По раздавленной дороге, ведущей в деревню, вдоль кривых жердей, заросших крапивой и лопухом, мимо окон со ставнями и геранью на подоконниках, шел Он. Шёл один, от того ему было немного одиноко. Он чувствовал себя чужим в деревне. На ходу жевал булку, так как желудок был пуст и ныл.
Рядом с кучей беспорядочно сваленных берёзовых поленьев, неловко расплющив на траве задницу, сидел пёс. Не замечая суету безумных кур, уныло взирал на грязную, кривую дорогу. Долгим, грустным взглядом встречал и провожал редких прохожих.
Они поравнялись. Пёс смотрел на него глазами человека с собачьей судьбой.
— Ну, что дружок, тоже есть хочешь? Держи!
Остаток булки, нежеваным, ухнул в пустоту собачьего брюха.
— Ну, всё!
Он продолжил путь к своим, покосившимся воротам. За ним косолапил, пёс. Лязгнул крюк, калитка отворились.
— Зайдёшь? Проходи.
Небольшой, поросший травой двор. Маленькая банька, полуразвалившийся сарай, старый бревенчатый, со сгнившими венцами дом.
Он приезжал сюда отдышаться от города.
—Ну, посиди. Сейчас приготовим ужин, поедим!
Он вошёл в дом. В нём пахло сыростью, деревом и мышами. Забрякал чугун печки. Затрещали в топке щепки. Скоро оранжевые зайчики, пробивающиеся сквозь отверстия в печной дверке, заплясали на стене, вселяя в душу радость, в избу жизнь.
Минут через пятнадцать Он вышел на крыльцо.
— Ждёшь? Получи!
Миска, полная каши с тушёнкой, возникла перед мордой пса. Тот сделал лёгкий реверанс хвостом.
Он снова вошёл в дом, вышел с такой же миской. Присел рядом на ступеньке.
— Как кашка? Хороша?! То-то же!
Начинался вечер.
Небесный режиссёр подал знак, в безмерном зале с куполом во всё небо медленно гаснет свет. На горизонте синий неон ещё слабо подсвечивает край неба, очерчивая силуэты крыш дальних домов. Начинается полное таинства, людских страхов и страстей, покоя и тревог, нежности и злобы,самое невероятное из всех возможных — представление Ночь!
Он любил это время. Частенько просиживал, глядя в небо, до первых петухов. Ни одна животина, ни один дворовый барбос — ни звука!
Магия тишины!
Зачарованные ею они сидели, неподвижны и безмолвны.
Сидели рядом. Он - уперев локоть в бедро, вложив подбородок в ладонь. Пёс - положив морду на его колено. Он опустил руку на широкий собачий лоб. Под ладонью тот замер, чуть опустив разнонаправленные уши.
Изба — развалюха смотрела на них грязно – оранжевым, тусклым, косым глазом-окном. Свет из него располосовал двор на куски, бросив им под ноги бледный клочок.
Он смотрел в тёмную бесконечность, звучащую органом. Млечный путь — звёздная лавина — рассёк чернь небосвода поперёк крыши от края и до края. Звезды, словно мириады хрустальных подвесок выполненных вселенским творцом, вели бесконечный разговор — мерцали, искрились, переливались. Они собраны в группы. Видимо, как и людям, им в одиночестве холодно. Они разные, но вовлечены в одно вечное движение. Есть только один путь — млечный. Как и путь земной, так же определён и измерен. Загоревшись на небе однажды, так же однажды и погаснешь.
Под ночным небом уверенность дня сменяется сомнением ночи. Думается не о суетном. О том, что там, в тёмной бездне, будет взвешено и оценено. Бездна и манит и страшит одновременно. Чем больше смотришь туда, в холод, тем родней и теплей становится, пусть даже это, светящееся в ночи, грязно-оранжевое кривое окно.
— Ну, а что в твоей, собачьей голове?
Пёс чуть шевельнул хвостом. «Беседовать» он не был расположен. Но, подумалось, что в собачьей голове примерно тоже, что и в человечьей.
Утренняя сырость прохладной змеёй проползла под одежду. От бессонной ночи голова стала тяжёлой. Он передёрнул плечами, пытаясь прогнать холод. Размял затёкшую шею. Повернув голову, увидел — истлевшая кость трубы выпускала из себя прямую как луч света, бледно-голубую полоску тёплого дыма, а может духа.
На краю деревни, срывающимся спросонья кукареком, прокричал петушок.
— Дружище, по-моему, он дал петуха?!
Рукой провёл по пыльной, свалявшейся шкуре случайного друга.
— Ну, приятель, надо поспать.
Ещё долго в деревне слабо светилось единственное окно. За ним, под мышиную возню в стенах старого дома, дремал Он. Перед ним, на дворе, пёс. Когда, на случайный шорох, приоткрывал глаза, то в них отражались звёзды.
На следующий день, разделив на двоих обед, на окраине они расстались. Он пошёл прочь от деревни, его ждал город. Пёс в другую сторону, неся по разъезженной дороге грустно опущенный хвост и сутулую спину.
Ждал, ли, его кто-нибудь?!