Шапито

ПЬЕСА В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Андрей Волкович, кинорежиссер — 33 года.
Матвей Сурин, оператор — 40 лет.
Наташа — 19 лет.
Калерия Невская, автор-исполнитель эстрадных миниатюр — 52 года.
Зина, аккомпаниатор на баяне — 64 года.
Роман — 22 года.
Дима — 20 лет.
Серафима, дежурная гостиницы - за 60.
Гуля Трубецкая.
Микурицын, воздухоплаватель.
Между первым и вторым действием пройдет четыре года.
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ
Гостиница в маленьком городке. Всего три номера — два больших, общих, и один поменьше, на двоих. Никаких удобств, чисто, уютно, тихо. В большой прихожей, на столике дежурной, телефон. Возле него удобно устроилась Серафима, вяжет. На мужской половине горит настольная лампа, у стола читает Роман. Дима спит, Роман старается ему не мешать. На женской половине Зина тихонько наигрывает на баяне. Наташа сидит возле раскрытого чемодана, перебирает вещи с дороги.
НАТАША. Зина Евгеньевна, у вас есть гриб для штопки?
ЗИНА (играет марш). Утерян в Торопце в одна тысяча девятьсот семьдесят третьем году.
НАТАША. А наперсток?
ЗИНА (перешла на польку). А наперсток положила гармонистка в ридикюль. Покажи, что там у тебя? Брось. (порылась в чемодане) Держи. Город Речица, Белорусской ССР.
НАТАША (вздохнула). Спасибо.
Слышен далекий ружейный выстрел. В прихожей зазвонил телефон.
СЕРАФИМА. Гостиница. Нету, милые. Дамских нету местов. А вы на турбазу идите... А вы дайте ей трубочку... Антонина? Ты чего людям нервы портишь? А к нам артисты эстрадные приехали. А в люксе киношники из Москвы... Вот так. А ты им по два одеяла выдай... А вот я возьму и жалобу на тебя напишу! И до чего же ты ленивая, Антонина! (В сердцах бросила трубку, загрустила) Или чайник поставить?
В прихожую вышел Роман, закурил.
— Уж как я этого дыму не выношу — сказать не поверишь!
РОМАН. Там человек спит. А на улице дождь.
СЕРАФИМА. Вот и не кури. (Роман курит) Скоро дальше-то пойдешь? И куда теперь?
РОМАН. Когда дождь кончится. В Кострому.
СЕРАФИМА. Все изучил у нас?
РОМАН. Все.
СЕРАФИМА. Я тебя сразу раскусила. Под туриста работаешь.
РОМАН. Это для отвода глаз. Я джинсами торгую по деревням.
СЕРАФИМА. Ври... Голь перекатная. Богомолец ты, что ли?
РОМАН. Раскольник.
СЕРАФИМА. И не смешно. Я твой паспорт видала. Военнообязанный ты. А будешь бегать — посадят.
В прихожую вышла Наташа.
РОМАН. Ваш товарищ еще спит.
НАТАША. Устали с дороги. Рейсовый автобус сломался. Еле дополз.
РОМАН. Это ваша афиша в клубе?
НАТАША. Наша.
РОМАН. Калерия Невская! Автор-исполнитель эстрадных миниатюр! Звучит.
НАТАША. Я внизу, мелким шрифтом.
РОМАН. Это ничего. Я вообще-то не падок до знаменитостей.
НАТАША. Не клюнуло. Скучайте один, хорошо? Я еще приду покурить.
РОМАН. У меня серьезные намерения. Я хочу показать вам окрестности. У вас есть зонтик?
СЕРАФИМА. А и шла бы. Чего кобениться, когда человек хороший? Места у нас знаменитые. Художник Левитан рисовал. Тут и музей его есть, с галереей.
НАТАША (Роману). Подождите. Я переоденусь. (уходит)
С улицы входят Сурин с легкой кинокамерой на плече и Волкович. За спиной у Волковича двустволка, ладонями он прижимает к лицу только что убитую утку, зарывается в перья.
ВОЛКОВИЧ (втягивает воздух). Осенью пахнет, Матвей! Грибами, сеном, жизнью! Ах ты, прелесть моя! Так бы живую и съел.
СЕРАФИМА. Увидит-тя егерь, семь шкур спустит.
ВОЛКОВИЧ. Ерунда, я знаменитый.
СЕРАФИМА. А он в кино не ходит. Сперва в карточку твою фамилию впишет, а уж после — в протокол.
ВОЛКОВИЧ. Храбрец! Люблю храбрецов. Добро должно быть с кулаками, верно? Ощипли уточку, Серафимушка.
СЕРАФИМА. Давай.. Все одно, теперь уже не полетает. (уходит)
СУРИН. Идем.
ВОЛКОВИЧ. Да ты послушай, Матвей! Тихо-то как у господа в мире! А озера какие? А стога? Из-за тумана, наплывом... С колокольни монастырской слышно — журавли летят — курл-курл-курл! Я пьян, ей-богу!
СУРИН. Завтра домой.
ВОЛКОВИЧ. Эх ты, соколиный глаз! Пошли. Выпьем за удачу. (уходят в номер)
Возвращается Наташа.
НАТАША (Роману). Дайте слово, что не будете рассказывать мне анекдотов.
РОМАН. Это как получится.
НАТАША. Тут на горе замечательный монастырь. Я из автобуса видела, совершенно белый. А пустят в брюках?
РОМАН. Наверно. Он женский.
НАТАША. Что вы грустите?
РОМАН. Под впечатлением ваших высказываний.
НАТАША. В каком смысле?
РОМАН. В смысле их несоответствия вашему образу.
НАТАША. Я поняла. А вы кто?
РОМАН. Детский доктор. Логопед.
НАТАША. У вас борода красивая.
РОМАН. Вы мне тоже сразу понравились.
НАТАША. Это снаружи. Внутри я добрая, но глупая. Третий год в театральное училище не могу поступить. Идемте?
Входит Невская.
НЕВСКАЯ. Наташенька, ты куда это собралась? Нет-нет-нет, я тебя не отпущу. Буди Вадима, будем репетировать. Я набросала гениальную сценку, завтра пойдет сверх программы!
НАТАША. Калерия Викторовна, не надо!.. Вам опять от худсовета попадет!
НЕВСКАЯ. Ерунда. Пирожки надо есть горячими! Примут де-факто. Ну-ка, быстренько, косыночку, сарафанчик, ты простушка, впервые в жизни на танцах! (Роману) Молодой человек, позовите Вадима, он в вашей комнате.
РОМАН. Дайте им отдохнуть.
НЕВСКАЯ. А вы садитесь сюда, будете зрителем. Вахтангов репетировал при полном зале!
РОМАН. Вы не Вахтангов.
НЕВСКАЯ. Прошу завтра на концерт! (стучит в дверь) Димочка! Вставай, мальчик! Я написала тебе роскошную роль! Сельский механизатор, любимец девчат!
РОМАН. Это было сорок лет назад.
НЕВСКАЯ. Что вы имеете в виду?
РОМАН. Вашу тему.
НЕВСКАЯ. Я тридцать лет на сцене, знаю, что любит народ.
РОМАН. Народ любит народных артистов.
НЕВСКАЯ. А вы агрессивны. Интересный типаж... (стучит в дверь) Димуля! (в другую) Зиночка, ты готова?
Появляется Зина.
ЗИНА. Ты сумасшедшая, Калерия. Ты мучаешь детей.
НЕВСКАЯ. Помолчи. Завтра вечером наденешь пальто. Старуха на танцах играет в пальто — это интересно.
ЗИНА. Пропади ты пропадом. Износу на тебя нет.
НЕВСКАЯ. Не ворчи. Димулечка? Ты встал?
Входит Наташа в косынке и летнем платье.
НАТАША (не глядя на Романа). Калерия Викторовна, я готова.
НЕВСКАЯ (обходит вокруг ее, поправляет косынку). Чудесно! Девушка из трудовой крестьянской семьи, не избалованная жизнью. Тебе шестнадцать лет, побольше угловатой грации. Вот твоя роль.
Появляется Дима.
ДИМА. Добрый вечер. (Роману) Извини, я взял твое полотенце. (моется у рукомойника)
НЕВСКАЯ. Побыстрей, побыстрей! Вот твоя роль. Ты молодой орденоносец, ужасно заносишься перед девчатами. Зиночка, играй рок-н-ролл.
РОМАН. Возьмите мой магнитофон.
НЕВСКАЯ. Не мешайте, рок-н-ролл на баяне — это смешно. Дима, ты готов? Зиночка, начинай!
Звучит музыка.
НАТАША (читает по бумажке). Мама, я чувствую себя, словно Наташа Ростова на своем первом балу.
НЕВСКАЯ. А вот идет и твой князь Болконский!
ДИМА. Степанида Устиновна, позволь пригласить.
НЕВСКАЯ (читает ремарку). Валентина, вспыхнув от радости, подымается на носки, делает шаг вперед. (Наташа выполняет ремарку) На носочках, на носочках! Еще раз. Вадим, Зина!..
ДИМА. Степанида Васильевна... Устиновна, позволь пригласить.
НЕВСКАЯ. Ах, Петенька, кто теперь спрашивает разрешения у матерей!..
ДИМА. Да не ее. Тебя позволь пригласить, Степанида. Мы с тобой вдвоем — полные кавалеры трех степеней.
НЕВСКАЯ. Это он говорит так: “Мы с тобой вдвоем — полные кавалеры трех степеней!” Бодро, залихватски.
Входит Волкович.
ВОЛКОВИЧ. Серафимушка! Утушка наша луговая! Ты где?
НЕВСКАЯ. Не мешайте, у нас репетиция.
ВОЛКОВИЧ. Мильен извинений. (дурачась, жалобно) С вашего позволения, я только поищу в этой тумбочке граненый стаканчик. Наш изволил трещинку дать. Не выдержал плодоовощного шампанского местного разлива. (рыгнул) Оно, сами изволите видеть, весьма обильную пену дает. (роется в тумбочке) Говорил же я Матвею — бери аварийный запас. Не послушал. Вот и последствия налицо — вчера пришел чудовищной мощи абориген из леспромхоза и с восторгом употребил полтора килограмма очищенной в сувенирном исполнении. Пришлось досрочно перейти на подножные корма... Нету стаканчика. Что вы на меня так смотрите? Неужели на моем лице отражается что-то ужасное?.. (провел ладонью по лицу, снял испуганную гримасу, изобразил восторг) А! Вы меня узнали! (шаркнул ножкой) Клоун цирка Шапито. Позвольте представиться: Алеша Попович. Любите цирк?
НЕВСКАЯ (смущенно). Ну, зачем вы... Я вас сразу узнала, ваши фильмы...
ВОЛКОВИЧ. “Мартовский бег”?
НЕВСКАЯ. Да...
ВОЛКОВИЧ. “Письмо любимой женщине”?
НЕВСКАЯ. И другие, я прекрасно их знаю...
ВОЛКОВИЧ. Не мои.
НЕВСКАЯ (смеется). Ну, полно... Завтра вечером наш концерт, прошу.
ВОЛКОВИЧ (поклонился). Друзья по искусству! Мой цирковой друг, дрессированный удав Лева, часто говорил: Андрюша! Мир не без добрых людей. Кто-нибудь из них непременно придет тебе на помощь, когда тебе понадобится граненый стаканчик. (утер слезу) Светлая была голова. Задушил сам себя от неразделенной любви к афоризмам. (Наташе) Девушка. У вас такое простое, доброе, русское лицо. Вы большая актриса, клянусь Левой. Принесите стакан?..
Наташа уходит. Появляется Сурин.
СУРИН. Андрей, не мешай людям. Идем, я нашел крышку от термоса. Извините его, ради бога. Совсем ошалел на свежем воздухе. Мы здесь места для натурных съемок присматриваем.
ВОЛКОВИЧ. Поэма русского пейзажа. Свихнуться можно от красоты!
Возвращается Наташа.
НАТАША. Возьмите. Он чистый, я помыла.
ВОЛКОВИЧ (целует ей руку). Милостью божьей! Актриса, от каждого жеста веет. Не слушайте никого, вам надо Марию Стюарт играть в опере “Леди Макбет”.
СУРИН. Идем, Андрей, я тебе кое-что скажу по старой дружбе.
ВОЛКОВИЧ. Морду бить будешь?
СУРИН. Не исключено.
ВОЛКОВИЧ. Мой оператор. Исключительно высоконравственный художник Девушка, я вам правду сказал. Надо сделать пробу, я вас буду снимать. Вы же трагическая героиня, что, у меня глаз нет? Матвей, тащи камеру. Попробуем ее на... эту... (щелкает пальцами) Дочка посадника, крупный план? Поруганная со слезами?
СУРИН. Альметьева утверждена.
ВОЛКОВИЧ. К черту Альметьеву! Над ней сколько ни ругайся, она еще хочет. (Наташе) “Плач”, эпопея из народной жизни. Монголы, татары. Роскошное кино.
СУРИН. Ты пьян. Пришли ей вызов на студию. Если вспомнишь, когда проспишься.
ВОЛКОВИЧ. Тащи камеру, я кому сказал!
СУРИН. У меня светочувствительная пленка кончилась. А здесь темно.
ВОЛКОВИЧ. Ну, если врешь!..
СУРИН. Поди, поищи. Найдешь — сниму.
ВОЛКОВИЧ. Ладно. Аллах с тобой, я и так вижу, без твоего соколиного глаза. (Невской) Вы ведь здесь репетировали? Вот и продолжайте, пожалуйста. И я посмотрю. Конечно, если главный режиссер позволит. (униженно) Можно?..
НЕВСКАЯ (волнуясь). Господи, конечно, о чем вы просите... Димочка, Наташа, приготовились, сначала... Зина... пошли!
Теперь играют с воодушевлением, изо всех сил.
НАТАША. Мама!.. Я чувствую себя, словно Наташа Ростова на своем первому балу!
НЕВСКАЯ. А вот идет и твой князь Болконский!
ВОЛКОВИЧ (веселясь). Князь Болконский! Это же блеск, Матвей!
ДИМА. Степанида Устиновна, позволь пригласить. (щелкнул каблуками)
Наташа делает шаг навстречу, закрыв глаза, подымается на носки.
ВОЛКОВИЧ. А!? Восхитительно, ты посмотри, как она это делает!..
НЕВСКАЯ. Ах, Петенька, кто теперь спрашивает разрешения у матерей... (утерла слезу платочком)
ВОЛКОВИЧ. Во! Не в бровь, а в глаз, кто теперь спрашивает? Это же восторг, народная драма!..
ДИМА. Да нее ее. Тебя позволь пригласить, Степанида. Мы с тобой вдвоем — полные кавалеры трех степеней!
ВОЛКОВИЧ. Жан Маре! Ему доктора Фауста надо играть!..
Невская и Дима танцуют. Наташа, согласно роли, играет обиду, отворачивается, теребит платочек, старается вызвать смех. Зина наяривает вовсю, временами переходя на “Танец маленьких лебедей”. Волкович аплодирует, подбадривает, выбрасывает коленца, развлекается от души.
— Фуэте! Еще фуэте! Всхрапывай, бей копытом! Веселей! Теперь вприсядку пошли! Оба! Друг на друга, с прихлопом! Сшиблись! Алле!.. Цугом! Доставай, доставай ее, сзади! По крупу, ей приятно!.. Трех степеней, Матвей!.. Гениально! Это же классика, негритянский балет!..
Неожиданно Роман обрывает его смех звонкой оплеухой. Музыка испуганно умолкает.
— Это он за что меня, Матвей?..
СУРИН. А ты поразмысли. Может, поймешь.
ВОЛКОВИЧ. Ну-ка, ну-ка... не-ет... Это он пусть объяснит.
СУРИН. Пошли спать. Я сам тебе все объясню. Утром.
ВОЛКОВИЧ (вырывается). Пусти! (Роману) Сволочь!
СУРИН. Не пущу. Сам будешь жалеть, дурак!..
ВОЛКОВИЧ. Пусти, Матвей, слышишь! Я ему стаканом морду разворочу!
СУРИН (Роману). Уходите, уходите отсюда! (тащит Волковича в номер) Я-те поцепляюсь, пьяному дураку!
Роман выходит.
ВОЛКОВИЧ (Сурину). Убирайся к чертовой матери, фотограф, бездарь, завтра же, чтоб духу твоего не было!.. (Сурин вталкивает его в номер)
Пауза. Зина с шумом свела баян.
ЗИНА. Концерт окончен. Пошли спать, Калерия. (уходит)
ДИМА. Спокойной ночи, Калерия Викторовна?
НЕВСКАЯ (не отвечает). Жизнь артиста... Она достойна уважения. Достойна!
На сцене осталась одна Наташа. Возвращается Роман.
РОМАН. Репетиция окончилась? А то я не видел никогда, интересно посмотреть.
НАТАША. Ох, как я испугалась! Никак дух не перевести.
РОМАН. Мне понравилось. Вы тоже копытом бьете, или не умеете?
НАТАША. Умею, я все умею!
РОМАН. А всхрапывать? Давайте вместе.
НАТАША. Вы только не нервничайте, они дверь заперли изнутри! Не бойтесь, если он выйдет, я такой крик подыму, как сумасшедшая! Роман закашлялся) Вы сигарету не тем концом вставили. Давайте, я вам зажгу! (ломает спички) Никак... А за что вы его?..
РОМАН. Ладонь очень чесалась. Наверно, комары покусали.
НАТАША. Дайте, я посмотрю. Сорока-воровка, кашку варила, деток кормила, этому дала, этому дала, этому не!.. (Роман целует ее) Все! Все! Передохнем! Сразу легче стало, правда?.. Я тоже, наверно, вся дрожу, только не чувствую... Вас как зовут?
РОМАН. Сейчас... Вспомню. Роман.
НАТАША. Красивое имя... Как?
РОМАН. Роман.
НАТАША. Да, я запомнила. Спасибо.
РОМАН. Пожалуйста. Я путешествую. Пешком.
НАТАША. Очень полезно, нервы успокаивает... Нет-нет! Больше не нужно, а то еще хуже будем дрожать!
РОМАН. Надо взять себя в руки.
НАТАША. Конечно. Сейчас возьмем. (поцелуй) Нет, так нельзя. Больше не будем целоваться, ладно?.. (поцелуй) Хватит! Хватит, а то я сейчас из окна выпрыгну!
РОМАН. Там лужа.
НАТАША. Успокоился?
РОМАН. Почти. Колени немного дрожат.
НАТАША. Можно сесть где-нибудь.
РОМАН. Лучше постоим.
НАТАША. Постоим, как хочешь.
РОМАН. Рассказывай что-нибудь.
НАТАША. Что? Мне нечего.
РОМАН. Кто тебя воспитал?
НАТАША. Мама.
РОМАН. Добрая?
НАТАША. Она меня развивала.
РОМАН. Стихотворения учили наизусть?
НАТАША. Учили.
РОМАН. В школе?
НАТАША. В детском саду. Я пошла спать, да?
РОМАН. Спокойной ночи.
НАТАША. Я больше понимаю, чем кажется.
РОМАН. В чем?
НАТАША. Вообще. Во мне что-то есть, я чувствую.
РОМАН. Никак не могу сосредоточиться.
НАТАША. Я не виновата!
РОМАН. Завтра уйду, наверно.
НАТАША. Не надо!..
РОМАН. Пошли.
НАТАША. Вместе?..
РОМАН. Дождь кончился. В монастырь.
НАТАША. А, да... Лучше не сейчас. Завтра.
РОМАН. Я не буду приставать.
НАТАША. Нет, наоборот... То есть, лучше на речку.
РОМАН. Брюки наденьте. Там крапива.
НАТАША. Хорошо. Я сейчас! (убежала)
Появляется Серафима.
СЕРАФИМА. Я ее щиплю, а она возьми и крякни! Жалость-то какая, а? Пришлось шею свернуть. Чаю хочешь, постоялец?
РОМАН. Не хочу.
СЕРАФИМА. Чего ж гулять не пошли? Не сговорил девку?
РОМАН. Завтра ухожу.
СЕРАФИМА. В Кострому?
РОМАН. В Кострому.
СЕРАФИМА. Добрый путь. Семь двадцать с тебя, за койку. Утюг брал?
РОМАН. Брал.
СЕРАФИМА. Еще двугривенный, за утюг.
Вошла Наташа.
НАТАША. Я готова. Зонтик брать, или здесь оставим?
СЕРАФИМА. Что это вы встрепанные какие-то оба? Вроде как не в себе?
РОМАН. Возьми.
СЕРАФИМА. Я дверь на крюк ночью запираю.
РОМАН. Ничего, мы постучим.
СЕРАФИМА. Я-те постучу! Чтоб в десять нуль-нуль как одна копейка по койкам лежали! Постучит он! Крюк-то кованый, прежней работы. Ты его гвоздем в щелку поддень, он и соскочит. А меня не буди. Хворая я, сплю крепко.
НАТАША. Извините. Спокойной ночи! (уходят)
СЕРАФИМА. Ишь, взломщик. Рано ли, поздно, а человек свой характер проявит. Ходок!.. (достает одеяло, гасит свет)
.........................................
Гостиница. Утро. За столом дежурной Дима пишет письмо. Появляется Серафима с чайником. Ставит чайник на плитку, заглядывает Диме через плечо.
СЕРАФИМА. И не стыдно, врать-то? (Дима скомкал лист) Да ладно. Матерь, небось, утешаешь?
ДИМА. Жену.
СЕРАФИМА (с уважением). Ишь ты. Молоденький такой, а уже женатый. Хорошо. И детишки есть?
ДИМА. Сын.
СЕРАФИМА. А тебя чего же носит? Ехал бы к ним, да и жил.
ДИМА. Поеду.
СЕРАФИМА. Знаю я, как ты поедешь. Навидалась вашего брата, блохи гастрольной. Скачете, как угорелые, а выше райцентра все равно не пускают. И не пустят, потому что талант нужен.
ДИМА. Вы-то что в этом понимаете.
СЕРАФИМА. А как же. Телевизор смотрю. Чаю будешь?
ДИМА (разгладил лист). Да.
СЕРАФИМА. Буди филармонию свою. Бабам вредно долго спать, пухнут.
Из номера выходит Зина, умывается у рукомойника.
— Ты чего не на пенсии, гармонистка?
ЗИНА. Помру.
СЕРАФИМА. И так помрешь.
ЗИНА. Так не помру.
СЕРАФИМА. Нашла б хоть работу полегче. Вот, как у меня. Солдат спит — служба идет. Двое сутки дежурю — восьмеро телевизор смотрю.
ЗИНА. Ленивая ты старуха. Это потому, что толстая.
СЕРАФИМА (обиделась). Ты зато больно худа! Глиста.
Входит Наташа.
НАТАША. Доброе утро.
СЕРАФИМА (заваривает чайник). Ишь, глаза красные. Гуляла всю ночь.
ЗИНА. А ты стенную газету издавай.
СЕРАФИМА. Это зачем еще?
ЗИНА. От скуки. “Личная жизнь постояльцев” — чем не название? (ушла)
СЕРАФИМА. Едкая старуха. Живучая, видать. Тащите припас, постояльцы. Я вас варением вишенным угощу.
Входит Невская.
НЕВСКАЯ. Димочка, отвернись. Я буду умываться.
СЕРАФИМА (Диме). Воды-то ей налей из ведра. Пустой рукомойник.
НЕВСКАЯ (Диме). Спасибо. Дима... Иди к себе. (моется)
СЕРАФИМА. С вечера-то ты годков на двадцать моложе была.
НЕВСКАЯ. Вы всем клиентам хамите, или только артистам?
СЕРАФИМА. Ишь... слова им не скажи. Артисты! Ты огурцом на ночь натрись, с утра и свежее будешь.
НЕВСКАЯ. Благодарю за совет!
Зина и Наташа накрывают на стол.
ЗИНА. Дима, возьми у вас в комнате стул.
НЕВСКАЯ. Сегодня репетиций не будет. Все свободны до вечера.
ЗИНА. Вчерашнюю свистопляску у тебя худсовет все равно не примет.
НЕВСКАЯ. Пора повышать взыскательность к репертуару. Будем ставить сцены из оперетт.
ЗИНА. Мне что, сыграю...
ДИМА. Я на почту. (уходит)
СЕРАФИМА (сочувственно). Ревнует, небось. Жена молодая, а все одна да одна. Известное дело, долго ли до греха? (Невской) Ты за девкой своей приглядываешь?
НЕВСКАЯ. Зачем?
СЕРАФИМА. Кабы не спортилась от вольготной жизни. Больно гулять охоча.
ЗИНА. Всюду одно и то же. Гнусные сплетни о хороших людях.
СЕРАФИМА. Это почему же гнусные? Я ей добра желаю, а не что.
ЗИНА. У тебя внуки есть?
СЕРАФИМА. Есть, трое.
ЗИНА. Вот и нянчила бы их. А то от безделья совсем мозги набекрень съедут.
СЕРАФИМА. Тьфу! Я ее вареньем потчую, а она сладким-то языком и на меня же ругается! И до чего злоязыкие старухи нынче по филармониям на гармошке играют! Срам, прости господи. Пойду от вас. Утку с яблоком испеку киношникам на дорожку. (уходит)
НЕВСКАЯ (встала). Необходимо нравственно развивать народ! Прививать ему вкус к настоящему искусству! (ушла в номер)
ЗИНА (Наташе). Ляг, поспи.
НАТАША. Не хочется.
ЗИНА (моет стаканы). Ляг. Он после вчерашнего все равно раньше полудня не встанет. Знаю я мужиков.
НАТАША. Кто?..
ЗИНА. Да этот твой... Поруганный со слезами. Алеша Попович.
НАТАША. Я подожду.
ЗИНА. В музей не пойдешь со мной?
НАТАША. Потом.
ЗИНА. Как хочешь. (зовет) Калерия! Ты готова?
НЕВСКАЯ (входит, продолжая прерванный монолог) Я тридцать лет на сцене, знаю, как засасывает мелкотемье. Я всегда говорила — классику в массы!
ЗИНА. Пошли. Посетим галерею.
НЕВСКАЯ. Выбью реквизит, начнем с “Прекрасной Елены”.
ЗИНА. Опомнись, Калерия.
НЕВСКАЯ. Я вас выведу в люди! Мы еще в Кинешму на гастроли поедем.
ЗИНА. В Кинешму, так в Кинешму...
НЕВСКАЯ. Художественный театр миниатюр “Перелетная чайка”. Нравится? Еще четыре ставки — и Чехова можно ставить.
Уходят.
Некоторое время сцена остается пустой. Роман еще не вставал. К Наташе незаметно подкрадывается Волкович, пугает ее.
ВОЛКОВИЧ. Гам!.. (кусает ее за плечо) Кушать хочется. Злая Серафимушка хлебушка не дает. (сюсюкает) Девочка, тебя Наташенькой зовут, да? Давай с тобой вместе жить. Я тебе лапоточки красивые сплету. Меня бабушка Яга научила.
НАТАША. Пейте, пожалуйста. Чай еще не остыл.
ВОЛКОВИЧ. Скатерть-самобранка! (зовет) Матвей! Пища стынет!
НАТАША. Тише!
ВОЛКОВИЧ (с притворным ужасом). Спят?..
Входит Сурин.
СУРИН. Доброе утро.
НАТАША. Вы сегодня уезжаете?
СУРИН (умывается). Я нашел.
ВОЛКОВИЧ. Что?
СУРИН. Пленку.
ВОЛКОВИЧ. Зачем? (хлопнул себя по лбу) А-а! Ты нас сфотографируешь на прощанье! (зовет) Серафимушка! Ягодка наша лесная! Фотограф из райцентра приехал! На карточку нас с тобою сымет!
СУРИН (Наташе). Мы вам вызов со студии пришлем. Куда вам писать?
ВОЛКОВИЧ. Это еще зачем? Вызов? Наташеньку я с собой забираю. В Москву. Она у меня в Доме кино звездочкой небесной заблестит. С кинорежиссером под ручку. (Наташе) Любите под ручку?
НАТАША. Люблю!
ВОЛКОВИЧ. Матвей, у нас молочка на донышке не осталось? А то головка болит.
СУРИН. Осталось. (выходит)
ВОЛКОВИЧ. Камеру захвати! (Наташе) На стаканчике следы остаются, будто на заборе. (пьет) Наташенька, вот тут коврик лежит, это горница. У вас любимого в битве убили. Пришел монгол и маму ударил нагайкой по лицу. Вам грустно, они надругались над вами, дикари. Мы им еще всыплем во второй серии, на поле Куликовом, не огорчайтесь. У вас сарафанчик есть? И не надо, а халатик порвем. (разорвал ворот) Пуговочку пришьете потом (растрепал ей волосы) Плакать умеете? Ложитесь на коврик, вам хочется умереть, а нельзя — папа-посадник в плену. Не бойтесь, у вас получится. Ну, я же вижу, вы уже плачете. Матвей, погоди снимать. Вас в институте учили работать над ролью? Или я предлагаемые обстоятельства неточно изложил?
Вошла Серафима.
СЕРАФИМА. Ты чего на полу лежишь?
ВОЛКОВИЧ. Во! Сейчас сыграем, как на театре. Серафимушка, тебя муж бьет?
СЕРАФИМА. Вдовая я.
ВОЛКОВИЧ. Жаль. Любишь, мужа-то своего?
СЕРАФИМА. Как же любить, когда помер, я говорю.
ВОЛКОВИЧ. Давно?
СЕРАФИМА. В войну еще.
ВОЛКОВИЧ. Убивалась?
СЕРАФИМА. Тебе-то что?
ВОЛКОВИЧ. Вспомни, как убивалась. Слезно?
СЕРАФИМА. Чуть сама не померла.
ВОЛКОВИЧ. Ах ты, бедная! Наташенька, это ваша мама. Ее сотник ударил нагайкой по лицу, когда папу уводили. Она хотела заступиться за вас, а они ее нагайкой! Вы маму любите?
НАТАША. Люблю.
ВОЛКОВИЧ. Вам ее жалко, понимаете? Не себя, а ее. Это ключ. Слушайте меня. Глаза закройте, и слушайте. Лежа, не надо вставать. Серафима, рыдай. Я тебе заплачу, двадцать рублей дам за работу.
СЕРАФИМА. Чтоб у тебя язык отсох! Антихрист! Чтобы я об Гришеньке покойном за деньги убивалась? Это как же у тебя язык повернулся, у сукина-то сына!
СУРИН. Помолчите, не ругайтесь. Так надо.
СЕРАФИМА. Надо?! Я за ним двух годочков не пожила, как ушел! Лица уж его без карточки не вспомню! Двадцать рублей он мне даст, паскудник! И где вас только учат, как людям в душу ловчее плюнуть!.. (плачет)
ВОЛКОВИЧ (Наташе). Это как туча — смрад, пот, черные лица, визг, зубы блестят, кони храпят, сабли вжик, вжик! Для них наслаждение — убивать, это их природа, счастье! Слушайте, слушайте! Ваш возлюбленный добрый, мягкий, мухи не обидит. Ему злое слово сказать — мука, зайца на охоте затравит — смотреть не может. Вообразите себе его. На него мчатся — убить. Сердце замирает — беги!. Он — вперед, рубит, колет, страшно ему, противно, мерзко их убивать... Вот, упал, лежит. Карабкаются по стене, поджигают дома, тащат, вяжут, хохочут, лица в крови! Отец, старик, взял секиру, на порог... Свалили, пинком, нагайками... Маму! Навалились на вас, звери вонючие, визжат, разрывают, раздергивают на части, дерутся... Откройте глаза! Лицо любимого. Он. Только он! Вы его поцеловали на прощанье! Ну же!.. Матвей, снимай! (стрекочет камера. Пауза) Все. Серафима, дай ей воды. (выпил остаток вина) Ни черта не умеет, правда. Ничего, научу.
Наташа понемногу успокаивается. Сурин помог ей подняться.
СУРИН. Съемки начнутся через четыре месяца. Оставьте ваш адрес.
ВОЛКОВИЧ. Какие, к черту, четыре месяца! Ты что, не видишь, я без нее жить не могу!
СЕРАФИМА (всхлипывает). Дальше-то что будет? В черницы пойдет, или утопится?
ВОЛКОВИЧ. Телевизор смотри. Увидишь.
СЕРАФИМА. Ничего... Наши мужики тоже крепко бьются, когда их разозлить! А эти монголы твои, это кто же такие будут?
СУРИН. Татары.
СЕРАФИМА. А, это я знаю. Про Авдотью-рязаночку слыхал? Ты когда кино-то сделаешь, скоро?
ВОЛКОВИЧ. Интересно?
СЕРАФИМА. Интересно. Зря-то, небось, актеркам денег не платят. А по мне, так и миллион не возьму. Эвон, как дышит, будто ее и впрямь...
ВОЛКОВИЧ. Это пройдет. (Наташе) После третьего дубля — как рукой снимет. А сыграешь лучше. Поди, поди, отдохни. Вечером уезжаем.
Наташа уходит.
— Ну, где мы с тобой еще не были, Матвей? Не знаешь, где мы еще не были? В музей-галерее мы с тобой еще не были, вот где. А на хрена она нам сдалась, музей-галерея? А я знаю. Мы там с тобой такой сарайчик приглядим, для козочки. Чтобы никому не обидно было, что мы с тобой молочко пьем в рабочее время. (щелкнул себя по горлу) Бе-е-е-ленькое... (уходят)
В прихожей появляется Роман, умывается.
РОМАН (Серафиме). Я остаюсь. Завтра уйду.
СЕРАФИМА. И завтра не уйдешь. Потому, тебе гулять с ней охота, а она девка путевая, ее враз не возьмешь.
Роман стучит в женский номер.
НАТАША. Да-да! Заходите, кто там? Рома?
СЕРАФИМА. Отойди, не положено. (оттирает его от двери)
РОМАН. Отошел. (Серафима садится на место) Альморакс принимаете?
СЕРАФИМА. Ты меня не проведешь, опытная я. (пауза) Это зачем еще?
РОМАН. Таблетки для похудения. Гормональное средство, полтора килограмма в день с третьего дня приема.
СЕРАФИМА. Стой, где стоишь!
РОМАН. Новейшее средство. У меня в номере, на тумбочке лежит.
СЕРАФИМА. Не пущу. Я здесь не чтоб потакать, а блюсти вас приставлена. Не положено, значит, и нельзя! (помолчала) Все ты врешь. От пуза одна обуза лечит. Иди, я тебя не видала.
Роман быстро шагнул за дверь. Наташа лежит в постели.
НАТАША. Рома! Иди сюда! Они все ушли, никого нет.
РОМАН. Ты что, плакала?
НАТАША. Нет.
РОМАН. Растрепа. Спишь?
НАТАША. Ага.
РОМАН. Глупости какие-то в голову лезут... Можно, я на тебе женюсь?
НАТАША. Конечно.
РОМАН. Ты что, согласна?
НАТАША. Ну да.
РОМАН. Что, так вот, сразу?
НАТАША. Могу подождать.
РОМАН. Я в прошлом году институт закончил. Работаю в детской поликлинике на Фонтанке.
НАТАША. Где?
РОМАН. Ну вот. Ты даже не знаешь, где я живу.
НАТАША. Ты тоже.
РОМАН. Фонтанка — это река. Она течет. Через нее перекинут Аничков мост, с конями. Четыре коня, скульптор Клодт ваял.
НАТАША. Да, я догадалась, это в Ленинграде. Я туда не поеду.
РОМАН. Почему?
НАТАША. А что мне там делать?
РОМАН. Жить.
НАТАША. С тобой? Я подумаю. А зачем ты ходишь?
РОМАН. Я хочу понять соразмерность.
НАТАША. Чего?
РОМАН. Людей. Земле, на которой они живут.
НАТАША. Понял?
РОМАН. Нет. Пока все как-то очень отдельно. Отдельно люди. Отдельно дома. Отдельно деревья. Поэтому трудно жить, некрасиво, и хамят в магазинах.
НАТАША. Думаешь, поэтому?
РОМАН. Я уже четвертый год хожу, каждое лето. Хочу найти землю, где все дружат — люди, деревья. Где развивают друг друга.
НАТАША. У меня мама такая. Выйдет во двор кур кормить, а они ее облепят со всех сторон и воркуют, будто голуби. Особенно петух ее любил, Сеня. Она с ним разговаривала всегда, развивала его.
РОМАН. Вот! Здесь монастырь на горе. Тот, кто его строил, он понимал, чего горе не хватает, развивал ее. Поэтому и получилось красиво. Мы бы все так могли! Так нет! Дай нам волю, мы засядем каждый в себя, как в блиндаж, и будем все туда тащить — книги, искусство, деньги, других людей — кому что больше нужно. И все убивать при этом...
НАТАША. Тебя кто-то обидел, Рома?
РОМАН. Не меня. (пауза) Надо идти в магазин, купить чего-нибудь поесть. А то я вчера почему-то ничего не ел, забыл совершенно. Ты не вставай, я тебе принесу.
НАТАША. Хорошо. Только ты побыстрей.
РОМАН. Тут недалеко, возле пристани. Я пошел? (уходит)
Наташа встает, выходит в прихожую, причесывается у зеркала.
СЕРАФИМА. Пристает?
НАТАША. Ага.
СЕРАФИМА. На то и мужик. А ты чего, девка, замуж не идешь?
НАТАША. Никак не собраться.
СЕРАФИМА. Долго собираешься.
НАТАША. Долго. Кажется, собралась.
СЕРАФИМА. Это за кого же?
НАТАША. За хорошего человека.
СЕРАФИМА. Гляди! Уже сговорились. Быстро...
НАТАША. Под горячую руку подвернулся.
СЕРАФИМА. Веселая ты.
НАТАША. Бывает же так, правда?
СЕРАФИМА. Не знаю. Я себя смолоду строго блюла.
НАТАША. Ну и зря.
СЕРАФИМА. Почему?
НАТАША. Надо так... падать, как листья, а не блюсти. Нечего нам блюсти, ничего у нас нет.
СЕРАФИМА. Это кому как. Нынешним, верно, нечего. С малолетства в кино понасмотрются про любовь, задницами и крутят, как воспаленные. Я не в осуждение тебе говорю, а к тому, что меня тятя раз кнутом вытянул, как я на быка с коровой засмотрелась — вот и вся порнография.
НАТАША. Я тоже корова. Я теленка хочу.
СЕРАФИМА. А кино как же? Не позволит, небось, муж?
НАТАША. Он мне что хочешь позволит. Я только посмотрела на него — и сразу поняла. Такого дурака еще поискать надо!
СЕРАФИМА. Ишь ты... Любишь.
НАТАША. Нисколечко! (ушла к себе)
Входит Волкович, за ним Сурин.
ВОЛКОВИЧ. Ну что ты ходишь за мной, честное слово, как дуэнья за порочной принцессой! Не хочу и не пойду! Видал я этого Исаака, в Третьяковке, красиво фотографировал, ты так не умеешь. Все, все, иди, я знаю, ты влюблен в мадам Невскую, она талантлива, но я хочу ее дочь. Мы с тобой породнимся, ступай, ступай за плодоовощным, вот тебе три рубля на дорогу.
СУРИН. Будь человеком, Андрей! Не трогай ее.
ВОЛКОВИЧ. Матвей, у тебя грязные мысли. Зуб даю, ты уже шалил над поруганной детским грехом.
СУРИН. Мразь!
ВОЛКОВИЧ. Учи. Я стану хорошим.
СУРИН. Тебя не научишь. Дерьмо.
ВОЛКОВИЧ. А талант?
СУРИН. Кот паскудный.
ВОЛКОВИЧ (Серафиме). Вот, так всю жизнь. А когда у него творческие затруднения, он меня такими словами называет, от которых артистки в обморок падают. Самородок!
СУРИН (тяжело дышит). Давай четвертную. Схожу за коньяком.
ВОЛКОВИЧ. Вот, это другой разговор. Возьми.
Сурин уходит.
— Серафимушка, а чем это таким вкусненьким пахнет у нас, а? Уточкой пахнет? Уточка-то в печи?
СЕРАФИМА. Пеку.
ВОЛКОВИЧ. Пеки, милая, пеки. А не перепеклась уточка-то, а?
СЕРАФИМА. Разве взглянуть?
ВОЛКОВИЧ. Вот-вот? Для очистки совести?
СЕРАФИМА. Пойду... (уходит)
ВОЛКОВИЧ. Иди, милая, иди... А то как бы она у нас не перепеклась, касатушка наша... (входит к Наташе) Вот я и пришел. Автомобиль за нами уже едет. Вашу маму придется огорчить, концерт сегодня отменяется. Жаль. Жаль, что уже есть кино “Война и мир”. У вас лучше получается. Особенно князь хорош, вот бы кому Штирлица играть.
НАТАША. Я приеду, через четыре месяца. Я вам адрес оставлю.
ВОЛКОВИЧ. Хорошо. Адрес, это хорошо. Через четыре месяца — это плохо. Через четыре месяца начнутся съемки, я буду много и плодотворно трудиться, каждый день по двенадцать часов. Я понятно объясняю?
НАТАША. Нет!
ВОЛКОВИЧ. Надо же хоть немножко поработать над собой, Наташенька. Надо научиться чуточку притворяться, я буду занят, не смогу поить тебя валерианкой после каждого эпизода. А приставить специальную няню директор картины не позволит, его за неучтенные расходы в тюрьму сажают. Жалко директора, да? У него семья, детишки маленькие. Ты же не актриса, Наташенька, у тебя все на самом деле, как в жизни. Так и свихнуться недолго, честное слово. А я тебя научу. По Станиславскому, вошла в образ, вышла из образа, вошла — вышла, туда-сюда, я умею, у меня диплом.
НАТАША. Но... Мне там жить негде, в Москве.
ВОЛКОВИЧ. А это я устрою. Если будешь себя хорошо вести. Договорились?
НАТАША. Договорились! Я научусь, я способная!
ВОЛКОВИЧ. Вот и прекрасно. Уточку будешь кушать?
НАТАША (радостно). Буду!
ВОЛКОВИЧ. Потерпи. Все будем. И мама будет. И тетя Зина. А где юноша, который меня ударил вчера?
НАТАША. Рома? Зачем?..
ВОЛКОВИЧ. Хочу попросить у него прощения. Наедине, пока Матвей не вернулся. Родители в детстве учили меня карате, но я позабыл. Придется извиняться.
Вошла Серафима.
СЕРАФИМА. А ну, выдь отсюда! Холуй.
ВОЛКОВИЧ. Ты что, Серафимушка? Жарко? (покрутил пальцем у виска) Перепеклась, утушка луговая?
СЕРАФИМА. Выдь, кому говорю! Не положено.
ВОЛКОВИЧ. Это другим не положено, которые мужеского пола. А мне положено, я хороший.
СЕРАФИМА. Знаю. Товарищ твой рассказал.
ВОЛКОВИЧ. Понятно. Наташенька, станет скучно, выходи на улицу. Поиграем в мячик. (вышел)
СЕРАФИМА. Сиди тут, поняла! Я у себя на производстве разврат не допущу. Теленка она хочет... Кобыла! (вышла)
В прихожей Роман сталкивается с Волковичем.
ВОЛКОВИЧ. Добрый день.
РОМАН. Извините. Я погорячился вчера. Никогда не видел, как репетируют.
ВОЛКОВИЧ. Полно, какие могут быть извинения. Все в порядке?
РОМАН. Надеюсь.
ВОЛКОВИЧ (протянул ему руку). Будем друзьями?
РОМАН. Я виноват. Простите.
Волкович незаметным ударом бьет его под ложечку. Роман беззвучно валится на пол.
СЕРАФИМА (вопит). А!.. А!.. Убили! Батюшки! Убили! Человека убили!
Вбегает Наташа.
НАТАША. Рома! Миленький! Что с тобой? Что? Тебе больно? Рома!.. Кто тебя? Вы?..
ВОЛКОВИЧ. Миленький получил сдачи. Теперь он ляжет в кроватку. У миленького тихий час. Вы его очень любите, Наташенька? Это придется оставить, искусство требует всего человека, включая сюда личную жизнь.
Наташа помогает Роману добраться до койки.
СЕРАФИМА. Я вот сейчас милицию вызову, сдам тебя, к чертовой матери, сукина сына, в отделение!
ВОЛКОВИЧ. Не возьмут.
СЕРАФИМА (набирает номер). Возьмут!
ВОЛКОВИЧ. А я говорю, не возьмут. У них там в милиции сукиных сынов до хрена и больше, зачем им еще один?
СЕРАФИМА (в трубку). Иван Трофимыч? Кто у тебя на дежурстве сегодня? Генка? Пускай на мотоциклете сейчас же катит сюда! Смертоубийство! Хулиганничают киношники московские!
ВОЛКОВИЧ (забрал у нее трубку). Трофимыч? Это я хулиганствую, Волкович. Трофимыч, он мне по морде дал. Ты слушаешь? А пьяный был. Ну, а я наказал. В пределах самообороны. Нет, уже очухался. Точно, к стенке их всех... алкаши... И пропьют, потому что либеральничаем... Вот и сажай... Ну, все. Будешь в Москве — заходи, тяпнем с тобой. Жене привет. (положил трубку) Инцидент исчерпан.
СЕРАФИМА. Поглядим еще, кто кого. Сейчас Генка прикатит...
ВОЛКОВИЧ. Не прикатит. Это называется арс магна. Сила искусства.
Возвращается Наташа.
НАТАША. Зачем вы его! Вы же обещали!..
ВОЛКОВИЧ. В отличие от вашего друга, я предварительно принес извинения за оскорбление действием. Передайте ему мои глубокие соболезнования. Скажите, что я больше не буду. И вообще, будьте с ним поласковее, расстаньтесь друзьями.
НАТАША. Я поняла. Вы хозяин. Берете не задумываясь, что хочу — то мое. И такому человеку по морде получить! Это же обида!
ВОЛКОВИЧ. Чего не случается в жизни.
НАТАША. Я бы вам добавила, если бы дотянуться могла.
ВОЛКОВИЧ. Наташенька, дерзить будешь потом. Когда звездочкой станешь.
НАТАША (по-детски). А вы не деритесь!
ВОЛКОВИЧ. Ну пожалей меня, Наташенька. Конечно, я понимаю — Вышний Волочек, Кувшинов — это центры мировой культуры. Местные негоцианты вас с мамой в шампанском купают, вместе с лошадками. Слава! Но ведь кто-то и кино должен снимать, а то на заграничные фильмы денег очень много нужно, а у государства нету, оно и так экономит для нас, на чем только может.
НАТАША. Я пошла. Я за него назло вам замуж выйду. Сейчас же! (ушла к Роману)
ВОЛКОВИЧ. Тьфу! (Серафиме) Что бы мне эдакое хитренькое придумать? Чтобы Наташенька меня полюбила?
СЕРАФИМА. Кабы умней был, так и не лез бы. Не про тебя она, кобеля, слюни-то зря не пускай.
ВОЛКОВИЧ. Все меня обижают. Словечка доброго от вас не дождусь, нехорошие вы люди. Ну не хочет в кроватку — и не надо! Не надо! Я не гордый, поплачу в уголке — и пройдет. Альметьеву жалко. Старенькая она, наверняка плохо подумает про Наташеньку. А что делать? А пойду-ка я, застрелюсь из ружья. (уходит)
В номере Роман и Наташа.
РОМАН. Надо бы уйти в Кострому сегодня.
НАТАША. Болит?
РОМАН. Не очень. Попрошусь на плот, тут на лесной бирже плоты вяжут.
НАТАША. Зачем тебе на плот, там мокро, дождь опять пойдет.
РОМАН. Ничего, я привык, доплыву как-нибудь.
НАТАША. Не грусти, а?
РОМАН. Я не грущу. На будущий год на Урал схожу, я там не был еще ни разу.
НАТАША. Я понимаю. Ты ненормальный немножко, у тебя сдвиг по фазе. Но это ничего, даже не сразу заметно.
РОМАН. Нельзя никого бить. Обязательно что-то плохое выйдет.
НАТАША. Конечно. Ты сам виноват.
РОМАН. Мне приятно лежать. Я бы, наверно, любил болеть, если бы ты за мной ухаживала. Как-то он очень ловко меня ударил. Хотя, вообще-то, сюда нельзя бить. Тут болевая точка, нервы сходятся со всех сторон.
НАТАША. Он не нарочно.
РОМАН. Я тоже так думаю. Мне почему-то плакать хочется. Меня очень давно не били.
НАТАША. Ну и поплачь.
РОМАН. Как-то странно, что ты тут сидишь.
НАТАША. Почему?
РОМАН. Я вообще один живу. За мной никто не ухаживал последние много лет.
НАТАША. А теперь я буду.
РОМАН. Правда?
НАТАША. Конечно. Мы с тобой еще встретимся. Когда-нибудь.
РОМАН. Я могу не ходить в Кострому. Давай сегодня уедем отсюда? Здесь место нехорошее, собаки ходят по улицам и рычат. Все очень отдельно, я изучил.
НАТАША. Надо закончить гастроли. Через три дня концерт в Пучеже, я не могу их бросить.
РОМАН. Я тебе напишу.
НАТАША. Некуда, Рома, где я буду, я же не знаю.
РОМАН. Я тебе до востребования напишу, я тебя уже так люблю, что даже забыл, за что.
НАТАША. Ничего. Ты вспомнишь.
РОМАН. Нет. Коли вспомню, значит, разлюбил.
НАТАША. Вот и хорошо. Ты лежи. Лежи. Я еще приду. (выходит)
В прихожей Серафима и Наташа.
СЕРАФИМА. Живой?
НАТАША (мимо нее). Только не надо обижаться. Он поймет, что я не продаюсь.
СЕРАФИМА. Кто?
НАТАША. Я же знаю, чего он от меня хочет. Ну и что? Этого многие хотят. Они просто так устроены. Привыкли, не умеют иначе. Только не надо обижаться!
СЕРАФИМА. На кого? Говори ты толком!
НАТАША. Не ездить же мне, в конце концов, всю жизнь по Вышним Волочкам!.. (постучала к Волковичу, вошла)
СЕРАФИМА. Ты куда? Стой!.. (плюнула) Черт их разберет, придурков нынешних!.. (ушла)
Возвращаются Невская и Зина.
НЕВСКАЯ. Как это прекрасно, “Над вечным покоем”! Хочется лететь и плакать, оплакивать жизнь как несбывшуюся мечту! Выбью аппаратуру, будем давать монологи из “Чайки” в сопровождении хорала.
ЗИНА. Какого?
НЕВСКАЯ. Ну, какие бывают хоралы, лучше всего детские, мальчики в коротких штанишках поют небесными голосами, как ангелы в раю.
ЗИНА. Дитя ты, Калерия. Могла бы в Череповце работать, в Драматическом театре.
НЕВСКАЯ. Ну, не удалась мне жизнь! Неужели из-за этого я должна всех и вся возненавидеть, Зина! Я люблю!.. Я люблю!..
ЗИНА. Грустно мне на тебя смотреть. Двадцать лет ездим с тобой, а ты какая была, такая и осталась.
НЕВСКАЯ. Помолчи. Твою философию я знаю наизусть. Сейчас ты скажешь, что надо честно смотреть жизни в глаза. Смотри. Ты старуха, тебе ничего другого не остается. А я хочу смотреть в глаза красоте! Я хочу жить в напряжении творческого поиска! Начинать и бросать, снова начинать и снова бросать, через провалы и неудачи — вперед! К творческим взлетам, к Чехову, к настоящему искусству!
ЗИНА. В богадельню тебе пора. Из ума выжила.
НЕВСКАЯ. Все эти твои высказывания — самая обыкновенная пошлость в духе вульгарного стоицизма.
ЗИНА. Чего в духе?
НЕВСКАЯ. Ну, эти, которые жили в бочках и оскорбляли великих людей. Кинолики.
ЗИНА. Диогены.
НЕВСКАЯ. Вот-вот. Ты просто типичная диогена, Зина. Тебя терзает тоска, я же знаю, ты плачешь по ночам.
ЗИНА. Дура ты, Калерия... Сын у меня человека убил, вот и плачу. Через год выпустят его, что я ему скажу? Здравствуй?.. Уж молчи ты, ради Христа, не трогай меня, мне еще этот год дожить надо... (идет к выходу)
НЕВСКАЯ. Зина! Зина, я не хотела!.. Прости меня, Зина!.. (уходят)
Появляется Сурин. Дергает дверь в свой номер. Она заперта. Стучит. Выглядывает Волкович, делает ему знак, снова запирает дверь. Сурин с бутылкой коньяка входит к Роману.
СУРИН (разливает коньяк). Простудился?
РОМАН. Спасибо, я не пью.
СУРИН. Выпей, согреешься.
РОМАН. Я сейчас встану, я просто отдыхал.
СУРИН. Твое здоровье.
РОМАН. Возьмите, вот здесь ватрушка с творогом. (встает)
СУРИН. Ты куда?
РОМАН. Она куда-то ушла, Наташа, сказала, что сейчас придет.
СУРИН. Не ходи.
РОМАН. Нет, я ее поищу, она, наверное, есть хочет.
СУРИН. Перебьется.
РОМАН. Пропустите меня, пожалуйста.
СУРИН. Не пропущу. Сядь.
РОМАН. Очень неудобно. Сегодня весь день приходится драться.
СУРИН. Не валяй дурака.
РОМАН. А вы меня пропустите к двери.
СУРИН. Выпей.
РОМАН. Хорошо, если вы меня пропустите.
СУРИН. Там видно будет. Прозит.
РОМАН. Ешьте ватрушку, она свежая.
СУРИН. Помолчи.
РОМАН. Послушайте, я сейчас перепрыгну через вас, если вы меня не выпустите.
СУРИН. В воздухе поймаю. Сиди спокойно.
РОМАН. Я не могу сидеть спокойно, когда я не понимаю, куда она ушла!
СУРИН. Я тебе объясню. Прозит.
РОМАН. Кильку не открывайте, там и так совсем мало ее.
СУРИН. Иди ты к черту. (ест)
РОМАН. Отдайте кильку! Вы сейчас все съедите!
СУРИН. Комик. Солнечный клоун.
РОМАН. Перестаньте мне хамить, ради бога! Я этого совершенно не выношу, с детства!..
СУРИН. Да успокойся ты, дурашка. Жизнь еще большая впереди. Успеешь дерьма нанюхаться, под самую завязку.
Пауза. В прихожей долго звонит телефон.
РОМАН. Надо подойти.
СУРИН (не сразу). Бог с тобой. Успею, так разниму... не лезь! Он тебя как комара прихлопнет. Понял? (идет в прихожую, берет трубку) Миша? Да, я. Подкатывай. По дороге заправимся. От пристани вверх, налево. Как тебя на набережную занесло, чудила, там же указатель на повороте, синяя кроватка. (положил трубку, Роману) Ну что, не нашел?
РОМАН. Здесь ее плащ, и зонтик... Вот, сумка тоже лежит.
Сурин колотит в дверь своего номера.
СУРИН. Пожар!
Дверь открывается. Наташа быстро проходит мимо Романа к себе в номер.
ВОЛКОВИЧ (Сурину). Я тебя уволю по статье. За систематический срыв моих творческих планов. (Роману) Вы уже встали, юноша? Доброе утро. Примите мои искренние соболезнования. Я больше не буду, клянусь нашей возлюбленной.
СУРИН. Собирайся. Сейчас подадут экипаж. (уходит в номер)
ВОЛКОВИЧ (Роману). Эта ваша поза символизирует угрозу или брачное чувство? Я плохо понимаю язык животных. (Наташе, за дверь) Наташа, за нами приехали. Пора. Маме я оставлю покаянное письмо с круглой печатью, не беспокойся.
Вошла Серафима с уткой.
СЕРАФИМА. Уезжаете? Так я ее в целлофан заверну.
ВОЛКОВИЧ. Заверни, милая. Это наш подарок мадам Невской. Пусть кушает, у нас времени мало.
СЕРАФИМА. Может, мне отдашь?
ВОЛКОВИЧ. А егерь узнает?
СЕРАФИМА. Откуда ему, она, видишь, печеная.
ВОЛКОВИЧ. Забирай.
СЕРАФИМА. Очень благодарная. (ушла)
ВОЛКОВИЧ (Роману). Вот тут у меня ружье. Оно заряжено. Стрелять умеете?
РОМАН. Нет.
ВОЛКОВИЧ. Ничего, это просто. Я научу. К сожалению, другого ружья нет, так что придется стрелять по очереди. Уступаю вам право на первый выстрел. Из левого ствола. Идет?
РОМАН. Да. Я вас на самом деле застрелю.
ВОЛКОВИЧ. А если осечка? Чур, считается?
РОМАН. Не будет осечки.
ВОЛКОВИЧ. Я тоже надеюсь. Что не будет. Идемте на двор, вы убьете меня как бешеного пса.
РОМАН. Да. (уходят)
Сурин без стука входит к Натаще.
НАТАША (вскрикнула). Отвернитесь!..
СУРИН. Приедем к ночи. Вот адрес, это моя сестра. Я позвоню.
НАТАША. Спасибо. Андрей отвезет меня к своим знакомым.
СУРИН. Дура.
НАТАША. Я вам не верю.
СУРИН. Идиотка. Кукла.
НАТАША. Я не обижаюсь. Вам надо меньше пить.
СУРИН. Сразу хоть с ним не ложись. Набей цену. А!.. Какое мне дело... Чем ты лучше других... (ушел к себе)
Входит Дима, за ним Невская и Зина.
НЕВСКАЯ. Димочка, ты этого не сделаешь! Ты этого не сделаешь, Дима!
ДИМА. Сделаю, Калерия Викторовна.
НЕВСКАЯ. У нас же сегодня концерт!
ДИМА. Плевать.
НЕВСКАЯ. Но хотя бы до Пучежа, ты не имеешь права, у тебя же талант, у тебя трудовая книжка, тебя уволят за прогулы!
ДИМА. Пускай. Пойду на завод.Токарем.
НЕВСКАЯ. Предатель!
ДИМА. Хватит с меня, Калерия Викторовна! Хватит с меня молодых орденоносцев, я ими вот так сыт, по самое горло! (лихорадочно собирает вещи)
В прихожей, с чемоданом в руках, появляется Наташа.
НАТАША. Калерия Викторовна, я уезжаю в Москву.
НЕВСКАЯ. Зина!..
ЗИНА. Держись, Калерия. Крысы бегут, корабль остается.
НАТАША. До свидания, Зина Евгеньевна. Извините, что так получилось. Андрей пришлет официальный вызов в дирекцию.
ЗИНА. Желаем счастья. Пиши.
НАТАША. Я напишу. Я к вам привыкла, как к родным. (пауза) Пойду, с Димой попрощаюсь?..
ЗИНА. А мы с Калерией “Чайку” хотели ставить...
НАТАША. Конечно. У вас получится. Без меня.
Из комнаты появляется Дима, почти бежит к выходу.
ДИМА. Счастливо оставаться! Желаю творческих успехов в Пучеже! (уходит)
НАТАША. Он что... Тоже?..
НЕВСКАЯ. Искусство... Оно требует от человека самоотверженности. И любви... Настоящей любви!
Невская и Зина уходят. Появляется Серафима.
СЕРАФИМА (Наташе). Съезжаешь?
НАТАША. Съезжаю.
СЕРАФИМА. Ну, лады. Буду тебя теперь в телевизоре высматривать.
На улице грохнул выстрел. Серафима схватилась за сердце, бросилась к телефону.
— Ну сейчас уж я тебя упеку, голубчика! На полную катушку тебя упрячу, брандахлыста киношного!
Из номера вышел Сурин, положил ладонь на телефон.
СУРИН. Он ружье разрядил. В воздух.
СЕРАФИМА. А что стрелять запрещено в заповедной зоне, ты знаешь? Не знаешь? Ничего... Сейчас узнаете у меня, опричники проклятые, каково больную старуху пугать!..
Возвращается Волкович с ружьем.
ВОЛКОВИЧ. Серафима, касатушка ты наша ненаглядная, прощай, милая. Автомобиль за нами приехал. Дай, я поцелую тебя на прощание. Вот тебе красненькая, за заботушку твою об нас.
СЕРАФИМА. Сейчас Генка прикатит, он тебе окажет удовольствие! Нацелуешься с ним в отделении!
ВОЛКОВИЧ. У меня автомобиль быстроходный. Не догонит.
СЕРАФИМА. Догонит!
ВОЛКОВИЧ. На тебе еще красненькую. Чтоб не догнал, а?
СЕРАФИМА. Отходчивая я. Вы и пользуетесь, кому не лень. Бандиты...
На выстрел вошли Невская и Зина.
ВОЛКОВИЧ (Невской). Я забираю вашу дочь, мадам. Приданое можете оставить себе, у меня имение в Курской губернии. Выиграл в очко у монгольского наместника. (Зине) Позвольте поцеловать ваш баян. Вы несравненная исполнительница буржуазных мелодий. Наташенька, вашего возлюбленного я убил. На дуэли, все честно. Позвольте ручку?
Сурин выбегает прочь.
— Я пошутил. Мы с ним играли в американскую рулетку, и он нечаянно застрелился. Сам.
СЕРАФИМА (ахнула). Врешь!..
НАТАША. Рома! (Волкович преграждает ей путь)
ВОЛКОВИЧ. Ну до чего же скучно тебя обманывать, Наташенька. Совершенно не надо вкладывать творческой фантазии.
Серафима, плюнув, уходит.
ЗИНА. Первый раз в жизни жалею, что я не мужчина. Идем, Калерия. Мне плохо с сердцем, сделаешь мне укол. (уходят)
Возвращается Сурин, подталкивает перед собой Романа.
СУРИН. У него левый ствол не был заряжен. Возьми ружье, я тебе дам заряд. Бери, не бойся. Это мое ружье.
ВОЛКОВИЧ. Матвей, пора ехать. Свои шутки ты крадешь у меня. Я их узнаю, как часы на барахолке.
СУРИН (зарядил ружье, Волковичу). Становись к стенке.
ВОЛКОВИЧ. Ты что, свихнулся? Я же в него не целился, дубина!
СУРИН (поднял ружье). Считаю до трех.
НАТАША (бросилась между ними). не надо!..
СУРИН (Роману). Возьми ружье. Возьми, сопляк! Размозжи ему череп! Ну!
НАТАША. Рома! Миленький! Тебя в тюрьму посадят, Рома!..
Сурин оттаскивает ее в сторону.
РОМАН (Волковичу). Таким нельзя жить. Такие портят все, что увидят. Я вас застрелю.
ВОЛКОВИЧ. Это несерьезно. Балаган какой-то...
РОМАН. Стоять!
ВОЛКОВИЧ. Имей в виду, ты соучастник, Матвей!
СУРИН. Ничего. Больше десятки не дадут. Отдохну на свежем воздухе.
Вошла Серафима.
СЕРАФИМА (завопила). А!.. А!.. Брось! Брось ружье, брось!..
ВОЛКОВИЧ. Мы понарошку. Играем. Репетируем сцену из оперетки. (Роману) Ну? Ты будешь стрелять? Или нет? А то я штанишки испачкал, холодно, и пахнет невкусно.
СУРИН. Думаешь, промахнется? (Роману) Ну-ка, дай я его сам шлепну. Тебе еще жить. (Взял у Романа ружье, прицелился) На счет три — застрелю. (считает)
ВОЛКОВИЧ. Шедевр идиотизма... Классика, негритянский балет...
За мгновение до выстрела Роман бросается к Волковичу, закрывает его своим телом. Выстрел. Дым рассеялся. Все целы.
— Так и подумал. Ты решил меня напугать. (Роману) Не надо меня так крепко обнимать, юноша. Мы с вами убиты наповал холостым зарядом. Ремарка: Медленно опускаются, сжимая друг друга в слабеющих объятиях. (опускается, увлекая Романа)
СЕРАФИМА. Сумасшедший народ. Не поймешь, где у них правда, где нет. На улицу бы шли упражняться, ироды! Ишь, дыму сколько напустили, не продохнуть!
ВОЛКОВИЧ. Терпи. Раз на сцене ружье, оно должно выстрелить.
СЕРАФИМА. Помру от вашего смраду! Фу! Мерзость синюшная. (ушла)
ВОЛКОВИЧ. Ну что, огнестрельный атрибут мы обыграли, как только могли. Пора ехать?
СУРИН. Ты хоть что-нибудь понял, урод?
ВОЛКОВИЧ. Славный ты парень, Матвей. С тобой не соскучишься. (похлопал его по плечу) А я-то, дурак, стою и вспоминаю, осталась у нас в сумке картечь, или нет?
СУРИН. Твое счастье, что не нашел.
ВОЛКОВИЧ. Господи, жить-то как хорошо, други!
НАТАША. Страшно... Страшно среди вас жить.
ВОЛКОВИЧ. А что делать? Надо. (Роману) Юноша, я оценил ваше благородство. Обещаю вам беречь Наташеньку от самого себя пуще глаза. Приезжайте в гости, она сама выставит вас за дверь. К сожалению, так всегда бывает, я здесь ни при чем.
РОМАН. Я приеду. Когда пойму, как с вами жить на одной земле. Без ружья.
Волкович уходит.
НАТАША. Рома... Я тебе напишу.
РОМАН. Напиши. Хотя я в это не очень-то верю. То есть, сейчас ты, конечно, хочешь...
НАТАША. Я подожду. Сколько нужно, столько и подожду. Пока ты меня не поймешь. Ты вырастешь и поймешь, вот увидишь.
До свидания, Рома. (уходит)
СУРИН. Извини. Стоило его проучить. Дурака... (идет вслед за Наташей)
Некоторое время Роман не двигается. Слышен звук отъезжающего автомобиля. Роман идет в комнату, достает из-под койки рюкзак. В прихожую возвращается Серафима. Роман отсчитывает деньги.
СЕРАФИМА. Уходишь?
РОМАН. Ухожу.
СЕРАФИМА. В Кострому?
РОМАН. В Кострому.
СЕРАФИМА. За утюг еще двугривенный, позабыл.
РОМАН. Я не брал.
СЕРАФИМА. Да? Верно, я его в починку снесла, сожгли. Ну, иди.
Роман уходит. Пауза. Появляется Невская.
НЕВСКАЯ. Что, все уже ушли? Как-то сразу... Только что было так много людей, и вдруг — никого... Надо куда-нибудь позвонить, чтобы отменили концерт... Я бы, конечно, и одна могла, но без музыки... Да, и скорую помощь тоже. Зиночка умерла.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
Квартира Сурина. Наташа накрывает на стол. Матвей читает газету.
СУРИН. Полемика для умственно отсталых! Энтузиасты!..
НАТАША. Не злись. Ты всегда злишься по средам, а все равно читаешь.
СУРИН. Тут про тебя. Пенсионерка из Омска выражает любовь. От имени всей семьи.
НАТАША. Бедняжка. Знала бы она меня поближе...
СУРИН. Андрей сценаристку привезет. Говорит, она талантлива, как Сафо. Скоморох!..
НАТАША. Молодая?
СУРИН (скомкал газету). Хочется чего-то, Наташа.
НАТАША. Я знаю, чего тебе хочется. Потерпи. Сейчас Андрей привезет. (не сразу) Где он ее нашел?
СУРИН. Сценаристку? Где он их находит... В музее забытых вещей.
НАТАША. Старушка, вдова чья-нибудь?
СУРИН. Ты уже спрашивала. Не знаю.
НАТАША. Он стареет, Матвей.
СУРИН. Жалко?
НАТАША. Его?..
СУРИН. А что, себя?
НАТАША. Перестань. Я тебя люблю, за четыре года мог бы привыкнуть.
СУРИН (поморщился). Жалею, что я его не застрелил тогда. Сейчас валил бы лес за Полярным кругом, и печень бы не шалила. (звонок в дверь) Открой, это они.
Входит Микурицын.
МИКУРИЦЫН. Он это делает назло мне! Я вас уверяю, это не случайность. Прошлый раз он потух, как раз когда показывали полет Блерио. А сегодня он как будто специально дожидался “Неуловимых”.
Сурин молча берет отвертку, плоскогубцы, выходит.
— Вы не представляете себе, до какой степени мне неловко всякий раз вас беспокоить.
НАТАША. Как ваше сердце, Илья Ефимович?
МИКУРИЦЫН. Благодарю. Очень устаю от телевизора. С ним становится невозможно находиться в одной комнате, целый день орет и стреляет в меня, как басмач! Кстати, он вам не мешает?
НАТАША. Мы поздно ложимся.
МИКУРИЦЫН. Совершенно не с кем поговорить о жизни. В домовом комитете царит сплин, словно в британском парламенте. Нет-нет. Не предлагайте мне сесть. Пойду, окажу содействие Матвею Анатольевичу. Кстати, он больше не играет в шахматы?..
НАТАША. Нет.
МИКУРИЦЫН. Я боялся, что перестал устраивать его в качестве партнера. Но раз он больше не играет...
Возвращается Сурин, кладет инструменты на место.
— Огромное вам спасибо.
СУРИН. Возьмите запасной предохранитель.
МИКУРИЦЫН. В тысяча девятьсот двадцать девятом году над Баренцевым морем у меня отказала рация. Это было ужасно — шестнадцать часов гробового молчания! Не смею вас задерживать. (уходит)
НАТАША. Ты опять ограничил ему громкость?
СУРИН. Прошлый раз он вызвал мастера из ателье.
НАТАША (вздохнула). Повесим еще один ковер...
Звонок. Входят Волкович и Гуля Трубецкая.
ВОЛКОВИЧ. Филемон и Бавкида! В передничке, Золушка моя! Посудушку мыла? А ты чего не в халате, Матвей? Чего ты такой скучный, хочется чего-то, а нету, да? (поманил его бутылкой) И не дам, если супруга не позволит! Вот, это Гуля Трубецкая, прошу ее полюбить. Она потомок декабриста, того, который проспал на восстание, диктатора. Сергей Петрович, кажется, его звали?
ГУЛЯ. Он не проспал. Ему изменило мужество.
ВОЛКОВИЧ. Гуля не умеет закрывать глаза на человеческие слабости. В этом сила ее таланта.
НАТАША (Гуле). Давайте ваш портфель.
ГУЛЯ (протянула ей руку). Гуля. Вы очень милы в быту.
СУРИН (Волковичу). Развлекаешься...
ВОЛКОВИЧ. Она в самом деле такая, я ни при чем... (громко) Вот, Гуленька, это Матвей, мой старый друг и воспитатель.
СУРИН (Гуле). Водку пьете?
ГУЛЯ. Пью. (Наташе) У вас уютная квартира. Ей не хватает детских вещичек и бабушки в железных очках.
ВОЛКОВИЧ. Гуленька, не разбивайте мне сердце! Я и так всегда плачу от жалости к себе, уходя из этого дома. Они не хотят взять меня в семью, говорят, я трудный ребенок. (разлил вино) Гуленька, а вы нам почитаете сценарий?
СУРИН (забрал у Гули экземпляр). В другой раз.
ВОЛКОВИЧ. А ты не слушай, иди спать. (Гуле) Он все равно ничего не запомнит, он с содержанием знакомится после премьеры, по отзывам прессы.
СУРИН (стукнул кулаком по столу). Хватит! (Гуле) Вы что, полоумная? Вы решили, что он по вашему бреду кино будет снимать?
ГУЛЯ. Мы говорили... (растерянно) Да, а что?
СУРИН. Так не бывает. А для того, чтобы вам все стало ясно, я эту писанину вашу выкину к чертовой матери. В!.. (ушел)
ВОЛКОВИЧ. Погоди, Матвей, там же бездна юмора, великий немой, женщины сами не понимают, как это у них выходит... Шикарное кино, мелодрама с пальбой, в пластике десятых!.. Наташе нужна свежая интонация! (в уборной спустили воду) Ну вот, выбросил. Сладу с ним нет. Как увидит печатное слово, свирепеет, будто Савонарола... (Гуле) У вас есть еще экземпляр?
ГУЛЯ. Да... Девятнадцать...
ВОЛКОВИЧ. Тогда не пропадем. Все не перебросает, устанет.
НАТАША. У него печень болит. Врачи говорят, водку можно пить, это от коньяка.
Возвращается Сурин.
СУРИН (Гуле). Вы стихи сочиняете?
ГУЛЯ. Да.
СУРИН. Не печатают? Слава богу.
ГУЛЯ. Но истинные ценители...
СУРИН. Истинные пускай, они привыкли. Как проглотят, так и...
ВОЛКОВИЧ. Это скользкая тема, не будем ее развивать.
ГУЛЯ (Сурину). Вы тоскуете по дидактической упрощенности в искусстве.
СУРИН. Идите, идите домой. Вам завтра на работу рано, не проспите. Худо мне, мутит.
ВОЛКОВИЧ. Наташа, он нас выгоняет.
НАТАША. А что я могу? Он хозяин, в отцы мне годится. Идем, Матюшенька, я тебя уложу. Ты совсем больной.
Наташа и Матвей уходят. Пауза.
ВОЛКОВИЧ. Гуля, прочтите стишок. Грустно мне, плакать хочется.
ГУЛЯ. У меня трагическая лирика.
ВОЛКОВИЧ. Это хорошо. Я люблю трагическое, оно меня облагораживает. Идите домой. Дать вам три рубля на такси?
ГУЛЯ. Дайте.
ВОЛКОВИЧ. Ничего. Скоро мы с вами разбогатеем. Держите пять.
ГУЛЯ. Это унизительно, но я боюсь пьяных.
ВОЛКОВИЧ. Я понимаю. Вы чудная девушка, Гуля. Всей душой желаю вам счастья.
ГУЛЯ. До свидания?
ВОЛКОВИЧ. Прощайте. Вас когда-нибудь издадут. Сафо тоже не сразу напечатали, плюньте, что они понимают.
Гуля уходит. Волкович вернулся в комнату. Пьет. У него совсем другое лицо, когда он один. Входит Наташа. Некоторое время Волкович не замечает ее.
НАТАША. Помнишь Зину, баянистку?
ВОЛКОВИЧ. Кланяйся от меня.
НАТАША. Она умерла. В тот день, сразу, как мы уехали.
ВОЛКОВИЧ. Откуда?
НАТАША. Вернее, еще до того...
ВОЛКОВИЧ. Что, я ее знал?
НАТАША. Да.
ВОЛКОВИЧ. Не помню.
НАТАША. Сердечный приступ. Гуля ушла?
ВОЛКОВИЧ. Дурочка несчастная... Сколько их, господи, зачем?..
НАТАША. С Матвеем что-то происходит. Он меня ударил вчера.
ВОЛКОВИЧ. Свинья.
НАТАША. Лечиться не хочет.
ВОЛКОВИЧ. Пропади он пропадом.
НАТАША. Повлияй на него.
ВОЛКОВИЧ. Я хочу, чтобы ты овдовела.
НАТАША. Мне с ним хорошо.
ВОЛКОВИЧ. Все ты врешь. Уцепилась за него с перепугу, и выпустить боишься.
НАТАША. Боюсь. Куда я денусь, я же сирота.
ВОЛКОВИЧ. Брось его, брось, на кой черт он тебе сдался, старый хрыч, папа, у него цирроз, он не может ничего!
НАТАША. Я к нему привыкла.
ВОЛКОВИЧ. Ну, черт с ним, я не ревную, давай ему рога наставим, на худой-то конец! (звонит телефон) Идите к черту! (бросил трубку) Что-то происходит на свете. Солнечные затмения, апоплексические удары, фестивали. Наверно, надо серьезнее к этому относиться. Я фальшивомонетчик, всю жизнь валяю дурака. Подобрал тебя на обочине, как медную копейку, побренчал, положил в карман. Душа моя, мы бродячие комедианты. Мы цыгане, мы торгуем химерами и леденцами. Сунул руку, хотел газировки попить. А там тяп — пчела. Укусила за палец и улетела. Фокус. Кино! Дамы и господа! Посмотрите на эту женщину — из-за нее я стрелялся с графом Дюма в Новохоперске! Графа я убил, но мне она все равно не досталась. Женщины не любят храбрецов, они их боятся. Почему? Кто тебя еще полюбит, как я? Кто тебе нужен, тупая, тусклая дрянь... (пауза) Ты живая, как солнечный день. Твое прикосновение исцеляет. Ты женщина, у тебя есть рот. В нем живут зубы — каждый, как белый барашек. Этот рот я целовал в автомобиле четыре года назад. Рот извивался, как живой, но не смел укусить... (звонит телефон) Нет! Я не могу ее позвать! Я ее муж. Наташа просила избавить ее от ваших назойливых поползновений! А я вас не знаю! Не позову, она сидит на горшке! (бросил трубку)
НАТАША. Кто это?
ВОЛКОВИЧ. Министр овцеводства. Бежим!..
НАТАША. Куда?
ВОЛКОВИЧ. В Монте-Карло... В Малаховку! Где моя, разрази ее четырежды гром, зажигалка!.. Брошу, все брошу, рекламные ролики буду снимать, подагрой заболею, я из тебя Сару Бернар сделаю, молиться на тебя буду, пупок кварцевой лампой облучать, я ребенка от тебя хочу, а то умру, сейчас, сегодня. Некогда ждать!.. (звонок в дверь) Проклятье! Не открывай, это он!
Наташа открывает. Входит Роман.
РОМАН. Добрый вечер,
ВОЛКОВИЧ. А, это вы, граф... Как вы некстати.
РОМАН. Извините. Я проездом, ночью я уезжаю.
ВОЛКОВИЧ. Милый, она забыла, как вас зовут.
НАТАША. Здравствуй, Рома.
ВОЛКОВИЧ. Все, как в первый день... Улыбки, недомолвки, взоры, прикосновений колдовство, влеченье чувства, душ родство. (Наташе) Любишь его? Серенького? Бери. Юноша, я вам ее оставляю. Дарю вместе с квартирой Владейте! (уходит, хлопнув дверью)
РОМАН. Он вернется, конечно. Куда он пошел?
НАТАША. Домой.
РОМАН. Вы врозь живете?
НАТАША. Врозь. (смотрит на него) Ты мало изменился. Ходишь?
РОМАН. Неудобно... Не знаю, как вас называть.
НАТАША. Конечно. Кто я, и кто ты. Свинопас и принцесса. (целует его в щеку) Хочешь есть?
РОМАН. Хочу.
НАТАША. Сейчас, только загляну к Матвею.
РОМАН. Кто это?
НАТАША. Ты его знаешь. Мой муж. (уходит)
Звонок в дверь. Возвращается Волкович.
ВОЛКОВИЧ. Господи, отчего так грустно. Что я вам нехорошего сделал, отчего вы все мучаете меня? Хотите, пиджак подарю? Не стесняйтесь, берите, вы мне жизнь спасли.
РОМАН. Спасибо.
ВОЛКОВИЧ. Старенький становлюсь. Добренький. Всех жалко до слез, а это признак алкоголизма. Давайте, я вас на Гуле женю? Славная девушка, полюбит вас, на каторгу за вами пойдет.
РОМАН. Я почему-то не испытываю к вам вражды.
ВОЛКОВИЧ. Этому причиной ваше благородство. Давайте вместе жить, а? Вы, я и она. У вас нет с собой яду?
РОМАН. Есть.
ВОЛКОВИЧ. Дайте. Я ее отравлю.
РОМАН. Это не нужно, зачем.
ВОЛКОВИЧ. А зачем вы яд носите с собой?
РОМАН. В аптеке купил. От мух.
ВОЛКОВИЧ. Я тоже хочу. У меня нечистая совесть, дайте мне мушиного яду, я ей подсыплю.
РОМАН. Это не поможет.
ВОЛКОВИЧ. А что поможет?
РОМАН. Не нужно ничего. Пройдет.
ВОЛКОВИЧ. Не пройдет. Потому что я умный. У меня большое сердце, как арбуз. (вошла Наташа) Я вернулся. Ты рада? (Роману) Она уже полгода без работы. Устройте ей ангажемент в Калужскую драму. Она сумеет, я научил.
РОМАН. Я не могу. У меня связей нет.
ВОЛКОВИЧ. А что вы вообще можете? Что? Ничего вы не можете, дураки. Только презирать меня за то, что я умнее вас в тысячу раз... Спросите у нее, почему она со мной дружит? Да потому, что она без меня — нуль без палочки, понятно? Звезда!.. Плюну, будет в массовке на хлеб зарабатывать. Семь пятьдесят за смену, жить можно. Хотите, нарисую ваш портрет? Могу в любой технике — акварель, масло, гуашь? Или свою биографию онегинской строфой продиктую? Мне раз плюнуть. Только это никому не нужно, все и так знают, каков я есть, сукинов сын... Изобразить Гамлета на родном языке — ту би или не ту би? Плакать будете. А я еще оперу на клавикордах сочиняю — закончу, ахнете. Чему меня только родители не учили...
Входит Сурин.
СУРИН (Роману). Добрый вечер. (роется в холодильнике) Кильки нет. Держи сардины.
РОМАН. Зачем?
СУРИН. Долг. С меня причитается. Забыл? (Волковичу) Не буду я больше с тобой работать, Андрей.
ВОЛКОВИЧ. Хватит тебе пить, желтый, как японец.
СУРИН. Плевать. И Наташу тебе не отдам.
ВОЛКОВИЧ. Не очень-то я тебя спрошу.
СУРИН. Я не шучу.
НАТАША. Не пей больше, Матюша. Или хоть доктору покажись.
СУРИН (Наташе). Ты-то знаешь, что я не идиот. Как он строит роль — наизнанку тебя выворачивает, а играть все равно нечего!
ВОЛКОВИЧ. Зато эффектно.
СУРИН. Вранье. Халтура, по нервам бьет. Это-то ты умеешь! Паскудно, выть хочется, когда хвалят.
ВОЛКОВИЧ. Еще один учитель жизни на мою голову! Ну спроси ты, спроси кого угодно, вот ее спроси, если мне не веришь, кто вас любит, недоумков, словно малых детей, кто вас учит, душу в вас вкладывает, трясется над вами, как черт над ладаном! Я вот седой, видишь, в тридцать семь лет седой, глаза как у ангорского кролика, у меня инфаркт скоро будет, из сил выбиваюсь, чтобы вы на ходу не засыпали, пятки вам щекочу, каленым железом прижигаю, тебя, фотографа, кто в люди вывел, кто? И фотографировал бы кинохронику со всеми своими талантами, если бы не я! Вот он, пришел, ходок, ты посмотри, какое у него лицо, как у снулой рыбы, они же все такие, телезрители, что им надо-то от меня, что им надо, не понимаю, что они душу-то из меня тянут! (плачет)
НАТАША. Андрюшенька, ты что, ну что ты, милый! Успокойся, мы тебя любим, я тебя люблю!..
ВОЛКОВИЧ. Нервный я. Заикаюсь, с детства. Няня напугала. Пусть он меня вылечит, он логопед. Я ему три рубля подарю, с автографом. Видишь, вот, до слез довели, а я хотел как лучше... Чтобы приятное телезрителям доставить, мелодрамку с пальбой... (всхлипнул)
НАТАША. Шел бы ты домой. Пугало огородное.
ВОЛКОВИЧ. А умею! Сам умею, без няни! И тебя заставлю, потому что Гуля пьяных боится, понятно?! Будет тебя в застенке белый офицер мучить, а ты предашь, предашь, это твоя роль, а потом застрелишь его из нагана!
РОМАН. Тише. Надо скорую помощь вызвать, ему плохо совсем.
ВОЛКОВИЧ. Матвей!.. Ты что, Матвей?.. (Наташе) Что стоишь? Вдовой хочешь остаться? Звони в скорую, живо!..
РОМАН. Это не печень. У него прободная язва.
ВОЛКОВИЧ (свистнул). Каюк?..
РОМАН. Надо скорей! Чем скорей, тем лучше!
НАТАША (звонит). Сейчас... Я сейчас... Занято!
ВОЛКОВИЧ. Потерпи, Матюшенька, потерпи, дурачок, потерпи, милый, Христом-богом тебя прошу, потерпи!..
Затемнение.
Там же, спустя несколько часов.
ВОЛКОВИЧ. До пенсии мне еще, знаешь, сколько? Я сосчитал. Двадцать три года семь месяцев. Не веришь? Вот, бумажку возьми, проверь.
НАТАША (прижала к уху телефонную трубку). Никто не подходит.
ВОЛКОВИЧ. Спят. Зашили его, и спят. Не нервничай, логопед сказал — будет жить.
НАТАША. До чего ты жестокий человек, Андрей. Наверное, в детстве животных мучил.
ВОЛКОВИЧ. Вот и неправда! Только людей, а они заслужили! И не дерзи, я тебя на четырнадцать лет старше.
НАТАША. Подсчитал?
ВОЛКОВИЧ. Вот бумажка.
НАТАША. Больница? Алло! Больница?.. Повесили трубку!..
ВОЛКОВИЧ. А ты дай обет. Если выживет, будешь ему верна до гроба.
НАТАША. Дала. Ну, добился своего?
ВОЛКОВИЧ. Я еще раньше тебя дал.
НАТАША. Вот и не приставай ко мне! (набирает номер)
ВОЛКОВИЧ. А вдруг все-таки помрет?
НАТАША. Да замолчишь ты, или нет! (бросила трубку)
ВОЛКОВИЧ. Ну, не суеверный я, таким меня мама воспитала! (пауза) Буди логопеда. Тяпнем с ним, я у него прощения попрошу.
НАТАША. На таких, как ты, не обижаются.
ВОЛКОВИЧ. Я исправлюсь.
НАТАША. Горбатого могила исправит.
ВОЛКОВИЧ. Я не горбатый.
НАТАША. Горбатый.
ВОЛКОВИЧ. Нет, не горбатый!
НАТАША. Горбатый, горбатый... Кроме себя, не видишь никого.
ВОЛКОВИЧ. Злая ты женщина. Не хочешь мне помочь. А я, между прочим, вот тут итоги подвел. Где правый столбик — это положительные поступки. А где левый — отрицательные. Отвратительное сальдо... Сейчас диаграммку нарисую.
НАТАША. Ляг поспи. Шатает тебя, болтаешь, сам не знаешь о чем.
ВОЛКОВИЧ (разглядывает листок на свет). Пойду... Разбужу логопеда. (уходит)
НАТАША. Алло! Алло! Больница? Не вешайте трубку!.. Вы мне можете ответить: он жив? Меня интересует исход операции... Да или нет!? Я смеюсь?.. Вы что, издеваетесь надо мной? Мне сейчас только смеяться, чурбан, дубина (бьет телефон), пень бездушный!.. Врачи!.. Я жена! Что?.. (пауза. Кладет трубку, начинает смеяться, сперва тихо, затем все громче. Входят Волкович и Роман.)
ВОЛКОВИЧ. Свихнулась?
НАТАША. Паяцы!.. Комедианты! Клоуны! Заводные дураки на пружинках!.. Скоморохи!
ВОЛКОВИЧ. Тронулась с горя.
НАТАША. Шуты гороховые! Поруганные со слезами! Вы же соломой набиты, вас никакая хворь не возьмет!..
ВОЛКОВИЧ. Он что, из больницы сбежал?
НАТАША. Чучело! Дожил до седых волос с аппендицитом!.. (плачет)
Пауза.
ВОЛКОВИЧ. Ну вот, как логопед сказал, так и вышло. (Роману) Давай выпьем с тобой, ты мне все больше и больше нравишься час от часу.
НАТАША. Он не нарочно.
ВОЛКОВИЧ. Конечно. Просто хотел тебя заикой сделать, ему пациентов не хватает. За прободной аппендицит!
НАТАША. Мне тоже налей.
РОМАН. Вообще-то я в педагогическом институте учился, но я изучал медицину.
ВОЛКОВИЧ. Пей водку, хирург!
НАТАША. Надо попросить, чтобы ему и гланды вырезали заодно.
ВОЛКОВИЧ. Логопед вырежет, попросим.
РОМАН (набирает номер). Я позвоню в больницу.
ВОЛКОВИЧ. Не мешай, люди отдыхают. А чему я, собственно говоря, радуюсь, как идиот? Личная жизнь вдребезги, кризис мировоззрения, творческий застой. А впереди инфаркт и одинокая старость. (Роману) Все равно не разбудишь, они под наркозом отдыхают.
РОМАН. Тогда я пойду.
НАТАША. Куда ты, транспорт уже не ходит.
РОМАН. В больницу. (одевается)
ВОЛКОВИЧ. В кедах не пустят.
РОМАН. Объясните мне, как туда идти.
ВОЛКОВИЧ. Послушайте, доктор, ей-богу, ложитесь вы спать, а то я уже жалею, что вас разбудил.
РОМАН. Я тоже надеюсь, что я ошибся.
НАТАША. Рома, мне сам хирург сказал.
РОМАН. Тогда я на такси. Чтоб поскорей. (уходит)
Пауза.
ВОЛКОВИЧ. Он его убьет.
НАТАША. Чудак какой-то... Когда мне сам хирург...
ВОЛКОВИЧ. Задушит на операционном столе. Из ревности.
НАТАША. А рюкзак здесь оставил...
ВОЛКОВИЧ. Вернется — выгонишь.
НАТАША. Тебя.
ВОЛКОВИЧ. А я не уйду. Он мне не мешает, будем жить втроем.
НАТАША. Я еще замужем.
ВОЛКОВИЧ. Это формальность.
НАТАША. Я формалистка. Отойди.
Пауза.
ВОЛКОВИЧ. Сил моих больше нет! И пожаловаться некому, никто не поверит. Засмеют...
НАТАША (поманила его, шепотом). Не горюй.
ВОЛКОВИЧ (после паузы). Господи... И никого нет, не видит никто... Где логопед? Пусть объяснит, с чем его едят, это же счастье!..
НАТАША. Ты о чем?
ВОЛКОВИЧ. Не-ет, тебе уже ничего не поможет!
НАТАША. Я дала обет.
ВОЛКОВИЧ. Я тоже!
НАТАША. Ты врун. Алеша Попович.
ВОЛКОВИЧ. Неправда, я гений!
НАТАША. Сейчас Рома вернется.
ВОЛКОВИЧ. Не успеет!
НАТАША. Я его люблю.
ВОЛКОВИЧ. Я тоже!
НАТАША. А тебя нет!
ВОЛКОВИЧ. И не надо!
НАТАША. Я тебя ненавижу!
ВОЛКОВИЧ. Я тоже!
НАТАША. Матвей тебя застрелит...
ВОЛКОВИЧ. Ерунда, я привык...
Пауза.
НАТАША. Может, я еще передумаю.
ВОЛКОВИЧ (кричит, марширует). Не слышу!
НАТАША. Может, я еще передумаю!
ВОЛКОВИЧ. Громче!
НАТАША. Передумаю! Еще!
ВОЛКОВИЧ. А?
НАТАША. Ты меня на четырнадцать лет старше!
ВОЛКОВИЧ. Что ты там говоришь?
НАТАША. Дудки! За глухого не пойду!
ВОЛКОВИЧ. Я горбатый!
НАТАША. И глухой!
ВОЛКОВИЧ (кричит). Не ори! Соседей разбудишь! Начинаем новую жизнь! Будем ходить! Как логопеды! Завтра же покаюсь на площади! Про добро буду снимать! Конфликт хорошего с лучшим! В мире животных! Человек и закон! Да здравствует мыло душистое! И полотенце пушистое! Каждому — по месту в жизни! Искусство — на службу отдыхающим! Цирк зажигает огни! (трубит, колотит в стену)
НАТАША. Тише! Там сердечник живет!
ВОЛКОВИЧ. Пусть приходит! Я его излечу! Мановением рук!
Звонок в дверь.
НАТАША. Дождался.
Входит Микурицын.
МИКУРИЦЫН. У вас тоже бессонница?
НАТАША. Добрый вечер, Илья Ефимович.
МИКУРИЦЫН. Вы мне простучали по азбуке Морзе призыв.
ВОЛКОВИЧ. Не вам.
МИКУРИЦЫН. Я лучше знаю, я летал на дирижабле в Гренландию. (Наташе) Если он дебоширит, я его уйму.
НАТАША. Спасибо, лучше милицию вызвать.
МИКУРИЦЫН (Волковичу). Микурицын. Вы неправильно отбиваете темп. По международному коду нужно вот так: (стучит). Тогда вас поймет даже житель Новых Гебрид.
ВОЛКОВИЧ. Не стучите по мебели, вы культурный человек.
МИКУРИЦЫН (Наташе). Матвей Анатольевич дома?
ВОЛКОВИЧ. На нескромные вопросы не отвечаю.
НАТАША. Он в больнице, Илья Ефимович.
МИКУРИЦЫН. Что с ним?
ВОЛКОВИЧ. Отравился мухомором.
НАТАША. Аппендицит. Был острый приступ.
МИКУРИЦЫН. Так-так. (Волковичу) А вы воспользовались?
ВОЛКОВИЧ. Да. И не без успеха, между прочим.
МИКУРИЦЫН. Нехорошо. Я не позволю.
ВОЛКОВИЧ. Слушайте, штурман, здесь не дирижабль. Если у вас заглох мотор, я могу подуть. Попутного ветра!
МИКУРИЦЫН. Не трогайте меня за плечо, у меня полиартрит.
ВОЛКОВИЧ. А вы не хамите! Лезут в личную жизнь, не вытерев ноги. А я его еще излечить собирался!
МИКУРИЦЫН. Это вас надо лечить, вы не понимаете слов! Не трогайте меня за плечо, я вам сказал!
ВОЛКОВИЧ. А вы не блюдите ее, это не ваше дело!
МИКУРИЦЫН. У меня есть понятие о жизни. Сбиться с курса легко, но вынужденная посадка действует отрезвляюще. Дирижабль теряет корзину и улетает, как детская мечта.
ВОЛКОВИЧ. Вы мыслитель. Располагайтесь, мы пойдем в вашу квартиру.
МИКУРИЦЫН. Я ее запер на ключ. У меня сердце чувствовало.
ВОЛКОВИЧ. Давно на пенсии?
МИКУРИЦЫН. Я член домового комитета.
ВОЛКОВИЧ. Понятно. Скучно, инфаркта давно не было. Послушайте, штурман, оставьте меня наедине с любимой женщиной, я вас умоляю!
МИКУРИЦЫН. Умберто Нобиле искал весь цивилизованный мир. В эфире было душно, как в бане, все слушали и молчали.
ВОЛКОВИЧ. У вас никогда не будет инфаркта. Вы бессердечный человек.
МИКУРИЦЫН. Кушайте сонапакс, очень хорошее лекарство.
ВОЛКОВИЧ. Имейте в виду, ваше вторжение противозаконно.
МИКУРИЦЫН. С моральной точки зрения я прав.
НАТАША. Вы в этом убеждены, Илья Ефимович?
МИКУРИЦЫН. Абсолютно.
НАТАША. Я на вас рассчитываю.
МИКУРИЦЫН (целует ей руку). Не тревожьтесь. Я сумею вас защитить.
ВОЛКОВИЧ (щелкнул каблуками). Позвольте откланяться?
МИКУРИЦЫН. Попутного ветра.
НАТАША. До свидания, Илья Ефимович.
МИКУРИЦЫН. Вы с ним?..
НАТАША. Что поделать. Я без него жить не могу.
МИКУРИЦЫН. Матвею Анатольевичу будет больно. (помолчал) В любом случае, я открою ему глаза на ваше поведение.
НАТАША. Спокойной ночи, Илья Ефимович.
МИКУРИЦЫН. Я гордился соседством с вами! (ушел)
Пауза.
ВОЛКОВИЧ. Забыл. Хотел спросить, где он их доставал.
НАТАША. Что?
ВОЛКОВИЧ. Моющиеся обои. У него рисунок на ухе отпечатался. (пауза) Плохо мне, Наташа. Все игрушки переломал, а новых родители не покупают. Никому до нас с тобой дела нет, никто не научит, как жить.
НАТАША. Зрители ходят?
ВОЛКОВИЧ. Глупые они, зрители, между нами-то говоря. Хочется им чего-то, а нету, вот они и ходят... Сколько событий! Монгольфьер изобрел дирижабль, Микурицын открыл Америку, всюду экстрасенсы, дельтапланы, психотерапевты... Пора говорить новое слово. А!.. Кому это нужно. Фокусы! Антраша на вечные темы. Разве ты не видишь — я погибаю от одиночества. Мне никто не поможет, я не знаю, как тебя любить. К каждому человеку есть ключик. Все человечки на замочках, каждый открывается. Сломался у меня замочек, Наташа. Бог знает, когда. Давно. У меня скелет снаружи, хитиновый панцирь, как у жука-короеда. Я тебя насквозь проем, а ты и не заметишь. У тебя сердечко доброе, ты плакать будешь со мной. Оттого, что любимого хозяйка Медной горы в камушек превратила. Холодно с камушком жить, Наташа. (пауза) Пойду я домой. Там тихо. Одни предметы, даже клопов нет. Не обнимай меня, я нехороший.
НАТАША. Что мне делать? Я потерплю...
Пауза.
ВОЛКОВИЧ. Он там ходит, за стеной, спать не ложится. Слышишь?
НАТАША. Чего нам еще ждать. Лучше все равно не будет. Андрюша... Иди домой. Я тебя люблю.
ВОЛКОВИЧ. Не пойду.
НАТАША. Иди. Я позову на помощь.
ВОЛКОВИЧ. Мы его обманули. Он больше не отзовется.
НАТАША. Я хочу спать.
ВОЛКОВИЧ. Я не могу тебя отпустить. Я прирос. Я переливаюсь в тебя, как сообщающийся сосуд. Это необыкновенно. Мы сейчас растворимся во всемирном пространстве, как летучий эфир. Ты меня слышишь?
НАТАША. Не слышу... Я не хочу в эфир. (что-то шепнула ему) Пусти... (вышла)
Пауза. Звонит телефон.
ВОЛКОВИЧ (в трубку). Адам. Нет. Вы ошиблись. Это рай, здесь нет телефона. Не звоните, не мешайте нашему счастью. Чей муж? У нее нет мужа, она непорочна. Что? Ему не может быть плохо, от аппендицита не умирают... (пауза) Вы лжете! Этот диагноз ему уже ставил логопед!.. (пауза) Да, я вас слышу. Сейчас, позову!.. (идет к двери, возвращается, медлит) Алло. Она не приедет. Не приедет, я вам сказал! Не хочет! Сейчас не девятнадцатый век, каждый умирает в одиночку! Нет!.. Идите вы к черту, понятно? Я ее брат!.. (бросил трубку. Возвращается Наташа). Пожар!.. (обнял ее, отпустил) Не надо никому стучать. Не надо никуда ездить. К черту козни судьбы. Это звонили из больницы. Они госпитализировали логопеда, у него мания величия. Утром отпустят, не бойся. Все хорошо. Я люблю тебя. Я сломаю хитиновый панцирь. Я возьму тебя внутрь. У меня большое сердце, как дирижабль. Мы поместимся, оба. Гляди, как далеко видно. Страшно далеко, это от высоты. Я облако, я тебя укачаю. Когда-нибудь, когда мы устанем летать, мы прольемся дождем. Слышишь? Сейчас вспыхнет молния, она нас пронзит. Не бойся, это не страшно. Это ослепительно, так бывает один раз в жизни. Теперь я тебя отпущу, а ты останешься в воздухе. Это просто, у тебя получится. Только не смотри вниз! Не смотри вниз, а то упадешь!..
Затемнение.
Раннее утро. Кто-то долго звонит в дверь. Появляется Волкович, открывает. Входит Роман. оба молчат.
ВОЛКОВИЧ. Ясно... Она ничего не знает, ты понял?
РОМАН. Вам звонили из больницы.
ВОЛКОВИЧ. Не лезь не в свое дело. (пауза) Приходил в себя?
РОМАН. Да. (пауза) Я хочу попрощаться.
ВОЛКОВИЧ. Это лишнее.
РОМАН. С ней.
ВОЛКОВИЧ. Я понял. (открыл перед ним дверь) Иди.
РОМАН. Он умер в половине шестого. (повернулся уйти)
Входит Наташа.
НАТАША. Рома!..
РОМАН. До свидания. Наверно, больше не увидимся.
НАТАША. Что ты такой пасмурный?
ВОЛКОВИЧ. Погода плохая.
НАТАША (Роману). Не грусти. Я сейчас оденусь, мы позавтракаем.
ВОЛКОВИЧ. У него поезд.
НАТАША (Роману). Когда?
РОМАН. Не знаю. В одиннадцать с чем-то должен быть.
НАТАША. Еще уйма времени! (выходит)
ВОЛКОВИЧ. Иди. Я ей сам скажу.
РОМАН. Зачем вы ее обманули?
ВОЛКОВИЧ. Из милосердия.
РОМАН. Это неостроумно.
ВОЛКОВИЧ. Я не выспался.
РОМАН. Он был еще жив.
Наташа зовет из кухни.
НАТАША. Мальчики! Идите на кухню, я сварю кофе!
ВОЛКОВИЧ. Не трогай ее. Она счастлива.
РОМАН. Его отвезли в реанимацию. Там другой хирург.
ВОЛКОВИЧ. Ей наплевать на хирургов. Она сегодня уедет отсюда. Ко мне.
НАТАША (из кухни). Ну что же вы! Мне скучно!
ВОЛКОВИЧ. Оставь ее в покое, слышишь! Она счастлива. А счастье эгоистично. Всегда!
РОМАН. В больнице сказали, что к телефону подходил ее брат.
ВОЛКОВИЧ. Ну, иди. Прибей ее моей подлостью к порогу и попрыгай. Дикарь!
Пауза.
РОМАН. Пойду.
ВОЛКОВИЧ. Стой! Ты же не знаешь, что произошло! Я не мог ей сказать, она бы себе не простила!
РОМАН. Просто хочется есть.
Входит Наташа с подносом.
НАТАША. Если гора не идет к Магомету... (накрывает на стол) Ты его видел, Рома? Что говорят?
РОМАН. Меня не пустили.
НАТАША. А когда приемный день, ты не узнал?
РОМАН. Нет.
НАТАША. Мне ужасно стыдно, что я тебя не стесняюсь. Но ведь ты все понимаешь, правда?
ВОЛКОВИЧ. Он понимает. Он никому не расскажет, он добрый.
НАТАША. Пейте кофе. (Роману) Намазать тебе бутерброд?
РОМАН. Да.
НАТАША. А его скоро выпишут?
РОМАН. Не знаю.
НАТАША. Я съезжу сегодня. Что ему привезти, ему, наверно, пока ничего нельзя?
РОМАН. Я не знаю.
НАТАША. Ты же изучал медицину.
РОМАН. Забыл.
НАТАША. Почему ты не ешь?
РОМАН. Я ем.
НАТАША. Что вы такие мрачные оба?
ВОЛКОВИЧ. Мы плохо переносим взаимное присутствие.
НАТАША. А, я догадалась. Сейчас. (выходит)
ВОЛКОВИЧ (Роману). Ну что ты страдаешь, ты, воплощенный упрек! Господи, если бы ты знал, до какой степени ты лишний в нашей компании!
Возвращается Наташа.
НАТАША. Вот. Это все, больше не проси.
ВОЛКОВИЧ. Надо бы на брудершафт. (выпил) Ваше здоровье. (Роману) Ну что, расстанемся друзьями? (Роман не отвечает) Вы уже позавтракали, граф? Ступайте, вас ждут великие дела. (Роман не трогается с места) В детстве я тоже шантажировал маму, отказываясь кушать. Наташа, у тебя есть сладкая конфета?
НАТАША. Что с тобой, Андрюша?
ВОЛКОВИЧ. Мне внушают омерзение его повадки. Посмотри на эту гнусную мину. У него же лицо оскорбленного хорька. Он мне в горло вцепился и душит, проклятый, душит! Ну что тебе надо, калика перехожая в кедах, что ты пришел, переросток злосчастный, что?! Не надейся, не будет у тебя такой женщины, никогда, ты, убогая, завистливая тварь! Сплотились против меня? Юродивый и попранная добродетель! Отойди от него! Отойди, я ревную, слышишь?!
НАТАША. Я не понимаю... Я тебя чем-то обидела? Чем?..
ВОЛКОВИЧ. Ну, прости меня! Прости! Я не хотел говорить, берег тебя, думал хотя бы до завтра сберечь, он же не с пустым клювом явился, ворон, он же падали в дом нанес! Ночью Матвей умер в больнице!..
Пауза. Наташа быстро идет прочь.
— Ну, что? Добился своего? Крыса...
РОМАН. Вы очень хорошо все обставили. Теперь я вижу, вы действительно талантливый режиссер. Что-то вроде драмы рока получилось. Неведение, любовь и смерть. Красиво. Судьба.
ВОЛКОВИЧ. Умный? Зубы показываешь? Мне отступать некуда.
РОМАН. Когда вам звонили, надежда еще была.
Входит Наташа, лихорадочно собирается, роется в сумке.
НАТАША. Андрей, ты меня отвезешь? Куда надо ехать... в морг?..
РОМАН. Вам звонили ночью из больницы.
НАТАША. Я... мы не слышали... Андрюша?..
ВОЛКОВИЧ. Ну, добивай. Что ты остановился? Боишься? Что ты потупился, ублюдок? Не бойся, я тебя не ударю.
РОМАН. Он был еще жив. Звал (Наташе) ...вас.
Пауза.
ВОЛКОВИЧ. Я не могу тебя потерять... Я умру, понимаешь? У меня ничего не осталось, вся надежда на тебя...
НАТАША. Что ты, миленький... Встань, не нужно... Я ведь его не любила совсем... Госпитализировали логопеда... Врун. Смешно, правда, Роман? А ты его видел? (с усилием) Матвея?..
РОМАН. Я пойду. Надо еще билет купить.
НАТАША. Нет, ты подожди. Я боюсь здесь оставаться... С ним... Он мне как-нибудь объяснит, и я поверю... Так ты говоришь, звал?..
ВОЛКОВИЧ. Вот ты и вдова. Радуйся, разводиться не нужно.
НАТАША. Помолчи, Андрюша, потом... Да, что я хотела... Забыла... Где... куда надо ехать?..
ВОЛКОВИЧ. Идем. Я отвезу.
НАТАША (в ужасе). Нет! Не подходи ко мне!..
ВОЛКОВИЧ. Я не кусаюсь.
НАТАША. Да-да, я помню... Это как туча — смрад, пот, черные лица. Для них наслаждение убивать, это их природа, счастье... Слушайте, слушайте! Ваш возлюбленный добрый, мягкий... Ему злое слово сказать — мука. Сердце замирает — беги!.. Вот, упал. Лежит. Лежит... Свалили пинками, нагайками... Маму!.. Мама умерла в прошлом году... Тащат, вяжут, хохочут... Лица... Лица в крови! Визжат, разрывают, раздергивают на части... Лицо любимого... Он. Только он. Его лицо, вы его поцеловали на прощание!..
Волкович молча идет прочь.
— Нет!.. Не уходи! Андрюша!.. Мама умерла в прошлом году! Мама умерла в прошлом году!.. (повторяет это, у нее истерика)
ВОЛКОВИЧ. Что же мне делать-то, а? Что же мне делать, не понимаю! Шутки-то кончились! Она живая, логопед! Она живая! Да помоги же ты, оттащи ее от меня, она с ума сошла!..
НАТАША. Не бойся, Андрюшенька! Сейчас пройдет! Пройдет! Я тебя люблю! Я с тобой! Я к тебе процарапаюсь, я тебя прогрызу, ты жуткий человек, страшный, ты не злой, ты добрый, у тебя нету души!..
Роман оторвал ее от Волковича. Пауза.
ВОЛКОВИЧ. Вот и диагноз поставили. Теперь надо рецепт. А то непонятно, стоит ли дальше жить.
НАТАША. Иди домой, Андрюша. Там у тебя хорошо. Одни предметы, даже клопов нет...
ВОЛКОВИЧ. Мокрица на кухне живет! (Роману) Где у тебя яд? Не надо, сам найду! (роется в рюкзаке) Пойду. Отравлю мокрицу! (уходит)
Пауза.
РОМАН. Кто-то в стену стучит. Слышишь?
НАТАША. Это Микурицын. Сходи к нему, узнай, что случилось. Не бойся, иди. Мне почему-то почти хорошо...
Роман уходит. Наташа встает, находит на полке магнитную ленту, включает магнитофон. Звучит ее голос и голос Андрея:
— Подойди, сказал я другу.
Подошел мой друг.
— Загляни в глаза мне, милый.
Заглянул мой друг.

Что ты видишь там, скажи мне,
В пятнышке свечи?
Если что-то злое видишь
Лучше промолчи.

Друг ответил — ты о жизни
У меня спросил.
Для любви прошу я слова,
А для друга — сил.

Загляни в глаза мне, милый,
Обойдись без лжи.
Если что-то злое видишь,
Правду мне скажи.

— Вот скрестились наши тени,
Я не поднял глаз.
Друг молчал, и в это время
Свет в окне погас.

В темноте нас стало двое
Сердцем и душой.
— Подойди, — сказал я другу.
Друг не подошел...

Щелкнула кнопка. Входит Микурицын.
МИКУРИЦЫН. Здравствуйте. Я убил телевизор. Теперь буду отдыхать. Прошу прощения за ложную тревогу. Я вбивал в телевизор гвоздь.
НАТАША. Да-да... Пожалуйста.
Входит Роман.
РОМАН. Я его вернул. Он на лестнице.
МИКУРИЦЫН. Этот бандит?
РОМАН. Он стоит на коленях возле мусорного бачка. По-моему, ему плохо.
МИКУРИЦЫН. Что вы намерены предпринять?
РОМАН. Ничего.
МИКУРИЦЫН. Но так же нельзя. Надо вынести ему коврик. Я отнесу, у меня есть. Ревматизм свивает гнездо в коленных чашечках в мгновение ока, а это страшная болезнь!
Входит Волкович.
ВОЛКОВИЧ. Меня стошнило внутренним миром. Простите, я загадил вам мусорный бачок. (Роман забрал у него баллончик с дихлофосом) Я не серьезно... Игрался... Любимая, я тебя больше не люблю. Мне нечем. Я пропал... Не надо меня жалеть, я гордый. Выйди замуж за логопеда. Это ничего, что он бедный. Зато он — хозяин жизни. У него крепкие бока, как у носорога. Люби его. Я пошел. Будьте счастливы, люди. (уходит)
МИКУРИЦЫН. Надо за ним проследить, чтобы его не сдуло. На лестнице сильный сквозняк. (идет вслед)
Пауза. Роман надевает рюкзак.
НАТАША. Рома... Помнишь, ты какую-то землю искал?.. Где... развивают? Ты нашел?
РОМАН. Сейчас вернется ваш сосед. Я ему все рассказал. Он вам поможет, он отзывчивый человек.
НАТАША. Я чудовище...
РОМАН. Мне пора.
НАТАША. Рома...
РОМАН. Я тороплюсь. Прощайте. (уходит)
Пауза. Возвращается Микурицын.
МИКУРИЦЫН. Он сумасшедший! Его качает от слабости, а знаете, что он сделал? Насажал в свой автомобиль пенсионерок и катает их по двору. Он их всех обещал снимать в кино на главные роли! Удивительной жизнетворности человек, один как целый цирк шапито. Смотрите, смотрите, видите? Он объезжает грибок, на двух колесах, на боку! Это же слалом, бешеные виражи!.. Старые люди, нашли развлечение!.. Смотрите, а это  тот воспитанный молодой человек с рюкзаком. Мы с ним разминулись на лестнице... Вот, они вывалились из машины, считайте, сколько их было. Одна, две... Шесть толстых старух и одна худая, как они поместились... Видите, молодой человек садится в машину, рюкзак никак не влезает. Помашите им, они смотрят... Ну вот, так я и знал, он-таки врезался в козлодром! Это стол для домино, у него ноги на метр в земле, четыре поколения забивали... Машите им, машите, что же вы не машете!.. Ну, не надо, не надо плакать, то есть, конечно, плачьте, вам надлежит... Микурицын вам как отец, я тоже буду плакать вместе с вами... Нет, я, честное слово, женюсь вон на той, которая прыгает через скакалку, старушке, ее фамилия Горфункель... Что вы смеетесь, не смейтесь, а то неудобно. Это же нельзя делать одновременно, надо соблюдать хотя бы видимость очередности... Сперва плакать, а потом смеяться, или наоборот... Я тоже не знаю, что нам делать сначала... Ладно, пока нас никто не видит, давайте одновременно...
.........................................
                ЛЕНИНГРАД, 1983Г.