и тут же подослал корреспондентку. Ею оказалась молодая красивая женщина, «совершенно незамужняя», как она шутливо выразилась при знакомстве. В другое время Андрей Егорович, безусловно, тут же бы взял быка за рога, но сейчас его это не интересовало.
Затем целый день он провёл на киностудии, куда затащила его группа, снимающая нечто приключенческое под названием «Голова Медузы». Ну,и, конечно, обязательная поездка к Ч е х о в у, которого Крестинский боготворил, неофициальный ужин в писательском Доме творчества с обильным возлиянием, анекдотами и осточертевшими разговорами о том, кто, где, когда, с кем, куда, зачем и для кого , ежедневные прогулки по фруктовому базару, и вечерние променады по набережной, на сей раз многолико заполненной отдыхающими из солнечной Туркмении.
С братьями-режиссёрами Крестинский виделся мельком, зачастую лишь в столовой и на пляже, куда забегал на полчаса. Но о странной незнакомке всё время помнил и постоянно встречался с нею то здесь, то там. Казалось, что она одновременно находится в нескольких местах. То он видел её на рынке и, уходя оттуда, пребывал в уверенности, что она осталась там. Однако на ступеньках почтамта сталкивался с нею нос в нос. То, убегая с пляжа, оставлял её лежащей на веранде солярия, но, поднявшись в парк, обнаруживал сидящей на скамье - совершенно одетую, и с журналом в руках. Несколько раз он порывался подойти к ней и объясниться, но всякий раз навязчивое чувство н е п р е о д о л и м о с т и мешало ему сделать это.
Между тем срок пребывания в пансионате режиссёрской братии подходил к концу и Ефрем с Полиной и Марком хлопотали о прощальном ужине и ночном костре на берегу, что вообще-то запрещалось суровыми правилами пансионата.
Наконец разрешение было получено. Но антиалкогольный Указ уже свирепствовал, драгоценная лоза вырубалась всюду, и добыть что-то стоящее из коллекций Магарача и Массандры представлялось делом безнадёжным.
Тем не менее, все мыслимые и немыслимые связи были пущены в ход. Легендарная актёрская братия творила чудеса. И в назначенный день целый ящик мускатного шампанского и двенадцать бутылок «Чёрного доктора» и «Красного камня», не считая водки, были гордо доставлены на берег.
Вечер удался на славу. Августовское небо чернело над морем, и огромный диск луны расстилал от горизонта до берега золотую трепетную дорожку. Блики костра отражались на лицах сидящих вокруг него людей. Всем было хорошо и покойно, так чудно пахло можжевеловым дымком, морем и дразнящими воображение таинственными духами женщин, в чьих счастливых глазах ликовало и билось первобытное дикое пламя.
Драгоценные бутылки с вином продолжали ходить по кругу. И щемяще звенела гитара в руках Ефрема, и глубокие слаженные голоса Полины и Марка то замирали в печали, то взлетали высоко и страстно, отпевая былую молодость и всё, что было в ней прекрасного и дорогого.
Потихоньку потягивая мускат из большой железной кружки, Крестинский сидел в некотором отдалении ото всех, незаметно наблюдая за и н о п л а н е - т я н к о й, кокетничавшей с двумя молодыми людьми. Как она оказалась здесь, и кто пригласил её, он не знал. Однако по тому, как свободно и раскованно она вела себя, можно было предположить её хорошее знакомство со многими.
Как ни странно, но на сей раз она не обращала внимания на Крестинского, и это задевало его, вызывая в душе неприятную жгучую ревность. Правда , иногда её блуждающий взгляд неожиданно останавливался и на нём, и тогда глаза её вспыхивали на мгновение и тотчас же гасли, как огни далёкого маяка, подающего в ночи сигналы мореплавателям.
Время от времени в морской дали возникали освещённые силуэты двигающихся кораблей, и кто-то из присутствующих заявлял, что это пошёл «Узбекистан» или «Иван Франко». Однако его тут же опровергали более сведущие знатоки, и ненадолго возникал пустой, бессмысленный спор, в котором не оказывалось ни победителей, ни побеждённых. После этого все замолкали, и тогда в тишине ясно слышался треск цикад, шорох волн, треск ломающихся в огне веток и тугое гудение пламени.
То одна, то другая пара неожиданно поднималась и уходила от костра, но никто не окликал и не звал их обратно, никто не смотрел им вослед. Только Ефрем всё отчаяннее перебирал струны гитары, и Полина напевала про себя что-то неразборчивое, без слов и мелодии.
Молодые люди, любезничавшие с инопланетянкой, тоже поднялись и ушли. Она проводила их долгим взглядом, а затем, потянувшись всем телом, как худая гибкая кошка, торопливо вскочила и направилась к молу.
Свет луны и голубые лучи прожекторов, с двух сторон освещающие пляж, позволяли Крестинскому не упускать её из виду. Пробормотав что-то о том, что пора поразмяться, он встал и пошёл следом за нею.
- Ты куда. Андрей? - неожиданно остановила его Полина.
- К морю, - неохотно ответил он, досадуя, что на него обратили внимание.
- Так мы и так у моря, - усмехнувшись, сказала она. - Куда ещё дальше?
- Туда! - отмахнулся он и, не отрывая взгляда от уходящей девушки, ускорил шаг.
Взбежав на мол, она сбросила платьице и застыла на самом краю его, словно собираясь купаться.
Галька под ногами Крестинского скрипела и осыпалась, и девушка, несомненно, слышала его шаги. Обойдя бетонную стойку солярия, он ступил на мол и тотчас же неподалеку трижды прокричал петух.
«Ничего себе, - удивлённо подумал Крестинский. - Откуда он взялся?»
Между тем о н а продолжала стоять всё в той же позе, не шевелясь и не оборачиваясь. Тяжело дыша, на цыпочках он почти вплотную подошёл к ней, и тогда она сказала, шаловливо растягивая слова:
- Ты пришёл. Наконец-то. Значит, это судьба-а-а!
Звуки её голоса ободрили его, и Крестинский протянул руку, чтобы дотронуться до её руки, но в этот миг она резко повернулась и он застыл, застонал, засипел от ужаса..
Свет луны и прожекторов высветил страшное, словно бы изрубленное топором лицо мертвеца. Окровавленные лоскутья кожи свисали со скул, обнажая изуродованные кости, из-под вспухших обезображенных губ скалилась разрушенная челюсть, и пустые провалы глазниц фосфоресцировали зловеще и жутко.
- Ну, иди, иди ко мне, - медленно протягивая к Крестинскому скрюченные пальцы и приседая, словно бы готовясь к прыжку, пропела она. - Ты давно хотел этого!
Волосы дыбом встали у него на голове, руки и ноги почти не повиновались. Но, собрав всю свою волю, он заставил их двигаться, и, шатаясь, отступил на шаг.
- Ха-ха-ха! - жутко засмеялась она и, схватив его за рукав куртки, потащила к себе. - Не уйдёшь, не откажешься… Только вместе со мной!
Чёрная шевелящаяся морская бездна ждала своей жертвы. Волны с плеском бились о гранитную стену мола, и этот живой размеренный плеск вывел Крестинского из оцепенения. Несмотря на то, что он выпил до этого довольно много, хмеля уже не чувствовалось.
- А-а-а-а, - глухо захрипел он и, неожиданно схватив её за волосы, дёрнул так, что она, не удержавшись на ногах, оступилась и тяжело полетела в воду.
Веер брызг окатил Крестинского и он, не оглядываясь, как в недавнем своем сне, на неверных , подгибающихся ногах побежал к людям. Несколько раз он падал, полз на четвереньках, и когда, наконец, добрался до костра, вид его был ужасен.
Все тотчас вскочили.
- Что такое? Что случилось?
- Там, - он судорожно махнул рукой в сторону мола. - Там оборотень... Оборотень!
- Да ты что, - раздражённо воскликнул Ефрем. - Ты чего опять городишь? Какой оборотень? Откуда?
- Алиса! А-л-и-с-а! - запалёно бормотал Крестинский. -Ведьма! Или утопленница!
- Нет, вы только поглядите на него! - возмущенно всплеснула руками Полина.- Ты действительно не в себе. Покажись невропатологу! Тебе лечиться надо!
- Нет, нет, нет, я здоров, - замотал головой Крестинский. - Это вы, обормоты, не верите мне. А о н а там, там!'
- Да не там, а здесь, если ты говоришь про А л и с у. Вон же она сидит, с ребятами.
- Что-о?! - не веря, закричал Крестинский и повернулся в ту сторону, куда показывала Полина.
Действительно, золотоволосый п р и з р а к по-прежнему сидел между двумя молодыми актёрами и весёлая улыбка трепетала на его губах.
- Не может быть, - зло пробормотал Крестинский. - Не может быть...
Приседая от слабости на утративших упругость ногах, он подкрался к девушке и внезапно схватил её за руку.
-Ну, так что, и с к у п а е м с я?
Она вздрогнула от неожиданности и, выставив вперед ладошки, словно защищаясь от нападавшего, зачастила испуганно:
- Что вам нужно? Что вы себе позволяете?
Крестинский ошарашено посмотрел на неё, затем на Полину, и схватился за голову.
- Но она только что была т а м! Она колдунья! Ведьма!
- Где т а м? Вы что? - защищая подругу, загомонили парни. - Мы никуда отсюда не уходили. Подтвердите, Полина Михайловна!
- Сумасшедший какой-то, - отступая за спины парней, гневно выпалила девушка. - Идёмте отсюда, я не намерена терпеть такие оскорбления!
- Успокойся, Андрюша, - беря Крестинского за руку, прошептала Полина. - Сядь и успокойся. У тебя уже было такое. Ты сам себя накачиваешь. И сейчас, вероятно, почудилось...
- Почудилось?! - неожиданно взъярился Крестинский.? - Ты что, не видела, как я оттуда бежал?
- Видела. Ну и что из того?
- А то, что там, на м о л у, лежит её платье! Пойди, погляди!.. А сама она в м о р е! Изувеченная и мёртвая! И в то же время... здесь! И ты её защищаешь...
- Нет, ты действительно не в себе, - развела руками Полина. - Марк, Ефрем, идёмте, посмотрим...
- Что ж, идти, так идти, - неохотно откладывая гитару, сказал Ефрем , - Веди, Андрей, показывай, что и где...
-Вот здесь о н о лежало, на этом самом месте, -потрясённо разглядывая опустевший мол, горячился и нервничал Крестинский. - Она сняла его, постояла в ожидании, а когда повернулась...- Гримаса боли и ужаса вновь перекосила его лицо. - Когда п о в е р н у л а с ь...
- Галлюцинация! - авторитетно заметил посмеивающийся Марк. - Или творческая фантазия. Вечер, море, вино...
- Сам ты творческая галлюцинация, - обиженно огрызнулся Крестинский. - Вот сейчас как выскочит из воды, да как высунет лапы...
- Да ну тебя, - ненатурально хихикнула Полина. - Пошли обратно, ребятки, не то он всех запугает. Драматург, он и есть драматург!
В неприятном молчании все вернулись к костру. Он уже догорал и людей возле него почему- то не было. Только по лестнице, ведущей к пансионату, поднимались Алиса и парни.
- Ну, что ж, пора и нам, - озабоченно выдохнул Ефрем. -До свидания, «Актёр»! До будущего года!
- Надо бы бутылки собрать и огонь загасить, - деловито предложила Полина.
- Да сейчас молодёжь вернется, они и потушат. Ну, айда, братцы, а то ещё чёрт знает какая нечисть привидится. Ты со мной будешь спать, Андрюха. У меня диван свободный и бельишко есть чистое, - сказал Ефрем.
- Ну что ты, я сам по себе, - отказался Крестинский. - Не хватало мне ещё московских сплетен. Вы уж т а м разведёте...
- Конечно, - пренебрежительно оттопырив губу, улыбнулась Полина. - Только и дел у нас, что тебя обсуждать. В Москве сейчас столько навалится: и касса, и репертуар, и студия... Так что, живи спокойно. И - прощай до завтра. Провожать-то нас придёшь?
- Если не просплю...
Глубоко засунув руки в карманы брюк, Крестинский медленно направился к лестнице. Поднявшись на площадку перед надпляжным корпусом, он постоял, вглядываясь в бетонную полосу мола, словно ожидая опять увидеть там тоненькую женскую фигуру. Но вокруг было пусто.. Только трепетал огнями уходящий на Одессу ночной теплоход, да внизу, на пляже, у самой воды переливался багровым золотом догорающий, никому уже ненужный костёр.
...Утром в дверь отчаянно и долго стучали, но Крестинский никак на это не реагировал. Наоборот, чувствуя безмерную усталость, он засунул голову под подушку и снова погрузился в тяжёлую тёмную пустоту. А когда, наконец, проснулся, то солнце било прямо в окно, возвещая, что время подкатило к полудню.
Несколько минут Крестинский лежал неподвижно, заново переживая то, что случилось с ним вчера. Сейчас, днём, всё это казалось далёким и неправдоподобным. Однако едва в памяти всплыло изрубленное жуткое лицо, как зловещий морозец подернул кожу, и непроизвольная судорога искривила рот.
«Нет, не мерещилось мне это, не мерещилось, - возбуждённо подумал он. - Только что это было? Фантом? Фантастика? Но я же реалист и не верю в чертовщину. Хотя сейчас всё это в повальной моде - экстрасенсы, колдуны, бабы Ванги… Сталина на них нет! Он бы всех - по деяниям и званиям… А Полина тоже испугалась, когда я ей про лапы сказал. Отскочила, как ужаленная , и бочком, бочком на берег... Представляю, к а к они орали бы, если б э т о увидели. А так, увы! Ничего не докажешь. И чертовка эта вновь на берегу, и актёрики с нею. Но ведь уходили же они, у х о д и л и! Как же вновь там с нею оказались?»
Крестинский задумался, но не найдя всем этим загадкам достойного объяснения, чертыхнулся и спустил ноги с кровати.
«Кому суждено быть повешенным, тот в воде не утонет», - саркастически усмехнулся он.
Затем вскочил, подёргался, поприседал. И, теряя на ходу шлёпанцы, засеменил в ванную. Включив электробритву, долго, с ожесточением водил ею по щекам и подбородку.
«Уезжать, видно, надо. Не мой сезон. Вот, вот, не м о й, - возмутился он. - Я уже по и х н е м у заговорил. Остаётся хиромантией заняться да у астрологов прогнозик попросить. Только как быть с р у с а л к о й?»
Вернувшись в комнату, он небрежно поворошил наваленные на столе газеты, затем вспомнил, что почти неделю не звонил домой матери и, одевшись, поспешил к телефону.
В вестибюле дежурная, сидящая за стойкой, приветливо улыбнулась ему.
- А вам тут товарищи посылочку оставили. Получите, пожалуйста!
Крестинский поблагодарил и с недоумением повертев в руках перевязанный бечёвкой лёгкий сверток направился в парк.. Первым оттуда выпало письмо, торопливо написанное крупным женским почерком.
«Андрей!К сожалению, ни я, ни Марк так и не сумели достучаться до тебя. Однако оставлять тебя в неведении и в т а к о м состоянии было бы преступно. Твой «волшебный» сон и предрасположенная готовность к ЧУДУ подсказали нам сюжет. А Лариса с Алисой, мои актёрки, сёстры-близнецы. и мастера спорта по плаванию, его успешно развили.Каждый день мы ждали разоблачения, каждый раз нам казалось, что ты всё разгадал. Но ты настолько увлёкся всей этой «таинственностью», так включился в спектакль, что невольно спровоцировал дальнейший розыгрыш.И логическим завершением его стал вчерашний ночной акт с потрясающей маской, купленной Ефремом в кооперативном ларьке.
Припадая к твоим стопам, каемся и вопием, уповая на то, что всё это подвигнет тебя на создание пьесы великой и грозной, обнажёно отражающей наше беспощаднее Время.
Обнимаем тебя!
Марк, Полина,. Ефрем.
Р.S. Дорогой Андрей Егорович!
Трепещу в ожидании кары. Но если сможете простить меня и захотите увидеться, с радостью откликнусь на ваш призыв.Очарованная Вами Алиса.»
- Вот это да-а, - только и смог произнести Крестинский, дважды перечитав послание. - Ну, артисты, ну, подлецы!
Затем он вытащил из свёртка вчетверо сложенную резиновую маску и распял ееёна ладони. Страшное, словно бы изрубленное топором лицо жутко глянуло пустыми провалами глаз, из-под обезображенных губ мертво скалилась разрушенная челюсть.
- Вот тебе и полтергейст, - потрясённо разглядывая мастерски раскрашенное гнусное изделие, пробормотал Крестинский. Нечто подобное он уже видел в Москве, на Арбате. Правда, там, в большинстве своём мелькали изображения Сталина, Брежнева и Кинг-Конга. Однако крымские «ужастики» всех переплюнули и, по-видимому, спрос на них был хорош. - Родная наша вседозволенность, - грустно сказал он. - У других Ренессанс - так и взлёт, и просветление, а у нас, словно в бездну, чем страшнее, тем лучше.
Он безжалостно скомкал разбойничий муляж и швырнул его в стоящую поблизости урну. Потом порвал на мелкие клочки письмо и послал его туда же.
…Всё пройдет, и печаль, и радость,
Всё пройдёт, - так устроен свет.
Всё пройдёт, только верить надо,
Что любовь не проходит, нет…
успокаивающе долетал из чьего-то невидимого транзистора голос Боярского.
- Х-ха, - хмуро хмыкнул Крестинский, вслушиваясь в слова песни. - А ты сам-то веришь в это, Миша?
В телефонной будке, изнывая от духоты, он долго набирал Москву. Связь работала плохо, и столичный код всё время срывался. Наконец в трубке послышался родной далёкий голос матери.
- Это ты, Андрюшенька? Слава Богу! А то я уже вся извелась...
Мать была постоянной отдушиной в жизни, и Крестинский чуть не всхлипнул от умиления, представив её доброе взволнованное лицо. Стараясь казаться бесконечно беспечным и счастливым, он стал рассказывать ей, как прекрасно себя чувствует и комфортно живет.
- Ты моря избегай, - попросила она. - Мне сон плохой привиделся. Будто ты один плывёшь в каком-то пространстве, а вокруг тебя русалки, русалки, русалки...
- Что? - Крестинский поперхнулся воздухом и чуть не выронил трубку.
«Ну а это чем ты объяснишь, Полиночка? Материнское сердце вещее и уж если оно почуяло, так...»
- Ну что ты, что ты, мама, - торопливо заговорил он. -Я и в море-то почти не лезу. Так на берегу посижу и всё… Ты не беспокойся. Всё у нас о'кей!.. О'кей, говорю... Хорошо! Всё в порядке!..
«Триллер напишу, - вытирая лицо и шею моментально промокшим платком, решил он. - Триллер… про режиссера. Ибо всё в сей жизни срежиссировано. И дела, и поступки, и мысли… Мы статисты в извечном спектакле. Но попробуй не сыграть свою роль, ничего не получится... ».
В парке было безлюдно и тихо. Нежно пели успокоенные птицы. Черепаховые шишечки, опавшие с кипарисов, костенели в зелёной траве. И так буйно, пьяняще пахли полыхающие на клумбах розы, что теснилось в груди дыхание, першило в горле, и хотелось, как в детстве, смеяться и плакать беспричинно, беспамятно, просто так.
1989 г. Ялта.